Kitabı oku: «Служу Советскому Союзу 2», sayfa 3

Глава 7

Пантелеймон Борисович невольно бросил взгляд на висевшее на стене ружье. От меня не укрылся этот мимолетный взгляд. Однако, Лорд ещё раз тявкнул, как будто для острастки, а потом смолк.

– Кто-то из знакомых, – выдохнул Корнев. – Вы пока накрывайте на стол, а я… Я схожу на разведку.

Он вышел. Зинчуков неторопливыми движениями оказался возле занавески, выглянул наружу и улыбнулся:

– Свои… Борь, поставь ещё один прибор на стол.

Вскоре к нам присоединился Вягилев. Он чуть осунулся, словно провел не одну бессонную ночь. Глаза впали, но поблескивали задорным светом. Возле уха чернела полоса, как от мазута. Похоже, что в пути была поломка машины.

– Ну что, слегка освоились? Я успел к завтраку? – спросил он, входя в кухню и протягивая руку для приветствия.

– Сперва руки бы с дороги помыл, – буркнул Корнев.

– Это да… После такого можно неделю руку в мыльном растворе держать, – хмыкнул Вягилев в ответ, но и в самом деле пошел к умывальнику.

– Встретился? Поговорил? – спросил Зинчуков.

– Поговорил. Темнит он что-то, но вот поймать не удалось. Похоже, что с ним тоже хорошо поработали, – ответил Вягилев.

– Это вы про кого? – спросил я.

– Про Мартина-Адольфа Бормана, старшего сына Мартина Бормана. Правда, от Адольфа он отказался после сорок пятого, но полное имя звучит именно так, – ответил Вягилев.

– Он ездил в Хердекке, – пояснил Зинчуков. – До нас дошла информация, что Мартин Борман-младший сложил с себя сан священника. Причиной называлось плохое здоровье, вот наш общий друг и съездил, чтобы лично убедиться в подобном.

– И что? – спросил я. – Какие выводы?

– Да какие выводы… – вздохнул Вягилев и сверкнул глазами на стол. – Я бы поесть не отказался. Если хочешь посмотреть, то в папке наш разговор. Я записал с его слов почти дословно.

Моё любопытство не знало предела. Всё-таки это был разговор с тем, кто считался сыном нациста номер два в фашисткой Германии. Не знаю, что я хотел там увидеть, но…

Папка содержала фотографии, с которых смотрел тот, чье лицо частенько можно было увидеть рядом с фюрером на черно-белых исторических снимках. Также было несколько листков с текстом. Я вчитался…

"Когда я был священником, мне приходилось выслушивать разные исповеди. Один раз пришёл бывший солдат вермахта. Он рассказал, что во время Варшавского восстания они „зачищали“ бункеры: из одного такого убежища внезапно выскочила и бросилась бежать шестилетняя девочка, но споткнулась и упала прямо перед ним. „Ткни эту тварь штыком!“ – сказал обер-лейтенант, и солдат убил девочку. Её карие глаза, обращённые к нему с мольбой, он помнил 25 лет. Не завёл своих детей, не мог видеть чужих и смотреть им в глаза. Он был у меня на исповеди и сказал: „Бог не простит меня. Единственное, что я хочу: как можно больше мучиться в аду за то, что сделал“. Я не знал, что сказать ему. Через неделю этот человек повесился"

Я вздохнул. Доля священнослужителей такая – выслушивать грязь человеческих поступков и деяний.

"Я каждый день молюсь за души миллионов, погибших по вине моего отца, – евреев, русских, поляков"

Вот его отец вряд ли бы молился за подобное. Для нациста номер два это были нации с грязной кровью.

"Я видел фюрера на Рождество 41-го года. Он собрал вокруг себя детей для группового фото – ведь все диктаторы обожают фотографироваться с детьми. Принёс какао, пирожные и сладости. Но это всё фальшь – меня уже тогда удивило, что Гитлер не питал никаких чувств к детям и был к ним безразличен. В 1943 г. я спросил отца, что такое национал-социализм. Отец ответил коротко: „Это исполнение желаний фюрера“. Может, он и не верил в Бога, потому что его богом был Адольф Гитлер. Отец отрицал религию в любом виде. Один раз сестра, играя, надела на лоб повязку, на которой был крест, и побежала к отцу… Я никогда не видел его в такой ярости. Он закричал страшным голосом: „Немедленно сними это!“ То, что я стал священником, в его глазах было бы предательством"

Мда, такое почитание до добра не доводит. Неужели это была полная одержимость? Одержимость настолько, что терялся полностью человеческий облик? Что уходило прочь сострадание, жалость? Была только цель и эта цель – уничтожение и подчинение?

А Мартина, в сущности, спас секретарь его отца: во-первых, крепко отругав за желание умереть и, во-вторых, снабдив фальшивыми документами на имя Мартина Бергмана. Но есть ещё и в-третьих: Борман-младший уверен, что у секретаря его отца имелась радиограмма рейхсляйтера, согласно которой мать должна была поступить точно так же, как поступила Магда: убить себя и детей, чтобы они не попали в руки победителей. Но, видимо, в горах Австрии всё же была несколько иная атмосфера, чем в берлинском бункере, и секретарь ослушался приказа своего начальника.

Недалеко от Зальцбурга, в верующей крестьянской семье, и началось для Мартина его собственное перерождение:

"Меня удивило, что в семье этого крестьянина молятся даже на ночь и перед едой. Они никогда не говорили, как любят Господа, но всегда старались жить по заповедям Священного Писания, и меня поражало, как они крепки в своей вере. И в один прекрасный день я сказал: «Я хочу больше узнать о Боге». Крестьянин ответил: тогда иди в церковь. Я ходил каждое воскресенье – пешком за 15 километров. Дальнейшее произошло само собой. Я увидел фото в газетах – из концлагеря Берген-Бельзен. Штабеля трупов, в том числе и детей, газовые печи… Я пришёл в ужас, я пытался убедить себя, что Гитлер и отец были не в курсе таких вещей. Но потом я узнал, что всё это творилось по их приказам и с их ведома. И укрепился в желании стать священником, чтобы молиться за грехи моего отца и за тех, кто погиб из-за него. Всего за год жизни в этой деревне мой разум переменился полностью…"

Да уж, когда смотришь на фотографии военных лет, то мозг отказывается принимать это. Кажется, что это страшные декорации фильма ужасов. Что не может человек совершить такое. Но нет… может…

и делает…

"Я хотел, чтобы Господь послал мне испытания. Во время гражданской войны в Конго меня и других миссионеров повстанцы взяли в заложники и гнали босиком по щебню 14 километров, в кровь избивая хлыстами. Я понял, что пришёл конец, – вот оно, наказание за грехи моего отца. И я молился Богу, чтобы он принял мою душу… Три дня мы просидели в болотной жиже под прицелами автоматов, теряя сознание от боли. Но пришли тысячи крестьян, сказавших, что мы „хорошие люди“, и нас не расстреляли. Потом ещё два раза нас похищали и требовали выкуп. Жизнь священника – не отпуск"

Похоже, что сын испытал то, что его отец делал с другими. Оказался в жерле войны. Понял, насколько это жестоко и всегда несправедливо.

"С нами были сотрудники партийной канцелярии в Мюнхене – они зарядили парабеллум и передавали его по кругу: один из офицеров спокойно брал пистолет, приставлял к виску и стрелялся, после чего оружие поднимал его сосед – так покончили жизнь самоубийством восемь человек. Мой школьный друг упал ко мне в объятия, мы рыдали и решили убить друг друга, чтобы не попасть в руки русских, но офицер СС не дал нам оружие…"

Побег от возмездия. Нежелание сдаться в руки тех, кого хотели поработить и растоптать. И всё это было преподнесено с таким пафосом…

"Я всегда хотел извиниться перед советским народом за всё, что сотворили нацисты с мирными жителями СССР"

В моем мире говорили, что сын за отца не ответчик. Даже Сталин на встрече с "передовыми комбайнерами и комбайнерками сказал, что "Сын за отца не отвечает!", когда один из комбайнеров выступил с речью о том, что он сам сын кулака, но работает не жалея души и сердца на благо трудового народа.

– Так может быть он и в самом деле так считает? – спросил я, откладывая папку в сторону.

– Может быть и считает. Однако, нужно всё-таки установить за ним слежку. Наш человек уже начал разработку. Если возникнут какие-нибудь подозрительные контакты, тогда мы узнаем об этом одни из первых. Посмотрим, как он среагирует на то, что найдут труп его отца… – спокойно ответил Вягилев, поглощая овсяную кашу.

Глава 8

Сергей Борисович Вягилев и Артем Григорьевич Зинчуков пробыли у Пантелеймона Борисовича Корнева целых три дня. После этого они укатили по делам в большой мир.

Я же с хозяином дома остался зимовать. Меня предполагалось забрать через месяц. До этого времени я должен был получить достаточную подготовку к дальнейшим действиям.

Всю прошедшую неделю мы занимались документами, сводками, донесениями в разведку. Кто-то кропотливо всё это скопировал с настоящих документов, а потом любезно предоставил Вягилеву. Он не стал распространяться о своих планах относительно продолжения поисков главного монстра двадцатого века, но сказал, чтобы я всё изучил досконально.

И я изучал. Ещё как изучал. С утра разминка, обливание и завтрак, а потом до обеда штудирование документов. Так как большинство из них были написаны на немецком языке, то мне приходилось ещё постоянно сверяться со словарем. Перерыв на обед и снова склонялся над бумагами. И так до ужина. После ужина снова документы…

Достаточно утомительное задание, скажу я вам, уважаемые читатели. Тело затекало, глаза слезились, плечи с хрустом разминались. И всё это в то время, когда молодость брала своё. Когда хотелось приключений, радости и смеха.

Нет, всё-таки в курсантах было веселее. Там хоть такие же погодки, каким был Семён Епифанов, а сейчас… Сейчас я остался один на один с суровым человеком, который с утра до вечера заставляет копаться в документах тридцатилетней давности.

Поэтому для меня вырваться на свободу – сходить в магазин было лучшей наградой. Прогуляться в окружении гор, поздороваться с редкими встречными, поболтать с миловидной продавщицей… Ммм, сказка! Тем более, что и продавщица Алиса была не прочь поговорить с городским мальчишкой. Пусть и не красавцем писанным, зато обходительным и вежливым.

Смуглая, словно загорелая кожа, волосы чернее угля, узкий разрез глаз, пухлые губы, а фигура… Закачаешься. В свои тридцать лет она считалась местной красавицей. Вот только доля выпала незавидная, вдовья – муж на охоте сорвался со скалы. Осталась одна с дочкой. Всю себя посвятила воспитанию ребенка. Другие мужчины получали на ухаживания мягкий отказ. Алиса говорила, что им и с дочкой хорошо…

Я не лез напролом, просто приятно было пообщаться хоть ещё с кем-то, кроме Корнева и Лорда. Тем более перекинуться шуткой-прибауткой.

В один из вечеров Пантелеймон Борисович неожиданно хватился спичек. Вроде бы такой запасливый человек, а вот спички кончились. Копеечное дело, но… Выходить на улицу ему не хотелось, а печку топить было нужно. Да и хлеб как раз подошел к концу. Тут я и предложил ему свои услуги – до чертиков надоело корпеть над документами. Разбирать зверства фашистов и распутывать ниточки злодеяний – это та ещё задача. Любое отвлечение считается как даром небес.

Корнев согласился. Ещё составил список покупок, которые тоже надо взять. Заодно. Ну, мне не сложно, а прогуляться по морозцу, подышать свежим воздухом и развеять голову… Да что может быть лучше для молодого организма, который весь день провел за столом?

Да, морозец крепчал. Погода не прогулочная, но всё равно хорошо! Снег успел лечь на землю, так что теперь при уличном освещении можно было гулять как днем. Снег хорошо умеет скрадывать черноту ветвей без листьев и унылые дровники, украшая их белесыми навесами.

Поселковый магазин ещё работал. Да, время подходило к закрытию, но я успевал. На подходе к магазину услышал женский крик. Ноги сразу же придали скорости телу. Забежав в теплое помещение, увидел такую картину: какой-то небритый мужчина схватил через прилавок Алису за воротник. Ещё двое мужчин стояли чуть поодаль, щерясь прокуренными зубами.

Тут либо рэкет, либо ухаживания. Ни то, ни другое совершенно точно было не по нраву Алисе.

– Отпусти девушку! – скомандовал я. – И вали отсюда!

– Чо? Какая-то срань мне будет указывать? – сплюнул мужчина. – Да ты не ох..л часом? Сам с..бись, пока в памяти! А ты чо уставилась? Давай водяру, я тебе говорю! И вон шпроты ещё… Да отдам я потом, не ссы! Давай!

Он ещё раз встряхнул Алису. Та испуганно смотрела на меня.

Двое остальных мужиков ухмылялись, посматривая на меня. Как им виделось, я сейчас должен поджать хвост, извиниться, а потом… А потом бы они меня догнали и ещё бы по башке настучали, заодно освободив карманы от ненужной по их мнению мелочи.

Уйти сейчас означало бы показать себя полным дерьмом. Нет, она бы поняла, что я один против троих нетрезвых мужчин…

Но тогда не понял бы я! Это что же за херня получается? Что вот так вот можно взять и запугать человека? Да ещё и ограбить вдобавок?

Если это один раз сойдет с рук, то в следующий раз может случиться что-нибудь похуже. Нет, такое надо пресекать сразу!

– Грабли убери, хмырь лохматый! – гаркнул я. – Если мужик, то не хрен женщину трясти! Давай раз-на-раз выйдем? Или только со слабыми себя героем чувствуешь?

– Не надо, Борис! – воскликнула Алиса. – Я сейчас милицию вызову…

– Кого ты вызовешь, сучка? – цыкнул мужчина и толкнул Алису назад так, что она ударилась о полки.

На пол посыпались консервы, пакеты с макаронами «калибра 7.62», упаковки соли.

Я дернулся было вперед, но мой путь преградили двое дружков засранца. Если сейчас начать драку, то можно половину магазина разнести. Тут же ещё и виноватым останешься…

– Ты ..ево слышишь? Тебе же по-хорошему сказали – ..бись в туман! – просипел один из дружков.

На руке у зачинщика я увидел синие выколотые перстни. Сидевший? Вроде бы по возрасту не положено придуряться и рисовать ручкой на пальцах всякое-разное. А таких легко зацепить и выманить намеком на принадлежность к низшей касте.

– Ну что, выйдем? Или ты, как опущенный, будешь за спинами друзей прятаться?

– Чо ты сказал? – выкрик показал, что я попал точно в цель. – Давай на улицу, гнида! Слышь, сучка, сейчас я твоему ..барю ноги сломаю, а потом к тебе вернусь. И не дай Бог кому позвонишь – спалю магазин к ..ям!

Он сплюнул и двинулся к выходу. Его дружки тоже пошли к выходу.

Ну что же, своей цели я добился. Осталось только преподать урок трем небритым личностям, которые встали на преступную дорогу. И желательно урок сделать таким, чтобы потом было неповадно повторять.

Я вышел под фонарь. Тут и снег более притоптан, и света достаточно, чтобы показать картину в будущем.

– Слышь, козлина, ты с кем знаешься? – спросил мужик, который недавно держал Алису за воротник. – Чо борзый какой?

– Не козлина, а Борис Петрович! Советую запомнить это имя, если осталось чем запоминать! – ответил я. – Мы сюда не базарить пришли, а воспитанием заниматься. Так что урок первый – девочек бить нельзя!

– Да он вообще на всю голову ушибленный! – хохотнул сиплый. – Гудрон, вправь ему шарики за ролики.

Тот, кого назвали Гудроном, двинулся на меня. Он подошел на пару метров и прыгнул вперед, целясь мне в челюсть. Я тут же присел и ударил по коленной чашечке, выбивая её. Когда боль добралась до мозга Гудрона, то заставила его открыть пасть в крике.

Как нельзя лучше! Я ухватил за нижнюю челюсть и что было силы рванул вниз. Голова Гудрона встретилась с наледью дороги как по расписанию.

– Ты чо, сссука?! – заорал сиплый, бросаясь ко мне на защиту друга.

Ну да, на драку один-на-один я не рассчитывал. Прыжком оказался возле сиплого и локтем поправил нос. Брызнула кровь. На снегу появились пятна.

Тоже хорошо, чем больше крови, тем лучше пройдет воспитание.

Сиплый отскочил, зажимая окровавленную рожу.

– Второй урок – нельзя нападать на одного кучей, – наставительно проговорил я.

– Ты чо? Ты совсем ..ел? – проговорил третий.

Он поднял валяющуюся рядом штакетину и махнул ей, как шестом. Я пригнулся, крутанулся вокруг своей оси и с разворота влепил ему в ухо. Он пошатнулся, но удержался.

– Урок третий: ругаться перед женщинами и детьми нехорошо! – после этого ударом в челюсть свалил третьего.

Сделал всё аккуратно, но больно. Чтобы поняли – я не шучу. Если бы были мозги, то поняли сразу, что со мной связываться не стоит. Но, последующая драка показала, что мозгов не было.

Гудрон взревел и, вскочив, обхватил меня за руки сзади. Вернее, я позволил ему это сделать.

– Давай, вали его, Сипарь! – крикнул он.

Сиплый с разбитым носом тут же подхватился и прыгнул к нам. Но я не стал ждать его приближения. Локтем зарядил в челюсть стоящего позади Гудрона, а Сипаря ударил в колено. Когда он начал падать, то добавил ногой. Чтобы к разбитому носу добавился окровавленный рот.

Пусть порисует на снегу.

Гудрон толкнул меня в спину. Я поскользнулся и кувыркнулся вперед, но сразу же поднялся. Под ногой хрустнула штакетина. Не такое уж это хорошее оружие, если бы меня им огрели, то переломилось бы пополам. Вот как сейчас…

– Ну, сука, сейчас я тебя попишу! – выкрикнул Гудрон.

Из его руки щелчком вылетело лезвие ножа.

– Четвертый урок – нельзя на безоружного нападать с ножом, – проговорил я, чуть приседая.

– Да завали ты ..ало, учитель ..ев!!! – проорал Гудрон, прыгая вперед.

Зря он так. Я подхватил валяющийся под ногами кусок штакетины и снова вмазал по тому месту, куда бил недавно – по колену. На этот раз штакетина не сломалась! После этого полученное полено с размаху прилетело в рожу упавшего Гудрона. Несмертельно, но кроваво… Нож от удара отлетел куда-то к забору.

Я шагнул было к третьему, когда тот со всех ног дернул вдоль по улице. Недалеко убежал – прилетевшее полено по-родственному приложилось по башке. Он рухнул, распластавшись на снегу в форме морской звезды.

Ну что же, поле битвы осталось за мной. Из всех троих только Гудрон был в сознании. Он что-то пытался произнести, шевелил разбитыми губами.

Я неторопливо прошелся до убегавшего, проверил его пульс. Живой. Сиплый тоже дышал, украшая улицу кровавыми пятнами.

– Я тебя найду… Я тебя найду, сука, – проговорил Гудрон, приподнимаясь на локте. – Я тебя завалю!

– Я сам могу тебя сейчас завалить. И больше чем уверен, что люди поселка вздохнут свободно. Но я этого делать не буду. Просто запомни – сейчас я тебя отпускаю, но потом если вдруг узнаю, что ты кого-то обидел… Если что-то плохое случится с магазином Алисы, или с ней самой… Я приду за тобой. И в следующий раз я не буду таким добрым. А это тебе, чтобы не забывал, – я взял Гудрона за средний палец и резко рванул его в сторону.

Раздался еле слышный треск. Гудрон взвыл от боли, засучил ногами. В чувство его привела оплеуха.

– Слушай сюда! Забирай своих дружков, и чтобы я вас тут больше не видел! Всё понял?

– Я тебя всё равно…

– Ещё один палец сломать?

Гудрон тут же заткнулся, зло зыркнул на меня и начал привставать. Покачиваясь, он двинулся к лежащему Сипарю. Я же неторопливо двинулся в сторону магазина.

Эти сволочи любят, когда их боятся. Однако, они сами страшатся вида своей крови. Не любят они, когда им делают бо-бо. Поэтому и следовало пустить как можно больше юшки, но не убивать…

Не хватало мне ещё статьи за убийство. Замучаешься потом отмазываться.

– Что там, Борь? – спросила Алиса, когда я появился на пороге, отряхиваясь от налипшего на штаны снега.

– Да так… поговорили о том, о сём. Выучили несколько полезных уроков… С тобой всё в порядке?

– Со мной да. Они днем приходили. Праздновали освобождение Кольки Гудронова. Купили водки, закуски. А после пришли за добавкой… Хотели взять без денег…

– Ну, в следующий раз такое уже не повторится. Алис, не переживай, они всё поняли. Теперь будут ниже воды, тише травы, – подмигнул я ей. – Спички и хлеб у тебя найдутся?

– Найдутся? – кивнула она.

– Тогда ещё сгущенки и тушенки. Меня Пантелеймон Борисович напряг всё это купить, – улыбнулся я как можно более успокаивающе. – Да не дрожи ты так, всё уже прошло.

– Всё прошло, а коленки до сих пор подрагивают. Борь, ты… ты проводишь меня? – спросила Алиса негромко.

Глава 9

Всё-таки чтобы вы не говорили, уважаемые читатели, но молодое тело, природные инстинкты и половое влечение дают о себе знать. Как бы я не занимался, сколько бы не разгребал документы, но порой мысли о женском теле посещали голову. Да и утреннее пробуждение заставляло стыдливо прикрывать пах до похода в туалет.

Пантелеймон Борисович только посмеивался, глядя на моё смущение. Я же разводил руками, мол, ни хрена с инстинктами не поделаешь. Тело хотело женского тепла и ласки. Хотело и точка.

Поэтому я без колебаний согласился проводить Алису до дома. Будет там что-то или не будет, но даже одна надежда уже заставляла бурлить кровь.

– Я тогда сейчас покупки до Пантелеймона Борисовича донесу, – ответил я Алисе. – Скажусь ему, что немного погуляю, чтобы не переживал старик.

Старик и так бы не переживал, но всё-таки из приличия следовало его предупредить о моей небольшой прогулке.

– Хорошо, я как раз через полчаса закрываюсь, – сказала Алиса.

Её щеки покраснели, как будто кровь бросилась в лицо. Может, переживала из-за тех чертей?

– Не бойся, они сегодня уже не вернутся.

– Да? Ну я и не боюсь, – ответила она. – Мне почему-то теперь уже не страшно.

– Тогда не прощаюсь. Скоро вернусь, – ответил я, кивнул и вышел.

На улице уже не было никого из троицы. Только пятна на грязном снегу намекали на недавнее побоище.

Я поторопился к дому Корнева. Долетел за пять минут. Он удивленно уставился на меня, взопревшего и взлохмаченного:

– Ого, кто-то сегодня настроился на бурную ночь?

Я едва не икнул. Поставил авоську с продуктами на стол и спросил:

– Это с чего вы взяли?

– Да по глазам вижу. Что же… Тебе требуется разрядка, Борис. Как раз после неё мы и начнем заниматься серьезным делом. Чтобы тебя не отвлекали посторонние мысли. Только об одном прошу… Не езди по ушам Алиске, она хорошая баба. Не обманывай, что замуж возьмёшь и всё будет в шоколаде. Всей правды не говори, но и обманывать не смей. Просто приехал на стажировку к старому Корневу и вскоре уедешь. Срастется, так срастется, а нет – не стоит жить с чувством вины. Оно нам помешать может.

– Чему помешать может? – нахмурился я.

Я не сразу понял, что именно он имел в виду, говоря о моих глазах. Понял уже на следующий день, как и обещал Корнев.

– А вот завтра и увидишь. Сейчас давай, хоть подушись немного. И чепуху под носом сбрей, а то сопли замерзнут…

Я только хмыкнул и быстро приступил к прихорашиванию. На всё про всё ушло десять минут. Ещё десять на обратный путь, поэтому я как раз успел к закрытию.

Когда я вошел, то Алиса приветливо улыбнулась:

– Во как ты быстро обернулся. Спасибо, что согласился проводить.

– Да ладно, отчего не помочь девушке, – улыбнулся я в ответ. – Да и проветриться лишний раз не мешает. А то всё стажируюсь и стажируюсь у Корнева. Уже весь прокиснуть успел.

– Да? Тогда подожди немного. Я сейчас закрою магазин и выйду с черного хода, – ответила Алиса.

– А ты одна закрываешь? А как же грузчики или какие другие помощники?

– Да Сережка пораньше отпросился. Он вроде всё расставил, вот на гулянку и убежал. А мне что? Мне не впервой самой магазин закрывать.

Эх, какое же доверчивое время… И двери домов не закрывались на засовы, и магазины закрывала одна-единственная женщина. Люди добрее были, что ли… И как это время потом изменили девяностые, когда люди озлобились и снова вспомнили про засовы и охрану.

Мы с Алисой неторопливо пошли по главной улице. Нужно было что-то говорить, чтобы не выглядеть дурнем, но вот что? Как-то не решался я скатываться на болтовню о чем-то легкомысленном. Всё-таки Алиса ждала от меня большего, чем просто езда по ушам.

– Вечер сегодня хороший, – сказал я, поднимая глаза на небо. – Вон и звезды видно. Правда, не вспомню, какие из них как называются…

– Если звезды видно, то завтра морозец может ударить, – ответила Алиса. – У нас всегда ясное ночное небо к морозу…

Она поскользнулась и взмахнула руками. Я тут же удержал её от падения.

– Ох ты, чуть не растянулась… Вот же неуклюжая…

– А ты держись за локоть, так надежнее.

– Ой, да ну, увидят же, – отмахнулась было Алиса, но за руку всё-таки взяла.

– Да не увидит никто. Сейчас все возле телевизоров. Кому захочется на улицу нос показывать?

Так, болтая ни о чем, мы прошли около километра. Остановились возле крепкого дома.

– Вот мы и пришли, – сказала Алиса и замолчала.

Понятно, что дальше будет неловкость и смущение. Всё-таки она считала себя чуть ли не в два раза старше меня. Не буду же я говорить, что на самом-то деле сидящий внутри мальчишеского тела майор Ерин чуть ли не в два раза старше её.

– Хороший дом, – сказал я. – Добротный.

– Он такой не только снаружи, но ещё и изнутри, – ответила Алиса, чуть помолчала, а потом произнесла. – Может, зайдешь? Могу чаем напоить…

– Да как-то неудобно. Я же твоей дочке и шоколадку не купил. Как-то без подарка… – замялся было я.

– Оленька у бабушки, – опустила глаза Алиса. – Мама попросила оставить её на денек.

Удача? Совпадение?

Или позвонила пока меня не было, чтобы не смущать?

В любом случае, это сыграло мне на руку:

– Да? Тогда в следующий раз передам шоколадку. В следующий раз и познакомимся. А сейчас… Можно и чай.

Мы прошли в дом. Изба и в самом деле была крепкой как снаружи, так и изнутри. Отсутствие мужской руки никак не сказывалось на внутреннем убранстве. Всё было приколочено и прикручено. Похоже, что Алиса и в самом деле научилась со всем справляться без мужчины.

Ну, или почти со всем.

Она поставила чайник на плиту, а сама упорхнула привести себя в порядок. Вышла к столу уже в другом платье и с небольшим количеством косметики на лице. К этому времени как раз чайник бодро засвистел, приглашая к душевному разговору. Пряники и печенье украсили стол. Конфеты «Подольчанка» смешались с «Мишкой на севере», с горкой насыпанные в хрустальную салатницу.

Дальше был чай и неловкая беседа. Такие же неловкие касания над столом и вот как-то само собой получилось, что когда я вызвался убирать посуду, мы оказались рядом.

Тут уже я не стал ломать ваньку, а полуобнял Алису за талию и заглянул ей в глаза. Она вроде бы сначала уперлась ладошками мне в грудь, но потом… Когда я привлек её чуть ближе и наше дыхание слилось в одно общее…

Алиса обняла меня за шею. Я поцеловал чуть обветренные губы, и она мне ответила. Дальше мы каким-то образом переместились в горницу. Я жадно исследовал тело девушки, спутницы в мир тайных страстей и горячих фантазий.

– Боря, не останавливайся, – шептала Алиса, наблюдая за мной из-за полуопущенных век.

Луна стыдливо заглядывала в небольшое окно. Её тусклого света хватало, чтобы увидеть постепенно обнажающееся тело. Я расстегнул молнию платья на спине и медленно потянул ткань вниз, покрывая поцелуями каждый сантиметр нежной кожи. От Алисы пахло лилиями. Запах духов смешивался с легким оттенком пота, и я могу с твердой уверенностью сказать, что если есть на свете феромоны, то они пахнут именно так.

Платье сползло до области декольте и зацепилось за рюшечки светлого бюстгальтера. Я провел рукой по шелковистой коже спины. С удовлетворением почувствовал кончиками пальцев, как по телу девушки пробежала страстная волна, и аккуратно расстегнул бюстгалтер. Горячее дыхание Алисы опалило волосы на макушке, я губами и кончиком языка прошелся по ложбинке между грудей.

Её пальцы забрались в мои волосы и поглаживали их, пока я путешествовал языком и губами по откликающемуся на ласку телу. В какой-то момент Алиса со стоном запрокинула голову назад, спина судорожно выгнулась, и блеснувшая заколка сорвалась с прически. Целый водопад волос обрушился на плечи, спину. Я ощутил, как по тыльным сторонам ладони скользнули мягкие и гладкие пряди. Девушка прерывисто дышала, и сквозь дыхание прорывались тихие стоны, когда к моим губам и языку присоединились руки.

Платье соскользнуло до бедер и сделало девушку похожей на статую Венеры Милосской.

– Как ты красива, – прошептал я восхищенно.

Теплые руки скользнули по воротнику рубашки, и пуговицы одна за другой сдавали свои позиции, когда Алиса приблизила лицо к моей груди. Жаркое дыхание прошлось по коже и от этого невольно побежали мурашки. Гусиная кожа тут же пропала, когда Алиса начала целовать и покусывать острыми зубками. Её рука скользнула на мой пах, и сероватые глаза расширились, когда она ощутила напрягшийся предмет.

В паху готова взорваться атомная бомба – так сильно туда рванула кровь. Я наблюдал, как девушка распахнула полы рубашки, ловким движением отщелкнула пряжку ремня. Вжикнул бегунок на молнии и…

Сколько прошло времени? Час, ночь, век? Я не знаю, я растворился в сладострастном мучении, раз за разом вступая в борьбу за удовольствие.

В сказках говорится «долго ли, коротко ли», но у нас не сказка и прошла целая вечность, пока я не упал рядом с бурно дышащей девушкой.

– Боже мой, пять раз! Ты просто зверь какой-то, – прошептала Алиса, когда справилась с буйным дыханием.

Я почувствовал небольшую гордость за себя. Ласковые пальчики игриво перебирали волосяную поросль на площадке живота. Капельки пота поблескивали на потной коже, легкий поток воздуха из-под двери охлаждал разгоряченные тела.

– Сам не знаю, что случилось – устал, наверное, – вспомнил я шутку из какой-то комедии. – Вот сейчас отдохну и снова приступлю.

– Не-е-ет, зверрррюга, – мурлыкнула девушка, соблазнительно потягиваясь так, что коричнево-розовый сосок левой груди оказался около моего лица. – Хорошо-то как, легко…

Я не мог отказать себе в удовольствии и слегка прикусил выпирающую земляничку. Легкая судорога заставила выгнуться упругое тело, и девушка крепче прижалась ко мне. Внизу живота снова ноет, и я почти вижу, как горячая кровь кинулась вниз. Алиса бедром почувствовала неладное, кинула взгляд вниз и отодвинулась от меня подальше.

– Ну и в самом деле зверюга. Давай хотя бы немного поспим, а то я завтра на работе просто стоять не смогу.

– Так возьми выходной?

– Не могу, – вздохнула она. – Сменщица заболела. А так… Я бы с радостью… Но нет, давай всё-таки немного поспим…

– Ну что же, отбой так отбой, – хмыкнул я. – Но учти, я рано встаю.

– Да? Ты ещё и утром хочешь меня разбудить? – Алиса поцеловала меня.

– А вот увидишь… – ответил я на поцелуй.

И ведь не обманул. Утром всё-таки разбудил её, сонную, мягкую. Разбудил не очень обычным способом, но Алиса и не противилась.