Kitabı oku: «Смерть в подлиннике»

Николай Леонов, Алексей Макеев

Yazı tipi:

* * *

Смерть в подлиннике

Глава 1

ГДР. Восточный Берлин.

Апрель 1985 года.

– Открою окно?

– Открывай.

– Не замерзнешь?

– Переживу.

– Ты бы разделся.

Диалог происходил в спальне. Мужчина, сидящий на кровати, держал в руках старую глиняную кружку с отколотым от бортика краем. Он с силой надавил кончиком пальца на место скола, вздрогнул и вопросительно взглянул на женщину, занятую тем, чтобы в помещение как можно скорее попал свежий воздух. Для того чтобы открыть окно, ей требовалось переделать кучу дел. Например, снять с подоконника два цветочных горшка, из которых торчали маленькие смешные кактусы, и переставить их на туалетный столик. Стопка книг также помешала бы проветриванию, поэтому женщина переместила книги на кровать. Сама кровать была разобрана, одеяло в голубом пододеяльнике смялось вдоль стены, а подушка почему-то оказалась в ногах. Глядя на весь этот бедлам, можно было подумать, что хозяйка только что проснулась и просто не успела убраться.

– Встань, – попросила женщина.

Мужчина подчинился. Он пришел сюда совсем недавно. Его плащ изрядно намок, как и шляпа. На вид ему было около тридцати, и он, считавший ранее, что шляпу носят только солидные и важные люди в возрасте, вдруг открыл для себя всю прелесть этого головного убора. Шляпы он начал носить совсем недавно. Кто-то из знакомых, увидев его в примерочной одного шляпного магазинчика, куда он заскочил шутки ради, сказал, что в шляпе он выглядит отлично, и он увлекся, стал скупать эти шляпы, но в итоге остановился на одной – на той, в которой был и сейчас.

Женщина быстрыми движениями привела кровать в порядок. Набросив на нее покрывало, посмотрела на мужчину:

– Ты бы разделся, что ли.

– Точно. Совсем из головы вылетело.

– Как это может вылететь из головы? – рассмеялась женщина. – Ты же весь мокрый.

– Не такой уж и сильный на улице дождь, – парировал мужчина.

– Не верь тому, что видишь. Пластырь в аптечке, а она в коридоре.

Но прежде, чем выйти в коридор, мужчина показал женщине руку:

– Смотри: кровь. Твоя кружка меня укусила.

Она шагнула к нему, всмотрелась в ранку и тут же равнодушно пожала плечами:

– Ерунда.

– Твоя кружка опасна для жизни. В прямом смысле.

– Ей почти триста лет. Она бесценна и не подпускает к себе недостойных.

– Избавься от нее.

– Ты потом мне спасибо скажешь.

Это походило на флирт. Он и она будто бы играли друг с другом, причем имя победителя было известно обоим с самого начала.

Мужчина поставил кружку на край столика. Женщина тут же подвинула ее ближе к центру.

– Где ты ее раздобыла? – донесся его голос из коридора. – Здесь нет пластыря.

– Я ездила в Бернау, – ответила женщина, облокачиваясь о край подоконника. – Сегодня утром.

– Ты так рано проснулась?

– Из-за плохой погоды сегодня там не торговали, – продолжила женщина, – но я на всякий случай решила уточнить у местных. Оказывается, на площади даже в хорошую погоду можно найти далеко не все из того, что обычно раскладывают на прилавках. Очень многое жители хранят дома. Древнюю посуду, например. Или сломанные игрушки, сделанные в начале века. И некоторые этим до сих пор пользуются, представляешь? Но многие жители рады бы избавиться от чего-то, однако им лень торговать. Поэтому все это добро просто пылится на чердаках. Нужно обходить дома и специально интересоваться этим вопросом. Так я попала к фрау Гёццель, а у нее дома нашлось много интересного. Эта кружка, которую ты держишь в руках, передавалась по наследству из поколения в поколение, но сейчас фрау устала от старого хлама в ее доме. Поэтому она была рада меня видеть. Ты нашел пластырь?

– Нет. – Мужчина появился на пороге и молча уставился на свой палец.

– Господи.

– Поищу еще.

Женщина проводила его взглядом и бережно взяла кружку со стола. Ласково провела по ее шершавому боку пальцем. Прикоснулась к раненому бортику, на который обратила внимание еще в доме фрау Гёццель. Она рассказала, что ему тоже много лет, но кружка «родилась» немного раньше.

Гостью фрау Гёццель встретила приветливо, но в глубине души напряглась. Сегодня было воскресенье, часы недавно пробили восемь утра. Она не привыкла принимать в своем доме русских, а тело ее мужа Бенедикта с простреленной головой так и осталось лежать под Курском. Это случилось давным-давно, летом 1943 года, и с тех пор в дом, в котором они должны были прожить долго и счастливо до самой смерти, не зашел ни один посторонний мужчина.

Время, как выяснилось позже, было ужасным доктором, но оказалось умелым санитаром – оно не умело лечить, но терпеливо перевязывало старые раны, оставшиеся в памяти и на сердце. О муже фрау Гёццель вспоминала все реже и лишь изредка замирала, услышав знакомое имя. Четверо детей давно разъехались по разным уголкам Германии, и фрау Гёццель, устав от безделья и изнурительных работ, неожиданно вспомнила о том, что ведь и она тоже может заработать на продаже старинных вещей, которых у нее скопилось ой как много. Среди них отыскалась та самая старинная кружка, в которую и вцепилась русская женщина.

– Где вы работаете? – спросила фрау Гёццель.

– В посольстве СССР, – тут же ответила гостья и зачем-то добавила: – Я здесь недавно.

– Не очень часто бываю в Берлине, – призналась фрау Гёццель.

– А я очень редко посещаю такие красивые деревни, как ваша, – мягко улыбнулась женщина. – Но все-таки мы встретились. Меня зовут Алевтина.

Фрау Гёццель протянула руку.

– Я Агния, – представилась она и посмотрела в окно, за которым внезапно сильно зашумело. – Дождь стал сильнее, но скоро закончится. Потом снова начнется. И так по кругу, пока не выльется весь.

– Ничего страшного. У меня есть зонт.

Фрау Гёццель покосилась на туфли Алевтины. Потом на ее сумку, в которой зонт вряд ли уместился бы.

– Оставайтесь, если хотите, – со вздохом произнесла она. – Здесь такие лужи, что даже мы стараемся в такую погоду не выходить на улицу. В прошлый четверг, тоже во время дождя, недалеко отсюда в грязи увязла машина, а вместе с ней и трое здоровенных мужиков, которые старались ее вытащить. Дождь, похоже, надолго. Зачем рисковать?

– А вот возьму и останусь! – тряхнула темными волосами Алевтина и провела рукой над столом, на который хозяйка дома свалила ненужные пепельницы, чашки с отбитыми ручками, пыльные шашки, облезлые деревянные рамки для фотографий и ворох невесомых газовых шарфиков. – С таким богатством не получится быстро распрощаться. Нет, правда! Я еще на родине интересовалась стариной. Все эти дома, в которых живут призраки, мостовые, по которым ночью стелется странный туман…

– Наверное, любите бывать в музеях? – поджала губы фрау Гёццель.

– Не люблю. Время там прячется за стеклом, а в воздухе стоит крепкий запах современных духов. Ужасное сочетание. Кроме того, вход в музей всегда платный, и мне это тоже не нравится.

– Полный бардак, – подвела черту фрау Гёццель. – Вы здесь так рано потому, что хотели попасть на блошиный рынок? Вам бы точно там понравилось. В хорошие дни торговцы плесенью зашибают хорошие деньги. Знакомая разбогатела на кружевах, которые плела ее бабка еще до…

Они посмотрели друг на друга. Все было понятно без слов. Война закончилась сорок лет назад, но одна из женщин все еще помнила ее, а другая, родившаяся позже, почему-то чувствовала себя виноватой.

– Итак, вы думали, в такой дождь рынок все равно будет работать? – строго спросила фрау Гёццель.

– Надеялась на то, что появится солнце, но поняла, что ошиблась, – с сожалением произнесла Алевтина. – Послушайте, я…

– Вы неплохо говорите по-немецки, – заметила фрау Гёццель.

– Буду рада, если заметите ошибку и поправите меня. – Алевтина умоляюще прижала руку к груди.

– Пока что не было необходимости. Что ж, все, что есть, я принесла. Смотрите.

– Спасибо!

Чуть позже на столе появились маслёнка, пшеничный хлеб и фарфоровые чашки с золотой птичкой, а их-то фрау Гёццель доставала только в особенных случаях. Алевтина без умолку болтала, восхищалась безделушками, записала рецепт тушеной капусты с яблоками и подробно расспросила о ценах на блошином рынке, который работал в Бернау только по выходным. Спустя час или целую вечность фрау Гёццель уже доставала с полки альбом с семейными фотографиями, и через некоторое время Алевтина с интересом заметила, что все женщины в семье очень красивы, а практически все мужчины имеют высокий рост и широкие плечи…

Они расстались через пару часов, но не только непрекращающийся дождь был тому причиной. Алевтина вспомнила, что к обеду должна была приехать на работу. Между ними, как оказалось, обнаружилось много общего. Обе обожали черный чай и сушки с маком, не любили весну из-за капризной погоды и не переносили темное пиво. Узнав, что отец Алевтины тоже воевал во время Великой Отечественной войны, фрау Гёццель не вспомнила про мужа, что потом показалось ей очень странным. Но она так сильно прониклась симпатией к этой русской переводчице, которая невесть как оказалась в ее доме, что решила так: не нужно им двоим сейчас никаких разговоров о прошлом. Не просто так они встретились. Да и девчонка эта, похоже, тоже одинока. Ну разве может такая красавица провести выходной одна, если у нее есть мужчина? Наверняка нет. Если бы был, то почему не привела его с собой? Но ведь не привела. И ни слова о нем не сказала.

– Забирайте все, если нравится, – решила фрау Гёццель, равнодушно глядя на разбросанный по столу хлам. – Мне это некуда девать, а вы дома все внимательно рассмотрите.

– Сколько это будет стоить? – растерялась Алевтина и открыла сумочку. – У меня есть немного денег, но хватит только на такси. Но я могу привезти вам деньги позже.

– Не нужно, – остановила ее фрау Гёццель. – Забирайте просто так, а то выброшу. На площадь это все равно не понесу – я не в том положении, чтобы стоять за прилавком и торговать старьем. Для меня это не имеет никакой ценности.

– А эта кружка? Вам же ее муж подарил?

– Всего лишь кружка. Я о ней и забыла. Сейчас смотреть на нее грустно. Когда меня не станет, она никому не будет нужна. Обручальное кольцо и четверо детей – вот то, что мне по-настоящему дорого. Я дам вам коробку, чтобы вы все сложили. Куда вы собираетесь все это девать?

– Оставлю себе, – ответила Алевтина. – Или подарю что-то из этого другу. Он сильно занят и иногда не может составить мне компанию. Он бы вам понравился.

– Не сомневаюсь.

Такси пришлось ловить на дороге уже за пределами деревни. Сев в машину, Алевтина тяжело вздохнула. Трудным был день. Столько эмоций… Столько сил потрачено на то, чтобы казаться той, которой ее хотели видеть.

– В Берлин? – бросил через плечо немолодой таксист.

– Ну а куда еще? – устало ответила ему Алевтина.

– Мало ли?

– Нет. В Берлин. На Унтер-ден-Линден. А дом я покажу, когда подъедем поближе.

Алевтина специально не стала называть точный адрес, чтобы избежать лишнего интереса к своей персоне. Она давно отпускала такси за квартал от своего дома.

Машина медленно тронулась с места и поехала очень неспешно, словно пробуя на прочность скользкие ухабы, выглядывавшие из глубоких луж. От крыльца своего дома фрау Гёццель было хорошо видно, как Алевтина, аккуратно обходя лужи, чуть не выронила из рук коробку, но потом без приключений дошла до обочины и вскинула руку. Пристально глядя вслед удаляющемуся такси, женщина вдруг четко осознала, что определенно встречала Алевтину и раньше, но до этого момента просто ее не узнавала. Но где она могла ее видеть – не в Берлине же, куда фрау Гёццель выбиралась крайне редко? Она была там в последний раз полгода назад. Если бы они встретились, то она бы запомнила. Значит, с огромной долей вероятности они могли столкнуться только здесь – в деревне? Но почему тогда Алевтина не сказала о том, что когда-то была в этих местах?

Окончательно запутавшись, фрау Гёццель шмыгнула носом, обняла себя за плечи и поежилась. Дождь закончился, но небо так и не прояснилось. Поднимаясь по деревянным ступенькам к дому, фрау Гёццель поскользнулась, но успела схватиться за перила.

– Черт побери, – испуганно прошептала она. – Вот так свалюсь в кусты и помру там на радость мухам.

А через полчаса дождь начался снова.

Гуров бросил зубную щетку в стаканчик на полочке, насухо вытер руки, включил фен, висевший тут же, на стене в ванной комнате, и направил струю теплого воздуха на запотевшее зеркало. Отражение проявилось тут же. Взглянув на себя, не до конца проснувшегося, но аккуратно причесанного, Гуров задумчиво провел пальцем по подбородку и твердо решил на сегодня завязать с водными процедурами. Щетина была едва заметна, а идет он не на конкурс красоты, а на работу, где каждый второй, которого он встречал в темных коридорах МУРа, уже давно выглядел как лесоруб с Аляски. Ни в прокуратуре, ни на телевидении его сегодня также не ждали, что лишь укрепило желание Гурова хотя бы на время забыть про бритье. В конце концов, и Маша не раз намекала на то, что хотела бы видеть его с бородой.

– Она будет седой, – сопротивлялся тогда Гуров. – Следователь полковник юстиции Санта-Клаус Лев Иванович.

– Стильно, модно, молодежно, – парировала жена.

– Сомневаюсь, что получится омолодиться.

– Боишься? – подстегнула Маша.

– Боюсь, – не стал скрывать Гуров. – Крячко обязательно ляпнет что-нибудь, а Орлова вообще сердечный приступ хватит. Своих беречь надо.

– А если сказать, что это для маскировки?

– Маш, я бы мог так развлекаться двадцать лет назад, но не сейчас.

Но именно этим поздним сентябрьским утром Гуров вдруг осознал, что долгие годы его внешность менялась лишь в одну сторону – к закату. Он настолько сильно привык к одному и тому же, что годами не замечал однообразия. А оно присутствовало в его жизни везде: в гастрономических пристрастиях, во внешнем виде и даже там, где, казалось бы, ему-то точно не грозило зарасти мхом, – в отношении к своей работе. Все повторялось раз за разом, пока не замыкалось должным образом. То, что должно было играть разными красками, выглядело черно-белым и неизбежно приводило к предсказуемому финалу. Даже в их с Машей маленькой веселой семейке давно не случалось никаких перемен, если не считать покупки нового дивана в гостиную.

Гуров пошел на кухню, загрузил кофемашину и наполнил водой чайник.

На шум вышла Маша. Такая же заспанная, каким был Гуров полчаса назад. Со съемок в Испании она привезла пижаму, сшитую из ткани, на которой по желтому полю бегали маленькие желтые мишки, но промахнулась с размером, больше подходящим Гурову. Щурясь, Маша обошла мужа и завернула в ванную комнату, по пути сонно погрозив ему пальцем: ни слова, я сплю, ты меня не видел.

– Чай или кофе? – спросил Гуров.

Вопрос был риторическим. Каждое утро Маша начинала со стакана воды, а завтракала где-то через час после.

– И тебе доброе утро, – пробормотал Гуров и пошел на кухню.

Звонок в дверь заставил его отложить в сторону наполовину съеденный бутерброд. В коридор вышла и жена, успевшая окончательно проснуться.

– Соседи, что ли? – предположила она.

Гуров посмотрел в глазок и открыл замок. На лестничной площадке стоял его начальник Петр Николаевич Орлов. Вот уж кого Гуров не ожидал увидеть на пороге своей квартиры так внезапно.

– Привет тебе, Лев Иванович, – протянул руку Орлов.

– Через порог не разговаривают, – Гуров отступил в сторону, пропуская в прихожую шефа. – Заходи.

Орлов шагнул вперед и вдруг увидел Машу. Растерялись оба.

– Здравствуйте, – пролепетала Маша. – Ой, я сейчас.

Она мигом исчезла в комнате.

– Напугал я ее, наверное, – предположил Орлов. – Извини, Лев Иванович, если не вовремя.

– Да не напугал, не были мы ничем заняты. Недавно проснулись.

– Поздно легли?

– Встречал ее в Домодедово, рейс задержали на полтора часа из-за погоды. Пока вернулись, пока то да сё…

– Понял. Значит, не помешал, – подвел черту Орлов. – Я ненадолго.

В коридоре снова появилась Маша. На этот раз она была не в пижаме, а в джинсах и футболке. И успела собрать волосы в хвост, чтобы перед мужниным начальством выглядеть прилично, а не как эта самая.

– Проходи на кухню, мы там как раз завтракать собирались, – пригласил Гуров. – Не разувайся, Петр Николаевич. Давай, жена, сообрази на троих что-нибудь.

– Не до еды, – отмахнулся Орлов. – Извини, Машенька, что наскоком. Отдашь мужа на пару слов?

– Да идите уже, – разрешила Маша. – А потом все-таки, может, перекусите?

– Уговорили, черти полосатые, – сдался Петр Николаевич. – Но сначала поговорю с твоим мужем. И, Маш, мне сахара две ложки.

– Я помню, – улыбнулась Маша. – И масло на хлеб не мазать, и яичные желтки вам нельзя, а вот омлет из белков можно. Ваш повышенный холестерин, Петр Николаевич, мы тревожить не будем. Всё помню. Идите, я потом позову.

Чтобы не сидеть в духоте, генерал-майор Орлов и Лев Иванович Гуров вышли на балкон.

– Что-то произошло? – спросил Гуров и сунул в рот сигарету.

– Да произошло-то давно, – нехотя ответил Орлов. – Надо будет полежать в больнице. Завтра вот сдаюсь.

– О, – чуть не поперхнулся сигаретным дымом Гуров. – Все так серьезно?

– Врачи говорят, что более чем. Я уж недели две как призрак по ведомственной поликлинике шатаюсь. Меня там уже в лицо узнают. Родным домом стала.

– Какой диагноз, не поделишься?

– Не дождетесь, – отрезал Орлов. – Но тянуть больше нельзя. На самом деле все звучит не так уж и страшно, если не вчитываться в то, что написали в медицинской карте. Но пришлось узнать много интересного о собственном организме. Пока что обследование. Комплексное. А дальше будет видно.

– Гипертония твоя, что ли? – догадался Гуров. – Паршивая штука, я в курсе. Пришлось столкнуться.

– Ну, вот и я сталкивался. Только за последнюю неделю «Скорая» три раза в гостях была. Дважды приезжала одна и та же бригада. Ругались на меня за то, что отказался от госпитализации.

– Все бывает в первый раз.

– Конечно. Но к врачу в итоге пошел. Подумал, что в моем возрасте риск отбросить коньки становится настолько высоким, что лучше заняться собой серьезно. Ничего, ничего… Полежу, отдохну, а потом вернусь и снова буду вам с Крячко нервы мотать.

– Оптимистично, – хмыкнул Гуров. – А кто замом будет?

– Не ты. Пришлют кого-то, я специально узнавал. Если Романенко из прокуратуры, то вам вообще счастье будет.

– Романенко очень даже ничего. Мы с ним поладили, – вспомнил Гуров. – Будем надеяться. Ты поэтому решил меня лично предупредить?

Орлов облокотился о перила, внимательно посмотрел на сигарету в руке Гурова.

– Есть дело, Лев Иванович, – прищурился он. – Даже не знаю, как сказать. У вас со Стасом сейчас вроде бы дел нет?

– Они всегда есть.

– Текущих-то нет, не заливай. В отпуск пока что не собираетесь. Потому прошу лично от себя помочь одному человеку. Я бы и сам поучаствовал, но, как видишь, не успеваю. Я место в клинике специально ждал.

– Понимаю, – качнул головой Гуров. – Рассказывай.

– Знаешь такой поселок под Москвой – Шаткое?

– Это не на юго-востоке? Тот район, который до сих пор дачами забит, но уже считается Москвой?

– Оно самое и есть. Бывал там? Слышал что-нибудь о нем?

– Не припомню, – признался Гуров. – Только краем уха если.

– Значит, не бывал. Иначе бы на всю жизнь, как говорится… Поселок Шаткое находится в тридцати километрах от Москвы. Такое, знаешь, неприметное место, мимо которого проезжаешь, не замечая его в упор. Там нет секретных объектов или чего-то подобного. Скорее выглядит как научный городок из славного советского прошлого. Самый обыкновенный населенный пункт, который с двухтысячного года приписан к столице, но не имеет никаких перспектив в плане развития хотя бы той же инфраструктуры. Призрачное место. Облезлые дома, грязь вместо дорог, алкаши по всем углам и один-единственный участковый на всю округу.

– Значит, скоро будут их сносить, – понял Гуров. – Ну, если там ничего не меняется, то, скорее всего, ничего и не планируется. А потом на этом месте воздвигнут очередной жилой комплекс. Знакомо.

– В любом случае сейчас там идет тихая серая жизнь. Я знаю об этом потому, что начальником местного отдела полиции там служит мой давний приятель. Рукоятников его фамилия. Громких преступлений на территории вот уже лет двадцать не было зафиксировано. За все годы случались только мелкие кражи из авто или хулиганство подъездного масштаба.

– Я так понимаю, что теперь этот срок обнулился?

– Правильно понимаешь. У него там человек пропал. В отдел полиции обратились муж с женой, которые снимали в поселке комнату у местной жительницы. Вроде бы давно жили с ней душа в душу, но вот уехала по делам и не вернулась.

– А сколько ей лет?

– Хорошо за семьдесят. Родных нет.

– Когда она потерялась?

– Третьего сентября. Сегодня седьмое. Квартиранты сообщили о ее пропаже четвертого числа. Слушай, Гуров… Рукоятникову до пенсии остался месяц. Хочет закончить все дела и отчалить на заслуженный отдых со спокойной душой.

– Так и пусть отчаливает. Мы-то чем можем ему помочь? – удивился Гуров. – Пусть поднимает на уши волонтеров, ищет свидетелей, рассылает ориентировки. Схема уже отработанная.

– А нет свидетелей, кроме квартирантов. Никто, кроме них, с пропавшей не общался. Видеть-то ее люди видели, но близко старались не приближаться. Противная бабка была, это даже соседи подтвердили. И машина ее исчезла.

– Она еще и рулила?

– А то! «Лада Калина» – это тебе не какой-нибудь «Мерседес», – усмехнулся Орлов. – Я хочу тебя попросить вот о чем: если вдруг Рукоятников к тебе обратится, ты просто побудь с ним на связи, поищи фамилию этой женщины в архивах. Может, еще где нужно будет посмотреть. Через нас-то дело быстрее пойдет. Я ему оставлю твой номер телефона на всякий случай. Не надо там дневать и ночевать. У нас-то опыт в поиске людей посерьезнее будет. Где мы этих исчезнувших только не находили, помнишь?

– Порой в разобранном виде, – ответил Гуров. – Ноги в Мытищах, а голову на Сретенке.

– Легко было их найти? Вот то-то и оно. У Рукоятникова там сыщики годами баклуши били из-за отсутствия случаев криминала на вверенной ему территории. Он мужик толковый, спуску не даст, но у него ко всему прочему еще и со здоровьем проблемы. Так вот, они там пока что пытаются разыскать пропавшую своими силами, но, насколько я понял, история темная. Я немного с Рукоятниковым поговорил, и он рассказал, что пропавшая имела богатое прошлое: в восьмидесятых служила переводчицей в посольстве СССР в Германии. После, уже на родине, некоторое время возглавляла бюро переводчиков, но быстро ушла на вольные хлеба. Водила знакомство с кем-то из членов Политбюро и даже сопровождала их в деловых поездках за границей. Уже давно дает частные уроки по немецкому языку. Бывшие ученики отзываются о ней как о преподавателе очень хорошо. Такая вот у нее жизнь. Не простая домохозяйка, как ты понимаешь, а человек со связями.

– Много о ней известно, это хорошо, – заметил Гуров.

– Так она давно там живет. Сама о себе рассказывала людям, пока еще хоть с кем-то у нее были хорошие отношения. И потом, в свое время Рукоятников водил к ней сына на занятия. Само собой, они общались.

– А квартирантов проверили?

– Не спрашивал, но думаю, догадались это сделать в первую очередь. Если бы было что-то не так, я бы знал.

– Ну что ж, – вздохнул Гуров. – Сдается мне, что возбуждения уголовного дела не избежать. Но если все-таки его откроют и направят на Петровку, то с радостью помогу. Ну а если не направят, то пусть твой знакомый сам позвонит. Так и быть, поможем разобраться.

Из кухни послышался Машин голос. Орлов расстроенно хлопнул себя по карманам:

– Вот черт, а я с пустыми руками заявился.

– А уйдешь с полной сумкой, – заверил его Гуров. – Машка же из Греции прилетела, понавезла всякого. Оливковое масло, мёд, еще что-то там. Я еле чемодан до машины дотащил. Да расслабься ты, Петр Николаевич! Можно подумать, в первый раз. А Рукоятников пусть обращается, если что. Поможем. Но, знаешь, Петр Николаевич, мне кажется, что наши советы ему совсем не нужны. Все-таки опыт у него есть.

– А что такое опыт, Левушка? – Орлов внимательно всмотрелся в окна дома напротив. – Всего лишь список приобретенных навыков, который постоянно корректируется в течение всей нашей жизни. Тебе ли об этом не знать? Ладно, пойдем. Угоститься завтраком из рук твоей жены для меня самое сейчас лучшее. Нет, ну надо же было так попасть с этим давлением, а?

– Эх, бумажки мои «любимые», – пропел Стас Крячко, раскладывая на своем столе многочисленные папки. – Жаль, не дают нам с тобой стажеров, Лёва, а то бы я их усадил сейчас за эту писанину. Закопались бы по уши. А мы бы в потолок плевали. Ну или в столовую пошли.

– Опасно в потолок-то, – предупредил Гуров. – Ты давай работай. Начальство новое, не знаешь чего ждать.

– Не новое, а временное, – поправил Стас. – Как наш-то там, кстати?

– Мне не звонил. Возможно, Вера в курсе.

– Наверняка.

Орлов был на больничном неделю и возвращаться на работу пока что не собирался. Поначалу обрывал телефоны Гурова и своей секретарши Веры, расспрашивал, даже пытался контролировать, тем самым напоминая о себе, но вот уже четыре дня как от него было ни слуху ни духу. Гуров и думать забыл о его просьбе.

Бумажной работой неожиданно увлеклись оба. Таким увлекательным занятием, как сортировка, ксерокопирование и раскладывание, занимались до вечера и, надо сказать, делали работу на совесть. Проверяли, сверяли, отмечали. К концу дня, правда, вымотались и сдулись. У Гурова затекли все части тела. В голове стоял тихий гул, а перед глазами прыгали темные точки. Забежавшая на огонек секретарь генерал-майора Верочка принесла добрые вести: из больничной палаты ей только что позвонил Петр Николаевич и попросил передать Гурову и Крячко, что если они что-то натворят, то он придет и всех уволит, потому что они тут веселятся, а ему потом расхлебывать.

– Сама доброта. Скучаю без него, – подытожила Верочка и положила на стол бумажный промасленный пакет. – Прихватила вам тут чебуреки из столовой. Знаю, что до ночи не уйдете. И сводку из дежурной части принесла.

– Спасибо, дорогая, – обрадовался Стас и потянул носом воздух. – А мы как раз сегодня без обеда.

– Как работается с новым шефом? – спросил у Веры Гуров, откладывая сводку происшествий в сторону.

– А он только завтра появится. Меня даже в известность не поставили. Кто, что, когда…

– Бедная Вера, – посочувствовал Крячко. – Снова подстраиваться под новую метлу.

– Еще чего. Я как жена декабриста.

После ее ухода Лев Иванович и Стас быстро разделались с чебуреками, сложили бумаги в сейф и дружно взглянули на часы.

– Вот теперь со спокойной совестью… – начал было Гуров, но запнулся на полуслове. – Слушай, Стас, а тебя Орлов ни о чем не просил?

– В каком смысле?

– Помочь одному человеку.

– Не снизошел. А тебя просил? И кому нужна помощь?

– Да так… ерунда.

Гуров вспомнил о сводке происшествий. Он взял листок в руки, вчитался в мелкий шрифт. Крячко тем временем выключил свой компьютер, смахнул со стола неизвестно откуда взявшиеся крошки и вопросительно взглянул на Гурова.

– Что-то серьезное? – спросил он.

– Да не то чтобы, – ответил Гуров и протянул сводку Стасу. – Ты про поселок Шаткое слышал?

– Бывал там, бывал, – улыбнулся Стас. – Ездили на шашлыки к подруге жены, у нее частный дом в трехстах километрах, а Шаткое как раз проезжали по пути. Думал, таких мест рядом с Москвой не осталось. На обратном пути у нас колесо пробило, пришлось заглянуть в тамошний автосервис. Цены там ниже, чем в Москве, кстати…

– Ты про что? Каких таких мест не осталось? – не понял Гуров.

– Необработанных, – объяснил Стас. – Ты знаешь, что там раньше был дачный поселок?

– Понятия не имел.

– Ой, да мне целую лекцию по этому поводу прочитали. В семидесятых годах прошлого века правительство выделило работникам внешней торговли землю под дачные участки. Сначала планировалось одарить только их, но подтянулись «соседи» из Министерства иностранных дел и посчитали себя обделенными. В общем, любой, у кого тогда была возможность выезжать за границу, мог обосноваться в Шатком. Дача в получасе езды от центра Москвы, Гуров! Ты только представь! Туда, говорят, даже иностранные дипломаты заглядывали – приценивались, присматривались. Но в итоге идея не прижилась, и проводить отпуска на свежем воздухе никто особенно не захотел. Вероятно, дело было в соседях этих советских богачей – простой и временами пьющий народ-то куда девать? О приватности не было бы и речи. Когда стало понятно, что идея заселить поселок мидовской элитой провалилась, поселок быстренько застроили типовыми блочными домами и раздали через ордера очередникам.

– Это ты откуда узнал?

– Дорожные байки. Автомеханик поделился, пока машину чинил. Кстати, визитку оставил. А почему ты спросил про Шаткое?

Гуров коротко передал Крячко просьбу шефа. Стас отреагировал на услышанное точно так же, как и он:

– Ну и чем мы поможем полиции? Розыск пропавших вообще к нам никаким боком не относится, если только не возникнет такая необходимость в процессе расследования.

– Вот и я так тоже думал. А в сводке труп. И снова в Шатком.

– А чей труп-то? Той самой пропавшей, о которой говорил Орлов?

– Да нет. На этот раз мужчина. Погоди-ка, наберу начальству. Посмотрим, что скажет.

До генерал-майора удалось дозвониться с третьего раза.

– Что со связью? – сразу же предъявил претензии Гуров. – Вот так и ищи тебя, когда нужен.

– И не говори, – раздраженно отозвался Орлов. – Тут все матерятся на этот счет. Что случилось?

Гуров кратко изложил суть дела.

– Выезжайте, – приказал Орлов. – Заму своему сообщу, что делом теперь занимаетесь вы. Я Феде сейчас позвоню, пусть будет в курсе, что мы знакомы.

– Федя – это?..

– Федор Анатольевич Рукоятников.

– Ну, так бы и сказал с самого начала.

Если бы генерал-майор Петр Николаевич Орлов и полковник Федор Анатольевич Рукоятников стояли рядом, то Орлов едва бы доставал макушкой до плеча своего приятеля. Таких исполинов, как начальник ОВД «Шаткое», удавалось встречать не так уж и часто. Он был не только высок – масса тела в его случае также превышала максимально допустимую. С первой минуты Гурову показалось, что Рукоятников и Орлов ровесники, но хватило только одного пристального взгляда на изможденное лицо и внушительный выпирающий живот Федора Анатольевича, чтобы понять, что этот человек нуждается в медицинской помощи, наверное, гораздо больше, чем его знакомый с Петровки.

Дышал Рукоятников тяжело, с громким присвистом, и при такой массе тела передвигался с большим трудом. Ходить ему было нелегко: прежде чем сделать шаг, сначала он обязательно находил опору в виде спинки стула или края стола и только потом, ухватившись за них, ступал вперед. Поздоровавшись с сыщиками, он болезненно улыбнулся и тут же отвернулся так, чтобы не было видно его лица. «Больно ему, что ли? – растерялся Гуров. – Как же можно в таком состоянии вообще ходить на работу? А он ведь еще пытается руководить».