Kitabı oku: «Учитель музыки», sayfa 7
Эриксон захлопнул окно. Остановился на минуту, раздумывая, зачем он это сделал – ведь ему необходимо проветрить. Хотя, с другой стороны, зачем проветривать, если он собрался немедленно уйти и никогда больше сюда не возвращаться.
Пока он раздумывал, взгляд его привлёк автомобиль, въехавший на пустынную Сёренсгаде со стороны площади. Этот автомобиль он запомнил с первого раза и, наверное, на всю жизнь.
Отскочив от окна, Эриксон прижался к стене, тяжело дыша и не замечая, что стонет и поскуливает, как загнанная в угол собака, у которой нет выхода, а петля удавки уже медленно приближается к её шее.
Краем глаза он выглянул в окно и тут же отпрянул: уже знакомый ему по прошлому разу инспектор Фергюссон стоял на тротуаре, задрав голову, и смотрел на окна. Несомненно, его взгляд был направлен на окно квартиры Якоба Скуле.
Они обложили его, обложили! Загнали в угол и травят. Конечно, эти двое полицейских тоже состоят в банде Клоппеншульца, иначе почему они приехали именно сейчас, когда он твёрдо решил наконец-то покинуть этот дом? А если вспомнить, так ведь и прошлый раз именно они заставили его вернуться уже с лестницы, явившись в самый неподходящий момент.
Их ни в коем случае нельзя впускать. Ни за что. Потому что первое, что они сделают, войдя в квартиру, – направятся к шкафу, чтобы «случайно» обнаружить там труп.
Чей?
Да какая разница, но в том, что там лежит труп, не оставалось никаких сомнений.
Вдоль стены, огибая окно, чтобы не мелькнуть в нём, он бросился к шкафу.
Да, безусловно, вонь шла именно отсюда.
Первой мыслью было подвинуть шкаф, развернуть его дверцами к стене, чтобы никто из случайных посетителей не открыл их, привлечённый странным запахом.
Но нет, это не годилось. Шкафы не ставят задней стенкой наружу, это сразу покажется подозрительным. Да и сдвинуть эту махину в одиночку… а сколько шуму он произведёт! Полицейские сразу догадаются, что он дома.
Почему они опять приехали? Ах, да, он же так и не явился по повестке.
Будут ли они ломать дверь, если он не откроет? Что делать тогда? Пойти упасть на кровать и притвориться спящим?
А впрочем, чего он так разволновался? Он ни в чём не виноват. Нужно открыть дверь и спокойно им всё объяснить, да: господа, меня зовут Витлав Эриксон, я инженер компании «Норвиг Бильдверке», я понятия не имею, каким образом очутился той ночью в этом доме, но я не совершал никакого преступления, я не убивал, а эта шайка во главе с Клоппеншульцем пытается свести меня с ума и представить маньяком-убийцей, который…
«Постой, постой… – перебил он свои мысли в следующий момент. – Что-то всё это не очень правдоподобно звучит. Они не поверят. Конечно, так не бывает. А ещё этот запах!»
Он подошёл ближе к шкафу, прижал нос к щели между дверцами, вдохнул. Его тут же едва не стошнило от густого смрада, скопившегося внутри. Несомненно, там разлагался труп.
В дверь постучали.
– Господин Скуле, – услышал он знакомый голос, – откройте, полиция. Мы знаем, что вы дома, консьержка нам сказала. Господин Скуле!
Эриксон метнулся в спальню, упал на кровать, зарылся лицом в подушку. Спать. Спать!
Нет, наоборот – проснуться! Да, конечно, ему всё это снится, это кошмарный сон, потому что в реальности такого не бывает.
– Господин Скуле, если вы не откроете, мы будем вынуждены взломать дверь!
«Просыпайся же! – он перевернулся на спину, ударил себя по щеке, по лбу (и тут же зашипел от боли, задев шишку), снова по щеке. – Проснись!»
Нет, он прекрасно понимал, что это не сон.
«Зачем обманывать себя? Ведь ты знаешь, что не спишь. Сейчас они взломают дверь, войдут, сразу бросятся к шкафу, откроют его… Кто там? Неважно. Убийца – вот он. Убийца – это ты. Признайся, Эриксон, ведь это ты убил, а? На самом деле, ведь это ты убил того человека. И не важно, был ли ты пьян, или Клоппеншульц загипнотизировал тебя или накачал наркотиками, но ты – убийца. А значит, нужно встать, пойти и открыть дверь. И сдаться. За явку с повинной тебе выйдет послабление».
– Господин Скуле, мы знаем, что вы дома. Да откройте же, чёрт побери!
«Почему они ни ломают дверь? А имеют ли они право сломать дверь? Нет! Конечно нет, иначе давно бы уже сделали это. У них нет против него никаких улик. Разумеется. Они даже не знают, он ли совершил убийство. И в повестке было указано, что его вызывают для дачи свидетельских показаний. Ты – свидетель. Возможно, ценный свидетель и подлежишь взятию под защиту законом. Да, и тогда Клоппеншульц уже не дотянется до тебя – руки коротки. Нужно пойти и открыть дверь».
Он подскочил с кровати, бросился в прихожую.
Уже подойдя к двери, вернулся в гостиную и остановился возле шкафа. Взялся за ручки, готовясь распахнуть створки, зажмурился, набрал воздуху в грудь, едва не сблевав.
И отскочил.
Нет. Нет, он не сделает этого. Надо бежать из этого дома. Если он сейчас откроет шкаф, он согласится с тем, что там спрятан труп – труп человека, которого убил он, Витлав Эриксон.
«Ты не Витлав Эриксон, – горько усмехнулся он. – Ты – Якоб Скуле. Не пытайся обмануть сам себя. Все, все знают тебя как Якоба Скуле, учителя музыки, и только ты один… Нет! Нет, не один. Есть ещё Кёль – Мартин Кёль, совершенно посторонний человек, который назвал меня Эриксоном. Я – Витлав Эриксон. Это единственное, в чём я могу и должен быть уверен до конца, иначе – безумие и погибель».
Он быстро вернулся в прихожую и распахнул дверь.
За ней никого не было.
9
– Я сказал им, что видел, как вы вылезали в окно, – известил со своего поста Йохан.
– Что? – опешил Эриксон. – Зачем?
– Ну а чего, пусть эти придурки побегают.
Значит, они, эти полицейские, приходили на самом деле – ему не привиделось и не приснилось, как он уже вознадеялся было, не увидев никого за дверью.
– Ладно, – буркнул он и захлопнул дверь.
– Чеканутый, – донеслось до него напоследок.
Свежий, пропитанный дождём воздух струился в комнату, и на его фоне вонь из шкафа стала, кажется, только сильней.
– Эй, – услышал он крик на улице. – Господин Скуле, подойдите к окну, если вы живы.
Он уже испугался, что они увидели его, но нет, похоже, они окликали наугад. «Что за мерзкая настойчивость! – негодовал он. – Ну сказали же вам, что я сбежал через окно – вот оно, видите, оно открыто, – так чего ж вам ещё надо, чего вы ходите тут и орёте?»
Ах, да, ну конечно, он же должен был явиться сегодня в участок, по повестке, и не сделал этого. Вот они и мстят ему теперь, играя на нервах.
Ладно, посмотрим, кто кого.
Он опустился на пол, сел по-турецки, сложил на груди руки, с иронией поглядывая на окно.
– Ну, давайте, орите ещё, – произнёс с саркастической усмешкой.
– Господин Скуле! – послышалось тут же. – Эй, Якоб Скуле, выгляните в окно, вы же дома.
– Браво! – издевательски воскликнул Эриксон и похлопал в ладоши. – Бис!
Он просидел минут пять, но больше не услышал стражей закона. Потом под окном прогудел двигатель автомобиля. Звук растаял где-то в стороне площади, и наступила тишина. Слышно было, как стучат о карниз падающие с крыши капли да неспешно шуршит дождь.
В дверь постучали.
«А-а, вы снова здесь, – с усмешкой подумал Эриксон и направился в прихожую. – Ну что ж, давайте, заходите…»
За дверью, когда он открыл, явился чепец на трясущейся голове мадам Бернике.
– Господин Скуле, – строго произнесла она. – Соседи жалуются, что из вашей квартиры дурно пахнет, – она потянулась носом в прихожую. – Это так?
– Я не знаю, мадам Бернике, – натянуто улыбнулся Эриксон. – Возможно, да. Я давно не убирал и не проветривал, вот воздух и застоялся.
– Застоялся? – воскликнула домовладелица, поворачивая дрожащую голову к правому плечу и глядя на Эриксона искоса. – Да это ужасный запах! Так пахнет… так пахнет только… Вы что, убили кого-нибудь?
Эриксон расхохотался, чем заставил подбородок мадам Бернике ещё круче забрать в сторону, отчего её косой взгляд казался теперь коварным и хищным.
– Да, – сказал он сквозь смех, – да, мадам Бернике, я кое-кого убил, – лицо домовладелицы вытянулось. – Сказать – кого? Якоба Скуле! – и он разразился новым приступом смеха. – Вы ведь это хотели услышать, не так ли? – нахмурился, обрывая смех. И почти закричал: – Нет, не дождётесь! Вам не удастся довести меня до этого, понятно вам?!
Домовладелица испуганно отпрянула и даже руку подняла, словно защищаясь от удара.
– Чёрта с два! – продолжал Эриксон. – Вам не удастся. Так и передайте вашему хозяину, этому «философу». Не удастся!
– Сумасшедший, – пробормотала мадам Бернике, поспешно ретируясь вверх по лестнице. – Да он с ума сошёл… Пьяница… Допился до белой горячки…
Эриксон не дослушал, громко хлопнул дверью.
– Чёрта с два, – прошептал он, припадая к двери спиной. – Ничего у вас не выйдет.
На кухне намешал себе несколько пакетиков растворимого кофе и долго плевался от всепроникающей сладости, забыв, что это было «три в одном».
«Проклятье, – бормотал он, – тут и правда свихнёшься… Молодцы. Нет, какие они молодцы, как лихо они взяли меня в оборот!.. А что теперь делать с трупом?.. Интересно, я сам убил его, или тело подложили сюда, выманив меня из дому и напоив до умопомрачения?.. Твари. За что же они так со мной? Что я им всем сделал?»
Вылив сладкое пойло в раковину, налил новую порцию кипятку и снова зачем-то вбухал в кружку три пакета. Отпив, сплюнул и снова вылил.
Но сколько их! – думал он. Это же целая преступная сеть. Синдикат. Этот паук-философ сплёл такую паутину, из которой Эриксону не вырваться. Все эти жильцы, мальчишка, Кёль, девушка Адель и даже полиция… Он не сможет в одиночку бороться с ними. Есть только один выход – бежать. Возможно, придётся бежать из этого города, из этой страны, из этого мира – на край света.
Растворив последний пакетик, отпил и, вдруг вспомнив, пошёл с кружкой в гостиную. Остановился перед шкафом.
Дождь перестал. В открытое окно успели уже налететь мухи, и теперь штуки три-четыре носились по комнате, наслаждаясь, наверное, дразнящим ароматом, нагуливая аппетит.
Эриксон поймал себя на том, что улыбается, наблюдая за этими жизнерадостными насекомыми.
В дверь постучали.
Он повернулся идти открывать так, будто давно ждал этого стука.
– Ам! – плотоядно выдохнула Линда, повисая у него на шее и припадая к его губам сочным поцелуем. И тут же отпрянула: – Ф-фу, какой колючий! Ты что, бороду отпускаешь? – Потом заглянула в кружку в руке Эриксона: – А что это у нас тут? Кофеёк цедим? Или чего покрепче?
Без дурацкого клоунского грима её лицо оказалось вполне себе миловидным, хотя красавицей он бы её, конечно, не назвал. Немного портило это лицо лёгкое искривление в переносице, многочисленные мелкие оспинки и слишком тонкие и прямые губы. Хельга была в девяносто девять раз красивей, а кроме того, не была шлюхой.
Линда взяла из руки Эриксона кружку, хлебнула. Несколько секунд оторопело смотрела ему в лицо, потом выскочила на площадку и начала плеваться.
– Фу… – бормотала она. – Что за гадость? Что ты пьёшь?
Он озадаченно заглянул в кружку. В прозрачности кипятка плавало что-то чёрное, и это точно не был кофе «три в одном». Понюхал. Из кружки несло чёрным перцем. Прошёл на кухню. На столе среди разбросанных пакетиков выделялся один, с нарисованным стручком. «Перец чёрный молотый» – было написано на нём.
– Так вот ты на чём сидишь, – насмешливо произнесла за плечом Линда. – И давно это у тебя началось?
Эриксон поставил кружку на стол, повернулся, спросил:
– Циклопа привела?
– Прости, – она упала головой ему на грудь, принялась целовать в шею. – Прости, я не знала, что эта сволочь заявится. Больно, да? – она едва коснулась пальчиками его лба. – Ну прости, прости.
– Так ты – проститутка? – продолжал Эриксон.
Она удивлённо подняла брови:
– Что это с тобой? Странный ты какой-то. Всё нормально?
– Всё просто замечательно, – улыбнулся он.
– Тогда – в постель? – оживилась она. – У меня есть полтора часа и я хочу затрахать тебя до смерти.
– У меня нет денег, – поджал губы Эриксон. – Полтора часа – это же… это сто с чем-то крон.
– Мне что, надо обидеться? – надулась она. – Или принести покаяние? Ты решил мне сцену устроить, что ли? Типа, ты весь такой из себя чистый и правильный, и не знал, чем я занимаюсь, да?
Он безвольно пожал плечами.
– Слушай, чем у тебя так воняет? – поморщилась она.
– Окно уже открыто, – напрягся он, вспоминая про шкаф, про который совсем забыл. – Давно не проветривал, вот и…
Надо было срочно выпроводить эту шлюху, чтобы она, не дай бог, не сунула свой любопытный бабский нос в шкаф. Но Линда уже заглянула в гостиную.
– Ф-фу, – покривила губы, – а мух-то напустил.
– Да, я как раз хотел начать уборку, и…
– Вот и правильно, – оживилась она. – Я тебе помогу.
– Нет-нет! – испугался он, хватая её за плечи, не позволяя скинуть ветровку. – Нет, пойдём лучше трахнемся.
– Кто бы сомневался, – рассмеялась она. – Мужик он и есть мужик.
– Ты оставила у меня свои трусы, – вспомнил он.
– А, фиг с ними, – отмахнулась она и снова повисла у него на шее, впилась поцелуем в губы.
– Нет, но вонь невозможная, – поморщилась, оторвавшись. – Я не смогу так.
– В спальне не воняет, – смешался он. – Закроем дверь и…
– Но откуда такая вонь? – не унималась она.
Что-то уж слишком настойчиво они все акцентируют внимание на этом запахе. Не такой уж он и явный – если специально не принюхиваться, так и вряд ли учуешь. Наверное, по плану, кому-нибудь из них пора уже «совершенно случайно» обнаружить в шкафу Эриксона-Скуле труп.
– Да забудь ты про этот запах, – улыбнулся он и прижался губами к её уху. – Я хочу тебя.
– Но я задохнусь, – прошептала она, а шея её моментально покрылась гусиной кожей от прикосновения Эриксона. – Нет, правда, я не смогу в такой вони. Пойдём тогда ко мне.
– К тебе? Куда?
– Ко мне, куда же ещё, – улыбнулась она. – Ты правда какой-то не такой последнее время.
– К тебе, да, хорошо, пойдём, – кивнул он. – А это далеко?
Она перестала улыбаться, с опаской заглянула ему в глаза.
– Перестань разыгрывать, – сказала вроде и со смехом, но в глазах её читался скорее испуг.
– Я просто… – замялся Эриксон. – Последнее время я… у меня с мозгами что-то… иногда не могу вспомнить даже собственного имени.
Она с тревогой покачала головой:
– Я давно говорила, что тебе нужно показаться психологу. Я дам тебе денег. Потом как-нибудь вернёшь.
– Иди к чёрту, – грубовато ответил он, как должен был, наверное, ответить Якоб Скуле на подобное предложение.
Она улыбнулась, снова поцеловала его.
– Ладно, идём, – потянула за руку в прихожую. – Только флейту прихвати.
– Флейту?
– Нда-а, – загадочно прищурилась она.
Когда он вернулся из спальни с инструментом, Линда уже ждала на площадке – видимо чтобы не дышать вонью из шкафа. Едва он появился, она нетерпеливо схватила его за руку и потянула по лестнице наверх.
– Куда мы идём? – удивился он.
– Ко мне, куда же ещё, – отозвалась она.
И тут до него дошло, что Линда жила в четвёртой.
Они прошли мимо Йохана, который при виде Эриксона насупился и ехидно усмехнулся. Хотелось дать ему затрещину, но Линда тащила его наверх.
Открыла дверь четвёртого номера и втолкнула его в прихожую.
Он ожидал типичного запаха женского жилья, но пахло здесь нежилым помещением, будто в квартиру не возвращались месяца три-четыре.
Когда Линда включила свет, он увидел пустую прихожую и полупустую гостиную, которая, кажется, не очень отличалась меблировкой от квартиры Клоппеншульца. Ему даже подумалось на миг, а не снят ли весь этот дом на время, ради инсценировки, которую они устроили для него, Эриксона. Кое-как, наспех, обставили квартиры, те, на которые хватило времени и денег – поскорей отыграть свою пьесу и съехать.
– Когда ты была здесь последний раз? – попытался улыбнуться он. – Год, два назад?
– Я же здесь не живу, – объяснила она. – Снимаю на всякий случай, а живу у матери. Наверное, откажусь от неё. После того, как Мирабет убили, я пыталась взять в долю кого-нибудь из девчонок, но никто не захотел, а одной платить за неё дорого. В общем-то, она мне и не нужна – так, шального клиента перехватить иногда, но с этим кризисом мужики что-то совсем зажатые стали, так что шальные клиенты становятся всё шальнее и шальнее.
Она сбросила ветровку, провела его в полупустую спальню, толкнула на одну из двух кроватей, взяла из рук флейту и положила на тумбочку подле. Принялась стягивать с него рубаху.
– Выпьешь, чего-нибудь на посошок? Есть бурбон и мартини.
– Бурбон.
Она открыла тумбочку, порылась в ней.
– Я тебя обманула, – сказала со смехом. – Нет ни того, ни другого. Кто-то всё вылакал.
Отбросив рубаху, повалила его на кровать, уселась сверху, приподняла и без того короткую юбку, обтянувшую бёдра, указала глазами на свою грудь. Он принялся расстёгивать на ней блузку. Открылся в распахе розоватый лифчик, под которым уютно устроилась небольшая грудка. Эриксон сдёрнул бюстгальтер, ощупал эти белые, тугие полушария с пуговками сосков, взвесил в руках.
– Десять крон, – прошептал он.
– Чего? – улыбнулась Линда.
– Ты содрала с Йохана десять крон вот за это, к тому же – через свитер.
– А-а, – рассмеялась она, – вон ты о чём.
– Ты надула мальчишку, бедняга явно переплатил.
– Ах ты мерзавец! – она принялась суматошно молотить его кулачками. Смеясь, они несколько минут барахтались в шутливой драке, пока он не позволил Линде победить, и тогда она улеглась на него сверху и, зажав его голову в ладонях, принялась покрывать лицо медленными прочувствованными поцелуями.
Когда он уже начал заводиться от её языка, заблудившегося у него во рту, и от упругих апельсинов её грудок, прижимавшихся к его груди, на кухне кто-то кашлянул. Эриксон вздрогнул и открыл блаженно прикрытые глаза.
– Что такое? – Линда уставилась на него.
– Там… на кухне кто-то…
– Это холодильник, дурень, – фыркнула она, снова припадая к нему.
Это не был холодильник. Эриксон готов был поклясться, что это кто угодно, но только не холодильник. Поэтому теперь он лежал и прислушивался, пытаясь сквозь Линдино сопение и чмокание услышать какое-нибудь движение на кухне.
Да, вот совершенно отчётливо скрипнула половица, шаркнула по ней чья-то подошва. А вот отодвинули попавший под ноги табурет.
– Да перестань ты, – прикрикнула Линда, почувствовав его отсутствие, поглаживая и разминая у него между ног. – Я тут вовсю стараюсь поднять его, а он думает о холодильнике. У тебя, между прочим, остался всего час.
– Но там кто-то ходит, – пробормотал он.
– Ты сумасшедший, – покачала она головой, стягивая розовые трусики. – Хочешь пойти посмотреть?
– Нет, – он потянулся к ней губами.
Эриксон ещё вслушивался то и дело, но её старания разбудить в нём похоть всё больше и больше отвлекали его внимание от кухни. А когда он почувствовал, как Линда вбирает в себя его член, сидя верхом, покачивая тазом из стороны в сторону, когда услышал её прерывающееся дыхание и увидел застывшую во взгляде потерянность, всё пошло к чёрту…
Он уже был на подходе, уже вцепился в её ягодицы, поторапливая, напрягшись, чувствуя, что вот-вот… когда в прихожей хлопнула дверь.
– Ты слышала? – спросил он, открывая глаза, замирая.
Но Линда не отозвалась, она только увеличила темп и яростно раскачивалась над ним и громко стонала, вынудив его в конце концов против собственной воли закряхтеть и потеряться, захлебнуться в оргазме – слишком близко он успел к нему подойти, чтобы сопротивляться её атаке.
– Ну ты и скотина, – простонала она ему в ухо, когда немного отдышались после финишного рывка.
– Ты слышала, как хлопнула входная дверь?
– Параноик.
– Но я отчётливо слышал.
– Да пошёл ты.
Она слезла с него, вытянулась рядом.
– Ну, прости, – он повернулся к ней, поцеловал в сосок. – Я был сам не свой из-за этих звуков. Последнее время я… Знаешь, не очень-то приятно, когда кажется, что рядом кто-то есть в такие минуты.
Она смилостивилась, обняла его за шею, принялась целовать в губы.
– Дурень, – прошептала, улыбаясь. – Ну ты и дурень. Кто тут может быть кроме тебя, меня… и нашей флейты.
– Нашей флейты? – он совсем забыл про инструмент. Не хватало ещё, чтобы она сейчас попросила сыграть ей… эту, о чем там говорила Адель?.. сюиту.
– Да-а, – продышала она ему в ухо, и по его пояснице пробежали шустрые мурашки. – Ты сделаешь это?
– Прости, Линда, – замотал он головой. – Я не буду играть. Мне слишком хорошо сейчас и мягко, чтобы…
– Давай, как тогда, а? Трахни меня флейтой.
– Что?.. флейтой? – отстранился Эриксон, и глаза его готовы были выпрыгнуть из глазниц. – Ты с ума сошла?
– А ты сам-то не сошёл, – усмехнулась Линда, – когда драл меня этой штукой две недели назад? – И тут же прижалась к Эриксону, подластилась: – Но ты не думай… Мне здорово понравилось. Особенно когда ты дул в неё, заставляя играть внутри меня. Я чуть с ума не сошла, правда. Я та-ак кончила! Боже, как я тогда кончила!
– Ты извини, – пробормотал он, чувствуя наплывшее вдруг головокружение, – меня что-то мутит… У меня же сотрясение… Постельный режим… А тут такие вздрыги…
– А-а, – она сочувственно поцеловала его в глаза – в один, в другой. – Конечно, конечно. Не надо было мне так тебя тормошить.
– Ничего, – простонал он, чувствуя подкатывающую тошноту. – Я сейчас…
Под её сухими мелкими поцелуями, медленно блуждающими по его лицу, наплыв дурноты постепенно отступил, но глаз открывать не хотелось. Ему было хорошо – впервые за последние два или три дня ему было хорошо и покойно. Если забыть про те звуки на кухне и хлопок двери…
Дверь! Когда он вышел, он не закрыл за собой дверь – совершенно точно, он вспомнил сейчас, что не слышал хлопка. Ну да, эта девка так резво потащила его в своё логово, что он совершенно забыл про дверь. Чёрт, чёрт, чёрт!..
– Эй, ты чего? – встревожилась Линда, когда он подскочил и кинулся поднимать с пола брюки. Не отвечая, кое-как натянув штаны, он схватил рубаху и бросился в прихожую.
– Эй, чокнутый, ты куда? – крикнула вслед Линда. – У тебя же режим.
Но он уже выбежал на площадку. Прыжками преодолел марш. Йохана на площадке не было. Чёрт, чёрт, чёрт! Проклятый мальчишка! Ну, гадёныш, если ты…
Да, дверь была не закрыта. Только прикрыта, но между ней и косяком оставался зазор, через который просачивался на площадку запах.
Он осторожно толкнул её и ступил в прихожую. По тому, с какой силой сквозняк вогнал в его ноздри отвратительный смрад, он сразу понял, что шкаф открыт. Прожужжала возле лица муха.
Прикрыв за собой дверь, на цыпочках подобрался к гостиной и заглянул. Бледный как смерть Йохан забился в ближний к нему угол и во все глаза смотрел вглубь комнаты. Эриксон не видел, на что он смотрит, но ему и не надо было видеть.
В один прыжок он очутился рядом с мальчишкой и схватил его за плечо.
– Это не я, – закричал он, наклоняясь, прямо в перекошенное страхом лицо. – Это не я убил его! Слышишь?
– Кто это там? – бледные губы Йохана скорее обозначили, чем произнесли этот вопрос. – Кто это, господин учитель?
– Я не убивал его, – кричал Эриксон, тряся мальчишку как пыльный мешок. – Слышишь, это не я. Это вы, вы все его убили!
Он смотрел в это испуганное лицо, но не видел его, словно перед глазами натянули тусклую целлофановую плёнку – только расплывчатое светлое пятно, на котором чернела клякса открытого рта мальчишки.
– Гадёныш, – шептали его губы, – гадёныш. У вас ничего не выйдет, понятно?!
– Отпустите мальчика, господин Эриксон, – произнёс за спиной знакомый голос.
Он обернулся. Из инвалидной коляски смотрел на него Габриэль Клоппеншульц. Смотрел одним глазом, потому что на втором сидела жирная чёрная муха. Она уже наполовину обглодала его веко, и теперь из-под него поблёскивал белок…
– Эй, проснись, – Линда ущипнула его за щеку. – Хватит смотреть всякую дрянь.
– Что показывают, то и смотрю, – произнёс он, не открывая глаз, едва отодрав присохший к нёбу язык. – Долго я спал?
– Почти полчаса, – она была уже одета, причёсана, накрашена.
– Я орал?
– Нет. Стонал только, и веки у тебя дёргались как у паралитика.
– А что, у паралитиков дёргаются веки?
– Откуда я знаю, – она приложилась к нему поцелуем, который пах помадой и оставил на губах противную жирную плёнку.
Дверь!
Он резко поднялся в кровати, схватил Линду за руку.
– Я не закрыл дверь!
– Ну так усни ещё раз – закроешь, и проснёшься. Только быстро.
– Я не шучу. Я не закрыл дверь, когда уходил.
– И что с того? – улыбнулась она. – Здесь нет воров, да и воровать у тебя нечего… Мне пора, миленький. Одевайся.
Вскочив, он второпях натянул штаны и помчался в прихожую.
– Эй, чокнутый, – окликнула Линда, шагая за ним, – а рубаху?
Уже с площадки он выхватил у неё из руки рубаху и, не надевая, кинулся вниз. Прыжками преодолел марш и остановился перед Йоханом, испытующе глядя на него. Но на лице мальчишки ничего не отразилась кроме удивления и испуга. Он с надеждой прислушивался к хлопку двери и стуку каблучков Линды, которая спускалась следом – бедолага боялся сейчас мести Эриксона за свой пинок. Но полуголый инженер, убедившись, что мальчишка так и тёрся всё это время на площадке (или подслушивал их стоны у двери), побежал вниз. Остановился у своей квартиры, замер, затаив дыхание. Нет, никаких признаков, что дверь не закрыта, не было. Он осторожно толкнул её. Заперта.
– Отлегло? – усмехнулась подошедшая Линда, услышав его вздох облегчения, и хлопнула по плечу: – Пока, маэстро. И сделай у себя уборку.
– Пока, – кивнул он, гремя связкой ключей.
Дождавшись, когда за Линдой хлопнет парадная дверь, повернулся к Йохану:
– Кто-нибудь спускался с третьего этажа, пока я был у неё?
– Никто, – качнул головой мальчишка.
– И ни одна дверь не открывалась?
– Нет, – пожал плечами Йохан.
«Врёт, – подумал Эриксон, входя в прихожую. – Видно же, что врёт, мерзавец».
Запах был ужасный. Побыв какое-то время вне квартиры, отвыкнув от этого зловония, Эриксон теперь едва не сложился в рвотных спазмах тут же, у входа.
Надо было что-то делать со шкафом. Накрыть его простынёй? Заткнуть щель между створками?
Да нет, глупости, это нисколько не поможет.
Мухи уже организовали в гостиной целую колонию – их металось по комнате штук семь, не меньше.
Линда правильно сказала: надо сделать уборку. Уборку. Убрать хлам, что лежит в шкафу. Убрать куда подальше. Но куда? И как?
И что это вообще за идиотская мысль? С чего вдруг он должен таскаться с трупом, к которому не имеет никакого отношения! Нет, надо бежать из этого дома.
Но сначала – закрыть окно. Если его закрыть, вони будет гораздо меньше, потому что сквозняк только усиливает смрад, выгоняя его из шкафа.
Дверь!
Он метнулся в прихожую. Да, конечно, дверь осталась незапертой.
Вернувшись в гостиную, надел рубаху, которую так и держал в руках. Потом закрыл окно и подошёл к шкафу. Взявшись за ручки, резко распахнул створки, посмотрел внутрь.
– Ну, здравствуй, Якоб, – прошептал он.
