Kitabı oku: «Китай 2020: пандемия, общество и глобальные альтернативы», sayfa 2

Моделирование мечты

Китайская экономика – одна из самых успешных в мире, и об этом можно судить не столько исходя из цифр роста ВВП, сколько по тому, насколько долго этот рост продолжается, а он идет уже почти 40 лет. Начав реформы в начале 80-х гг., Китаю пришлось идти по абсолютно непроторенной дороге, поскольку никакого опыта выведения страны из состояния бедности с более чем миллиардным населением человечество не имело, и многие рецепты Китай создавал самостоятельно. Тактические ходы многократно менялись в зависимости от ситуации, но само стратегическое направление и логика процесса оставались неизменным. Итак, первый «секрет» успешного китайского экономического развития: это долгосрочная стабильность движения вперед.

Второй «секрет»: это изначальная национальная ориентированность экономики. Китай, отличие от России 90-х, не пытался построить «еще одно западное общество», не исходил из абстрактной модели «универсального блага» он не пытался механически перенести на себя модели, созданные в других условиях и для другой страны, не старался вестернизировать или, наоборот, «азиатизировать» экономику (например, по примеру Тайваня, Японии или Южной Кореи), а строил свою модель, не стесняясь использовать многочисленные заимствования. И здесь сработала формула, которая применялось еще в XIX в. в период не совсем удачного «самоусиления» Китая: «использовать западное на благо китайского». То есть само национальное ядро экономики оставалось неизменным и это позволило Китаю не столько «влиться» в мировую экономическую систему, сколько создать свой собственный экономический, а сегодня – и политический макрорегион.

Третий «секрет»: градуальность: постепенность любых внедрений, постоянный анализ последствий, исправление ошибок, – все это отличает китайскую стратегию. Так, первые серьёзные реформы народного хозяйства начались в 80-ые гг. не повсеместно по всей стране, а сначала в нескольких регионах, причем с разным культурно-хозяйственным климатом: на юге в провинции Гуандун, в самом центре в провинции Сычуань. Затем в 1980–1984 гг. были созданы первые специальные экономические зоны, произошла частичная фискальная децентрализация, в 90-ые гг. внедрялась поощрительная (а не ограничительная) налоговая система, которая позволила внутреннему рынку «задышать». Иностранным инвесторам за счет специальных списков (т. н. «поощрительные области» инвестиций) подсказывали, куда следует направлять средства, но при этом ограничивали и защищали от проникновения иностранного капитала ряд стратегически важных секторов (т. н. «ограниченные области инвестиций», в которых иностранцы не имели права владеть больше 50 % или 75 % акций), что позволило сохранить национальную независимость экономики. Причем это продолжается и сегодня: внутри Китая создаются новые СЭЗЫ и Зоны свободной торговли, причем в тех районах, которые надо стимулировать к развитию. И понимая правила игры, китайские предприниматели устремляются в эти зоны, чтобы воспользоваться льготами логистическими возможностями. Важно отметить, что никакой «шоковой терапии» в Китае не было, народ не испытал удара по собственным кошелькам, по национальному менталитету и не потерял доверие к государству.

И здесь мы переходим к четвертому «секрету»: Китай придерживается политики социально-ориентированного государства, его лозунг, который повторяют все поколения политиков от Дэн Сяопина до Си Цзиньпина – это построение общества «сяокан» 小康社会, то есть «разумной достаточности». Это весьма гибкая и обновленная имплементация идей социализма, адаптированная к конкретно взятой социально-экономической среде.

И все это не декларации, это имеет вполне реальное выражение в абсолютных цифрах. То, что в Китае формально было обозначено, как борьба с бедностью, в реальности имело значительно более глубокую основу, чем просто повышение доходов населения и подъем их до какого-то социально приемлемого уровня, официально обозначенного как «сяокан».

Так, если сравнивать показали 1991 и 2018 гг. (мы специально не будем здесь рассматривать совсем «бедные» 80-ые гг.), валовый доход на душу населения вырос с 350 дол до почти 9 500 дол, ВВП с 383 млрд до 13 608 млрд, средняя продолжительность жизни в Китае возросла с 67 лет до 76 лет. Средняя месячная зарплата к 2019 г. подошла почти к 1 тыс. долл. Китай за годы реформ вывел из состояния бедности почти 780 млн человек, это 70 % от общего числа людей, преодолевших черту бедности во всем мире. Китай поднял из бедности 82,39 млн сельских жителей только за последние шесть лет, а уровень бедности снизился с 10,2 % до 1,7 % за тот же период. К 2020 г. бедность должна быть окончательно преодолена. А средний класс сегодня достиг почти 400 млн человек – это люди с другим уровнем потребления, другим качеством рабочей силы, другими навыками и амбициями.

Уровень располагаемого дохода на душу населения в бедных сельских районах Китая в 2019 году вырос на 11,5 % и составил 11 567 юаней (1619 дол). Большая часть этих доходов поступает от сельского хозяйства, аренды жилья и государственных субсидий, при этом рост заработной платы, по официальным данным, в 2019 году составил всего лишь 4082 юаня (573 дол), увеличившись на 12,5 %. По всей стране доходы на душу населения в сельских районах выросли на 9,6 % и составили 16 021 юаней (2242 дол), из которых 6 583 юаня (915 дол) – это заработная плата или чуть более 40 % от общей суммы⁷.

Пятый «секрет»: это воспитание национально ориентированных кадров, что привело к высокому качеству национальных политических, деловых и финансовых элит. Средний китаец ориентирован именно на Китай, он связывает свое будущее с ростом самого Китая, где бы сам он ни жил. Сложно представить в Китае группу «либеральных экономистов», которые предлагали бы перенести западные или, например, японские модели на Китай. Под это же заточена и система образования, то есть под воспитание кадров, которые будут работать в рамках национальной модели экономики будущего. В 2018 году около 662 100 китайских студентов отправились из Китая на учебу за границу, что представляло собой прирост в 11,74 % по сравнению 2017 годом и делает Китай крупнейшей страной происхождения иностранных студентов в мире⁸.

Причем государство не только поощряло обучение за рубежом, но и создало механизмы возвращение выпускников на родину, основав ряд специальных ассоциаций для так называемых «хайгуй» (дословно – «морских черепах» 海龟) – реэмигрантов и специалистов, вернувшихся в Китай. Руководство государство ввело ряд стимулов, например, программы «Тысяча талантов» и «Десять тысяч талантов» с очень высокими критериями отбора. Си Цзиньпин лично призывал учащихся за рубежом активнее возвращаться на родину, сказав про «славную традицию обучения за границей» в надежде на то, что в дальнейшем эти люди внесут свой вклад в инновационное развитие Китая. И они очень нужны родине⁹.

Шестой «секрет»: у Китая есть свои очевидные амбиции, есть, говоря официальным языком, «китайская мечта» (чжунго мэн 中国梦). За рубежом это многих пугает тем, что Китай стремительно расширяется и предлагает свою инициативу «Пояс и Путь» для максимального увеличения своего присутствия в мире, не всегда эффективно тратя огромные средства. Но для 1,4-миллардного населения страны это дает новые смыслы развития, оно понимает, зачем и как развивается страны. И люди видят свое, личное место в этой структуре.

Одна из ключевых заслуг лидера Китая Си Цзиньпина заключается в том, что он не просто дал новую надежду китайскому обществу, он подарил ему мечту, точнее – емко артикулировал ряд идей, которые и до этого присутствовали в китайском обществе. Развивающееся общество всегда живет мечтой, неважно, насколько осуществимой она является. Общество без мечты находится либо в глубочайшей стагнации, либо достигло такого уровня процветания, которое просто заканчивает обсуждением множества несущественных проблем и это также приводит к застою. Си Цзиньпин же заговорил о «китайской мечте» (чжунго мэн 中国梦) как основе совершенного самосознания нации, которая стремится к возвращению экономического и политического лидерства.

29 ноября 2012 г. Си Цзиньпин впервые предложил тезис «Китайской мечты», когда посетил выставку «Дорога к возрождению». «Китайская мечта» 13 раз упоминалась в отчетном докладе на 19-м Съезде КПК в 2017 г. Формально, точного определения «мечты» нет, оно размыто по множеству формулировок, например, «осуществление великого возрождения китайской нации является величайшей мечтой китайской нации в наше время»; «в великой практике социализма с китайскими характеристиками в новую эпоху мы должны использовать сильное руководство партии и упорную борьбу, чтобы вдохновить всю китайскую молодежь на дальнейшее продвижение вперед и объединить величественную силу общей китайской мечты»; «мечты китайского народа тесно переплетены с мечтами народов других стран, и реализация китайской мечты неотделима от мирной международной обстановки и стабильного международного порядка»¹⁰. Так или иначе, это связано, как видим, с идеей, «возрождения китайской нации» и единства с идеями других народов о мирном развитии, то есть она имеет как внутреннее, так и внешнее измерение.

В целом же, успех Китая – не в том, что у него есть какой-то один, уникальный рецепт, а в том, что у него есть система, которая с некоторыми вариациями развивается на протяжении многих десятилетий. И не в том, что он не ошибается, а в том, что способен быстро признавать и исправлять свои ошибки. Нелиберальная система с жестким централизованным управлением оказалось значительно лучше адаптирована к условиям деглобалиазации и «атомизации» национальных интересов в мире.

Но это не исключает возрождения национально ориентированного мировоззрения, базирующегося на осознании уникальности своих культурных ценностей, идеи социальной справедливости, разделения взаимной ответственности государства и народа. И все это – без примеси ультранационалистической или ультра-политизированной идеологии. Но без изменения экономической модели ничего не заработает, идеология превратится из мировоззрения в насилие – и это Китай прекрасно понимает.

Главная цель видится в том, чтобы создать свою независимую, хотя и не изолированную геостратегическую модель, базирующуюся на своем макроэкономическом регионе (страны «Пояса и Пути»). В этом аспекте важнейшей задачей КНР является создание экономики и такой геоэкономической системы, независящей от системы, которую создали США, при этом Китай для собирания сил, прежде всего новых технологий и экономических ресурсов, воспользовался как раз глобальной системой, которую США же и создали. Именно этот факт – вторжение Китая в глобализированный мир, созданный США уже не в качестве простого «пользователя», но в качестве лидера, пытающегося переопределять правила игры – и стал заботить Вашингтон, как только Китай начал вторгаться в сферу высоких технологий. Пока Китай был «мировой фабрикой», выписал дешева продукцию, постепенно накрашивая ее качество, существование растущего Китай встречалось если не с радостью, то с нейтральным отношением. При этом активно распространялась мысль, что Китай является лишь «копистом», неспособным создать ничего действительно нового в области высоких технологий и тем более опередить западный мир. В известной степени такое презрительное отношений даже было выгодно Китаю, которому нужно было обезопасить свои новые наработки и планы, и, самое главное, необходимо было время для того, чтобы достичь хотя бы паритета в ряде ключевых технологий. В 2005 г. Китай запустил Национальную среднесрочную и долгосрочную программу развития науки и техники, рассчитанную до 2020 г¹¹., а уже в 27 июля 2017 г. – программу «Сделано в Китае 2025»¹², которая и должна вывести Китай на уровень лидирующих высокотехнологичных держав. Но еще в программе 2005 г. ставилась цель «проложить путь к превращению в мировую научно-технологическую державу к середине 21 века».

В рамках этих двух взаимосвязанных программ Китай должен перейти на самообеспечение в большинстве IT секторов, ограничивая, где это только возможно, зарубежное влияние. При этом Китай начал активно продвигать свои технологии за рубеж, предлагая своим партнерам по «Поясу и Пути» эффективные технологии 5G, системы искусственного интеллекта, облачные хранилища и т. д. Таким образом, Китай начал создавать не только свой макроэкономический, но и макротехнологический регион. Именно это и стало отправной точкой резкой реакции США, которые сформировали многоуровневую систему атаки на Китай по всем областям, от торговли, до создания представления о «токсичности» и опасности китайских технологий.

Основные вызовы Китаю к началу 2020 г

Эпидемия накрыла Китай в тот момент, когда КНР находилась под влиянием нескольких типов социально-экономических стрессов, которые испытывала вся система. По отдельности ни один из этих стрессов не способен привести к коллапсу всей системы, многие из них были предсказуемы и даже запланированы, например, плавное замедление роста ВВП, преодоление ловушки страны среднего дохода, старение населения. Однако именно совокупность стрессов и прибавившаяся к ним вспышка коронавируса стали очень жёстким испытанием для всей модели развития страны, а атака США на экономику и, самое главное, на имидж Китая, еще больше увеличила нагрузку на социально-политическую и экономическую систему КНР.

Первый стресс можно обозначить как экономический, связанный с истощением старых драйверов роста и необходимостью перехода на новую модель. Китай уже в 2013–2014 гг. начал активную перестройку модели своей экономики, переходя от массового и относительно дешевого производства к выводу страны на уровень высокотехнологической державы, которая стремится стать лидером именно в области инноваций. Старые драйверы роста были либо частично истощены, либо окончательно утрачены. Прежде всего это была утрата драйвера рост за счет экспорториентированной экономики, которая стала менее конкурентоспособной за счет удорожания себестоимости производства и конца «дешевого Китая». Китай ежегодно наращивал экспорт товаров и услуг. Так в период с 2000 по 2017 гг. стоимость услуг, импортируемых Китаем, выросла с 36 до 470 млрд долл.

Формально, экспорт продолжал быть очень высоким. КНР в 2019 году экспортировала товаров по всему миру на сумму 2,499 трлн. дол, что с одной стороны, отражает рост на 9,9 % по сравнению с 2015 годом, но, с другой стороны, это лишь скромное увеличение на 0,2 % с 2018 по 2019 год. При этом по ряду товаров в 2019 г. произошло снижение экспорта, так экспорт системных устройств и телефонов, включая смартфоны, упал на 6,8 %, компьютерных комплектующих и аксессуаров на 28,4 %, плоского стального проката на 16,8 % и т. д.¹³. При этом объем ежегодного китайского экспорта превышает сумму, которую он импортирует из остального мира, то есть у Китая практически со всеми странами – положительно сальдо (с Россией – отрицательное), причем большая часть профицита Китая приходится на торговлю с США и Гонконгом. Всего же торговля Китая составляла в 2018 г. 11,37 % от мирового импорта и 13,45 % мирового экспорта.

Доля в мировой торговле 2018

Китай постепенно становился и крупнейшим страной-импортером, к 2017 г. импорт товаров в Китай составил около 2 трлн дол, а импорт услуг – около 500 млрд дол, это самый активно развивающийся рынок зарубежных товаров и услуг. С ноября 2018 г. Китай резко уменьшает импортные тарифы на 1 568 видов товаров, включая текстиль, машинотехническую продукцию, целлюлозно-бумажные изделия. Так, решением Госсовета КНР тарифы на импорт электроники уменьшились с 12,2 % до 8,8 %, на текстиль и строительные материалы – с 11,5 % до 8,4 %, на бумагу и некоторые ресурсные продукты – с 6,6 % до 5,4 %. И это уже третий этап снижения импортных тарифов, до этого тарифы были снижены на некоторые виды фруктов и овощей, агропродукцию. Еще в декабре 2017 г. тарифы почти на 200 видов товаров были снижены с 17,3 % до 7,7 %, в том числе на косметику, электрооборудование, минеральную воду, зубную пасту, а на некоторые виды товаров тарифы были вообще обнулены, например, на порошковое молоко и подгузники.

Кредиты, которые в основном выделялись через крупные государственные банки на масштабные проекты, также перестали стимулировать рост, так как они заметно подорожали и перестали быть интересны прежде всего для средних и малых производителей. Скорее наоборот, такой кредит становился обузой для частного секторы, который в любом случае вынужден выплачивать процент, при этом крупные государственные предприятия практически повсеместно оказались в должниках. К тому же такие предприятия накопили большое количество «плохих долгов», что поставило под вопрос не только эффективность государственных предприятий, но и банков, которые выдавали подобные кредиты¹⁴.

Теоретически, востребование долгов с предприятий может привести к прямому банкротству, в том числе и предприятий базового сектора, либо к заметному удорожанию их продукции и, как следствие, к повсеместному удорожанию конечной продукции. Таким образом, образовалась альтернатива, причем любой выбор оказывается негативным.

Народный банк Китая начал резкое снижение процента с 5,7 % с 2014 г. до 4,4 % в 2016 г., а к февралю 2020 г., чтобы смягчить удар от вспышки коронавируса, она опустилась до 4,02 %, к апрелю 2020 г., зафиксировалась на уровне 3,85 %, в то время как пятилетняя ставка осталась на уровне 4,65 %¹⁵. А чтобы люди не держали постоянно деньги на счетах, а пускали их в экономику, банки уменьшили проценты по депозитам – с 3,15 % в 90-х гг., до в среднем 0,6 % в 2000-х и, наконец до 0,35 % с 2013 г¹⁶. Это несколько оживило экономку, однако принципиально ситуацию торможения не изменило.

Курс китайского юаня, по сути, жестко устанавливаемый государством в лице Народного банка Китая, вызывал сомнения в его устойчивости. США требовали девальвации юаня, чтобы скорректировать торговый дисбаланс, и это пришлось сделать, например, летом 2019 г. В целом же дальнейшее поддержание юаня с помощью внутренних стимулов и агрессивного ослабления кредитно-денежной политики могло скорее ввергнуть Китай в долговой кризис, чем спасти от него.

Второй драйвер, связанный с первым – социально-экономический. Некогда относительно дешевая рабочая сила, которая перестала быть дешевой, учитывая введение целого ряда мер по социальному обеспечению, выплатам в различные страховые фонды, введение обязательных медицинских отчислений со стороны предприятий, которые в ряде случаев достигают 30 %. К этому же прибавился и стабильный рост заработной платы, причем Китай вошел по уровню заработной платы в число одних из самых «дорогих» стран Азии – среднемесячная зарплата достигла 6867 юаней (ок. 1 тыс. дол) юаней на конец 2019 г¹⁷. А средняя зарплата в 37-ми основных городах Китая к середине 2019 г. достигла 8 452 юаня (ок. 1 230 долл.). При этом крупнейшие города Китая, такие как Пекин, Шанхай, Шэньчжэнь, предлагали среднемесячные зарплаты в 11 204 юаня (1 620 долл.), 10 662 юаня (1 551 долл.) и 10 088 юаней (146 долл.) соответственно. Согласно отчету, опубликованному порталу по подбору кадров Zhaopin.com, для 35,5 % вакансий предлагалась среднемесячная зарплата более 8 000 юаней (ок. 1150 долл.). И все это делало Китай страной далеко не самой дешевой для иностранных производств и в целом приводило к резкому удорожанию китайской продукции¹⁸.

Рост зарплаты в последние годы шел быстрее, чем рост производительности труда, и Китай столкнулся с известным парадоксом: замедление темпов роста ВВП происходило при формальном росте доходов населения. С этим же связано и стремление к преодолению ловушки страны со «средним уровнем дохода». Поэтому у китайского правительства был непростой выбор: чтобы конкурировать со странами с меньшей себестоимостью продукции (Вьетнам, Индия, Индонезия) пришлось бы сдерживать рост себестоимостью производства, и тем самым тормозить рост доходов населения, оставаясь в ловушке «среднего дохода». В ней оказались Таиланд, Мексика, Индонезия, Индия, Шри-Ланка, чей бурный рост в разные годы затем замедлился и не позволил странам подняться выше по уровню доходов. Либо придется переходить на качественно новый уровень, как это сделали в разные периоды Япония, Южная Корея, Гонконг, увеличивая доходность, но конкурируя уже с другим типом стран, в том числе с США, ЕС, Японией. Китай выбрал второй путь и начал переход с модели массового экспортнориентированного производства на модель высокотехнологичного производства. А это требует иного качества рабочей силы и квалификации работников и, естественного, иного качества образования. Все это влечет за собой дополнительные расходы из бюджета, которые могут принести отдачу через 5–7 лет, на которые и рассчитывал Китай.

К этому стоит прибавить еще один вызов: стремительное старение населения, которое идет быстрее, чем в большинстве других стран. Население Китая стареет очень высокими темпами: по прогнозам, доля пожилых людей в возрасте 65 лет и старше удвоится, она возрастет с 10 % от общего числа населения в 2017 г. до 20 % к 2037 году. По прогнозам ожидается, что уже к 2030 году почти 31 % населения Китая будет старше 60 лет¹⁹. ООН прогнозирует, что к 2050 году в Китае будет проживать 366 миллионов пожилых взрослых (это больше населения США – 331 миллион), а доля людей в возрасте 65 лет и старше увеличится с 12 % до прогнозируемых 26 %²⁰. Таким образом как минимум четверть населения не будет участвовать в производительном труде, при этом государство в силу недавнего введения пенсий и отсутствия пенсионных накопительных фондов берет на себя почти всю нагрузку за все эти выплаты.

Возникающий демографический сдвиг в Китае создает значительные социальные и экономические проблемы. Последствия 36-летней политики «одна семья – один ребенок» в сочетании с существенным улучшением ситуации в области здравоохранения способствовали увеличению продолжительности жизни. А постоянно растущий уровень урбанизации (до 60 %) привел к тому, что многие городские семьи уже не хотят иметь больше одного-двух детей, и все это ведет к снижению рождаемости в Китае. Таким образом Китай оказывается перед двумя вызовами сразу: старение населения и уменьшение рождаемости. И хотя политика «одного ребенка» была смягчена еще в 2013 г., коэффициент рождаемости в Китае упал ниже уровня воспроизводства населения (количество рождений, необходимых для поддержания численности населения). Он составил к 2018 г. всего 1,7 ребенка на одну женщину²¹, а для того, чтобы население сохраняло свой размер, коэффициент рождаемости должен составлять около 2,1 ребенка на одну женщину. Одновременно ожидаемая продолжительность жизни в Китае, в основном благодаря улучшению доступа к медицинской помощи в сельской местности, увеличилась с 43 лет в 1960 году до 77 лет в 2018 году. За тот же период младенческая смертность снизилась с 12,8 % до 0,7 %²².

Ожидается, что население Китая достигнет пика примерно в 2025 году и составит около 1,4 миллиарда человек, а затем начнется устойчивое сокращение²³. Рост числа пенсионеров и сокращение числа налогоплательщиков создают значительную нагрузку на бюджет.

Возникла и другая проблема: в Китае насчитывается почти 300 миллионов пациентов с хроническими заболеваниями, страна достигла критической точки, когда ранняя смертность от хронический заболеваний (86,6 % от общего числа смертей в Китае) превосходит смертность от инфекционных заболеваний. И это означает значительно возросшие расходы на медицинские услуги и лечение пожилых и хронически больных людей²⁴.

Как следствие, КНР сталкивается с сокращением рабочей силы из-за старения населения и ростом хронических заболеваний, с удорожанием продукции и услуг, что угрожает подорвать статус Китая в мировом производстве. К этому же прибавляется и борьба с ловушкой страны «со средним уровнем доходов». И это побуждает Пекин конкурировать с Вашингтоном в секторах с высокой добавленной стоимостью, а не просто делать ставку на экспорт дешевой продукции.

Третий, постепенно истощающийся драйвер – некогда стабильный приток прямых иностранных инвестиций вместе с иностранными технологиями, который существовал почти 40 лет, также оказался не столь стабилен, так как в регионе Юго-Восточной Азии появилось немало конкурентов, и хотя ни один из них не мог конкурировать с Китаем, в совокупности они оттягивали на себя и производство, и часть инвестиций.

В целом это привело к замедлению роста ВВП и отдельных областей промышленности КНР. В национальном масштабе ВВП в 2018 г. вырос на 6,6 %, формально достигнув намеченной правительством цели «около 6,5 %», а в 2019 г. рост снизился до 6,1 % – наступила «новая нормальность», когда уже государство не стремится к чисто формальному увеличению ВВП. В целом 17 из 31 региона материкового Китая не смогли достичь своих целей роста на 2018 год. В крупном портовом городе Тяньцзинь ВВП вырос всего на 3,6 % к 2018 году – эти цифры были обнародованы после того, как муниципальные власти признали, что показатели роста в 2016 году были «завышены»²⁵.

Надо признать, что для Китая рост ВВП больше не является наиболее важным показателем оценки эффективности экономики, так как в силу изменения модели значительно большую роль стало играть само качество продукции и передовые технологии. Медицина, новые материалы, образование, автомобилестроение, искусственный интеллект и связанные с ним технологии, – вот те отрасли, которые становятся ключевыми на фоне роста регионального и глобального спроса.

Китай стремился как можно быстрее смягчить все эти стрессы, например, за счет открытия новых специальных экономических зон и зон высоких технологий, введению юридических и социальных гарантий иностранному капиталу, создавая привлекательные условия для бизнеса даже в таких «дорогих городах» как Шанхай²⁶.

Заметно уменьшается и список секторов, куда иностранцы до этого не имели права направлять инвестиции и вести в них деятельность – так называемые «отрицательные списки». Всего существует два таких списка: один «Национальный отрицательный список»²⁷ и «Отрицательный список Зон свободной торговли»²⁸, которые регулярно обновляются. Например, по сравнению с отрицательными списками 2019 года в новом Национальном отрицательном списке от 2020 года (вступил в силу с 23 июля 2020 г.) число ограниченных для деятельности иностранцев секторов сократилось на 17,5 % с 40 до 33, а в новом Отрицательном списке ЗСТ на 18,9 % с 37 до 30 ограниченных областей.

Например, в финансовом секторе отменены лимиты на иностранную собственность компаний по операциям с ценными бумагами, компаний по управлению фондами инвестиций в ценные бумаги, фьючерсных компаний и компаний по страхованию жизни. В транспортном секторе иностранным инвесторам больше не запрещается инвестировать в системы управления воздушным движением. В секторах инфраструктуры больше не требуется, чтобы строительство и эксплуатация городских сетей водоснабжения и канализации в городе с населением 500 тыс. и более человек контролировались только китайской стороной. В фармацевтическом секторе были отменены меры, запрещающие иностранные инвестиции в создание средств традиционной китайской медицины. В секторе образования иностранным компаниям теперь разрешено создавать учреждения профессионального обучения. В целом, безусловно, эти меры заметно облегчают работу иностранных компаний на китайском рынке, но не снимают проблему огромной конкуренции с китайскими компаниями и ставит под сомнение возможность возобновления мощного притока средств со стороны иностранных инвесторов.

Вторая группа стрессов – социально-политическая. Она связана прежде всего с волнениями в Гонконге, которые развернулись в 2019 г. и стали самыми крупными протестными выступлениями в Китае за все время существования КНР. Это нанесло удар и по имиджу КНР, и по до этого вполне удачно разливающейся концепции «одна страна – две системы». По сути, Гонконг частично перестал жить нормальной деловой жизнью уже с середины 2019 г., и хотя на фоне вспышки коронавируса выступления потеряли свою остроту, в мае 2020 они возобновились с новой силой. Это же привело к принятию Закона о внутренней безопасности Гонконга 30 июня 2020 г. в рамках которого Пекин по сути ввел прямое управление территорией в случае «существенных угроз для национальной безопасности». События в Гонконге повлияли и на третью группу стрессов – политическую.

Третья группа стрессов: политико-идеологическая, она связана с тем, что прежде всего США начали систематическую атаку на Китай, тщательно выстраивая «контур изоляции» Пекина. Это шло сразу по нескольким векторам, в том числе обвинения в адрес «коммунистического режима Китая» в нарушении свобод в Синьцзян-Уйгурском автономном районе, в Гонконге, нарушение прав мусульман в КНР. Другой вектор воздействия – это атака на важнейшую инициативу Китая «Пояс и Путь» и на ее ключевой компонент «экономической пояс Шелкового пути», чтобы не дать Китаю создать свой устойчивый макроэкономический регион и широкую сеть китайских инфраструктурных проектов по всему миру.

Четвёртая группа стрессов, тесно связанная с третьей: атака со стороны США на технологический и экспортно-импортный потенциал Китая, на китайские технологии, в том числе на технологических гигантов Китая, типа Huawei, обвинения Китая со стороны Вашингтона в тотальном кибершпионаже, отказ от поставок в Китай передовых технологий и ряда микрочипов, а также отказ от закупок китайского оборудования. Учитывая, что Китай пока очень сильно зависит от иностранных составляющих, это теоретически может заметно затормозить планы Китая, в том числе по реализации проекта «Сделано в Китае 2025» – выход в число мировых высокотехнологических держав.

К этому же прибавляется атака на экспортно-импортные операции Китая, в том числе к концу 2019 г. Пекину пришлось пойти на соглашение о безальтернативной закупке в США товаров на 200 млрд долл. в течение двух лет, что многие восприняли как неспособность китайской системы, тесно привязанной к торговле с США, каким-то образом противостоять давлению и поддерживать свой баланс.