Kitabı oku: «Тайна речного тумана», sayfa 2
Спец по позвонкам
В этот момент вспыхнули софиты, на небольшую импровизированную сцену вышел конферансье в красном пиджаке. Петр подумал, что таким стройным красавчикам хорошо бы в гипермаркетах работать манекенами. Стоит ему застыть на мгновение, сделать взгляд попроще – и готово, надевай брючки, сорочку… пиджачишко. Одни, другие, третьи…
– Добрый вечер, господа, – произнес Манекен приятным баритоном. – Разрешите поздравить вас с вашей круглой датой. 15 лет назад вы окончили медицинский вуз, после чего жизнь разбросала вас по разным городам и весям. Поэтому первая песня, под которую, надеюсь, вы потанцуете, так и называется…
Обнимая в танце Эллу за талию, Петр поймал себя на мысли, что чертовски соскучился по ее теплоте, дыханию, пластике. Хотелось, как раньше, зарыться в эти русые волосы и… уснуть. Все еще живо в памяти, и полгода после развода – не срок. Хотя и других он обнимал за это время. И не раз…
– Ты, наверное, хочешь скорее забыть об этом случае?
– Я и так никаких подробностей не помню. Обычно жертвы вспоминают боль, смрадное дыхание насильника… А у меня нет ничего в памяти. Все чисто.
– Как ты вообще поняла, что тебя изнасиловали?
– Я тебе говорю, очнулась в соответствующем виде в парке на скамье. Есть еще несколько моментов, на которых бы не хотелось заострять внимание. Мне сначала показалось… хочешь – верь, хочешь – не верь, что это ты. Другого-то опыта у меня нет. Подумала, что решил отомстить столь изощренным способом.
– Я?! – От шока Петр перестал двигаться в такт музыке.
– Поначалу! Теперь уверена, что не ты. Ты на такое не способен.
Он не знал – радоваться ему или огорчаться. Еще недавно ему казалось, что он знает про Эллу все. Работает она участковым терапевтом, увязла в профессии надежно: диспансеризация, прививки, эпидемии, статистика. Вроде бы ей даже нравилось заполнять статталоны, больничные листы, рецепты выписывать. Один раз промелькнула фраза, что она создана для этого… А вот поди ж ты! Стоило полгода пожить порознь – и сколько сюрпризов появилось!
На следующий танец Эллу пригласил Царегородцев. При этом они с Петром обменялись короткими взглядами типа «Посмотрим, что выйдет!». Причем каждый вкладывал в это свой смысл.
Поначалу Петр внимательно следил за супругой, но вскоре его внимание привлекла пара Матарас – староста Алена Чубак. Они словно слились в танце, стали одним целым. Психотерапевт без зазрения совести целовал старосту в шею, и она не противилась этому.
Петр вышел на палубу покурить и заодно как-то упорядочить услышанное.
Его жену изнасиловали! И Элла даже поначалу на него подумала! Прилагательное «бывшую» он сознательно отбросил. Что бы изменилось, случись это год назад? По вечерним улицам города бродит еще достаточно зверей в человеческом обличье. Жертвы, как правило, не заявляют о случившемся. Сволочи остаются безнаказанными. Но только не в данном случае. В данном случае он просто обязан найти насильника!
Закурив, усмехнулся: «Остынь, Фролов! Как ты его найдешь, если даже Элла его в глаза не видела! Нет ни отпечатков пальцев, ни ДНК – ничего нет! И произошло это месяц назад, даже если и были случайные свидетели, то они запамятовали подробности. А ты хорохоришься. Мальчишка!»
Другое дело, если случайно кто проболтается. Уж тогда он своего шанса не упустит. Но вероятность подобного стечения обстоятельств ничтожно мала. Поэтому о ней можно забыть.
Он снова нащупал в кармане плаща бумажку с загадочной локализацией позвонка. Тот факт, что ничего другого надпись не могла обозначать, сомнений не вызывало. И зачем неизвестный однокурсник носил мятый клочок в кармане? Боялся забыть?
Можно предположить, что какой-нибудь врач-рентгенолог перед компьютерной томографией или нейрохирург перед операцией хотел бы зафиксировать в памяти этот номер. Но для этого существует куча медицинской документации, бланков направлений, карт осмотра. Не говоря уже о компьютерных программах. Записывай – не хочу! Зачем писать подобное на клочке бумаги, потом класть в карман перед речным круизом?
Одно из двух: или у него просто мало информации, и данная бумажка – лишь часть в череде других записок аналогичного содержания. Легче от подобных предположений не становится, даже страх неизвестности появляется. Или он имеет дело с психом, который сам не отдает себе отчета в своих действиях.
Когда от сигареты осталось всего ничего, он решил пройтись по палубе. Дойдя до кормы, был едва не остановлен резким порывом ветра. Повернул обратно и в этот момент услышал:
– Нет уж, ты вспомни, мне это очень важно. Вначале идет «аббат» или «абажур»?
Голос принадлежал патологоанатому Жоре Рябухину, доносился он снизу, с главной палубы.
– Давай рассуждать логически, – отвечал ему Глеб Царегородцев. – Первые две буквы у них одинаковы. «А» и «Б». Но у абажура после «б» идет снова «а», а у «аббата» – «б». В слове «аббат» ведь две «б»?
– Вроде бы две. Но что это значит, никак сообразить не могу.
– Странно… выглядишь вроде трезвым, – удивился Царь, несколько раз икнув. – Значит, вначале идет «абажур», а уже потом «аббат».
– Спасибо, дружище, без тебя мне бы никак не разобраться.
– А зачем это тебе?
– Да так, поспорил кое с кем, – ответил глухо Жора, и оба тотчас замолкли.
Петр достал следующую сигарету, закурил и медленно побрел обратно, размышляя над услышанным. Зачем патологоанатому понадобились первые слова орфографического словаря? Он что, решил переквалифицироваться на филолога? Из трупного доктора? Неужто прозекторская деятельность располагает к словесности?
Однако то, что Жора не мог ни с кем спорить по этому поводу, – очевидно!
Размышления были прерваны появившимися однокурсниками. Подвыпившая парочка – Михась Трегубов с Лизаветой – буквально «вывалилась» на палубу, ничего и никого не замечая.
– Давай я тебе поправлю шейно-грудной отдел, – заливался соловьем Михась, обнимая Хмельницкую за талию, – и головную боль как рукой снимет. Зуб даю! Ты девушка стройная, вегетатика у тебя слабая. Чуть выпила лишнего, и сосудики тут же разбалансировались.
– Это ты мне, неврологу, про вегетатику? Знаю я вас, мануальщиков, – не поддавалась Лизавета. – Как начнете ломать позвоночник – такой хруст по палубе пойдет, все чайки слетятся. Не дамся!
– Зачем это чайкам? – не понял Трегубов. – У них что, тоже с позвоночниками проблема? Я по чайкам не спец, я больше по людям… Пусть чаек орнитологи лечат.
– А осложнений сколько у этой самой мануальной терапии! Страшно представить! Вплоть до разрыва позвоночной артерии. Доверяй потом вам… Нет уж, Мишаня, как-нибудь обойдусь. Сама пройдет – поболит-поболит и перестанет.
– И напрасно. Доверять нужно профессионалам, тем, кто занимается этим постоянно, спецам с большой буквы.
– Например, тебе, – усмехнулась Лизавета, перехватывая его все более наглеющие руки. – Скромно и со вкусом. Спец ты наш… невостребованный. Бедненький!
– А хотя бы и мне. У меня за всю практику ни одного осложнения. Вот ты жалуешься, поясничка у тебя болит. Это не просто поясничка, это еще и кишечник, и придатки, и…
– Надо же, – всплеснула руками Хмельницкая, перебивая вошедшего в роль Михася, – а то я без тебя не в курсе! Десять лет неврологом вкалываю и не знаю, какова симптоматика поясничного остеохондроза. Спасибо, доктор!
Петр выбросил сигарету за борт и уже решил зайти обратно в ресторан, пока его не заметили, но тут разговор принял неожиданный оборот, и он решил задержаться, просто отступив в тень. Он жутко завидовал Михасю в этот момент, матеря себя последними словами за обещание, данное Элле. Не заключи он это идиотское соглашение с бывшей супругой, на месте мануальщика мог быть сейчас он!
– Как у тебя легко позвонки дифференцируются, Лиз… – ничуть не смущаясь, проводил диагностику его счастливый соперник. – Идем по грудному отделу: шестой, седьмой, восьмой, девятый… И, наконец, десятый, красавец!
– Миш, я просто не страдаю лишним весом, весь секрет в этом. Поэтому они и дифференцируются. А имей я килограмм девяносто – все было бы по-другому.
– Ты не только не страдаешь лишним весом, – жарко пропыхтел мануальщик, – ты страдаешь его недостатком. И еще ты… страдаешь другими потрясными качествами… Верней, обладаешь ими.
У коллеги, похоже, снесло крышу, он беззастенчиво лапал Хмельницкую в свете фонаря на палубе, ничуть не опасаясь появления на ней кого-либо.
– Это уже не позвонок, – возмущенно заметила однокурсница. – И не надо пытаться это расстегнуть!
Петр громко кашлянул, сделав шаг вперед:
– Я вам не помешаю?
Мануальщика, надо признать, появление на палубе коллеги ничуть не смутило. Он даже не хотел разжимать объятий. Лизавете удалось вырваться, при этом она залепила Трегубову звонкую пощечину.
– Вот дерьмо, расстегнул все-таки, – с этими словами она убежала к себе в каюту.
– Петро, я тебя умоляю как мужик мужика. – Похотливо ухмыляясь, Трегубов развел руками, приложил одну из них к горящей щеке. – Черт дернул тебя появиться в самый неподходящий момент, весь кайф обломал. Ты бы видел, какой у нее позвоночник! Впрочем, ты здесь с супругой…
– Да, позвоночник что надо, особенно десятый грудной, – сам от себя не ожидая ничего подобного, брякнул Петр. – Я все слышал. Ты всегда так подкатываешь?
– При чем здесь десятый? Я вообще говорю… А за пощечину она еще ответит. Ох как ответит! Мало не покажется!
– Как бы не пожалеть тебе о сказанном! Свой обломанный кайф наверстай в другом месте, – отрезал Петр, направляясь в ресторан. – На мой взгляд, здесь тебе ничего не светит. Она тебя «дерьмом» назвала, а это надолго.
– А я не спрашиваю тебя про твои взгляды, – недружелюбно бросил вдогонку мануальщик, но Петр его уже не слушал. Он подумал, что Михась не успокоится, наверняка будет ждать Лизавету, надо бы понаблюдать за ее передвижениями.
В ресторане стоял полумрак, звучал саксофон, несколько пар перетаптывались посреди танцпола. Официанты разносили горячее, то и дело меняя пустые бутылки из-под спиртного на полные.
– Сколько штук выкурил? – накинулась на Петра супруга, едва он уселся рядом. – Я, кстати, заметила, как ты встрял между Трегубовым и Лизаветой. Тебе оно надо? Или, может, у тебя планы на Лизку?
– Не исключено, а что? Или мне нельзя?
Элла сделала несколько глотков из бокала, зачем-то посмотрела по сторонам. Петр успел за это время налить себе водки и вылить в себя одним махом, закусил ломтиком заливного.
– Если хочешь развенчать иллюзию, – брови супруги поползли вверх, – пожалуйста. Рано или поздно пришлось бы это сделать. Просто не хотелось быть в центре внимания, ты знаешь, я этого не люблю. Все начнут удивленно интересоваться, что да как… Мне и так досталось последнее время, а тут еще доказывай, что ты не верблюд.
Петр подумал, что бывшая супруга права, и палку перегибать, пожалуй, не следовало. Пытаясь как-то загладить свою вину, предложил:
– Тогда, может, пойдем танцевать?
Лизавета появилась среди танцующих не скоро. К тому времени все были прилично подшофе, то отлучались из ресторана, то появлялись снова. Петр успел кроме Эллы потанцевать со старостой, при этом перемыв косточки едва ли не всем присутствующим. Надо признать, Алена была «нарасхват», ее наперебой приглашали то Рябухин, то Матарас.
Потом зарядил моросящий дождь, все с палубы вернулись в ресторан, где спонтанно возник спор относительно того, закреплена ли в зарубежных законодательствах обязанность доктора во внерабочее время оказывать первую врачебную помощь. Убедительней всех был Серж:
– Представьте, коллеги, едете вы в автобусе, и вдруг пожилому мужчине рядом с вами стало плохо, потерял сознание, белая пена пошла изо рта. Вы, естественно, кинетесь помощь оказывать.
– А на Западе что, врач будет сидеть как ни в чем не бывало? – возмущалась староста. – Не поверю. Этого не может быть!
Серж снисходительно взглянул на нее.
– Это все равно что слесарь-водопроводчик во внерабочее время увидел протекающий кран. Ему плевать на него. Никто его не привлечет за преступное бездействие.
Петр в полемике не принимал участия, глядя на стекающие по стеклу дождевые капли. Своими проблемами он делиться не привык. Ему далеко за тридцать, а он все носится по городу, как подмастерье. Хотелось бы остепениться, но…
Где-то лет через пять после вуза понял, что его дело – хирургическая косметология. Была мысль в свое время – подавать на хирургический поток. Сейчас бы прошел специализацию без проблем, но он – терапевт. Здесь специализации другие. Никуда от этого не деться. Поле деятельности отфлажковано, не выпрыгнешь. И чем дальше от вуза – тем больше расстояние между флажками. Однокурсники давно пристроены, диссертации пишут, обзаводятся кабинетами и регалиями. А он словно не повзрослеет никак. Все суетится, суетится.
Предчувствие беды
– Ну что, Фролов, – в каюте Элла раскинулась на диване, закинув ножку на ножку. – Настало время расставить все точки над «i», тебе не кажется? Я смотрю, ты бриться перестал, бороду отпустил, стал еще больше похож на Пирогова.
Петр подошел к зеркалу, провел пятерней по двухнедельной щетине.
– Почему? Бреюсь, но триммером. Хотя соглашусь – вылитый Николай Иванович.
– И полысел, кажется, еще больше. Если на практике не удалось стать хирургом, так хоть внешне…
Ему снова вспомнился вуз, кафедра общей хирургии. Профессор Борондуков настолько любил основоположника военно-полевой хирургии Николая Пирогова, что если студент на экзамене не знал годы жизни великого хирурга, то рисковал на полном серьезе схватить «неуд».
– Лучше скажи, ты действительно полюбила сухие красные вина? Насколько я помню, у тебя было к ним стойкое отвращение.
Элла посмотрела на него так, словно он в который раз позабыл, как ее зовут:
– Фролов, люди меняются. Особенно после серьезных перемен в жизни. Каковыми являются развод, похороны, свадьба и так далее. А как ты жил все это время, как поется в одной старой песне, «целовался с кем»?
– Тебя всерьез интересует, с кем я целовался? – с лукавством в голосе поинтересовался бывший муж. – Это что-то новенькое, неведомое доселе. – Он прилег на диван и приготовился загибать пальцы. – Итак, начнем с коллег по «Скорой». Фельдшерицу Анюту, позавчера, в качестве бонуса за блестяще проведенную КПВ4, и исключительно по ее просьбе, я таки чмокнул в щечку, уловив при этом легкий аромат сигарет «Голуаз»…
– Ну, «в качестве бонуса» не считается, – заметила Элла, глядя исподлобья на супруга. – Я имею в виду страстный поцелуй в губы, чтобы взасос.
Петр прищурился, глядя в потолок:
– Ну и светильники здесь, однако… Нет чтоб абажур какой-нибудь придумать, а то бьет прямо в глаза. Значит, в губы, говоришь? Дай-ка вспомнить…
В этот момент он уловил непонятный стук, повернул голову и увидел, что Элла как-то странно скорчилась на своем диване, буквально свернулась в клубок и захрипела. Он вскочил, подбежал к ней. Бледность, крупные капли пота на лбу, судорожные подергивания – все говорило о том, что с ней случился какой-то припадок, возможно – эпилептический.
– Эллочка, что с тобой? – Он поднял ее на руки, присел на диван. Осмотреть язык на предмет прикуса не успел – супруга постепенно приходила в сознание, дыхание выровнялось, стало свободным.
– Что это было? – сонно прошептала она, поправляя прическу. – Я долго была в отключке?
– Совсем чуть-чуть, но слегка напугала. Пришлось дифференцировать с эпиприпадком. Даже судороги были, честное слово.
– Ни фига себе! Совсем как в тот вечер…
– В какой вечер? – ухватился за фразу, как за соломинку, Петр.
– Когда изнасиловали. Примерно так же вырубилась и так же пришла в себя на скамейке в парке. Правда, сколько была в отключке, не знаю. Как будто ничего и не было, только…
– Что «только»?
– Догадайся сам, я не хочу это уточнять, – обиженно воскликнула супруга, осторожно поднялась и, шатаясь, прошлась по каюте. – Да, слегка штормит…
Он вскочил, подошел к ней, чтобы поддержать, если что. Она слегка оттолкнула его руку.
– Смотри, я хочу как лучше, – обиженно развел он руками.
– Спасибо. Постараюсь больше в обморок не падать.
– Мне не дает покоя еще один вопрос… – решил задержать он супругу, видя, как та собирается уходить. – Ты на дух не переносила монументальные картины. У тебя было что-то типа синдрома Стендаля. Вплоть до потери сознания.
– Хватит, Фролов! – строго заявила она, взглянув на часы. – Я не хочу об этом слышать. Раздевайся, принимай водные процедуры и ложись спать, я приду через полчаса, чтобы ты был уже в постели. Усвоил?
С этими словами она стремительно покинула каюту. Подобной прыти он от нее не ожидал, тем более после припадка. Накинув плащ, бросился за бывшей женой, еще не представляя, что будет говорить. Хотелось остановить ее во что бы то ни стало, но на выходе он неожиданно столкнулся с Матарасом.
– Что это… было, Петро? – икая, кое-как выговорил однокурсник, провожая пьяным взглядом Эллу. – Вихрь? Торнадо? Цунами?
– Все три в одном флаконе, – пояснил Петр, пытаясь проскочить мимо.
Матараса прилично штормило, он не смог увернуться. От столкновения его повело, и, если бы не Петр, он наверняка растянулся бы прямо между каютами. Когда его равновесию уже ничего не угрожало, Эллы в коридоре не было видно – она куда-то свернула.
Как бы Матараса ни штормило, он обратил внимание на плащ, в котором был Петр.
– У нас одинаковые плащи! – выдал он с интонацией, как будто ему удалось доказать теорему Ферма. – Ты не находишь?
– Нахожу. И что? Мало ли таких плащей?
– Плащей-то много, только на теплоходе нас всего двое, – гнул свое однокурсник. – И, значит, ты запросто мог перепутать и надеть мой.
– Мог, но не надел, зачем мне он? – сыграл на опережение Петр, без труда раскусив, куда клонит коллега. В следующее мгновение понял, что можно попытаться кое-что выведать у пьяного коллеги. – Но, даже если предположить, что я его надел, то что бы случилось?
– Дело в том, что у меня кое-что потерялось. И ты мог это найти. Так, случайно обнаружить в кармане… Это надо бы вернуть!
– Ничего я не мог найти, – поняв бесперспективность подобного диалога, Петр перебил однокурсника. – Так как я не надевал твоего плаща. Не заморачивайся.
Матарас еще какое-то время покачался, потом махнул рукой и отправился восвояси.
Выйдя на мокрую после дождя палубу, Петр почувствовал себя неуютно – к тому же его щедро обдало веером холодных брызг из-за борта. Затянутое тучами небо не располагало к романтическим уединениям, но он все же решил выкурить сигарету.
Несмотря на принятый алкоголь, чувствовал он себя на ногах вполне устойчиво. Чего нельзя было сказать про Жору Рябухина, вывалившегося на палубу так, будто ему только что дали хорошего пинка под зад. Однако никто его не пинал – Петр это точно видел. Едва не растянувшись на скользкой палубе, Жора обхватил Петра за плечи:
– Слушай, пожалуйста, верни, а? – взмолился он. – А себе купи новый, я скажу – где, это не проблема сейчас. Он мне нужен.
– Ты о чем, соотечественник? – искренне удивился Петр, поражаясь, что в эту ночь все от него что-то требуют. – Я тебе ничего не должен, а если и должен, то прощаю.
– Не прикидывайся! – брызнул слюной патологоанатом. – Кроме тебя, его никто не видел! Зуб даю!
– Ты про свой охотничий тесак? – догадался Петр.
– А то про что же?! Вернулся сейчас в каюту, достал портфель, а он подозрительно легкий. Нет его там, короче. Показывал я нож только тебе. И вот его – тю-тю, вывод ясен.
– Как ты думаешь, зачем мне твой нож?
– Этого я не знаю.
– Все ясно, – Петр пытался свести все к шутке, но у самого скребли кошки на душе. – Необходимо снять пальчики с портфеля, идентифицировать… Слушай, а, может, ты сам его достал, похвастаться перед кем-нибудь решил, или еще чего.
– Тебе все шуточки, – чуть не плача, промямлил Рябухин. – А мне он очень дорог. Мы с ним, можно сказать, огонь, воду и медные трубы прошли. Он меня не раз выручал на охоте.
– Что, медведя зарезал? Или когда рысь напала?
– Нет, все проще: колбаски порезать, сала настрогать.
– Так с этим и обычный кухонный справится!
– У тебя какой-то настрой игривый сегодня, – раздумчиво заметил патологоанатом, теребя себя за нос, – а мне что-то не по себе.
– Согласен, раз свистнули такой нож…
– Что? – заинтересовался Жора. Казалось, весь алкоголь разом из него выветрился. – Что ты хотел сказать? Договаривай!
– Припомни, ты никого возле своей каюты не видел? Может, странное что-то заметил? Запах какой уловил, предмет незнакомый… Когда возвращался из ресторана. Может, кто-то шел мимо?
– Навстречу попалась только жена твоя, Элка, – искренне признался Жора, не подозревая, какую бурю эмоций вызовет у однокурсника этим своим признанием.
Тот осмотрелся по сторонам, сделал глубокий вдох и неожиданно схватил патологоанатома за воротник:
– Повтори, что ты сказал! Повтори! Элку, говоришь, видел?
– Я… только сказал, что встретил ее у каюты. А ты что подумал? Я точно ее видел, у нее еще выражение лица было какое-то странное…
– Кому ты еще нож показывал? – Петр отпустил воротник однокурсника и сделал несколько шагов в сторону кормы.
– В том-то и дело, что никому его не показывал, кроме тебя! – кричал ему вслед Рябухин.
Но Петр не слышал, он бежал по палубе, заглядывая в проходы.
«Что-то должно произойти! Непоправимое! Но как его предотвратить?»
Он снова и снова пытался перетасовать факты. Что означает записка с обозначением 10-го грудного позвонка? А может, это все алкоголь и его страсть к детективам? Одно на другое помножить – немало получится.
Что-то определенно назревало, витало в воздухе: то ли запах адреналина, то ли чистейший запах крови… Если до этого Петр лишь слегка улавливал его, то теперь, после новости от Рябухина, пространство теплохода словно наэлектризовалось: чуть резче повернись – искры высечешь.
Все сплелось воедино: странное, ничем не объяснимое поведение бывшей супруги, бумажка, найденная в кармане, исчезновение охотничьего ножа из портфеля Рябухина… И это лишь то, что было, так сказать, на поверхности! Наверняка существовали еще детали, о которых Петр не знал.
Он сделал круг по палубе, вернулся на место, где оставил патологоанатома, но того и след простыл. У Петра было огромное желание подняться к рулевому, заставить пристать к первой же пристани и высадить всех пассажиров на берег. Потом вызвать такси и развезти всех по домам.
Хватит, встреча отменяется! Натанцевались! Напились!
Но кто его послушает? Кто поверит? Пошлют подальше, чтобы не омрачал праздник.
