Kitabı oku: «Синдром войны»
Все изложенное в книге является плодом авторского воображения. Всякие совпадения случайны и непреднамеренны.
А. Тамоников
© Тамоников А., 2015
© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2015
Глава 1
Перемирие, объявленное Киевом три месяца назад, вступало в горячую фазу. Снаряды ложились не очень плотно, оставляли шансы на выживание. Степной поселок Мурга, расположенный на нейтральной территории, подвергался хаотичному артобстрелу. Взрывы гремели за северной околицей, рвали овраг, тянувшийся за заброшенной силосной башней.
Пара снарядов долетела до центра поселка. В воздух взмыли обломки плетня, комья земли со свежевыпавшим снегом. Ржавое ведро с цепью оторвалось от колодца, описало красивую дугу и вошло в штопор.
«Начинаем день с большой ошибки?» – с тревогой подумал Алексей, спрыгивая с брони БМП-2.
Он добежал до ближайшей рытвины за обочиной и махнул рукой бойцам, покидавшим боевую машину. Подчиненные ушли с дороги, залегли. Еще один снаряд, прилетевший непонятно откуда, разнес в щепки покосившуюся баньку.
Алексей Стригун – тридцатишестилетний капитан ВДВ в запасе, подтянутый русоволосый крепыш, – раздраженно поморщился. Лучше бы минами забрасывали. Они тоже не подарок, но хоть предупреждают о своем прибытии тоскливым воем, оставляют пусть мизерный, но шанс добежать до укрытия.
Бойцов непризнанной республики засекли украинские наблюдатели, укрывавшиеся в лесу, и мгновенно отреагировали. Про перемирие и ничейную землю силовики решили забыть. Артобстрел продолжался – бестолковый, не эффективный, но весьма раздражающий.
Началось все с того, что некий доброжелатель из местных сообщил в Староброд, где стоял гарнизон ополченцев полковника Доревича, что в Мурге, по адресу улица Карбышева, 14, мирные жители прячут их раненых товарищей. Вывезти не могут, лечить нечем.
Разведывательно-штурмовая группа батальона подполковника Зимакова под командованием Стригуна получила приказ. Она почти мгновенно выдвинулась на 18 верст и на южной окраине Мурги попала под обстрел.
Противник в атаку не шел, бил из дальнего леса, что несколько снижало вероятность нарваться на засаду. Если бы украинцы ее готовили, то не стали бы себя обозначать. Но работать следовало осторожно. Снаряды все чаще залетали в восточную часть поселка.
Алексей передернул затвор «АКСа» и выглянул из канавы. Над Мургой плыли клубы дыма – горел заброшенный сеновал. Еще один снаряд разорвался на соседней улице. Бойцы его подгруппы уже покинули БМП. Машина одиноко торчала посреди дороги, водя орудийным стволом – точно принюхивалась.
– Гоша, это Простор! – бросил в рацию Стригун. – Прием!
– Слушаю, командир! – с ярко выраженным кавказским акцентом отозвался механик-водитель Георгий Гавава.
– Уводи машину с дороги, не маячь! В ближайший огород, куда угодно, но чтобы духу ее тут не было!
– Понял, командир. А может… – Ох, уж эти вольнолюбивые закавказские народности!
– Гоша, первая заповедь! – взорвался капитан.
– Помню, командир, – отозвался механик. – Не бесить начальство!
Неуклюжая гусеничная машина, способная, впрочем, догнать степного зайца, ушла с дороги, проломила ограду и растворилась во чреве огорода и придомовых построек. Деликатностью вождения бывший дальнобойщик из Батуми, по неведомым мотивам оказавшийся в ополчении, не отличался. «Моя машина – мои правила», – любил он поговаривать в ответ на претензии к качеству езды. Убрался Гавава вовремя. Дорогу накрыли разрывы, и дышать от пороховой гари стало нечем.
Напевая под нос «А на нейтральной полосе цветы – необычайной красоты», в канаву съехал двадцатишестилетний Андрюха Левин, худой чернявый хохмач, бывший кровельщик-монтажник из Краснодона. Он отбежал подальше от начальства, размазал грязь по физиономии и смело высунулся из канавы.
– Молодцы хохлы, командир. – Парень ткнул пальцем в подбитый сарай. – Отличный выстрел.
– Нос убери, – посоветовал Стригун. – А то будешь потом в морге соседу по полке доказывать, что ты не высовывался.
– Да ладно, – отмахнулся Левин. – Не мамонт, не вымру. – Но на всякий случай храбрец опустился пониже.
Разрывы сместились, гремели теперь на восточной околице. С цветами на нейтральной полосе было проблематично – настал декабрь. На восток Украины пришли морозы. Ночная температура опускалась до минус пятнадцати, днем слегка подрастала. Снег уже устлал землю, скапливался в низинах. Дули порывистые ветра, носилась поземка, солнце из косматых туч не выглядывало несколько дней.
Алексей бегло отслеживал обстановку. Бойцы из его подгруппы уже не светились, все попрятались. Никого не зацепило. Похоже, укры засекли их на подходе к Мурге, а в самом поселке потеряли, палили вслепую.
За растерзанным колодцем матерился светловолосый Фрол Антонец – боец киевского «Беркута», еще в марте «эмигрировавший» на Донбасс и не пожелавший оставаться в стороне от событий. Он выражался вычурно, узорчато, открывая новые склонения существительных – видно, ушибся при падении. Был бы ранен осколком, высказывался бы по-другому.
– Хорошо, что ватники нам выдали, – нарушил молчание Левин, отрясая снег с засаленного воротника. – Теперь мы оправдываем свое прозвище. А хохлы пусть мерзнут и завидуют.
В телогрейках, выданных на складе в Староброде, служило, похоже, не одно поколение советских солдат. Но старые фуфайки, как ни странно, грели, а бронежилеты под ними создавали дополнительный душевный комфорт. Над Антонцом сочным баритоном подтрунивал Евгений Гуляев, харизматичный сорокалетний здоровяк, когда-то служивший в труппе Донецкого драмтеатра, а до этого – прапорщиком по контракту в одной из закрытых ракетных частей.
Оставшиеся двое – Аким Котенко и Ян Шанько – находились на левом фланге. Первый слился в единое целое со столбом электропередач, второму надоело возиться в грязи, он сел на крышку погреба, стащил прохудившийся сапог и вытряхивал из него грязь. Эту парочку Алексей без нужды не доставал. Мужикам перепало в жизни. Оба молодые, слегка за тридцать, безвременно постаревшие.
Приземистый и угрюмый Котенко работал учителем истории в Горловке. Вся семья его погибла от взрыва снаряда, залетевшего в квартиру. Он в одно мгновение потерял жену, двух детей и вполне еще бодренькую мать.
Шанько – худой, перманентно бледный, неразговорчивый. В прошлой жизни работал машинистом в Макеевской дистанции пути. В ополчении с апреля. В начале сентября бойцы «Айдара» по доносу схватили в поселке Юбилейный его невесту Настю, изнасиловали всем взводом и отрубили голову. Он нашел ее, когда из поселка прогнали «защитников европейских ценностей», и похоронил. Умом не тронулся, но почти перестал разговаривать, превратился в машину для убийства. Временами его товарищам казалось, что Ян Шанько осознанно ищет смерти.
Обстрел не прекращался. Снаряды рвались в окрестностях заброшенной фермы, не причиняя никому вреда.
Андрюха Левин поежился и заявил:
– Что-то стало холодать, командир. Вот уроды, да когда же они заткнутся? – Он злобно сплюнул. – Лучше бы пледом накрыли, чем «Градами».
– Репетиция Нового года в разгаре! – добродушно прогудел из укрытия «артист» Гуляев.
Явная опасность, по-видимому, миновала.
– Куль, не спишь? – бросил в портативную рацию Алексей.
– Не спится, Простор, – ответил командир второй подгруппы Олег Кульчий, бывший прапорщик ВДВ, сорокалетний полтавчанин, автомеханик и убежденный холостяк.
– Живо выдвигайся на северную околицу. Не светиться, рассредоточить бойцов! Будешь прикрывать, если что. Отход на базу по первому сигналу.
– Понял, Простор.
Вторая БМП до текущей минуты оставалась в тылу – в лощине за южной окраиной. Через минуту послышался рев, и по соседней улочке пронеслась боевая машина. Личный состав находился в десантном отсеке, на броне восседал лишь Ванька Махецкий – молодой чубатый авантюрист.
«Еще одна задница в вечном поиске приключений», – неодобрительно отзывался о нем Стригун. Было за что! Махецкий любил шутить с огнем, без пиетета относился к дисциплине, даже позывной имел соответственный – Махно. Но в разведке он был незаменим.
– О чем задумался, детина? Как изменить мир? – Алексей хлопнул по плечу примолкшего Левина. – Пошли выполнять задачу. Гоша, видишь подстанцию в конце улицы? – бросил он в рацию. – Тащи к ней свое железо. Там ждите. Дам сигнал – дуйте на улицу Карбышева.
– Слушаюсь, командир, – отозвался тот. – Подожди, а может…
– Первая заповедь!
Механик-водитель не ответил.
Ополченцы, облаченные в телогрейки и ватные штаны, по команде покинули укрытия, побежали вперед. Левин вышел из ступора, опасливо косился на далекие разрывы. БМП выдвинулась к подстанции, где и заняла выжидательную позицию. Бойцы прижимались к уцелевшим заборам.
В заброшенном поселке было тихо. Ни людей, ни собак. Если здесь и оставались мирные жители, то при первых же взрывах попрятались в норы. Мурга и раньше была депрессивным недоразумением, окруженным степью, а теперь и вовсе превратилась в село-призрак. Ополченцы ушли отсюда неделю назад, не видя смысла удерживать позицию. Был тяжелый бой, обе стороны откатились, забрав своих раненых. Похоже, ополченцы увезли не всех.
Поселок состоял из трех улиц – Садовой, Степной и Карбышева. Последняя тянулась перпендикулярно первым двум с запада на восток. Народ до войны в этой местности не процветал. Добротных домов почти не было. Половина строений превратилась в руины.
Трое бойцов шли по левой стороне дороги, столько же – по правой. Они осматривали притихшие огороды с голыми деревьями. Дома не подавали признаков жизни. До пересечения Степной с улицей Карбышева оставалось несколько десятков метров. До нужного здания – порядка двухсот.
Ополченцы передвигались короткими перебежками. Вероятность засады не исключалась. Антонец на дальней стороне вырвался вперед, залег за искореженными «Жигулями». С отчаянным мяуканьем из-под машины выскочила кошка, забралась под палисадник и была такова. Все пристально посмотрели ей вслед. Вроде не черная.
Антонец махнул рукой. Перебежал Котенко. Шанько уперся в трансформаторную будку на перекрестке, где и залег под кустом. Он пополз вперед, выбрался на примыкающую улицу и вопросительно глянул на командира. Стригун показал пальцем влево. Шанько понимающе кивнул. Гуляев перебрался к водостоку, где и задержался.
Стригун затаил дыхание, боковым зрением уловил какое-то движение. За оградой что-то скрипнуло, показался согбенный пенсионер в рваной куртке и заячьем треухе. Он вытаскивал из сарая кучку дров, за ограду не смотрел, был занят своим делом.
Левин уже пошел на обгон командира, когда рвануло на соседней улице. Похоже, украинские артиллеристы начинали стрелять по принципу «на кого бог пошлет». Левин испуганно ахнул, скатился в канаву водостока, вылез оттуда красный от смущения, виновато глянул на командира.
Стригун ободряюще улыбнулся. К такому действительно трудно привыкнуть.
– Оступился, Андрюха? – осведомился Гуляев из канавы.
– Да иди ты!.. – огрызнулся Левин. – Очко-то у меня не железное.
К нужному дому на улице Карбышева они подошли с трех сторон. Строение было утоплено в глубине двора. Напротив проезжей части красовалась воронка, в которую провалились дворовая печь и часть беседки, увитой голыми стеблями плюща.
Левин вскарабкался на сарай, примыкающий к подворью с востока, распластался на крыше, взял под наблюдение часть дома. Взрывы продолжали нервировать, хотя и звучали в отдалении. Складывалось впечатление, что эта тупая пальба поднимает украинцам настроение.
Антонец перелез через забор и затаился в грядках. Котенко подполз с соседнего участка, устроился на западной стороне. Каждый боец разведгруппы знал свое место. Остальные миновали воронку, рассыпались по двору, быстро преодолели открытый участок.
Алексей припал к окну, сделал понятный знак – мол, давайте, а я прикрою. Шанько ворвался в хату без лишних эмоций на бледном лице. За ним протопал Гуляев, сопя, как паровоз. Стригун ворвался третьим.
Бойцы разбежались по комнатам. В доме было неухожено, грязно, по нему гуляли сквозняки. В задней части зиял пролом от снаряда. Лестница на чердак была разрушена, люк на потолке заперт. Бойцы за минуту убедились в отсутствии жильцов. Да и странно было бы жить в этом царствии ветров и холода.
Крышка подпола располагалась рядом с печкой, на которой эклектической композицией возвышались классический крестьянский чугунок и китайский термопот. Стригун откинул крышку и на всякий случай отпрянул. Гуляев предусмотрительно убрался за печку. Шанько приготовился к стрельбе.
– Живые есть? – поинтересовался Алексей. – Без глупостей, а то гранатами закидаем!
– Кто вы? – прозвучал из подвала слабый женский голос.
– Ополчение. – Он не удержался от шутки: – Заявку делали?
– Это не я, а мой муж. Он умер сегодня ночью.
Не было конца человеческому горю на этой глупой и беспощадной войне.
В подвал вела добротная лестница. Алексей спустился первым, поколебался и забросил «АКС» за спину. Все в порядке, прибыли по адресу. В подвале, обитом досками, горели свечи, было тепло. Тут имелась буржуйка с выводом дымохода и кучка дров. В данный момент печка не горела, но ночью помещение, похоже, отапливали. По воздуху струился легкий сладковатый запах.
Спустился Гуляев, осмотрелся. Бочки, обросшие плесенью, полки с банками, грязная посуда, консервы, обрывки перевязочных материалов, в том числе окровавленные.
В углу сидела женщина, укутанная в платки и одеяла, плакала. Ей было не больше сорока, но выглядела она старухой, давилась рыданиями. В противоположном углу лежали два тела, укрытые мешковиной. Женщина подползла к одному из них, уронила голову.
Бойцы с трудом разобрались в ситуации. Двое мертвых, столько же раненых. Оба метались в бреду. Один из мертвых – ее муж Николай. Позавчера ему исполнилось сорок восемь, а сегодня ночью от напряжения не выдержало сердце. Когда Алена подползла к нему, он был уже мертв. Все произошло быстро.
Неделю назад они затащили в подвал трех раненых ополченцев, выхаживали их, перевязывали. В подвале было самое теплое место. Имелись запасы дров, какая-то пища, перевязочные материалы. Им казалось, что в деревне никого не осталось. Несколько раз ревели танковые моторы, доносилась украинская речь. Но до подпола никто не добрался.
Позднее стало тихо. Николаю удалось выбраться наружу, отыскать почти разряженный телефон, дозвониться до гарнизона в Староброде. Один из раненых скончался вчера вечером от заражения крови. Поднять наверх они его не смогли. Николай уже неважно себя чувствовал, хотя и не понимал, в чем дело, ссылался на утомление.
Этой стойкой женщине впору было памятник ставить.
– Левин, Антонец, в подвал! – скомандовал в рацию Алексей. – Шанько, на месте! Гоша, твою дивизию, уводи корыто от подстанции. Быстро на объект!
– Командир, на северной околице стрельба! – взволнованно доложил Гавава. – Парни Кульчия отбиваются от хохлов. Эти твари лезут в поселок!
– И что? – повысил голос Стригун. – Это отменяет приказ?! Мухой к дому!
В подвал свалились Антонец с Левиным.
– Ешкин корень, это же Васька Сычев!.. – пробормотал Гуляев, отшатнувшись от посиневшего трупа. – Мы с ним еще на гражданке знакомы были, он жил на соседней улице, работал на шахте в Горбатовке. Вот же судьба-злодейка, мать ее!..
Раненые бредили. У одного гноилась простреленная нога, у второго был туго перемотан живот. Оставалось удивляться, почему он еще жив. Этих парней ополченцы тоже знали. Оба служили в первой роте батальона Зимакова и считались без вести пропавшими после боя за Мургу.
Раненых извлекли из подвала, уложили на пол. Бойцы вязали простыни, одеяла, чтобы транспортировать бедняг до БМП.
Поднять наружу тело Николая Алена не разрешила, вцепилась в руки бойцов, завыла в полный голос:
– Оставьте здесь! Я сама похороню Коленьку в этом подвале. С вами не поеду. Здесь мой дом и муж. Я никогда их не брошу. Не волнуйтесь, я не сумасшедшая, сильная, справлюсь.
Алексей растерялся. Не тащить же ее волоком в БМП?
«Ладно, пусть остается, будем надеяться, что война вот-вот кончится», – подумал он.
А на северной околице шел настоящий бой. Била пушка второй БМП, ей поддакивал пулемет. За этим гамом автоматные очереди почти не прослушивались. Похоже, силовики, по счастью, не имевшие тяжелой техники, пытались прорваться в поселок, а второе отделение их сдерживало.
Боевая машина Гававы уже была здесь. Она съехала с дороги, смяла забор, расшвыряла обломки сарая и через несколько секунд уже кружилась по двору. Лихач по имени Георгий был в своем репертуаре!
– Алексей, Бакаева ранили в ногу! – взволнованно прокричал в рацию прапорщик Кульчий. – Здесь фигня какая-то творится! Укропы обстреливают нас из степи, подбираются, видимо, хотят узнать, как у нас дела. Их порядка взвода! Нам нужны потери, командир?
– Как Бакаев?
– Живой, кровь идет, ругается.
– Олег, продержитесь несколько минут! Потом людей в отсек, всем отходить!
Потери в этот день действительно были не нужны, как, впрочем, и в любой другой. Он отдавал лаконичные команды: БМП задним ходом к крыльцу! Раненых в отделение для десанта! Остальных – туда же, включая мертвого Сычева. Не оставлять же погибшего товарища! Да, он прекрасно понимает, что десантный отсек рассчитан на шестерых, но придется потесниться! Сычева завернуть! С ранеными обращаться нежно!
Команды выполнялись прытко, никому не хотелось зависнуть в негостеприимном районе. Погрузка продолжалась несколько минут. А силовики в далеком лесу уже прочухали, где находится их враг. Взрывы смещались к центру поселка. Бойцы суетились, затаскивали раненых в узкую бронированную клетушку.
С башни свесился возбужденный Гавава. Этот сорокалетний щетинистый «абрек» покрикивал на товарищей, перехватил свирепый взгляд командира и смутился.
Алексей забрался в БМП последним, увидел хмурые лица подчиненных и невольно улыбнулся:
– Чего рожи такие, будто Крым не наш? Подвинулись, сидим по стойке «смирно»!
Отход на базу после выполнения задачи превратился в увлекательный квест. БМП неслась по улице Карбышева, подпрыгивая на ухабах. Гавава пребывал в своей тарелке, даже сделал попытку проделать управляемый занос, завершившийся обрушением забора и дружной руганью спрессованных «селедок».
Ожила скорострельная пушка наводчика-оператора Антона Лопырева, била короткими очередями. Поди пойми, куда он пытался попасть. В узкие бойницы для автоматчиков просматривались лишь прыгающие ограды да фрагменты заброшенных построек.
– Гоша, сбавляй! – зарычал Стригун, вцепившись в ручку над головой. – Ладно мы, но ты же раненых везешь!
– Товарищ капитан, никак нельзя! – крикнул механик-водитель. – Поеду тише – все будем ранеными, а то и убитыми! Оно нам надо?
Потом был головокружительный вираж на улицу Степную и бесконечная тряска без поворотов. Шанько и Гуляев поддерживали раненых, которые от этой болтанки пришли в чувство. Одного рвало, другой стонал сквозь зубы.
Гавава все делал правильно. Возможно, в поселок проник корректировщик огня украинских артиллеристов. Теперь снаряды ложились точнее. Они взрывались сзади, расшвыривая комья задубевшей земли. БМП уже вырвалась в поле, прыгала по бороздам, а за ней расцветали дымные фонтаны, билась в броню ударная волна.
– Нормально, командир! – крикнул Гавава, вцепившись в штурвал. – Старый конь борозды не портит!
БМП вышла из зоны поражения и помчалась на юго-восток. Людям стало веселее. Механик сжалился над измученными пассажирами и сбросил скорость. За бортом тянулась голая степь, кое-где кустарники, редкие перелески.
– Тормози! – приказал Алексей. – Пять минут перекур. Дальше – малым ходом. Желающие могут перебраться на броню.
Он первым потянулся к люку, спрыгнул на землю. Ощущение как после шторма. За ним на волю полезли остальные. Бойцы дышали полной грудью, разминали затекшие конечности.
Лязгая и громыхая, подъехала вторая БМП. Из башни высунулся наводчик-оператор Максимов, из люка – механик Чухрай. Физиономии пятнистые, но довольные. Порезвились, искупались в адреналине.
Алексей Стригун поднялся на борт второй боевой машины. Прапорщик Кульчий – небритый, похожий на Кощея в молодые годы – помог ему. Здесь было не так тесно – шестеро здоровых, один раненый.
Доброволец из Чечни Хасан Бакаев лежал на фуфайках лицом вниз, обливался потом, изрыгал проклятья. Над ним склонились товарищи. Пуля пробила верхнюю часть бедра. Боли, конечно, страшные, но нужно очень постараться, чтобы довести это несчастье до летального конца.
Перед пострадавшим на коленях стоял Степан Бобрик – тридцатишестилетний невысокий лысоватый доброволец из Владивостока, бывший десантник и технолог на мясокомбинате. Он, посмеиваясь, делал перевязку.
– Как он? – поинтересовался Алексей.
– Окорок повредил, – сдерживая смех, сообщил Бобрик. – Сзади. Тазобедренную, так сказать, часть. Все в порядке, товарищ капитан, он еще отомстит своим врагам. Подтвердишь, Хасан Рамзанович?
– Зарежу! Шакалы! Всех зарежу! – Раненый взвился и в изнеможении треснулся лбом о фуфайку.
– Я же говорю, практически здоров, – заявил степенный и рассудительный Константин Архипов, бывший сотрудник донецкой автомобильной инспекции.
– На вечерний намаз побежит как миленький, – выдал чубатый Махецкий.
– Издеваетесь?! – взревел пострадавший и снова затих, пронзенный парализующей болью.
Ранение действительно плохо сочеталось с образом гордого кавказского парня.
– Не переживай, Хасанчик, все в порядке. Божьи планы всегда лучше наших. Можешь духовное обновление, – давясь смехом, пробормотал подтянутый Саня Дьяков, еще один российский доброволец, бывший пограничник, не поленившийся приехать на защиту своих убеждений из заснеженной Сибири.
– Вот же сволочи! Я вам припомню!.. – хрипел раненый.
– Как его угораздило? – Стригун с трудом сохранил серьезный вид.
Еще немного, и сам схватился бы за живот.
– Проглядели, товарищ капитан. Наверное, противник с тыла зашел, – сказал тридцатидвухлетний брюнет Николай Семицкий, коллега Антонца по «Беркуту».
Впрочем, службу он проходил в солнечном Крыму.
– Мы в укрытиях находились, оглянуться не успели, а Хасан уже лежит и так душевно выражается.
Ополченцы гоготали уже открыто. Вроде мелочь, а приятно. Сотрудник грозненского ОМОНа Хасан Бакаев не отличался добродушием и покладистостью, хотя и не был в команде изгоем.
– Все, довольно ржать! Отнеситесь к происшествию серьезно. Это все-таки ваш боевой товарищ, – сказал Алексей и спрыгнул на землю. – Будем считать, что потери минимальные. Задание выполнено, двух живых мы из Мурги все-таки вытащили. Через полчаса будем на базе. Вперед!
