Kitabı oku: «Черная пятница»
Черная пятница
Сижу на кровати, поджав ноги. Кровать неудобная, с нарисованным одеялом и подушками. Старомодная, с шашечками. Что-то под кроватью не дает с нее слезть… Что-то нечленораздельно ворчащее, шипящее и ощутимо опасное. Внезапно оно высовывает черную волосатую лапу с длинными когтями и противно скребет пол.
Боюсь опустить ноги, несмотря на то, что сожрать меня «что-то под кроватью» не может. Только повредить, разделив на несъедобные фрагменты. Что ему жрать, если тело из пластика, как у куклы, ногами-руками двигающей и головой заодно. Глаза, признаюсь, ощупывал долго: на стекло похожи, а вижу не хуже, чем раньше. Но о стекле – это предположение, поскольку тактильные ощущения слишком «ватные». Голос тоже неживой. В горло машинного масла капнуть надо, чтобы не так скрежетал. Из одежды – шорты с пальмами. Не пластиковые, тряпичные. Вот счастье-то привалило! И я еще оптимист. Другой бы сразу башкой об стену…
Все равно страшно. Может, боязнь эта на прошлых инстинктах основана?
Это не сон, я не сумасшедший и не в дурке нахожусь, представляя «нездоровые» картинки, хотя комната вокруг бела и пуста, имеет наглухо закрытое окно без ручки, через которое виден огромный подоконник, где такие же циклопические цветы в горшках. Люстры или ламп нет, как и двери, но светло. Стены напоминают картон. За ними кто-то плачет, жалуется, ругается матом. Голоса неживые, как и мой. Не к добру это… Складывается впечатление, что меня сюда прямо через окно «зафутболили». Пытаюсь вспомнить, при каких обстоятельствах…
Все же знают про Черную пятницу? Когда можно товар с большой скидкой приобретать. И ждут этих распродаж. Вот и я ждал. Телевизор поменять захотелось. Очень-очень. У старого телевизора была недостаточно большая диагональ…
Дождался, наконец, дня «икс» и поехал в магазин электронно-бытовой техники, задолго до его открытия. Магазин был крест-накрест «перетянут» надписями: «Скидки 50–70 %, тотальное уничтожение товара, Чёрная пятница…» Занял очередь. Место можно купить у ребяток ушлых, но я и так был пятидесятым, не стал заморачиваться.
Когда двери торгового центра распахнулись, все помчались за «добычей». Злая толпа, друг у друга коробки с техникой выхватывают. Я чем хуже? Растолкал локтями нескольких, задом еще одного бортанул посильнее, ужом просочился и заветную коробку с телеком схватил. Побежал, пока не догнали, к кассе, у которой очередь таких же счастливчиков выстроилась. Представьте только, классный телевизор за гроши! И с диагональю, как хотел, и с инновационной матрицей экрана. Ура! Но не все, конечно, с телевизорами. Девушка симпатичная, кареглазая, сразу с двумя телефонами обнимается. Два по цене одного! Повезло. Мужик с четырьмя плойками, решил, наверное, всех своих женщин разом осчастливить… За кассой, около вспотевших охранников, маячит довольный, но слегка нервный мужчина. Одет в модный костюм, белую рубашку с красным галстуком. Директор магазина.
Я, как краб клешнями, коробку обхватил и расчета ждал, чтобы скорее домой рвануть – покупкой насладиться! Оплатил ее наконец, спустился на парковку и коробку с телевизором в багажник машины убрал. Когда ключ в замок зажиганию воткнул, перед глазами вдруг померкло все, поплыло. Затем полная темнота и мгновенный «провал».
Очнулся уже здесь, в «домике».
Не так отчетливо, как за стенкой, но вполне разборчиво слышу голоса снаружи. Смотрю вниз. Снова рычит… Ну и рычи, зверюга! Что теряю я – искусственный и «куклячий»? Пошел куда подальше, ты, под кроватью!
Набираюсь смелости, бегу к окну. Как же неудобно бегать на негнущихся пластиковых ножках. Тварь, пыхтя, выбирается из-под кровати и угрожающе рычит. Присела и готовится к прыжку. На вид игрушечная плюшевая собака породы водолаз, но из пасти видны совсем не игрушечные клыки. Все равно успеваю к окну раньше. Надо увидеть мир за окном… Вижу и одновременно слышу неровное дыхание сзади…
В окно домика на меня смотрит и широко улыбается моя точная копия из прошлой жизни. Улыбается и издевательски произносит:
– Как дела, Кен китайский, успел уже познакомиться со своей Барби? Правда, общаться вы только через стеночку сможете… Но при этом, поверь мне, не раз обсудите то, что скоро услышите.
А у меня от обиды псевдоголос сел, слова в несуществующем горле застряли. Стою и приклеенными ресницами хлопаю. Откуда только слезы взялись? Недаром говорят, что душа плакать умеет, даже внутри сосуда подобной комплектации. И плевать мне на лапы пса на плечах…
Двойник мой отвернулся к рядом стоящей девушке, подозрительно похожей на «кареглазку» у кассы супермаркета. Возможно, это она в теле Барби за стенкой сейчас рыдает. А вокруг «меня-не-меня» и «кареглазки» еще люди собрались. Все из той же очереди? Даже думать не хочу. В этот момент другой я говорит девушке:
– Хвала великой Черной пятнице! Столько веков дает она возможность куклам побыть настоящими людьми, меняясь с самыми алчными из них душами! Всегда на рынках и базарах царств и королевств распродавали задешево что-то ценное, и всегда толпа теряла самообладание, видя такие вещи…
Между тем девушка продолжает:
– Хвала, десять лет быть нам людьми, а не куклами! Хвала за это их повелительнице! Всё она знала об их душе и возможностях превращаться в оружие! Но печальна судьба Черной пятницы: во время вторжения врагов предали ее соратники-жрецы, сковали силами своей магии и захотели продать подороже. Но получили гроши. Объяснили жрецам враги, что и эти крохи – одолжение, ведь сохраненная предателям жизнь и так является высокой ценой, а получить желаемое можно и задешево, нужно только подождать… Но как ни пытали враги Черную пятницу, не смогли выведать тайн управления куклами и создания из них боевых артефактов. И тогда сожгли ее… Когда бессмертный дух Черной пятницы освободился от тела, то проклял и врагов, и предателей, определив им и таким же, жадным до дешевизны, людям временно пребывать в куклах… Не потеряй дух в огне большую часть сил, был бы срок жизни в кукле не коротким десятилетием, а вечностью…
Кареглазая замолкает, и очень похожий на директора магазина мужик указывает в мою сторону, добавляя:
– Пусть посидят под контролем Сторожей, прочувствуют, как в игрушечных домиках жить, в коробках лежать, в темных шкафах или на чердаках пылиться!
И все снаружи дружно подхватывают:
– Хвала Черной пятнице! Хвала Черной пятнице!
Мне грустно. Ждал-ждал Черную пятницу, а она проклятием оказалась. Как принять такую реальность? Что еще добавить? Лишь одно: не «ведитесь» на скидки! Не повергайте душу мучениям за телефон или телевизор.
Еще мне интересно, нет ли здесь тех, кто свою очередь продал, ничего не купив. Может, за намерение «как бы купить» родного тела не лишают? Надо по «картону» клич кинуть.
Но меня уже «отвлекают»: Сторож-из-под-кровати в шею когтями вцепился и обратно, как болванку с глазами, тащит на предназначенное ей место.
И что имеем в сухом остатке? Есть не надо. В туалет – тоже. Из развлечений только Сторож. Общение – голоса из-за стенки… Главное, не сойти с ума. Не век же тут куковать? Всего каких-то десять лет, а потом, глядишь, и отменят пятницы Черные.
Все, занавес.
Хныч
Я пил газировку, а Хныч уставился красными очами мне в стакан, левую ноздрю раздул, нижнюю губу оттопырил, а верхнюю смачно облизал фиолетовым языком. Зачем облизывается, все равно ведь не пьет. Вид у Хныча тот еще: татуировка на щеке с надписью: «О-себе-забыть-не-дам», скулы острые, брови кустистые, бородка козлиная реденькая, которую постоянно теребят сильные руки-клешни, на кривых ногах белые сапоги, на плотной фигуре желтый комбинезон с двумя молниями на коленях, а на шее – неизменная деревянная ложка. Ладно, многообещающее тату, но ложка… Не в русском народном ансамбле играет. Когда я в первый раз спросил Хныча, зачем ему ложка, то услышал:
– Плохую ауру зачерпывать. – А чего не железной? – попытался съязвить я. – Все надежнее этой, которая, раз, и на щепки рассыплется…
– Так дерево лучше с биополем контактирует, а особенно с очерненным, – честно признался Хныч и стал таким довольным, что мне даже плюнуть в него захотелось.
– Каким-каким? – сделал я удивленное лицо. – Тобой, родимым, испорченным… – ответил Хныч с укором.
– Э-э-х… – обреченно протянул я.
– Еще вопросы будут? – тон Хныча не оставил желания любопытствовать дальше.
– Пока нет, – потупил я глаза.
– Вот и славненько, – прищелкнул языком Хныч, вперив мне в грудь мозолистый палец. – Тогда продолжаем работать.
Вот так и «контактируем». «Мы с Тамарой ходим парой, санитары мы с Тамарой». Только я уверен, что не такую «Тамару» имела в виду Агния Барто…
Почему «санитары»? Потому что я гадких сущностей от несчастных людей «отлепляю», а Хныч этот процесс контролирует. Проверяет «качество работы». Я же не просто так под присмотром хожу: магией баловался, безрассудно вызывал «всяких». Вот и наказали. Не сразу, конечно. Сначала я сам одних нехороших людей наказать хотел. Били они меня часто. Буллили, как сейчас принято говорить. Жестко. То оплюют, то глаз гематомой закроют, то ребра пересчитают… Последний раз, перед тем как я из себя окончательно вышел, зеленой краской облили и ржали громче коней. А мне только-только родители новый спортивный костюм купили. «Пума», темно-синего цвета, с черным отливом. Родители у меня небогатые: от зарплаты до зарплаты, поэтому особо не разбежишься «мани» тратить. Расстроился я тогда. Заплакал даже. Да и как с зеленым «фейсом» и «хайером» на люди показываться? Пошел я тогда в ближайший лесок, и там, на черепе собачьем, «пошаманил». Нет, не какой-то там, «трах-тиби-дох», а по-взрослому. Как шаманил, рассказывать не стану, а то вдруг потом и к вам своего Хныча приставят. Короче, что-то в тот день с ТОЙ стороны вырвалось и меня, глупого мстителя, услышало. Пошептало оно зловеще сквозь зубы, и у моих обидчиков затяжная диарея началась, да такая, что они зеленым мхом покрылись. Этот факт я от общих знакомых узнал, которые обидчиков в больничке посещали. А затем один из моих гнобителей кони двинул. Я как узнал, побелел: не хотел ведь до леталки, честно. Попугать немного, и баста! Но поздно «Титаник» назад поворачивать: вычислили меня. И не органы внутренних дел. Пришли двое молодцев в белых рясах и сказали: «Раз ты такой – обидчивый, то придется тебе нам службу служить: избавлять других жертв от воздействий, подобных наведенным тобой. Только жертв, незаслуженно обижаемых. Не как твои были. Если бы не торопил ты события, к Темноте не обращался, их дорогу Судьба и так бы с присущей ей мудростью скорректировала… Но свой выбор ты уже сделал, а потому служить будешь долго, и под особым надзором, а надзиратель нам отчеты о твоей деятельности будет регулярно присылать».
Вот Хныч и присылает. Но, как и когда, убейте, ни разу не видел.
Сегодня мы к одной старушке ходили. Племянник ее, ехидна, хотел, чтобы она быстрее в мир иной отошла и подписанную ему год назад квартиру освободила. Заказал племянник «услуги мага». Настоящего, не шарлатана какого-нибудь. Ну и почти свел тот маг бабулю в могилу. Увидел я, как лежит она, не дышит, черней чернозема, уже готова Богу душу отдать, и обомлел. Как же так можно своих родственников ненавидеть, чтобы из-за бетонных метров на погост отправлять? Да, квартирный вопрос низвел многих в каменный век. Племянничек бабули давно уже там.
Спросите, как мы к бабуле попали? Так Хныч – мастер любые двери отворять. На дверной замок только посмотрит, как тот – щёлк, и – «прошу входить».
Кроме больной, в квартире никого не было: племянник носа не казал, а из собеса раз в неделю приходили.
Стою я у кровати, над которой ковер висит красный, цветы на нем изображены. Сейчас такие пылесборники немодно на стены вешать, а вот раньше да – актуально было. Слышал я историю, что похожий ковер один знакомый в советское время приобрел в комиссионке. Сказали знакомому, что ковер китайский, добротный, ручной работы, надо брать не задумываясь. Он и взял. Днем на ковре – настоящая красота: замысловатый орнамент глаз радует, а ночью – сквозь ворс толщиной в палец сам Великий Кормчий Мао пристально смотрит, изображенный с любовью мастера особой фосфорной краской, днем, естественно, невидимой. Жуть, одним словом. Отволок знакомый ворсистое чудо обратно в комиссионку и ругался сильно. Не на китайцев, а на продавцов, которые товар перед продажей не проверяют (хотя и не обязаны), потому как он не только ярче кремлевских звезд может гореть, но и заразу какую заморскую содержать. Ну ладно, это дела давно минувшие, а сейчас Хныч уже в бок толкает, не понял, чего это я вдруг призадумался и о бабуле забыл. Лежит она без сознания, а на ее груди – противная, похожая на варана, тварь сидит и свои лапы уже успела глубоко в грудную клетку запустить.
– Давай, чего застыл? – подбодрил Хныч. – Стаскивай «зверушку».
Легко ему говорить, а ведь они холодные всегда. Обжигающий руки морозец от них.
Я вздохнул и ладонь о ладонь потер. С ладоней искры потекли золотистые. Тварь как это увидела, рот зубастый раззявила и звук высокий издала.
– Сколько тормозить будешь, она же сейчас сольется с твердой материей, – злился Хныч. – Сейчас, сейчас, – отвечаю, а сам с омерзением тяну руки к твари.
– Хватай ее и гаси, чистоплюй! – торопил мой надзиратель.
Тварь между тем истончаться стала и в тело бабули глубже проникать.
Не теряя больше времени, я схватил хвост твари и резко потянул к себе. Она зашипела и заверещала еще сильнее. А бабуля дергаться начала и в себя приходить.
– Отрывай, и деру! – крикнул Хныч. – Не нужно бабушке тебя видеть.
– Ща! – сказал я, поднатужившись и вытащив из бабули сущность. Я дал ей щелбан, и она сразу сникла. Щелбаны навешивать я научился.
Хныч откуда-то извлек пластиковый пакет, положил в него сущность, как шмотку какую, а затем отправил пакет в неизвестность.
– Пойдем, бабушка скоро глаза откроет, – Хныч заторопился к двери, а я побежал следом.
Со стороны кровати раздался глубокий кашель, сменившийся еле произносящим слова голосом:
– Геночка, это ты?
Но ответа от «Геночки» не последовало.
– Всё, молоток, – прошептал Хныч, и мы спустились по лестнице к выходу из подъезда.
– Бабулю мы спасли. – сказал я. – Дай, господи, нездоровья ее племяннику.
– Ты опять? – повернулся ко мне Хныч. – Не суди, сам не без греха. И давай быстрей, у нас еще два «заказа».
– Идем, – вздохнул я. – Ложку свою не забудь использовать…
– Позже, Ваня! – резко сказал Хныч. – Я ничего не забываю. Часть твоего погашенного чернобесия – подпись на моих отчетах.
Так мы и ходим. Так и живем, если можно назвать это жизнью.
* * *
Другим «заказом» был дворник Авдеич. Он к себе постоянно нелюбовь жильцов испытывал. И один его оскорбит, и другой. Кляли мужика и по-тихому, и не совсем. Авдеич старался не сдаваться, и на «обидки» с достоинством отвечать. Вот с одним, особо ретивым жильцом, Моней Трудовером, как-то в кулачном бою сцепился, и большой Монечкин нос расквасил. Моня, однако, в полицию не побежал заявление подавать, но решил дворника другим способом «сменить». Чтобы надолго заболел, и все бы у него ломило и горело огнем, и чтобы никакие лекарства не помогали.
Пошел Моня к найденной по объявлению в журнале колдунье, и дала она ему порошка «волшебного», чтобы в метлу Авдеичу подсыпать. Возьмет дворник в руки метлу, и слова гиблые ему сразу прошепчутся. Не сказала только колдунья, что вместе с порошком заодно с себя весь недельный негатив скинула.
Когда Авдеич отвернулся, Моня его метлу быстро обработал и убежал в подворотню. Только Авдеич метлы коснулся, три красные шипящие змейки его запястья и обвили. Дворник охнул, орудие труда отбросил и за сердце схватился. Но скорую вызывать не стал. Подумал, что и так пройдет. Пошел к себе в дворницкую, отдышаться. Но уже поздно было. Точнее, было бы поздно, не подоспей мы с Хнычом.
Две змеи продолжали ослаблять Авдеича, а третья ко мне стрелой полетела. Вцепилась в щеку. Она сразу распухла, словно флюсом надуло. Я как заору, а Хныч стоит и улыбается.
– Чего лыбишься? – рассвирепел я. – Помог бы.
– Сам, Ваня, сам…
Сам так сам. Оторвал я первую змейку от щеки и запустил в Хныча. Едва она его коснулась, сразу сгорела.
– Не шали, поднадзорный! – фыркнул Хныч, а я бросился к лежащему на полу Авдеичу.
От действий змей руки дворника почернели до локтей, и чернота стала подниматься выше, подбираясь к сердцу. Еще немного, и… финал. Тогда я положил свои ладони на предплечья Авдеича. И чернота, словно испугавшись чего-то, остановила движение. Змеям это не понравилось, и они впились мне в пальцы, которые конвульсивно дернулись, как от удара током.
– Может, это не змеи, а электрические скаты? – я вопросительно оглянулся на Хныча.
– Доводи дело до конца, – сказал он, ковыряя в носу.
«Тьфу!» – подумал я и добавил змеям «правильной» энергии. Змеи, извиваясь как на сковороде, расплавились. Лицо Авдеича наконец утратило мертвенно-серый оттенок, и Хныч одобрительно кивнул.
Когда Авдеич пришел в себя, нас уже и след простыл.
– Шустрее надо, Иван! – ворчал Хныч, разрешивший сделать «привал» на автобусной остановке. – Реакцию вырабатывай. А то как деревянный. Ты ж не Пиноккио!
– А ты… на собаку чау-чау похож… языком… – обиделся я. – И вообще, не сравнивай меня с деревяшками, лучше ложку свою применяй по назначению.
– Применю сейчас, ожидай… – снизошел до моих просьб Хныч.
Он сделал ложкой зачерпывающее движение, и мне сразу чуть легче стало. Так, понемногу, по чуть-чуть, и очищусь когда-нибудь от всех накопленных «окислов».
* * *
После Авдеича мы помогали учительнице по алгебре. Классическая Марь Ванна – очки – «фары» на пол-лица, так что грустных глаз никогда не разглядеть, узел волос на макушке, коричневый жакет и плотные колготки. Молодая, но одинокая и бесконечно дотошная. Свой предмет в абсолют возводила. Диво, что идола алгебре не выстругала.
Своему нелюбимому ученику – Толику Дунину – Марь Ванна двойки заслуженно ставила, а он, вместо того чтобы исправлять ситуацию, решил ни много ни мало – полностью разрушить ауру математички и вдобавок ее одиночество «скрасить». Но по-особенному… С помощью помешанной на магии подружки, которая Толика по любовным делам постоянно динамила, но надежды на «вкусненькое» не лишала, вызвал Толик Черного тролля (есть и такие экземпляры на Темном-Претемном Свете) и подробно объяснил ему, что делать. Тролль той же ночью к спящей математичке пришел и попытался ее обесчестить. Халат раскрыл, облизнулся плотоядно и навалился всей безобразной тушей. Марь Ванна проснулась и чуть с ума не сошла, когда сильно пахучую, волосатую и ушастую образину с горящими желтыми глазами над собой увидела. А тролль ей плотно рот зажал и спокойно ноги раздвигать начал, да еще липкой зеленой слюной на них капать.
Марь Ванну как парализовало. Хочет закричать, а нет голоса. И на сон страшный уже все происходящее не похоже. Еще чуть-чуть, и инфаркт случится. Странно, что не случился, когда она еще и меня – героя-освободителя учительниц – в своей спальне увидела. Благо Хныч взору смертных не доступен.
Увидела меня Марь Ванна и в обморок упала. Но это к лучшему. Иначе бы точно инфаркт или еще чего хуже…В общем, пришлось нам с этим с троллем изрядно помучиться. Почему нам? Потому что здоровым он бугаем оказался, и не помогла моя «особенная» энергия. Тролль ее шутя поглотил и когтями мне спину до кровавого водопада разодрал, обездвижил, да в лоб так треснул, что искры размером со слона посыпались. Поэтому Хныч «вынужденно» оказал помощь: усмирил зверя, высушил и в пакет свой положил. Правда, объяснил мне позже, что выполненное задание только в пол-ложки засчитает. И ладно. Главное, учительницу от хулигана-маньяка спасли. Возможно, после той «теплой» встречи Марь Ванна совсем мужиков избегать станет. Но это мои субъективные предположения, на истину не претендующие.
Спасли мы Марь Ванну, и мне еще легче стало. Так и «живу»: там «заказ», тут «подработка», и все жду, когда же Хныч мое поле полностью очистит. И когда простят меня ТАМ. Скорей бы уже. Для родителей снова видимым хочу стать, а то разыскивают меня давно, извелись, постарели. Я корю себя ежедневно, что не думал о них, когда колдовал. Да и задрало все. Хоть волком на луну вой. А я не волк, а человек! ЧЕЛОВЕК, искавший СПРАВЕДЛИВОСТИ.
Чубчик
Никогда не были у Светки Крохиной? Зря! К ней народ косяком идет. Поймите, конечно, правильно. Когда друзья рассказали мне, кто у нее дома живет, просто смешно стало.
– Перегрелись вы, – говорю, – заучились совсем, чушь несете.
Друзья серьезно так посмотрели, недоверчиво, словно это я малость не в себе, а не они.
– Мы тебя, Андрюха, к Светке отведем, потом увидишь, как запоешь.
– Ведите, раз бред за правду считаете, – ехидно ответил я.
Мы затарились «Старым мельником» (Крохинский обиталец за «здорово живешь» не общается – сначала поднести положено) и направились к Светке.
Потрепанная девятиэтажка встретила устоявшимся запахом сырости в размалеванном нетрезвыми «письменами» подъезде и раздолбанным лифтом. Крохина жила на восьмом. Мы, как горох, высыпались из душной кабины и подошли к Светкиной квартире. Диман два раза нажал на кнопку звонка. В квартире раздались соловьиные трели. «Условный сигнал», – объяснил Диман. За дверью послышались быстрые шаги, замок щелкнул, и в проеме показалась симпатичная мордашка Крохиной, одетой в пушистый банный халатик.
– Привет, народ, чего это вы? – округлила глаза Светка.
– Привет, законченного скептика привели, за сумасшедших считает!
– Диман двусмысленно улыбнулся, показывая на меня.
– Чубчик спит, не хочется тревожить, – замялась Крохина.
– А у нас пиво холодненькое – сразу проснется, – еще шире улыбнулся Диман, похлопав по зажатому подмышкой ящику.
– Так он пил уже, и двух часов не прошло! – упиралась хозяйка.
– Вот и опохмелится чудо твое – всё польза древнему организму, – не сдавался Диман.
– Ну ладно, только недолго, – Светка открыла дверь, и наша компания влилась в прихожую.
Светка шмыгнула в спальню, пообещав через пару минут подойти.
По квартире блуждали пряные ароматы: Крохина готовила что-то экзотическое, мы как раз выманили ее из кухни…
Квартирка Крохиной небольшая: две комнаты, маленькая кухонька, такая же скромная ванная. Прошли в гостиную, посреди которой стоял круглый дубовый стол с витыми ножками, вокруг стола – антикварные стулья с мягкими узорчатыми спинками, на потолке – хрустальная люстра, на стенах – цветастые обои и картины в деревянных лакированных рамках, на стеклянной тумбочке в углу – старенький телевизор, журнальный столик у дивана, уставленный пустыми пивными бутылками, и сам диван – огромный, плюшевый, гармонично вписавшийся в интерьер. В общем, обычная уютная атмосфера, «как у многих». Если бы не то, что лежало на диване… Точнее, там ничего не лежало! Теплый зеленый плед сам по себе поднимался вверх-вниз, укутав нечто бесформенное, иногда чуть подергиваясь и сползая на край дивана. Из-под пледа доносился сильный храп, напоминавший звук работающего на пределе мощности пылесоса.
Я обалдело уставился на живущий собственной жизнью плед, протер глаза – видение не исчезло. Только храп сменил тембр: под пледом теперь прерывисто похрюкивал молочный поросенок…
– Андрюх, челюсть подбери! – друзья хохотали, получая удовольствие от моего идиотского вида.
– Андрей, это – Чубчик, скоро его воочию увидишь, – смеялась Ритка Колосова. – Он ха-а-роший.
– Он тебе расскажет и… покажет, – лукаво подмигнул Диман.
– Когда проснется, – добавил Серега Луков. – Он сначала пивка в жилы впрыснет, а уж потом войдет в нужную кондицию.
– Буди Чуду! – сказал Диман появившейся на пороге Светке.
Хозяйка квартиры успела переодеться: короткое синее платье подчеркнуло все достоинства фигуры. Крохина подошла к дивану и начала осторожно тормошить плед. Под ним засопело, заухало, храп прекратился, но осталось тяжелое дыхание.
– Чубчик, просыпайся, у нас гости, – ласково прощебетала Светка, продолжая хлопать по пледу…
– Чё? – ворвался в комнату хриплый басок. – Какие гости? – Ошалели совсем? Честным домовым спать не дають. – Светка, гони их на…
– Чубчик, миленький, тебя угостить хотят – пиво принесли, – умоляла пустое место Крохина.
– Подлизались, значит… – хмыкнул «басок» – Предприимчивая молодежь.
– Чубчик, не упрямься! – вставил слово Диман. – Ща тебе нальем до самых краев…
– Ну, коли так, то уговорили, – плед откинулся на спинку дивана, сиденье промялось: кто-то, кряхтя, слезал на пол. Теплые тапочки у дивана задвигались, прошаркали к столу, затем отодвинулся и снова придвинулся стул. Воздух в комнате потяжелел и погас свет, а когда включился, все увидели Чубчика: ореховые глаза прищурены, широкие брови щеточками сошлись у переносицы, широкий рот расплылся в добродушной улыбке, пухлые щеки налиты нездоровым румянцем… Лысый череп домового украшал аккуратный маленький чубчик, какие носили в сталинские времена. Отдельного внимания заслуживали – выцветшая майка с надписью: «Мочи всех подряд, а Господь рассортирует» и новенькие штаны-«адики».
Домовой положил мохнатые лапы на полированную поверхность стола, внимательно рассматривая гостей. Когда он взглянул на меня, я понял: все это – натуральная явь!
– Чего онемели? – Чубчик протянул руку к журнальному столику и взял литровую кружку с жестяной крышкой. – Наливай!
Диман вмиг распаковал ящик и вручил Чубчику бутылку, предварительно открыв ее брелоком-открывалкой. Чубчик неторопливо нацедил полную кружку, крякнул и с чмоканьем присосался к краям.
Мы тоже не стояли без дела. Пенная волна приятно разлилась по телу, оставляя на душе добрый осадок. Чубчик сморщился, вытер рот и произнес, уже без деревенского акцента:
– Вот ты, Андрей, друзьям говорил, что нас не существует, пшик мы, так сказать. А почему? Нельзя же отрицать непроверенное. Зачертный мир так же реален, как и ЧЕ-ЛО-ВЕ-ЧЕС-КИЙ, и МЫ ничем не хуже, а иногда – милосерднее!
– Откуда вы меня знаете? – спросил я.
– Погодь, молодой! – Чубчик плеснул еще пива, подождал, пока осядет пена, и продолжил: – ЛЮДИ загнали себя в жесткие рамки рационального, растеряли парапсихологические способности, привязавшись к ТЕХНИКЕ. Возведя в абсолют силу денег, вы забыли о силе мысли, не понимаете собственных детей, зато стремитесь понять МИР. ВАШИ ДЕТИ видят БОЛЬШЕ, а ВЫ – на опасной грани качаетесь… Поэтому некоторые решаются вам помогать… Откажетесь от помощи, перестав верить в якобы нереальное, «завесите зеркала» – тогда насовсем исчезнем. – Чубчик замолчал, отодвинув в сторону опустевшую кружку.
– Чубчик у нас филосо́ф, – поднял указательный палец Диман. – Его советы многим помогли.
– Он всегда знает, какой билет выпадет на экзамене, – сказала до сих пор молчавшая Мила Свирина. – Ни разу не ошибся.
– Тебе главное – не учиться, на уме – одни ночные клубы! – оборвал подругу Серега Луков. – Чубчик не всегда будет в твоей жизни, нужно и самой решения принимать!
– Подумаешь, умник – аспирант недоделанный, да стоит мне мини одеть, как ты превращаешься в телка…
– Да, фигурка у Милки, как у голливудской звезды, – прищелкнул языком Диман (он-то эту фигурку еще до Сереги «оценил» с пристрастием, а уж потом только с Риткой познакомился).
– Вы сюда ссориться пришли? – снова вступил в разговор Чубчик. – Прекратите, давайте еще выпьем: за «осуществление несбыточных надежд и душевную гармонию».
И всех остудила холодная «мельничная» волна. Но, видимо, не до конца.
– Без Чубчика я бы Ритку не встретил, – задумался Диман.
– Нашел бы другую «Ритку», – еле слышно, чтобы не услышал Диман, съязвила Мила.
– И когда бы женился, плейбой? – засмеялся Серега, похлопав Димана по плечу. – Вас же у Светки любовь с первого взгляда накрыла!
– Накрыла, и что? – надул губы Диман.
– Да ничего, любите себе на здоровье, – подмигнул Светке Серега, и та почему-то покраснела.
– И только Андрей страдает от одиночества, – заглянул мне в глаза Чубчик.
– Да ему все некогда: учеба, работа, «отсутствие материальной базы», – подала голос Мила.
– И ведь не злой, других понимает, – продолжила Ритка, – такими темпами он подругу жизни до пенсии выбирать будет.
– А чего вас выбирать? – хохотнул Диман. – Сами находитесь… Не успеешь оглянуться – хомут на шее…
– Ох, поговорим мы дома, – скривила сочные губки Рита.
Димка скромно потупился, а отвлекшийся на Ритку с Диманом домовой снова повернулся ко мне:
– Андрей, определись с Дианой.
Все оторопело уставились на меня: про Диану они не знали. Но как узнал домовой? Я и прав-да ба-а-альшой скептик…
– Так, Андрюха, в тихом омуте – рыбки золотые? – присвистнул Диман.
– Не вернусь, у нее будет ребенок от другого! – тихо сказал я.
– Это ты так считаешь! – сердито произнес Чубчик. – «Другого» Диана придумала, чтобы тебя проверить! Юмор у нее особенный, а ты купился и отношения разорвал.
– А фотографии? – неуверенно пробормотал я.
– «Фабрика»! – крикнул Чубчик. – Тебе фотки в почтовый ящик подбросил Михей, а он – фотограф знатный. Были у него фотографии твоей Дианы, с того еще времени, когда он ей портфолио создавал: она же модель. Сделал Михей грамотный монтаж, типчика одного в кадр «пригласил», и получилось достаточно откровенно… Михей сам был в Диану влюблен, да она отказала. Поэтому, когда ты фотки Диане показал, она кое-что смекнула, но ты ей рта не дал раскрыть, дверью хлопнул! Ребенок-то – твой, так-то! – Домовой снова приложился к кружке.
Перед моими глазами стелился туман.
– Не может быть! – только и смог проговорить я.
Друзья выразительно молчали.
– Да, наломал Андрюха дров… – сказал Диман. – Но мы не вправе вмешиваться в его личную жизнь.
– Сделай выбор, Андрей, – Чубчик был очень серьезен. – От тебя сейчас зависит судьба Дианы. Или не понял?
Я действительно не понимал, к чему клонит домовой.
– Есть вероятность, что Диана погибнет, – домовой закрыл глаза и откинулся на спинку стула. – Вместе с ребенком. Если не решишься изменить мнение о ней. Думай!
– Ой, мамочки, ужас какой, – прошептала Ритка.
Я повернулся к друзьям:
– Почему ему нужно верить?
– Чубчик ничего не говорит просто так – он видит картины грядущего! – с пафосом произнесла Крохина.
– Ты-то откуда знаешь, что ЭТО ТАК? – начал закипать я.
– Я – потомственная ведунья и не понаслышке знаю о Зачертном мире! – возразила Светка. – Чубчик еще моей прабабке Глафире советы давал! Понял?
– Откуда он взялся? – спросил я с раздражением. – Великий Пророк…
– В начале двадцатого века переехал в Москву из-под Тамбова вместе с моей прабабкой. Раньше здесь старинный особняк был, позже его снесли, Глафира умерла, а Чубчик остался. Он очень стар и мудр! – Похоже, мои слова задели Крохину.
