Национальный дух и единство Кафолической Церкви

IV

Изложенные выше последствия «национализации» автокефальных Церквей далеко не исчерпывают этот скорбный перечень. Национальный дух не терпит каких-либо посягательств – мнимых или реальных, не столь уж и важно. Под его неимоверным давлением искажается существо Церкви, стоящие перед ней задачи и образ действий. Это несложно проиллюстрировать на примере нашего Отечества, где, начиная с Московской эпохи, само христианство превратилось в религиозный атрибут русской народности. «Церковь слилась в одно нераздельное целое с национальным государством, усвоила вполне его политическую задачу и историческое призвание»³⁷.

Но и это еще – не вся беда. Церковь не просто слилась с государством, она сама стала государством, причем в степени и формах, вполне конкурирующими с римскими аналогами. Церковь удовлетворяется тем, что она – вне государства, и сам факт отсутствия гонений в свой адрес выдает за то «симфоническое» состояние, которого она, якобы, веками добивалась. Удалившись от общественной власти, национальная Церковь обособляет свою иерархию от кого бы то ни было, и та принимает самодостаточные черты церковной бюрократии, не подчиненной и неподконтрольной никому, кроме самое себя.

Сегодня наблюдается удивительная картина: Церковь все более уходит в сторону от остального нехристианского общества, замыкаясь в себе. Не только Отцам и Учителям Церкви, но даже архиереям, жившим 100-200 лет назад и в голову не могло прийти, что Церковь стоит вне политики, не участвует в формировании органов государственной власти, никак не реагирует на реформы, касающиеся миллионов православных христиан, не учит детей «Закону Божьему», не взывает к совести зарвавшихся чиновников и не призывает милости к падшим. Для нас, увы, это – норма жизни.

Давно канули в Лету времена, когда церковное имущество и пожертвования шли отдельным христианам, больным, сиротам, убогим, в том числе иноверцам. Сегодня Церковь, которую апостол Павел называл «Телом Христа, полнотой Наполняющей все во всем» (Еф.1:23) воспринимается, как общество специфического вида. Помощь Церкви в наши дни – это денежный (или имущественный) дар организации под названием «Церковь», а уж потом – конкретному человеку. Справедливости ради скажем, что эти тенденции возникали еще в эпоху Вселенских Соборов. Хотя, конечно, были не столь глубоки и губительны для христианства, как в наши дни. В такой Церкви есть брат по плоти, крови и вере, но нет человека, каким его замыслил Творец на Своем Предвечном Совете.

Помнится, славянофилам очень нравилось говорить, повторяя (или, все же, придумывая?) поговорку, будто, по-русски, «одному человеку не спастись, а всей деревней – как в Рай не попасть?!». Не понимая, очевидно, что при таком подходе у нас не могли бы появиться ни преподобный Александр Свирский (память 17 апреля), ни преподобный Сергий Радонежский (память 5 июля), ни преподобный Серафим Саровский (память 19 июля) – никто из них не был замечен в стремлении спастись «всей деревней». Напротив, жили по правилу: «Стяжи Дух мирен и тысячи спасутся вокруг тебя!».

«Если бы покойный старец Амвросий 25-летним юношей не думал бы исключительно о спасении своей души; – писал незадолго перед смертью К.Н. Леонтьев, – если бы не вдохновлялся бы тогда тем, что я зову «трансцендентным (загробным) эгоизмом, а думал бы о том, чтобы улучшить земную жизнь другим, то из него вышел бы или гордый и раздраженный или пустой человек; но думая десятками лет лишь о своем спасении, он стал великим спасителем других, он многое множество других людей обращал, утешал, исправлял»³⁸.

Очевидно, проблема русского национального сознания, в частности, и заключается в том, что нас заставляют попасть в Царствие Небесное исключительно «всей деревней», забывая, что каждый человек непосредственно стоит перед Спасителем, у каждого свой логос спасения.

Поскольку национально-государственное начало начинает торжествовать в церковной жизни, характер межцерковного общения отчетливо копирует светские, политические формы и мотивы. В частности, доказывать свои преимущества или даже первенство в иерархии Поместных церквей начинают путем всевозможного уничижения и обличения потенциальных конкурентов. Первыми на этот сомнительный путь встали еще греки, которые вначале попытались доказать свое первенство на Востоке, а затем, с IX века, и во всем православном мире. Поскольку же при «живом» Римском папе и «негреческих» церквах на Западе сделать это было едва ли возможно, то прибегли к двум ложным аксиомам. Первая: что Римо-католическая церковь впала в ересь и потому прерогативы ее предстоятеля, установленные императором и Вселенскими Соборами, переходят к Константинопольскому патриарху, как «второму по чести» (3 правило II Вселенского Собора). Вторая: что, собственно говоря, православный мир ограничивается лишь Восточной церковью, т.к. «западные», продолжая подчиняться Римской кафедре и признавая папу своим главой, тем самым сами впали в ересь.

Совершенно недвусмысленно это проявляется уже в актах Трулльского («Пято-Шестого» Вселенского) Собора 691-92 гг., который неожиданно для римских легатов разразился целый серией обвинений в адрес их Церкви. Хотя сами греки утверждали, что «в каждой Церкви есть свои обычаи, наследованные с древних времен; их находят в церквах Римской, Константинопольской и прочих восточных патриархатах»³⁹, но тем не менее поступили обратно своему же собственному утверждению.

Так, своим 13 правилом Собор признал не только не желательным, но и прямо противоречащим правилам благочестия и благоустройства целибат священства, как будто он возник не несколько столетий перед тем, а является римской новацией. 55 правило обязало Рим отменить принятый на Западе субботний пост под страхом отлучения от Церкви и извержения из сана. Не менее категоричны были и другие запреты, установленные 67 и 82 правилами. Наконец, в пику католикам Собор признал все 85 Апостольских определений, хотя Рим считал истинными лишь 50 из них. Характерно, что из 625 канонов, утвержденных в Трулльской зале императорского дворца, где приведены правила Святых Отцов, нет ни единого акта Римского епископа, как будто он до сих пор не издавал никаких декреталий и среди понтификов никогда не было святых или Учителей Церкви.

Очевидно, что претензии на главенство в Восточной церкви напрямую были связаны с национальным началом. В одном письме Армянскому католикосу, приписываемому патриарху святителю Фотию (память 6 февраля), напрямую говорится, что Господь дал грекам imperium, священнический и пророческий порядок, как некогда израильтянам. И этот imperium не отнимется у греков вплоть до второго пришествия Христа⁴⁰.

На Соборе 869-870 гг. византийские епископы без всякого стеснения в присутствии императора кричали папским легатам: «Латинянам, отпавшим от Греческой церкви и отдавшимся во власть франкам, негоже поставлять епископов Болгарии»⁴¹.

Затем открылись «научные» изыскания. В толковании на 12 правило Антиохийского собора 341 г. и 3 правило Сардикийского собора 343 г. канонист Феодор Вальсамон (1140-1199), между прочим, титулярный патриарх Антиохии, доказывал, что и папа, и «Вселенский патриарх» одинаково обладают высшими властными прерогативами в Церкви, сродни императорским⁴². Но, поскольку папа впал в схизму (!), неожиданно завершал он свою мысль в другом сочинении, и им «уже овладел демон гордыни и ограничил его одним Западом» (!), то его права переходят к Константинопольскому патриарху⁴³.

Весьма сомнительным образом обосновывается автокефалия и Русской церкви, которую греки вполне обоснованно очень долго не признавали. Основываясь на 15 правиле «Двукратного Собора» 861 г., согласно которому пресвитер, епископ или митрополит, прервавший общение со своим патриархом, подлежит извержению из сана за исключением случаев, когда их предстоятель всенародно проповедует ересь, ранее осужденную Соборами или Отцами, некоторые исследователи полагают, будто русские архиереи имели полное право объявить о независимости своей Церкви, не испрашивая на то согласия Константинополя. Ведь, как известно, за 10 лет перед тем греки подписали Ферраро-Флорентийскую унию, чем сами внесли себя в разряд еретиков⁴⁴.

Несуразица, однако, заключается в том, что к 1448 г. никакой Собор не выносил ни одного акта относительно еретичества проповедуемых католиками учений, якобы признанных Константинопольской церковью. Не появились они и позднее. Не говоря уже о том, что греки все же унию не признали, несмотря на многочисленные попытки императоров подтолкнуть их к этому. И сам по себе факт, что впоследствии мы несколько сотен лет обращались к «еретикам» по каждому богословскому или каноническому вопросу, не имея никаких свидетельств «раскаяния» греков в прежнем униатстве, убивает на корню «научные» обоснования законности нашей автокефалии.

Как известно, впоследствии перечень «доводов» против первенства Константинополя и греков значительно расширился. Правда, и они носили более чем сомнительный характер. Так, келарь Троицко-Сергиевского монастыря Арсений Суханов (1600-1668), ранее архидиакон патриарха Филарета (1619-1633), в 1655-1660 годах выполнял обязанности посла на Востоке. При общении с предстоятелями восточных патриархатов он без всякого смущения заявил, что Московский патриарх, как некогда Римский папа, возглавляет Вселенскую Церковь, а греки уже даже не патриархи, а всего лишь митрополиты, поскольку Александрийский, скажем, патриарх является таковым лишь по имени. «Над кем будет патриарх? Только всего у него две церкви во всей его епархии, а не имеет под собой ни единого митрополита, и архиепископа, и епископа». Да и Константинопольский архиерей, по его мнению, находясь под властью Турецкого султана, не может осуществлять свою власть во всей ее полноте⁴⁵.

В завершении Арсений заявил грекам, что все лучшее, что было у них, уже перешло Москве, и на вопрос: «Что именно?», отвечал: «Царство и патриаршество». Когда те попытались вспомнить былое духовное попечение Константинополя, Суханов напрямую отрубил, что русские приняли Крещение не от греков, а непосредственно от Апостола Андрея⁴⁶. Статус Суханова, как посла, позволяет с уверенностью говорить о том, что высказываемые им слова являются выражением официальной позиции высших духовных инстанций⁴⁷. Впрочем, сегодняшний характер действий организаторов новой Украинской или Македонской церкви едва ли отличается от этих «классических» образчиков…