Kitabı oku: «Тонкий ноябрьский лед», sayfa 3

– Но ты им говорила, что не трогала их велосипед? – перебила я.

– Рита, я что, совсем дура? Я повторяла это сто раз. Ноль реакции. Он меня у квартиры теперь поджидает по вечерам. Угрозы шлет.

– Угрозы? – я почувствовала, как вспотела от чудовищного страха, протянувшего к горлу мерзкие лапы. Лиза продемонстрировала сообщения с таким содержанием, от которого обоснованно можно загреметь в психиатрическую лечебницу.

– Откуда у них твой номер?

– Сама дала, когда заехали, и когда думали, что надо налаживать отношения с соседями. Теперь я думаю, что у него не в порядке с головой. Как и у его жены. Они просто нашли, кого травить. Я подумала, что у Ольги тоже какая-то история с преследованием. Я представила себя на ее месте, – задохнулась Лиза, утыкаясь в мое плечо. Обнимая, я всеми клеточками тела ощущала, как ее колотит, – И та машина, что едет за нами… Может, бред, но мне не смешно. Я во всем сейчас вижу подвох. Мне в подъезд зайти страшно. Я так и жду, что кто-то из этих бешеных на меня набросится и отверткой заколет. А это запросто!

– Машина проехала мимо. Лиза, не нервничай. Просто не повезло с соседями. Это не значит, что на улице каждый второй прохожий обязательно неадекватный. Успокойся. Но надо рассказать остальным, – двигаясь боком, я надеялась проскочить мимо нее.

– Нет! Ты пообещала. Помнишь?

Ненавижу обещания вслепую!

– Но почему? – мне было невдомек, почему в этом нельзя признаться.

– Что я всем скажу? Что сосед обещает задушить меня в подвале из-за лампочки и велосипеда? Знаешь, с каким трудом я скрываю это от Кирилла? Он ведь пойдет туда, чтобы за меня заступиться. Начнется драка. Кто-то покалечится. Виновата буду я.

– Ты-то здесь при чем?

– А обвинят меня. Я сама себе этого не прощу никогда… Не говори, умоляю, – она уже не шептала, а хрипела.

– Хорошо. Пока что буду держать рот на замке. Но, если они не отстанут, я, так или иначе, расскажу всем, Лиза. Без обид. Это не то, о чем можно промолчать, засунуть в чулан и забыть.

Она побежала обратно. Я еле переставляла ноги. Нельзя обещать то, что не сможешь выполнить. Почему я не придерживаюсь простых правил? Впрочем… не дай я обещание, вероятно, Лиза бы не созналась и замкнулась в себе.

***

Я ворочалась в палатке, перевозбудившись от избытка кислорода и свободного времени. Напротив, носом в подушку, со свистом дышала Лиза, ее пряди раскинулись, как змеи. Ночевать с Лизой собирался Кирилл, но внезапно до него дошло, что палаток всего две, а нас четверо, двое из которых не состоят в отношениях.

Лиза тоже не могла уснуть – у нее разгулялся насморк.

– Посчитай овец, – сказала я, опираясь на локоть.

– Ненавижу их, – откликнулась Лиза.

Она расчихалась. Потом перетряхнула рюкзак, чтобы найти мятную пластинку: она их пачками грызла, говорила, что это снимает отек носоглотки. Волшебный эффект плацебо. Лиза выпрямилась, делая глубоки вдохи, и закрутила волосы в пучок, сопроводив это комментарием – «даже дышать стало легче». Ну-ну. Под подушкой у нее лежал столовый нож. Наверное, стащила в темноте, когда все грелись у костра, щурясь из-за жара.

Сон не шел. Лизе удалось расслабиться. Мне – ни капельки. Прислушиваясь к волнам, я корила себя за ссору с мамой, прокатившуюся новостью по знакомым: мне прислали тревожные сообщения все, кому не лень. Кроме отца. Оно и понятно. Мама скорее пустит себе пулю в висок, чем обратится к нему хоть за какой-то помощью.

Семья наша давно распалась.

По правде сказать, она распалась сразу, как только не стало Вики. Диана в тот год уже училась на первом курсе и большую часть времени колесила по стране с какими-то выставками и раскопками. Папа с мамой отдалились друг от друга, каждый вечер проводили в разных местах, искали новые знакомства. Их объединяло лишь одно – ежедневно кто-то оставался дома, чтобы следить за мной, пока второй пытается забыться. Я их не осуждаю, они делали все, что могли, чтобы я чувствовала себя чуть менее паршиво. Мама регулярно водила меня в парки, музеи, в гости к своим подругам, где они наигранно обсуждали линии косметики и потенциальных ухажеров. Примерно раз в полчаса кто-то из них поворачивался ко мне, демонстрировал фотографию из журнала и спрашивал – «Марго, как тебе вот это?», а я всегда отвечала – «замечательно». Им хотелось поговорить и о чем-то другом, может, более интересном, но мое присутствие табуировало любые темы. Нельзя обсуждать новости. Вдруг там про смерть? Нельзя вспоминать родственников. Вдруг я услышу, что кого-то из них нет в живых? Нельзя говорить про кино и литературу. Вы вообще видели, сколько там погибших героев? Я чувствовала себя обузой.

В дни, когда наступала папина очередь меня развлекать, мы ездили в кино, боулинг, аквапарк, на новогодние и рождественские ярмарки, на рыбалку и пейнтбол. Я соглашалась на все. Абсолютно на любые их предложения. Я ничего не хотела в тот период, но не могла отнять у родителей ощущение того, что они мне помогают, поэтому в течение года мы объездили весь город. Наверное, нам всем так было легче: они заглушали боль от потери дочери заботой обо мне, а мне не приходилось сидеть одной и смотреть в стену.

Потом папа ушел к любовнице. Прозаично.

Когда меня сморил сон, за кустами кто-то завозился, вылезая на карачках, и завопил, переходя на ультразвук, что Лиза аж подняла нож и выставила его вперед себя, обороняясь:

– Что? Что происходит?

– Без понятия, – я вынудила ее убрать оружие, – Спросим.

Вой стал протяжнее.

Между палатками на коленях стоял Кирилл, растеряв шлепанцы, он судорожно дергал корни сосен, словно мог вырвать их, и кричал, не щадя горло:

– Укусила!

– Кто?

– Гадюка! У меня сейчас нога отнимется… Сволочь. Где она?

Змеи в Лизиных волосах привиделись мне не просто так, ведь вокруг нашего лагеря что-то ползало, и это скольжение отразилось в моих мыслях столь причудливым образом. Голубоватый свет от телефонов все время плясал, и разглядеть рану под коленкой у Кирилла – невыполнимая задача. Лиза зажимала рот, сдерживая визг.

– Остынь, – Денис разобрался в управлении налобного фонаря с аккумулятором, и все вокруг ярко засияло, – Наверное, это ужик.

– Серьезно? С клыками-кинжалами? Да я кровью истекаю от ножевых ранений, что он мне нанес. Это не уж, а королевская кобра, – в своих причитаниях Кирилл отвлекся от боли, – Это смерть, да? Я сейчас умру? Яд уже проник в кровеносную систему… Трахею сжимает тисками. Я чувствую, что умираю.

– Не знала, что ты настолько мнительный, – я взирала на точки диаметром с кончик зубочистки, – Если это и гадюка, то детеныш, и смертельно ядовитых видов гадюк крайне мало, так что удушье тебе не грозит.

– Хватит ломать комедию, – подтрунивал над ним Денис, – Отвезем тебя в приемный покой.

Шутки шутками, а у него настоящий укус. Лиза вспомнила правила безопасности и насильно влила в Кирилла бутылку жидкости (то ли кипяток, то ли чай). Прежде чем мы решили побросать вещи, чтобы экстренно доставить раненого к врачам, раненый прекратил голосить и напомнил, что имущество без присмотра – добровольный подарок ворам. И все занялись сборами. Завязывая узел на плотном рюкзаке, я приподняла голову, чтобы стряхнуть мошек с лица, и посмотрела в сторону дороги, где промелькнула машина. Или мне показалось?

***

Боже, какой он самовлюбленный. Мое мнение о Кирилле значительно пострадало и опустилось на парочку пунктов, если ему еще было, куда опускаться. Отметины – это отпечатки зубов ужа: в них нет выраженных клыков, есть ряды точек. У палаток, когда Кирилл ерзал, не справившись с собой, мы разглядеть не смогли, но на приеме и без лупы видно, что к его коленке приложилась неядовитая змея.

На небосводе сгущались тучи. Над морем скоро грянет шторм. Наши пожитки лежали в багажнике, нагроможденные друг на друга, когда мы коллективно думали, куда поедем:

– Вернемся на берег, – осмелел Кирилл, раздуваясь от гордости, – Насладимся восходящим солнцем.

Его образ эдакого сорвиголовы с тягой к приключениям, способного на безрассудства во имя искусства и любви, сегодня серьезно пострадал. И он взялся за восстановление репутации. Меня бесила не его слабость, проявленная ночью, бесило то, что он делал непринужденный вид и убеждал нас, что никакой слабости не было, будто страх – это нечто постыдное. Но бояться – это нормально. Без умения бегать от опасности не бывает выживания, без него наш вид загнулся бы еще на заре эволюции.

– Подумаем, – сказала я.

Лиза повела ненаглядного размяться у гипермаркета. При Денисе стоило бы помалкивать, но вопрос вырвался сам:

– Почему некоторые всегда надевают маску?

– Потому что надеются обмануть судьбу.

– В смысле?

Он вздохнул:

– Кирилл, например, творческая натура с тонкой душевной организацией. Он ранимый. Он любознательный, как дитя. Но он думает, что, если откроется миру, то его растопчут. Поэтому он идет в магазин масок и берет ту, которая видится наиболее неуязвимой: язвительную, жесткую, надменную и ироничную, – улыбался Денис, – Кстати, от судьбы не уйдешь.

– Ты фаталист?

В его глаза попадал песок, они слезились, и радужка теперь отливала бирюзовым цветом.

– Определенно. Что должно произойти, обязательно произойдет. От этого не откупиться.

– Что ты сделаешь, попав в прошлое?

Ответ на это раскрывает сущность человека в полной мере. Его сожаления, мечты и обиды всплывают на поверхность. Конечно, если человек скажет правду.

– Куплю биткоины, – он улыбнулся.

– А если серьезно?

– Это серьезно, – Денис стоял, опираясь на багажник, а я лишь положила ладонь на стекло, когда устала, – Про твое желание я догадываюсь.

Он мне все-таки солгал.

– Знаю. Его легко угадать, – опять комок в горле. Иногда я баловала себя иллюзиями, которые начинались с мысли – «почему?»… Все играют в иллюзии, потому что у всех есть поступки или иные обстоятельства, которые и спустя много лет хочется изменить. Почему я не поступил на престижный факультет? Почему я не свернул с той улицы, на которой споткнулся и остался хромым навсегда? Почему мы тогда поехали на озеро? И в воображении расцветают картины, где ошибки исправлены. Сладкий вкус идеальной реальности. Той, где все сбылось.

– Мне жаль, – сказал Денис.

Хорошо, что не добавил – «это была ее судьба».

– Спасибо… Эм. Как твои родители? Они здоровы?

Как великосветская дама, я заполнила пробел в диалоге вопросами о здоровье матушки.

– Как и твои, они развелись, – подмигнул Денис, – Но не мучаются от разлуки. Скорее, развод пошел им на пользу: ходят вместе на танго и собираются компанией после работы. Дружат новыми семьями. Видимо, для счастья им и не хватало развода.

– Ты хороший сын.

– С чего бы?

– Ты светишься, когда говоришь о семье.

Могла ли я назвать себя хорошей дочерью? Проснулась зависть к Денису. Его семья окрепла.

Мы смотрели, как Кирилл записывает видео, кувыркаясь колесом на брусчатке у аллеи: он передал Лизе телефон с камерой и скакал кузнечиком, переворачиваясь чуть ли не на мизинце. Публика забавлялась. Но я-то уже знала, что он не рыцарь без страха и упрека.

Денис закашлялся, вынуждая вспомнить про его астму:

– Это ничего серьезного, да? У тебя все в порядке?

– Поперхнулся, – при мне он постеснялся размахивать ингалятором. Я отвернулась и сосредоточилась на представлении, чтобы Денису было комфортнее. Порывалась спросить – есть ли у него вообще ингалятор? Может, и нет. Может, курс лечения состоит из таблеток.

Кирилл комично опрокинулся навзничь, потеряв равновесие, что существенно подогрело интерес у прохожих, но сам он этого не оценил в полной мере, потому что поднялся и уже догонял Лизу, которая продолжала снимать.

– Скоро дедушка с авоськой сможет обвинить тебя в шпионаже, – Денис проследил за моим взглядом, и я осознала, что ребята добежали до автобусной остановки, а я все так же пялюсь на дорожку у аллеи, где дедушка бросает крошки птицам, – Разглядываешь прохожих, чтобы не быть грубой и не застать астматика в приступе?

– Если откровенно, то ты не похож на астматика.

Ингалятора у него сейчас не было.

– Как они, по-твоему, выглядят? Щупленькие бедолаги с фарфоровой кожей, не отходящие далеко от капельницы? Рита, это клише из фильмов, нам их внушил голубой экран. В 90% случаев люди с хроническими заболеваниями визуально и физически не отличаются от людей без хронических заболеваний. Разве в школе по мне было видно?

Нет. Насколько мне известно.

– Кстати, почему ты не поступил в какой-нибудь элитный лицей? – это ведь так естественно, когда есть деньги.

– Будто уровень твоих знаний зависит от ценника, который назовет школа. И, тебя, может, это удивит, но я любил наш класс, – Денис закончил неожиданно, – У Франклина Рузвельта была астма. Не надо списывать нас в утиль.

Будь я посторонней, я бы решила, что Денис оправдывается, доказывая собственную дееспособность. Но нет, он лишь поддерживал разговор. У меня не было проблем с пониманием. Болезнь – не клеймо. Я не из тех, кто даже за простуду презирает. И Денис уж явно не из тех, у кого шаткая самооценка.

– Таких, как ты, не списать, – улыбнулась я подходящим друзьям. Кирилл наигрался в звезду.

– Вы пополнили банк идей? Куда едем? – Лиза удаляла обрывки записей, – Погода-то нелетная.

Грозовые облака нависли над городом. Сидеть на побережье в палатке, продуваемой всеми ветрами, под проливным дождем, и молиться, что вас не снесет стихией, удовольствие сомнительное. Небо чернело, а порывы ветра усиливались, нагоняя тоску, Лизина юбка раздувалась пузырем от жвачки.

– Снимем номера в отеле, – заключила я за всех. Кирилл усмехнулся над женской пугливостью, но вздохнул полной грудью, – Нам еще отдавать…

– Подарки для бабушки, – остановила его Лиза.

Чуть не проговорился.

– Именно, – подтвердил Кирилл.

– Для твоей? – изумился Денис, – Вроде, они обе проживают в Петербурге. Нет? У кого-то из них мы на каникулах копали картошку, к другой ездили за граммофоном для музыкального спектакля.

– Это двоюродная бабушка, – лгал на ходу Кирилл.

Я нагнулась, чтобы поправить ремешок на босоножках перед тем, как уехать, и наблюдала за безобразной сценой: мужчина с коляской отчитывал подростков, гоняющих на роликах, за то, что они радостно кричали, и рассказывал о нормах приличия, а, как закончил, забрал у дочери опустошенную упаковку сока и метнул ее мимо урны. В урну он даже не целился. Я возразила ему – «достойное поведение показывается на собственном примере», подростки заулыбались, их глаза заблестели. Поднять упаковку не успела – они добежали до нее раньше и отправили в мусор.

До отеля не доехали. Встали в пробку, длиной с километр, и она текла, подобно ручью, не имея конца и края, все увеличиваясь в размерах. Намертво встали. Кирилл сорвался и свернул в расселину между многоквартирными домами. Теперь мы застряли в бетонных коридорах.

– Объедем? – Лиза отрегулировала зеркало над пассажирским местом.

– Маловероятно, – постучав по навигатору, уведомил всех Кирилл, – Протиснемся здесь и найдем отель в другой части города.

Дорога постоянно петляла, узкие улочки, по которым мы кружили, превратились в абсолютно одинаковые, словно ксерокопии. Когда вышли из машины, на улице мне стало дурно, будто попала в западню: воздух был горячим, как в печке, и духота мешала даже говорить. Порывы ветра стихли, обрекая нас жариться, пока облака не разразятся дождем. Когда мы шли к гостинице, мне в глаза попала пыль, и я никак не могла достать влажные салфетки из сумки, чтобы ее убрать.

Издалека отель напоминал советский пансионат. Прямоугольное здание без изгибов. Но вблизи хорошо видна современная отделка: на площади перед ним раскинулся небольшой сад с маленькими, розовыми кустиками, их название я, естественно, не знала, потому что ничего не понимаю в растениях, а посреди этих кустов, в самом центре, возвышался фонтан, изображающий прекрасную девушку, которая несет на плече кувшин с напитком.

Кирилл помрачнел – за рулем у него была возможность вспомнить свой утренний конфуз. Денис углубился в телефонные заметки, вновь игнорируя нас. Вообще он производил двоякое впечатление. Серьезный и сосредоточенный, он умел вести себя мягко и осторожно, словно ощупывая дно неизвестного водоема. Нельзя было сделать какой-то определенный вывод, о чем он думает и как поступит.

Отель, хоть и переделанный пансионат, но не из дешевых… Мраморный пол, сверкающие, как хрусталь, высокие потолки с чудесным орнаментом – вся мебель, даже диваны, выглядели так, словно завтра на них будут усаживать английских монархов.

– За сутки не обеднею, – шушукались ребята, и я уловила обрывок их беседы, когда Кирилл подсчитывал стоимость проживания.

– В городе не задержимся, – сказала я.

Я не пожелала опять обременять их своим присутствием и оплатила отдельный номер, хоть Лиза и настаивала на том, чтобы снять два стандартных и расселиться по парам – девочки и мальчики отдельно.

Договорились выспаться и встать к ужину. Подкосили нас третьи сутки без полноценного отдыха.

В номере, бросив вещи на кровать, я распахнула прозрачную дверь и вышла на балкон. С него, конечно, не было видно Черное море, но сад превзошел все мои ожидания, особенно впечатлили длинные ряды красных цветов. Потрясающе. Наверное, садовники работают без выходных.

Я выгребла из дорожной косметички средства для ухода и с наслаждением приняла душ, очищая кожу.

Проспала до 15:21. Будильник не заводила, полагаясь на волю судьбы (поиграем в фатализм). После пробуждения еще долго лежала в кровати, уставившись в потолок. Странное чувство. Я действительно в 2500 километрах от дома и у меня нет ни малейшего понимания, куда мы движемся. Плыву по течению.

Когда надоело лежать, я, не поднимая друзей, спустилась в холл, чтобы прошествовать по нему в белых кроссовках, предназначенных для горных экскурсий, если они у нас будут, и добралась до ворот, украшенных железными завитками. Шаг – и я снаружи крепости.

– Вы без сопровождающих? – бдительный охранник, патрулирующий территорию, меня узнал.

– Угу.

Мы ведь не стадо овец с пастухом.

Гроза миновала, но моросил мелкий дождик.

Дождь усилился. Я быстрым шагом пошла к жилым домам.

Это напоминало мне детство. Вернее, осень тех лет, когда я была ребенком. Запах дождя, серые дома вокруг – есть в этом что-то поэтичное, то, что скрыто от понимания. Я наслаждаюсь этим запахом. Он возвращает меня в те далекие времена, когда я была маленькой, счастливой и беззаботной, открывала окно и вдыхала аромат, который по сей день не могу описать. Что-то грустное, но одновременно теплое и домашнее. Те моменты, когда собираешься гулять. Или бежишь за хлебом. Запах из прошлого. Запах детства.

Пережидая ливень, я присела на краешек какого-то бетонного выступа прямо у подъезда пятиэтажки. Периодически рядом проезжали машины, и пробегали редкие пешеходы, прикрывая головы куртками и газетами.

Достав телефон, я разглядывала карту и выстраивала маршрут, а небо прояснилось: о прошедшем ливне теперь напоминали только лужи на изрядно потрепанной дороге. Положив телефон в передний карман шорт, двинулась по маршруту, который показывал навигатор. Дорога вывела на узкую улочку с множеством маленьких магазинов, в которых продавались разнообразные товары. В основном – спелые фрукты. Я подошла к рынку. Продавалось, кажется, все: от фруктов и специй до тканей ярких расцветок, корзинок и даже магнитофонов, каких я не видела лет десять.

Пожилая женщина в грязно-желтом сарафане, разложив товары на столе, устланном пленкой, сидела на низком стульчике. Она продавала незнакомые мне коричневые фрукты. Рядом с ней совсем молодая девушка предлагала туристам бижутерию. Внезапно женщина уронила один из своих коричневых фруктов, он покатился по неровной дороге. Желая ей помочь, я обернулась, побежала за непонятным плодом, чтобы его случайно не растоптали, и тогда, когда уже поймала ускользающий фрукт, сжав в руке, странное ощущение пронзило все тело. Ощущение тревоги. Такое бывает, когда кто-то буравит тебя взглядом. Но никому не было до меня дела, в толпе кто-то, разговаривая и смеясь, покупал бусы, другие покупали овощи. Тревожное ощущение отступило.

Пропажу я вернула. Женщина, подавая знаки, насыпала в пакет немного ежевики. Немая. Она не могла со мной поговорить, она показывала жестами.

– Возьмите, она угощает вас, – вмешалась в разговор девушка, торговавшая бижутерией.

– Я понимаю, но не хочу брать плату за доброе дело, – отмахнулась, надеясь, что девушка объяснит.

– Это не плата. Это благодарность. Доброту нельзя измерить.

Пришлось взять.

От жары становилось все тяжелее. Постоянно приходилось обходить продавцов, которые общались между рядами, отказываться от того, что они настойчиво предлагали. Чтобы не возвращаться с пустыми руками, я присмотрелась к сувенирам. И тут тревожное ощущение накатило снова, гораздо сильнее, чем в прошлый раз. Это не галлюцинации. Кто-то глядел мне в спину.

***

Меня начало душить предчувствие ужасного. Стараясь ничем не выдать себя, я закрыла сумочку и осторожно повернулась, изображая интерес к магазину электроники, половина товаров в котором лежала еще, видимо, с 1990-х годов. Улица выглядела спокойной, абсолютно обыденной, люди заняты исключительно собой. Две юных жительницы показывали друг другу платки, мальчик восьми лет ковырял палкой асфальт, продавец солнцезащитных очков тряпочкой обтирал свой товар. Ничего подозрительного. Но тревога не исчезала.

Я почти решила, что схожу с ума, как заметила мужчину, который стоял у лотка с черешней и рассматривал товар. Вернее, делал вид, что рассматривал. Он стоял боком, прямо перед лотком, но косился в мою сторону: как только мой взгляд скользнул по этому человеку, сомнений не осталось – он шел за мной. Наши взгляды встретились на мгновение – этого хватило. Мужчина отвернулся, натягивая панаму, а я зашла в магазин, чтобы прицениться. Благо, владелец говорил за десятерых, от меня почти ничего не требовалось, и я участвовала в процессе торга, молчаливо указывая на старомодный приемник, лежащий на верхней полке, а сама караулила входную дверь. Мужчина в панаме не появлялся. Мелькнула надежда, что он простой турист, купил полкило черешни и ушел, но какое-то шестое чувство, древний инстинкт, не давало мне выйти наружу.

Тут я снова его увидела. Он не зашел в магазин, просто прошел мимо и встал в пяти метрах, притворяясь чем-то занятым, даже повернулся спиной, якобы совершенно не интересовался мной.

Чтобы убедиться, я все-таки пошла по улице. Я отходила от мужчины дальше и дальше, пристально следя за ним в отражениях витрин, голову не поворачивала, смотрела только боковым зрением. Пять метров. Десять. Еще шагов через пятнадцать я расслабилась: мужчина не сдвинулся с места. Но облегчение не продлилось долго – он снова последовал за мной. Теперь сомнений не было никаких. Меня выслеживают. Причем целенаправленно.

Зачем он за мной идет? Хочет ограбить? Поймать и продать в рабство? Благодаря своей страсти к криминальной хронике и детективным романам я отлично представляла, зачем похищают людей, преимущественно – молодых девушек. Захлестнул адреналин, в любой момент я готова была рвануть и бежать до самого отеля. Смешно. Я ведь не олимпийская чемпионка по бегу. Чувство самосохранения подсказывало, что нужно отделаться от этого мужчины до того, как попаду в тупик подворотни. Если уйду с людного рынка, то никогда уже не дойду до отеля.

Пришлось остановиться, чтобы попить воды: в горле пересохло. К тому же мне нужно было осмотреться, ведь последние двести шагов я вообще не обращала внимания на происходящее вокруг.

Картина траурная. Улица сужалась в тротуар, за ним – превращалась во дворы, безлюдные и опасные дворы. Я нырнула в первый подвернувшийся магазин, ловя единственный шанс.

– Здравствуйте! – продавец свое общество не навязывал. Он поприветствовал меня и продолжил пересчитывать деньги в кассе.

– И вам доброго дня.

Послонялась вдоль прилавка, хотела убедиться, что мужчина не зайдет следом.

– Не могли бы вы мне помочь? – обратилась я к продавцу, решив не медлить.

– Сувениры? Для мужа или родителей? Подберем.

– Не нужно, – я прервала хорошо поставленную речь продавца, – Скажите, -прочитала имя на бейджике, – Олег, у вас есть дверь, ведущая куда-нибудь в другую сторону?

Он подтвердил.

– Куда она ведет? Там просто закрытый двор или длинная улица?

– Улица. Через нее можно попасть в соседний район, – он был в ступоре, – Вы хотите пройти? Можно пройти, я разрешаю людям. Давайте открою вам дверь.

– Нет! – сказала я чуть громче обычного, – Я хотела просить вас не об этом.

– Что-то случилось? Вам нужна помощь? – он вдруг посерьезнел и посмотрел мне за спину.

– Как вы поняли, о чем пойдет речь?

– Всякое бывает, я седьмой год здесь работаю. Вас кто-то преследует, да? – я не верила в чудо, что меня поймут практически без слов.

– За мной долго идет незнакомый мужчина.

– Выведу вас через черный ход, – ответил Олег и хотел вести меня вглубь магазина.

– Я говорю, что мне это не нужно. Позвольте спрятаться в подсобке.

– Не понимаю, – опешил он, – Зачем тут сидеть?

Не до витиеватых бесед. Говорили отрывисто, сухо и по делу. Вдруг услышат? Меня затрясло от переживаний.

– Послушайте, прошу вас, я не хочу выходить куда-то в подворотню, вдруг он сможет догнать? Посижу в подсобке, ему надоест ждать, и он зайдет проверить, а вы ему скажете, что я ушла через черный ход.

– А если он не спросит у меня?

– Обязательно спросит. Если нет, то еще проще: постоит и уйдет.

Продавец колебался. Провести через черный ход за десять секунд – это одно, а вот пускать кого-то прятаться в магазине – это уже опасно. Мой план был очень прост: преследователь зайдет внутрь, не увидит меня, узнает, куда я подевалась, и тут же побежит через запасной выход догонять упущенную жертву. А я спокойно выйду обратно на улицу, полную людей.

– Ладно, за стенкой ванная, заходи и запрись, – сжалились надо мной.

Без каких-либо сомнений я проскочила рядом с прилавком, забежала в тесный коридор и заперлась в ванной, в точности выполнив все указания. Свет зажигать побоялась.

Я сидела на жестком бортике ванны, по ощущениям, вечность, а часы показывали, что прошло всего одиннадцать минут. Поразительно, как я растерялась при угрозе и не додумалась до банального – позвонить в полицию. Еще я не обнаружила у себя способности кричать в толпе. Голос будто кто-то отнял. В теории очень легко ударить кого-то по носу раскрытой ладонью и заорать, собирая толпу. В теории. На практике я не знала, куда податься.

Напряженно вслушиваясь в тишину магазина, я ждала, когда откроется входная дверь. Долго ждать не пришлось.

– Куда делась девушка, которая к вам зашла? – не очень вежливое начало. Грубый голос и жесткая манера общения.

– Кто? – продавец отлично имитировал непонимание, я чуть не зааплодировала.

– Девушка, не очень высокая. С рыжим хвостом на голове. Заходила сюда недавно, – говорил он отрывисто, и, конечно, сильно нервничал.

– Она что-то натворила? – продавец не сдавался, продолжая изображать недалекого человека.

– Нет, это моя жена, – грубый голос мужчины стал значительно мягче, но обаяния в нем все равно меньше, чем в таракане посреди кухонного стола.

– Совсем молоденькая? Заходила сейчас, брелок на кошелек купила, очень симпатичная девушка.

– Да-да, это она. Куда она провалилась? – мужчина торопился.

– Опаздывала она, спрашивала, как срезать путь. Я ее и провел. Жена-то у вас бойкая, – продавцу можно было давать награду за лучшую мужскую роль.

– Выведете меня там же?

– Почему бы и нет? Догоняйте, – послышались приближающиеся шаги. Я затаила дыхание и перестала шевелиться.

Они распрощались. Вскоре я стояла в торговом зале и моргала, привыкая к дневному свету, с признательностью улыбаясь продавцу, пришедшему мне на выручку.

– Продайте мне, пожалуйста, – вновь обратилась к нему, держа красную длинную юбку и такого же цвета платок.

– Хотите замаскироваться?

– Именно.

Он забрал купюры и отсчитал сдачу, я натянула юбку прямо поверх шорт, а платком обмотала голову и плечи, как поступила бы, обгорев на пляже в первый день отдыха. Неловкость сковывала, словно преступником являлась я, а не человек, устроивший на меня охоту.

В отель вернулась на закате. Охрана на посту пропустила меня по бирке, выданной администратором. Пропустили без лишних вопросов, хотя и недоверчиво оглядели мой экстравагантный наряд. Только после того, как ворота за спиной закрылись, я стащила платок и сняла юбку. Пересекая вестибюль, комкала красные тряпки и, кажется, ничего не ответила на слова Кирилла, пошутившего над одеянием Шахерезады.

– Они ужинают! – крикнул мне Кирилл.

И я, миновав лифт и проход на цокольный этаж, прочитала надпись на указателе и свернула к столовой формата «все включено». За столом на три посадочных места ужинали Лиза и Денис. Отполированная до зеркального блеска тарелка Кирилла сиротливо стояла с погрызенным яблоком.

В висках до сих пор стучало.

При виде меня Денис убрал грязную посуду, чтобы расчистить скатерть, и отодвинул стул, приглашая присесть. В висках застучало сильнее. За мной гнались. Что же чувствует Лиза, когда какой-то ненормальный подстерегает ее в подъезде не разово, а систематически? Чувство не поддается ни описанию, ни определению, ни контролю. Оно охватывает тебя всю, от макушки до пят, когда понимаешь, что это не розыгрыш и не выпуск новостей.

– В фильмах меня привлекает реалистичность. Когда герой – воплощение обычного человека. С недостатками и достоинствами, с болью, с грузом прошлого, с нереализованными амбициями, с победами и сокрушительными поражениями. Вселенная в герое. А не пустышка для захватывающей картинки, – высказывалась Лиза. Горячая дискуссия началась задолго до моего появления.

– Никто не спорит, – Денис ткнул вилкой в воздух, – В принципе, фильм со скучными, однообразными персонажами, у которых есть лишь внешность, вряд ли получит признание. Но существуют жанры, не располагающие к долгому предисловию.

– Боевики, например, – Лиза улыбнулась, – Но ты не понял, о чем я. Даже в боевиках персонаж может быть реальным человеком, которому тоже и больно, и грустно, а может быть картонной куклой с неестественной гримасой.

– Тут уже причина в актерской игре.

– Это тоже. Кто-то играет, а кто-то проживает жизнь своего героя.

– Суть актерского мастерства как раз в том, чтобы сыграть, – Денис, не отрываясь от спора, подал мне сахар и стакан чая, который они прихватили у раздачи. Чай я пью без сахара, потому оставила пакетик для Кирилла – ему вечно все пресно.

– Хорошая игра все равно будет игрой. Неужели не видна разница? Самые талантливые актеры ролью живут.

– Кажется, мы отошли от темы.