«Детство Никиты» kitabından alıntılar
После заутрени вернулись домой к накрытому столу,где в пасхах и куличах,даже на стене приколотые к обоям,краснели бумажные розаны.Попискивала в окне,в клетке,канарейка,потревоженная светом лампы.Петр Петрович,в длинном сюртуке,посмеиваясь в усики, - такая у него была привычка,-налил всем по рюмочке вишневой наливки.Дети колупали яйца,облизывали ложки. ...
Едва только Никита улегся под синим огоньком лампы на перине,закрылся бараньим полушубком,в ушах у него запели тонкие,холодноватые голоса:"Христос воскресе из мертвых,смертию смерть поправ..." И снова увидел белые дощатые стены,по которым текли слезы,свет множества свечей перед сусальными ризами и сквозь синеватые клубы ладана,вверху под церковным,в золотых звездах,синим куполом, - голубя,простершего крылья.За решетчатыми окнами - ночь,а голоса поют,пахнет овчиной,огни свечей отражаются в тысяче глаз,отворяются западные двери,наклоняясь в дверях,идут хоругви.Все,что было сделано за год плохого, - все простилось в эту ночь....
Если одеться в минуту, безо всякого, конечно, мытья и чищения зубов, то через черный ход можно удрать на двор
Володя, старший, смуглый курчавый мальчик, сидевший, поджав ноги, на перине, сказал Никите:– Завтра пойдем на колокольню звонить. Я начну звонить, – вся колокольня трясется. Левой рукой в мелкие колокола – дирлинь, дирлинь, а этой рукой в большущий – бум. А в нем – сто тысяч пудов.– Неправдычка, – прошептали за дверью. Володя быстро, так, что кудри отлетели, обернулся.– Анна!.. А вот папаша наш страшно сильный, – сказал он, – папаша может лошадь за передние ноги поднимать... Я еще, конечно, не могу, но зато, лето придет, приезжайте к нам, Никита, пойдем на пруд. У нас пруд – шесть верст. Я могу влезть на дерево, на самую верхушку, и оттуда вниз головой – в воду.– А я могу, – сказал Лешка, – под водой вовсе не дышать и все вижу.. В прошлое лето купались, у меня в голове червяки и блохи завелись и жуки – во какие...– Неправдычка, – едва слышно вздохнули за дверью.– Анна, за косу!..
Никита сам не понимал, почему ему скучно играть с мальчишками. Он вернулся домой, разделся и, проходя через комнаты, услышал, как Лиля говорила:
— Мамочка, дайте мне, пожалуйста, чистенькую тряпочку. У новой куклы, Валентины, разболелась нога, я беспокоюсь за ее здоровье.
Никита остановился и снова, как во все дни, почувствовал счастье. Оно было так велико, что казалось, будто где-то внутри у него вертится, играет нежно и весело музыкальный ящичек.
Имею честь, ваше превосходительство, донести вам, что по сведениям грегорианского календаря, равно как по исчислению астрономов всего земного шара, сегодня вам исполнилось десять лег, во исполнение чего имею вручить вам этот перочинный ножик с двенадцатью лезвиями, весьма пригодный для морского дела, а также для того, чтобы его потерять.
... Васса Ниловна, городская учительница, обещавшая приехать погостить в Сосновку, написала, что «прикована к постели больной матери» ( ... ) Никита так и представлял эту Вассу Ниловну: сидит длинная унылая женщина в серой кофточке, со шнурком от часов, и одна нога её прикована цепью к ножке кровати.
От страха у Никиты звенят в голове острые стекляшечки, сыплется песок мурашками по всему телу… Собрав всю силу, с отчаянным криком Никита кинулся на пол! И пол вдруг ушел вниз. Никита сел. Оглядывается. В комнате – два морозные окна, сквозь стекла видна странная, больше обыкновенной, луна. На полу стоит горшок, валяются сапоги. «Господи, слава тебе, Господи!» – Никита наспех перекрестился и сунул голову под подушку. Подушка эта была теплая, мягкая, битком набита снами. Ноне успел он зажмурить глаза, видит – опять стоит на столе в том же зале. В лунном свете качается маятник, строго смотрят старичок со старушкой. И опять из-под дивана вылезает голова кота. Но Никита уже протянул руки, оттолкнулся от стола и прыгнул и, быстро-быстро перебирая ногами, не то полетел, не то поплыл над полом. Необыкновенно приятно лететь по комнате. Когда же ноги стали касаться пола, он взмахнул руками и медленно поднялся к потолку и летел теперь неровным полетом вдоль стены. Близко у самого носа был виден лепной карниз, на нем лежала пыль, серенькая и славная, и пахло уютно. Потом он увидел знакомую трещину в стене, похожую на Волгу на карте, потом – старинный и очень странный гвоздь с обрывочком веревочки, обсаженный мертвыми
Однажды его не нашли ни в кабинете, ни в доме, ни в саду, – искали целую неделю, так
... появился отец. Лицо у него было смущённое.— Совершенно случайно купил партию верблюдов, — сказал он, не глядя Никите в глаза, — страшно недорого...
Никите казалось, что во время умножения - "одна в уме" или "две в уме" быстро прыгали с бумаги в голову и там щекотали, чтобы их не забыли. Это было очень неприятно.
