Kitabı oku: «Зубы дракона», sayfa 2
Она была прекрасна. Божественна и соблазнительна. Она была сказочно красива. Она была безнадежно красива. Никогда я не решусь подойти к столь восхитительному существу, обнять, поцеловать. Как не решился подойти к практикантке Свете в прошлом году, как не решился поцеловать Юркину сестру, как не решился заговорить с врачихой из зубной поликлиники. Невысокая такая, симпатичная. С длинными светлыми волосами. Она делала рентгеновский снимок зубов, а я все думал, как с ней заговорить. Так и не решился.
Между прочим, обручального кольца у нее на пальце не было.
– Проведите языком. Ничего не мешает?
Тяжелый, пухлый язык еле шелохнулся, но лишнюю деталь ощутил:
– У переднего зуба какой-то кусочек…
– А, это пломба. – Рука опустила в рот железный крючок. Щелк! – Порядок.
– Что, уже все? – Я прищурился. Над марлевой повязкой смотрели на меня заботливые серые глаза.
– Нет. Еще один зуб надо вырвать. Как тебе наркоз?
О, господи! Так это наркоз! Я же просто лечу зубы под общим наркозом!
– Классно! Как в романе Клайва Баркера побывал!
– Еще хочешь?
– А как же? Мне еще принцессу надо спасти.
– Прекрасно. Ну, тогда поехали…
А Мост пел и пел, завораживая, околдовывая в кружении танца. Ноги сами шагнули вперед, закручивая тело по часовой стрелке, ветер подхватил мои волосы, рапсодию, руки, обнимал теплом, ласкал лицо, гладил миллионами мельчайших песчинок, насквозь пронизывающих ткань. И каждая песчинка уносила с собой крохотную частицу грязи с моего тела. Миллионы песчинок, миллионы частиц. Я просто ощущал свою чистоту, девственную открытость кожи. И еще чувствовал рядом невероятнейшую из женщин, ее красоту, ее движения, ее танец. Воплощение моих тайных желаний, порождение воображения. Ведь это всего лишь наркоз. Сон. Фикция. Здесь можно все. И я целовал ее губы, глаза, волосы, дышал ее смехом, обнимал ее тело, срывал бесконечно длинный пояс, пока наши рапсодии не разлетелись белыми крыльями, а потом мы любили друг друга на жарком оранжевом песке, рядом с Поющим Мостом, под грустный переливчатый романс вечности.
Она лежала на моих руках в блаженной истоме, и мне не хотелось отпускать ее ни на секунду – хотелось трогать губами розовые соски, ласкать бедра, ловить легкие улыбки, я не мог расстаться с нею ни на миг, а меня поднимали под руки, вели…
– Уже все, все закончено.
Из стоматологического кабинета меня вежливо, но твердо поддерживая под локоток, вывели в соседнюю комнату, разделенную занавесками на три кабинки. Посадили на топчан.
– Приляг, отдохни. Потом тебе все рассчитаем. Отдыхай.
С той же корректностью уложили на спину и заботливо укрыли байковым одеялом…
3. Сын убывающей Луны
– Поднимайся, скоро настанет вечер, – услышал я, и прохладная ладонь нежно коснулась моей щеки. – Ты меня слышишь, Лунный Охотник?
– Как? – я невольно вздрогнул и открыл глаза.
Тхеу сидела на коленях рядом и нежными, невесомыми движениями ласкала мое обнаженное тело. На губах ее блуждала мягкая, задумчивая улыбка. А за спиной выгибался Поющий Мост. Уже давно накрыла нас тень от высокой стены ущелья, и только сияющие верхушки скал подсказывали, что яркое солнце еще не покинуло неба.
– Проснулся? – она пригладила мне волосы. – Поднимайся, пора.
– Сон… – это был всего лишь сон! Похоже, листья, которые мы жевали перед танцем, обладали сильным галлюциногенным эффектом. Я поймал ее руку и прикоснулся губами к ладони. – Как хорошо, что ты существуешь на самом деле. А то мне такое причудилось…
Она засмеялась и вдруг с внезапной силой прижала меня к груди… но уже в следующий миг резко оттолкнула и вскочила на ноги.
– Поднимайся, Лунный Охотник, нам нужно успеть сходить на мои грядки и вернуться к вечернему костру.
– К какому костру? – я поднялся и накинул рапсодию.
– Мы же не можем разжигать очаг каждый для себя; тогда нас быстро найдут. По огню, по запаху, по дыму. Поэтому каждый вечер поселок устраивает костер для всех. Пойдем, а то можем не успеть.
На этот раз, вернувшись к поселку, мы не свернули на улицу, усыпанную песком, а прошли по самому краю обрыва, вдоль осевших сырыми грудами брошенных домов. Рядом со скалой, обрушивающей в Колодец водопад, оказался узкий утоптанный проход, который и вывел нас на небольшую, густо заросшую высокой изумрудной травой полянку между горой и стенами ближайших домов.
– Здесь раньше стояла лестница к Небесному Городу. А когда ее сожгли, остался лужок. Никто тут сеять даже не пытался. Боялись, что заметно будет. А я попробовала. Смотри, – она присела на корточки и раздвинула траву. Из одиночной лунки, сантиметров двадцать в диаметре, торчали мясистые широкие листья, похожие на свекольные. – Это магола. Весь луг засеян, а ничего не видно, правда?
– Ни за что бы не подумал, – я наклонился и раздвинул траву рядом с собой. С третьей попытки мне удалось обнаружить точно такую же лунку. – Здорово! С двух шагов незаметно! Тхеу, ты гений маскировки!
– Ага, – скромно согласилась она и быстрыми, привычными движениями вырвала три клубня. Каждый размером со среднюю кастрюльку. То ли сорт такой, то ли земля невероятно плодородная.
– Послушай, Тхеу, – решил проверить я свою догадку, – а ты не посыпала здесь кости дракона?
– Нет, – ответила она, отряхивая клубни и обрывая листву. – Я добавляю их только в грядки рядом с домом. Скелетами драконов усыпана вся Долина, но выходить из ущелья опасно. Могут поймать охотники. Поэтому порошком из костей никто особо не разбрасывается. К тому же пищу, выросшую на костях, нельзя варить.
– Ядовитой становится?
– Просто бесполезной. Пойдем.
Мы вернулись обратно в поселок, подошли к дому рядом с двумя шелковицами. Тхеу остановилась, покрутила головой, словно что-то ища, потом негромко позвала:
– Вейса, ты здесь? – в жарком воздухе слышался только угрюмый гул водопада. Тхеу немного выждала и позвала снова. – Вейса!
– Мама… – донесся тихий, шелестящий, почти неразличимый ответ.
– Не бойся, – повернулась женщина к дому. – Это Лунный Охотник. Он хороший.
Шелохнулась тень в кроне шелковицы, качнулась ветка, на стену спрыгнула стройная круглолицая черноволосая девчонка лет четырнадцати, присела на корточки и принялась внимательно меня разглядывать, слегка склонив голову набок.
– Я дала ему твою новую рапсодию. Ненадолго. Завтра мы пойдем на Голодное Поле, нарвем ему конопли.
Девчонка вздохнула, спрыгнула на песок и подошла к нам.
– Это моя дочь, – сообщила Тхеу, – ее зовут Вейса. Горный цветок.
Я кивнул. Девчонка испуганно отскочила метра на два, заметно побледнев, но быстро пришла в себя и дружелюбно улыбнулась, обнажив крепкие сахарные зубы.
* * *
Первым появился дразнящий запах дыма и аппетитный кухонный аромат, потом донеслись негромкие голоса и, наконец, замыкающие улицу стены разошлись. По одну сторону открывшейся площади десяток толстых, покрытых барельефами колонн поддерживал уже несуществующий навес, по другую, в черном камне горы, был вырублен храм неведомых богов. Свет, проникающий через широкие высокие ворота не мог разогнать царящий внутри мрак, но окна, по десять в ряд, поднимавшиеся на высоту семиэтажного дома, давали ясное представление о размерах помещения. Каждое из окон защищал свой демон – крылатые, зубастые, шипастые, рогатые, они бросали на поселок голодные взгляды, готовые кинуться на любого, кто покажется опасным для их окон. А перед распахнутыми, окованными бронзой створками ворот – они не только уцелели, но и казались совершенно новыми – перед створками, на небольшом возвышении из крупных прямоугольных камней, пылал огонь. Над костром, упираясь в камень множеством коротких толстых ножек, держался огромный котел, в котором впору было варить быка. Вплотную рядом с возвышением стоял столб, на уровне котла заканчивавшийся креслом, до безобразия похожим на пластиковое сидение трактора «Беларусь», а в кресле восседал маленький морщинистый старик и вдумчиво помешивал булькающее на пламени варево медным черпаком на длинной ручке.
Вокруг котла расположилось на песке местное население: десяток детей, десятка полтора женщин и шестеро мужчин – дед рядом с котлом, седой однорукий старик, выговаривающий о чем-то маленькому ребенку, мужчина лет сорока, молча сидевший рядом с женщиной своего возраста, двое парней лет на двадцать, и мальчишка годов пятнадцати. Я сразу отметил, что одет правильно: рапсодии женщин были плотно обтянуты ремешками от талии до груди, а все мужчины просто подвязывались пояском. Кроме того, на поясах парней и деда висели длинные ножны, по размеру подходящие под мачете.
Как только мы ступили на площадь, там повисла напряженная тишина, все взгляды уткнулись мне точно в лоб, и давили так, что могли пробить дыру размером с блюдце. Тхеу, с таким видом, будто ничего не заметила, подошла к котлу, протянула деду один из клубней маголы.
– Он хороший. Это Лунный Охотник. Вот его вклад.
Дед принял маголу, взвесил ее в руке, задумался, даже не глядя в мою сторону, потом резко ударил по ножнам. В руке его оказался длинный кривой нож. Он подбросил клубень в воздух, взмахнул лезвием. Дважды просвистела в воздухе сталь, магола развалилась на четыре куска и с плеском упала в котел. Тхеу облегченно вздохнула и протянула следующие клубни.
– Это вклад Вейсы и мой.
Их вклады отправились следом за моим.
Похоже, местные жители варили по вечерам рассольник. И приняли меня к своему котлу.
– Ты хочешь сказать, он сын Луны? – громко спросил один из парней.
– А ты сам не видишь? – спокойно парировала Тхеу.
А ведь и правда, понял я, все туземцы смуглые, у всех, кроме однорукого старика, у всех, даже у деда рядом с котлом, густые черные кудри, а у меня – светлая кожа, прямые волосы, короткая стрижка… Вот черт, а вдруг я действительно с Луны свалился?
– Пусть докажет, – настаивал парень, – может это все обман!
– Как? – вырвалось у меня.
– Расскажи, как все там устроено, а мы проверим, точно говоришь или нет.
– Соврать я, конечно, могу. Но вот как ты проверишь? Не припомню, что бы видел тебя в тамошних местах…
Все захохотали. Парень буркнул себе под нос и отвернулся к приятелю.
– А сетка у тебя есть? – томно поинтересовалась голубоглазая девица лет двадцати, с широкими бедрами и убийственно-огромной грудью. – Может, тебе одолжить?
Я осторожно покосился на Тхеу, и по злому блеску в глазах понял, что это предложение ей явно не понравилось.
– Да нет, – покрутил я головой. – Спасибо, но не нужно.
– Ты не понимаешь, Лунный Охотник… По ночам тут появляются комары с Голодного Поля… – в голосе ее звучало такое сладострастие, словно она занималась с этими комарами любовью. – Они не выносят жару и не прилетают днем… но ночью могут высосать досуха любого…
– У меня у самой есть сетки, – не выдержала Тхеу, – не пропадем!
– У тебя две сетки на двоих. А я предлагаю свободную, – спокойно ответила девица, заглянула мне в самые глаза и негромко закончила. – К тому же я живу одна и ночью нам никто не будет мешать…
Тхеу мгновенно побледнела, но вслух совершенно спокойно сказала:
– Если ты хочешь, то можешь жить у Стивы.
– Ты меня прогоняешь? – тихо спросил я. Она слегка покачала головой. – Тогда я останусь с тобой.
– Он просто стесняется, – ни мало не смутясь заявила девица, – но ведь мы все равно встретимся, да? – она покровительственно похлопала меня по щеке, круто развернулась и направилась к парням.
– Можно я спрошу? – послышался сразу после ее ухода детский голос за моей спиной. Это оказался тот пятнадцатилетний мальчишка, которого я причислил к числу мужчин.
– Что?
– Когда моя мама родила брата, то живот у нее пропал сразу. А почему у Луны он уменьшается по полмесяца?
Ничего себе вопросик! Нашу бы учительницу астрономии сюда!
– Как тебя зовут, парень? – поинтересовался я, выигрывая время.
– Май.
– Хорошее имя. У нас так называют месяц весны.
– Мама говорит тоже самое…
– Скажи, Май, ты помнишь, как родился?
– Нет… – неуверенно ответил парень.
– Вот и я не помню, как все это происходит. Извини.
– А тебе не страшно, Лунный Охотник?
– Чего мне бояться?
– Говорят, дети Луны не могут долго прожить на нашей земле…
– Ты что говоришь! – схватила его за плечо Тхеу. – У деда иди спрашивай, он все знает, – она буквально отшвырнула мальчишку в сторону и повернулась ко мне. – Не верь ему, он не знает, что говорит.
Но ее реакция только подтвердила правоту мальчишки, и по душе, словно колючим зимним сквозняком, потянуло холодом смерти.
– Интересное открытие… Кто же я? Бабочка-однодневка?
– Не верь ему, это была глупая шутка.
– Да? Может быть… – я взял ее за локоть и притянул к себе. – Но если это правда, Тхеу, то я не жалею, что прожил свой день именно так, и не поменяю в нем ни секунды.
Она покраснела. Ей богу, эта сорокалетняя женщина покраснела как школьница, услышавшая первый в жизни комплимент.
– Я тоже, – шепнула она, – пусти, надо принести суп.
Пришлось разжать пальцы. Тхеу отступила на шаг, повернулась ко мне и с теплой уверенностью сообщила:
– Это все равно неправда. Ты будешь жить долго.
На вкус здешнее варево действительно напоминало рассольник. Мы хлебали его из чеканных медных мисок витиеватыми бронзовыми ложками. В этом мире странно сочетались великолепная обработка металла, камня и поразительное убожество в одежде. Но Тхеу все равно была великолепна. Я с огромным удовольствием наблюдал, как она, улыбаясь моему вниманию, сидела на теплом песке, подобрав под себя ноги и слушала байку деда, по-прежнему возвышающегося на посту.
«…В давние времена, когда те драконы, чьи кости белеют в Долине, еще не родились, Небесный Город еще не был построен, когда Колодец был еще маленькой лужей, а Поющий Мост плескался в воде – на земле жили могучие охотники. Когда они хотели пройти через горы, то рвали целые кряжи могучими руками, когда хотели пить, снимали с гор снежные шапки, когда хотели спать – укрывались целыми лесами, как одеялом. И был среди них великий охотник Хронос…»
Услышав знакомое имя я навострил уши. Но оказалось, что бог времени является простым однофамильцем великого охотника, который однажды имел глупость взглянуть на небо темной ночью, увидеть там прекрасной лик Луны, и влюбиться в нее без памяти…
* * *
Вскинул руки к небу Хронос и сказал Луне прекрасной – «Как же я прожил так долго, и ни разу не заметил, что затмит красу любую Повелительница ночи! Ты прости меня за это, и позволь мне прикоснуться к белизне прохладной кожи, к теплой черноте волос. Обрати свой взгляд на землю, дай мне твой услышать голос, назови свои желанья, и исполню я любое».
Но слова – они не птицы, не смогли подняться в небо. Лишь бессильно опадали в пыль у Хроноса рапсанов. Поднял те слова охотник, их сложил обратно в сердце, что б они не потерялись, что б отдать своей любимой. И пошел к горе ближайшей, стал шагать по склонам к небу. Он поднялся на вершину, распахнул свое он сердце, взял слова любви в ладони, отпустил их – улетайте. Но слова – они не птицы, не смогли подняться в небо, Лишь бессильно опадали на камнях горы холодных. Поднял те слова охотник, их сложил обратно в сердце, что б они не потерялись, что б отдать своей любимой.
Огляделся и увидел, что стоит гора другая, что ее вершина выше, и укрыта хладным снегом. Усмехнулся лишь охотник, пошагал туда он прямо, не боясь каменьев острых, не боясь снегов холодных. На вершину вмиг поднялся, встал, расставив ноги крепко. Распахнул свое он сердце, взял слова любви в ладони, отпустил их – улетайте. Но слова – они не птицы, не смогли подняться в небо, лишь бессильно опадали в снег у Хроноса рапсанов. Поднял те слова охотник, их сложил обратно в сердце, что б они не потерялись, что б отдать своей любимой.
Огляделся, и увидел гору высоты огромной, что холодным льдом вершины облака рвала на части. Хронос только усмехнулся, зашагал к горе той сразу, не желая прерываться ни для сна, ни для питья. Он поднялся на вершину, облака швырнул подальше, распахнул свое он сердце и достал любви слова. Те слова увидел Ветер, засмеялся громогласно: «Как же смеешь ты, несчастный, ползать по земле рожденный, приносить слова такие Повелительнице ночи!?»
Поднял Ветер снег с вершины, поднял он пески пустыни, стал кидать в лицо умело, ослепляя и душа. Но схватил рукой могучей Хронос за волосы Ветер, сжал его в своих объятьях и давил до исступленья, за обиду отомщая. И в ответ взмолился Ветер: «Не души меня ты больше, нету в мышцах буйной силы, пощади меня, охотник, расплачусь я полной мерой.
«Отнеси меня на небо, отнеси меня к любимой, а не то тебя я брошу в глубину таких ущелий что вовек на свет не выйдешь» – так сказал в ответ охотник не устав сжимать объятья. И поднялся в воздух Ветер, Хроноса понес на небо. Вмиг поставил пред любимой, что красивей нет на свете. Распахнул охотник сердце, взял слова любви в ладони, протянул Луне прекрасной, Повелительнице ночи.
Так слова его пылали, что пришло, казалось, солнце, что пропали с неба звезды, на земле проснулись птицы, на горах весь снег растаял, и Луны прекрасной сердце запылало, словно факел.
Ветер был для них постелью, от любви чужой зверея. Много счастья подарила Хроносу с земли далекой за слова его живые Повелительница ночи. Обо всем в руках прекрасных позабыл земной охотник.
И, почуявши свободу, Ветер прочь умчал внезапно, хохоча и завывая. Рухнул Хронос вниз обратно, вмиг исчезло его тело где-то на земле огромной. Не смогли спасти героя слезы все Луны прекрасной, сердце чье гореть осталось в одиночестве на небе. Но не кончился на этом род погибшего героя, ведь рождаются на небе дети той любви великой, сыновья Луны прекрасной и охотника с земли.
Каждый месяц вдаль уходят, им не обрести покоя. Ищут в скалах, ищут в дебрях, средь снегов вершин высоких, средь глубин озер бездонных тело Хроноса, героя, что огонь любви великой смог зажечь в душе холодной Повелительницы ночи, матери их неутешной…
– Ты тоже уйдешь? – то ли спросила, то ли сказала Тхеу.
– Не знаю, – честно ответил я. – Не знаю.
4. Охотники на драконов
Вечернее мягкое тепло… Байкового одеяла…
Несколько минут я смотрел на серый потолок, потом сел на топчане, отодвинул занавеску. В соседней кабинке кто-то тихонько посапывал, за стеной негромко играла музыка. У окна, выходящего на бурую кирпичную стену, стоял обычный письменный стол, часы на нем показывали полдень.
Я встал. Дверь напротив стола немедленно открылась и в комнату заглянула светловолосая, чуть полноватая женщина.
– Проснулись? Может не будете торопиться, еще отдохнете?
– Да нет, спасибо. Все бока уже отлежал.
– Тогда присаживайтесь к столу, сейчас мы вас обсчитаем.
– В каком смысле?
– Ну, как… Сосчитаю, сколько вы нам должны.
Она присела на краешек стула, подтянула к себе калькулятор и принялась стучать по клавишам, поглядывая на мою карточку и шевеля губами. Деловая, просто жуть. Пока считала, всю помаду съела, только розовая каемочка осталась.
– Четыреста девяносто семь!
Неплохо. В полтора раза меньше, чем они предполагали, и почти втрое меньше, чем предсказывал Гриша.
– Прекрас-т-н-о… – язык внезапно заблудился во рту, и мне пришлось сделать небольшую паузу, прежде чем закончить вопрос. – В-в-и не видели моей куртки?
– Вон, на вешалке.
Я, почти не качаясь, но опираясь на стену, подобрался к парке, достал из кармана деньги.
– Вот, пожалуйста.
– Хорошо. Подождите минуту, я квитанцию выпишу.
– Жду.
– Вы чувствуете себя как? Нормально?
– Намного лучше, – я не смог подавить улыбки, – тут с вами наркоманом станешь…
Она оторвалась от писанины и бросила на меня полный нехорошего подозрения взгляд.
– Вы случайно не за рулем?
– Вообще-то я действительно водитель, но сегодня пешком. А что, моя профессия так ясно на лбу написана?
– Может, все-таки еще полежите?
– Нет, спасибо. Пойду.
На улице было серо и противно. По Фонтанке плыли окурки, обрывки газет, апельсиновая кожура и бесцветные осенние листья. Такими же тухлыми, черными и коричневыми листьями был усыпан и Летний сад. На статуи уже одели деревянные демисезонные пальто, Чайный домик закрыли на смену экспозиции. В небе, прикрывшись неизменной в Питере дымкой облаков, висело холодное северное солнце. Но город упорно не пускал зиму в свои стены, а выпавший тайком ночной снег перемалывался колесами машин и испуганно жался к тротуарам тусклой бурой слизью. От Невы тянуло чуть теплым, липковато-влажным ветерком.
И это был мой настоящий мир…
Уж лучше бы наоборот.
Я поднял воротник и пошел на метро.
Дома было тихо и тепло. Пожалуй, даже слишком тепло. Мамочка явно поторопилась заклеить окна, а ЖЭК поторопился включить отопление. А вот ударят морозы – наверняка выключат.
Я уселся на диван, включил телевизор. Показывали шумный конкурс с не очень понятными правилами. Какая-то дистрофичная девица громко выкрикивала буквы, а парень, с пышными, как у Тхеу, волосами, пытался ее перекричать. Время от времени им на счет начислялись рубли. Интересная работа.
Голова немного кружилась, глаза слипались. Наверное, наркоз еще не отошел… А в Поселке сейчас вечер… Немногие обитатели долины собрались у общего костра и дед негромко читает старую легенду… Тихонько расползается над стенами уютный запах горьковатого дыма и свежего рассольника. Гудит водопад, а немного в стороне ему тихо вторит Поющий Мост…
Я вскинул голову, и понял, что все равно не понимаю ничего, происходящего на экране «ящика», а потому выключил его, пошел в свою комнату, запер дверь, разделся и бухнулся на постель…
– Эй, что с тобой? – ощутил я прикосновение к обнаженной руке.
– А? – теплый песок, гул воды, темная тень гор, отблески огня на стенах… – Что?
– Мне показалось, ты уснул, Лунный Охотник. – Тхеу не убрала ладони с моего плеча. Прикосновение было нежным и приятным. – Сидишь, взгляд прямо перед собой, не шевелишься, не разговариваешь, ничего не слышишь…
– Слышу… – я взял ее руку, поднес к губам, поцеловал смуглую бархатистую кожу. Значит, она все-таки сон. Жаль… А может быть, и нет. Ведь в настоящем мире я никогда не решился бы встречаться с женщиной намного старше меня. Не принято такое как-то. А здесь – могу. Встречаться, любить, целовать, даже жениться. Мой сон – что хочу, то и делаю. И плевать мне на всякие морали и обычаи!
– Пойдем, – встала Тхеу, – скоро прилетят комары.
Я поднялся, притянул эту прекрасную женщину к себе и крепко обнял. Попытался пригладить ее пышные волосы.
– Тхеу, любимая моя… – У нее были красивые голубые глаза с карими лучиками, расходящимися от зрачка в стороны. И как я их раньше не замечал?
Она молча улыбнулась и потянула за собой. Вейса помахала Маю рукой и побежала за нами.
Мы прокрались к дому все тем же тайным путем, но на этот раз меня допустили в святая святых – само жилище.
Комнаты под провалившейся крышей были, естественно, необжитые, покрыты пылью, затянуты паутиной, местами даже поросли блеклой травой. Осторожно, вдоль стены, стараясь не оставлять следов на пыли, мы добрались до темного провала в углу и спустились в подвал.
Света, проникавшего сквозь узкие, как бойницы, окна хватало только на то, чтобы различить шкафчик размером с больничную тумбочку и две плетеные кровати под накомарниками. Роль постельных принадлежностей играло сено, душистый аромат которого чувствовался даже наверху.
– Давай укладываться, – сказала Тхеу, – завтра с утра на Голодное поле пойдем. Со мной ляжешь, или с Вейсой?
– Ты серьезно? – не поверил я своим ушам. Девчонка, гибкая как кошка, уже раздевалась, не обращая на нас ни малейшего внимания. Школьница. Класс седьмой – восьмой. На миг появилось желание коснуться этого юного тела, но рядом была Тхеу, и я понял, что во мне опять говорит воспитание настоящего мира, привычная с детства мораль. «Мужчина должен стремиться соблазнять молоденьких…» А наплевать! Это мой сон, и хрена лысого общество заставит отказаться от настоящей женщины в пользу недоростка! – Твоя постель, кажется, пошире…
Тут я прикусил язык – Тхеу еще не успела показать своей кровати…
– Тогда забирайся ко мне, – она понятливо улыбнулась. – И прикройся травой получше, ее запах распугивает дурных насекомых.
Постель оказалась неприлично узкой, и я ощущал прикосновения ее упругих сосков, широких бедер, горячей кожи. Возбуждающе щекотали кожу попавшие между телами стебли, обжигало дыхание…
– Ни на кого тебя не променяю… – шепнул я, – ни на Стиву, ни на Вейсу, ни на кого другого… И не надейся…
Она тихонько смеялась в ответ, и легко касалась моего лица мягкими бархатными щеками, ласкала руками, прижимала к себе…
Наверное, в их мире поцелуи неизвестны…
Господи, как хорошо… Я не хочу просыпаться!
Сон уходил… Он развеивался, словно утренний речной туман под теплыми солнечными лучами, оставляя за собой чистое, свежее сознание… И память… Память о поселке охотников на драконов, о гигантском водопаде, о танце на Поющем Мосту… О Тхеу… Не хочу просыпаться!
Я плотно зажимал веки, надеясь задержать видение еще хоть на несколько мгновений, но сон уходил, неподвластный человеческой воле…
– Эй, Лунный Охотник, вставай!
– Что-о? – не поверил я собственным ушам.
– Вставай, Лунный Охотник, вставай.
– Тхеу!!! – она стояла в ослепительном потоке света, бьющего из оконной щели, обнаженная, невероятно красивая, и короткие цветные искорки вспыхивали во вьющихся волосах. Я вскочил, кинулся к ней, подхватил на руки и закружил по комнате. – Тхеу! Ты здесь! Ты со мной!
– А где я еще могу быть? – засмеялась она. – Конечно здесь, Лунный Охотник… Конечно с тобой… Отпусти, нам нужно идти.
– А Вейса где? – обратил я внимание на пустую постель.
– Она встает рано. Она тебе понравилась?
– Да. Но тебя все равно ни на кого не променяю!
– Пусти… – слова мои были ей явно приятны, но где-то в глубине глаз таилось недоверие… Пусть. Рано или поздно, но все равно поверит…
Мы позавтракали на ступеньках дома, позволяя первым нежарким лучам согревать открытые тела.
Клубень маголы, выращенной на костях дракона, несколько глотков воды. Неслышно трепещут листья в кронах шелковиц. Свежий, чуть влажный воздух. Деловито, словно огромный шмель, гудит водопад. Высоко над головой переливаются изумрудными лучами ледяные глыбы по нижней грани горной снежной шапки, а сам снег сверкает рассыпанными под небом осколками радуги. И рядом – самая прекрасная из женщин. Господи, как же хорошо бывает в этом мире! Быть счастливым… Это, оказывается, так просто…
Поев, мы оделись. На этот раз Тхеу повесила на пояс ольхон. Трудно дать ему точное определение – обоюдоострое лезвие длиною почти в локоть, ближе к концу изгибается под углом примерно сорок пять градусов. В месте изгиба оно утолщалось почти до полутора сантиметров. В руке ольхон давал точно такое же ощущение, как и топор. Вынесенный далеко вперед центр тяжести наверняка позволял использовать его для рубки дров и доспехов, но затруднял применение обратной, загнутой стороны в качестве серпа. А может, и наоборот. Деревянные ножны представляли из себя расщепленную вдоль палку, в которую лезвие входило сбоку и освобождалось коротким сильным ударом по рукояти.
Понаблюдав пару минут, как я пытаюсь намотать на ноги рапсаны, женщина обула меня сама, и мы отправились в путь.
– Я так понял, Тхеу, мы идем на Голодное поле?
– Да.
– А что мы там собираемся искать?
– Там конопля растет. Тебе ведь нужна одежда?
– Нужна. Но только мои познания о производстве одежд ограничены магазином.
– Что такое ма-ка-зын?
– Ну-у… Место, где можно получить готовую одежду.
– А-а, купцы. У нас очень давно не было купцов. С тех самых пор, как убит последний дракон. Мы все делаем сами.
– Даже одежду?.. – как можно сделать хотя бы элементарный носовой платок без помощи ткацкой фабрики я совершенно не представлял.
– Это очень просто. Берешь стебли конопли, несколько дней вымачиваешь в воде на солнце, потом сильно отбиваешь камнями и хорошо промываешь. Стебли остаются прочными, но становятся мягкими. В общем, после этого из них уже можно плести рапсаны. А если делать рапсодию, то после этого коноплю снова замачивают, но добавляют жеваных листьев. Когда вода начнет пахнуть мертвечиной, выжидаешь неделю, потом снова промываешь, отбиваешь камнями, промываешь… Ну, несколько раз так делаешь, пока трава не станет мохнатой. После этого ее вычесываешь мелким стальным гребнем, и весь получившийся пух хорошенько вымачиваешь и держишь несколько дней на солнце. Потом скручиваешь пух в нить и можешь плести рапсодию…
– Ох, и не хрена ж себе… – я взглянул на свою одежду новыми глазами. Это ж сколько сил угроблено на эти неказистые с виду тряпочки!? Люди, гуляющие по магазинам и лениво ковыряющиеся в грудах шелков, бязей, сатинов, драпов и вельветов даже не представляют, какой великолепный подарок предоставила им цивилизация! Три метра суровой, брезентоподобной ткани для рапсодии можно купить в Гостином дворе за считанные копейки, да еще любой расцветки… А здесь ее создают почти два месяца, тратя столько сил! С ума сойти!
– Не волнуйся, Лунный Охотник, это совсем не сложно. Я тебе помогу. – Похоже, мысли мои четко пропечатались на лбу.
Дорога извивалась, прижимаясь к скалам. От нее до горных склонов по другую сторону долины тянулся луг, густо поросший изумрудной травой. Кое-где виднелись невысокие заросли кустарника.
– Невероятно. Нигде ничего не посеяно, не вспахано.
– Охотники придут, все разорят. Да еще хозяина могут выследить. – Тхеу показала рукой на ближние к нам кусты. А вот там, кажется, у деда что-то растет. И ничего не заметно. А специально искать охотники не станут. Они сюда отдыхать приходят. А это – Говорящая Скала.
Высокая плоская скала стояла под углом к узкому, метров пять шириной, ущелью, похожему на русло высохшей реки. Из ущелья дул плотный жаркий ветер, больно жалящий крупными раскаленными песчинками. Мы обошли скалу и двинулись дальше по долине, круто снижающейся вниз, и скоро я понял, что за место называют Голодным полем – это было натуральное болото.
От хлюпавшей и колыхавшейся под ногами почвы поднимался тяжелый тухлый пар. Время от времени в воздух с натужным жужжанием поднимались комары, но сразу падали обратно. Густая жесткая коричневая трава доходила до пояса.
– Вот и пришли. Я буду косить, а ты собирай. – Тхеу ударила по рукояти ольхона, и он буквально прыгнул ей в руку. Она присела, отвела руку с ножом в сторону и резко взмахнула над самой землей. Подрезанная у корня трава широким полукругом легла на бок. Женщина сдвинулась на шаг, и снова взмахнула… Вот тебе и «трудно использовать в качестве серпа»! Я еле успевал укладывать. Минут через десять у нас получилось две крупные копенки почти в человеческий рост.
– Что ты на них смотришь? Утаптывай! – она разбежалась и с визгом прыгнула на одну копешку. Та завалилась на сторону. Тхеу быстро собрала траву обратно в кучу и повторила процедуру «утаптывания». Я последовал ее примеру. Полчаса визга, смеха и возмущенного жужжания комаров, и охапки свалялись до вполне приличного размера. Моя красавица ловко перевязала их веревкой, и мы направились до дома.
