Kitabı oku: «Негаданно-нежданно, или Учебник для оперативника», sayfa 13
– Не парься, опроси очевидцев, да и снова вынеси отказной.
– Станция там пустынная! Никого даже белым днем не бывает! Кассу закрыли, останавливаются только одна электричка в сутки. Кругом только собаки!
– Вот опроси собак, так, мол, и так, что явилось причиной нападения, и снова отказной! – и ехидно захихикал.
От возмущения я смогла только беззвучно, как рыба в воде, открывать рот, ритмично тряся бумагами. Слов нет! С этих пор он стал иногда, когда сильно рассердится, называть с подковыркой «ярым борцом с преступностью».
Как бы я хотела, чтобы он сейчас со мной оказался! Он, или Звонарев или Дым. Хоть кто-нибудь, чтобы мне не было так страшно.
Подняв столбы пыли, машина остановилась около небольшого белого домика. Лысый, оставив меня прикованной к дверце машины на пригляд водителя, вышел на разведку и скрылся за поворотом. Вокруг была абсолютная тишина. После хлопка двери автомобиля одна за другой ожили окрестные собаки, старательно обгавкивая чужаков. Вдалеке еле слышно замычала корова. Наверное, не подоили, так надрывно она мычала. Домов здесь, около самой станции было немного. Основная часть жителей поселка старалась селиться подальше от железной дороги. Товарные поезда, редко, но гулко пролетая мимо станции, заставляли трястись все придорожные домики.
Станция Шенжий, насколько я помню из практики оперативного обслуживания, была чаще всего пустынной. Белоснежно выбеленный старательными железнодорожниками саманный домик с громкой вывеской на нем «Вокзал Шенжий», состоял из одной комнаты. Скорее всего, строился еще до революции, настолько высоки были в нем потолки. В углу, рядом со следами печки, топившейся в те давние времена дровами и углем, установлена пластиковая перегородка, отделявшая этот уголок от остальной комнаты ожидания. На новой пластиковой двери висела аккуратная табличка «Касса», но по пыли внутри и полнейшей пустоте становилось понятно, что кассира здесь давненько не бывало.
В углу напротив притулился шкаф с помпезным названием «Камера хранения». Высокий металлический шкаф с красными одинаковыми дверцами казался мелкорослым и приземистым по сравнению с тем размахом потолков, задуманных строителями.
Несмотря на то, что станция нелюдимая и малообитаемая, тем не менее, железнодорожники соблюдали свой имидж и позволяли нерациональное использование денег на освещение вокзала. Войдя в зал ожидания, я ощутила себя некой мишенью. Огромные пластиковые окна почти от потолка до самого пола, витражные, установленные взамен старых деревянных, позволяли просматривать все, что творилось внутри даже с солидного расстояния.
Отыскав в углу самый крайний, нужный мне отсек, трясущимися руками я попыталась вставить погнутый ключ в замочную скважину. Пальцы тряслись и отказывались слушать. Камера хранения освещалась владельцами здания без угрызений совести об экономии электроэнергии, поэтому я стояла в центре комнаты ровно и прямо, лучшая мишень со всех точек. Это место наверняка и выбрали с этой целью, чтобы не выходить из сумрака в случае непредвиденной ситуации. Единственное, чего я не понимала, откуда могли вести наблюдение. Вокруг не было ни домов, ни парка, сплошные рельсы и шпала. Никакого самого захудалого вагончика. Так, полудохлый кустик, почти растерявший свои листья от стоящего зноя, просматривавшийся насквозь от света, падавшего на него из окна вокзала.
Наконец с виду хлипкий ящик, оказавшийся на деле достаточно прочным, поддался моему натиску и напору, распахнувшись и ударившись дверцей о стенку. Скорее всего, это была его привычная практика, судя по впалому характерному отпечатку в районе удара дверцы о каменную поверхность поцарапанной и снова побеленной стенки.
Ящик зиял девственной пустотой. Наверное, втайне я именно этого и ожидала, трясясь как осиновый лист при подходе к назначенному месту. Меня просто не поняли! Лешка ничего не понял! Но от следующей мысли у меня похолодело в груди. Не может быть! Меня предали?
Травмированная голова соображал слабо. Выйти без денег? Меня сразу пристрелят. Сразу. Без разговоров. У машины Лысого стояли припаркованными еще несколько хетчбэков. По слегка приопущенным стеклам я понимала, что за мной следят сразу из нескольких точек. Тонкий сарафанчик, смахивавший больше не ночную рубашку, а вернее это и была ночная рубашка, в которой меня изъяли из конспиративной квартиры, не позволяла сыграть, что у меня, например, за пазухой, может храниться спрятанными полмиллиона.
Я делала отчаянно вид, что вожусь со шкафчиком. Но долго так продолжаться не может, скорее всего, сейчас за мной придет тот же Лысый. Или Рыжий, и как хорошо обученный бультерьеры, схватят за горло с вопросом «Где деньги?».
Внезапный хлопок в тишине откуда-то с улицы прозвучал как выстрел. Затем второй. Мелкие дырочки в красной дверце рядом со мной дали понять, что стреляли из знакомого оружия. Что-то вроде пистолета Макарова. Такие же дырочки я частенько делала в мишени, получая «отлично» по огневой подготовке.
Резко присев, показалось, как что-то меня обожгло горячей волной. Дырочки усеивались тесно на дверцах, отлетали от стен. Стреляли одновременно из нескольких стволов. Разрывались собаки неподалеку, к их истеричному, охрипшему лаю присоединились псы из дальнего поселка. Перемежаясь, хлопки с псиным разноголосым лаем заглушали остальные звуки. После очередного хлопка стекло в окне раскололось, и осколки с шумом обрушились на меня, застревая в волосах, засыпаясь за шиворот, царапая лицо и руки. Крупный осколок плашмя ударил меня по затылку, попав в точности в уже имеющуюся рану, как снайпер по мишени. Что-то остро лопнуло, по лицу и шее потекло что-то теплое и густое, я резко провалилась темноту.
***
Одеяло задергалось и сползло почти на пол. Я проснулась и одной рукой потянула его обратно. Одеяло снова задергалось и рвалось к намеченной цели, откерыв ноги почти наполовину. Нехотя, все же пришлось открыть один глаз. Свет брызнул и ослепил не несколько секунд. Я повторила попытку, придерживая норовистое одеяло.
Перед приоткрытым глазом возникла взъерошенная физиономия Звонарева.
– Лешка… – еле выдавила я из себя. Голос звучал каким-то чужим и незнакомым. Так часто я не узнавала себя, когда смотрела видео со своим участием.
–Узнала. Это хорошо, – одеяло улеглось на место и больше не брыкалось. Мне снова стало тепло, я приятно задремала.
Казалось, что прошло несколько минут, когда мне почудился голос Дыма. Он звучал у меня в ушах громко и настойчиво:
– Сколько можно валяться в кровати! Сложила все дела в кучку и все, никаких движений. А дети! Это же надо так безответственно относиться к собственным детям! Лежит, отдыхает, а бедняжки страдают.
Меня удивило, что Дым мне рассказывал о детях так сердито, что я неловко сделала попытку вскочить по старой памяти и оправдаться.
– Я на море их повезу. Сейчас только встану, – перед глазами снова поплыли круги. Они медленно перевоплощались в треугольники. Кажется, на геометрии, когда мы проходили ее в школе, такие называли неправильные. Фигуры сливались и уплывали вдаль, накрывая меня темнотой. То снова появлялись, медленно переваливаясь из стороны сторону, словно красуясь передо мной. От этого вращения у меня кружилась голова, подкатывала тошнота. Такие калейдоскопы появлялись обычно в те дни, когда я слышала голоса. Они мне рассказывали о чем-то, в душе в такие минуты просыпалось необычно теплое чувство, переворачивался меховой клубочек в груди.
– Аленка! Я так рад, что ты вернулась, – я с удивлением смотрела, как влажнели глаза у Лешки. Нашего Лешки, который никогда и ничего не боялся, ни за что не переживал. Он гладил мою руку и молчал. Но так было не всегда.
Мне стало лучше. Приносили еду и теперь, кроме бесконечных капельниц, я ловко орудовала ложкой, стараясь не опрокинуть содержимое к себе в постель. Попытки встать и кушать, как обычные люди, безоговорочно пресекались медперсоналом. Но когда их не было, Лешка позволял мне обедать сидя. Даже сложно передать словами, как, оказывается, мало нужно человеку для счастья.
Сегодня выходной, основной медперсонал наслаждается заслуженным отдыхом после трудовой недели. Дежурный врач, бородатый, похожий на профессора Преображенского из романа Булгакова, с медсестричкой Леночкой в ординаторской попивали чай, а скорее всего, не только один чай, организованный моими товарищами по службе. Пятое октября – святой праздник для сыскарей, День уголовного розыска. В палате шумно и тесно. Не рассчитанная на прием гостей в таком количестве, она казалась меньше в пять раз. Народ на нехватку посадочных мест не жаловался, привыкший за годы службы подолгу сидеть в засадах на корточках и иных неудобных позах.
Прикроватная тумбочка по мановению заботливых рук превратилась в привлекательный фуршетный стол. Пластиковый стаканчик каждый держал в руках, крупно нарезанная закуска, внешне похожая словно ее порубали остро наточенной казацкой саблей, подкидывая кверху, плотными рядами расположилась около моей кровати. Но места ей не хватало, поэтому, недолго думая, Григорич расправил по-солдатски ровненько мое одеяло и расставил пластиковые тарелочки с колбаской и апельсинами мне на ноги:
– Все, лежи и не дрыгайся.
– Я-то сначала подумала, что он обо мне заботится, постельку поправляет. А он!
– Права, на все сто права. В данный момент я позаботился о колбасе. Закуска не должна страдать! – аргументы, кончено, сильны, Григорич в своем репертуаре, слов у меня не было.
Задвинув жалюзи, в палате образовалась приятная атмосфера почти домашнего уюта.
– Все, Ален, у тебя комфортно. Только жаль, курить нельзя.
– Вам бы подымить. Бросать надо. Я вот выйду из больницы, начну борьбу с курением в кабинетах, так что готовьтесь, пощады не будет.
– Ну что, коллеги, – Дым поднял свой белый стаканчик. – Друзья. Я рад, что наконец все тревоги позади и наш дружный коллектив воссоединился без потерь. Это важно и так было не всегда. Да, Будянская, ты нас здорово напугала. Не один месяц мы волновались, переживали, но теперь выпьем за твое здоровье, за здоровье всех оперов, за уголовный розыск. Как говориться у нас, сыск вечен,– последние его слова утонули в слаженном многоголосье. Поговорка у всех на устах, передавалась из поколения следующему оперскому поколению. Неожиданно из глаз потекли слезы.
–Ален, перестань, все же хорошо,– Кудря с Григоричем, присевшие по обе стороны кровати, принялись меня успокаивать, Семен гладил меня по голове, отчего слезы текли еще сильнее, словно прорвался невидимый кран.
Подскочивший, как черт из табакерки, Лешка растолкал ребят и всунул мне под нос стаканчик с сильно пахнущей жидкостью:
– На, только залпом.
Я было попыталась возразить, но Лешка не дал шанса. Одним глотком я выпила лекарство. Корвалол, что ли? Надо будет спросить.
– Вот молодец, за уголовный розыск грех не выпить.
После трех-четырех рюмок Дым остановил взгляд на Лешке и молчал, пристально уставившись на него. Звонарев заерзал:
– Что, Михалыч?
– Ты думаешь рассказывать ребятам и Алене о подробностях операции? Всем интересно, так ведь?
– Конечно, я хочу знать. Леш, колись.
– Михалыч, вы же все знаете!
– Давай, Алексей. Ты в теме с самого начала, многие подробности интереснее слушать из первых уст.
– Самое интересное – это то, как мы готовились тебя отбивать от бандитов. Твой телефон прослушивался с самого начала, причем, прослушивали несколько служб, как служба безопасности, так и мы. Во-первых, ты должна понимать, что стопроцентной уверенности, что деньги ты действительно не брала, у нас не было.
– Никому нельзя верить, прав-прав, – грустно закивала головой.
– Когда мы с Михалычем убедились, что денег нет и не было, стали дальше активно разрабатывать версию, что подставили тебя из-за денег, хотя эта версия была не единственная.
– Лешка, кстати, молодец, носился, как волк, носом землю рыл. Ведь зацепок никаких не было вовсе, – Сергей Михалыч, отправив в рот виртуозно нарезанный Григоричем сырок, – не ночевал дома неделями. Мать мне позвонила, нашла где-то телефон и спрашивает, мол, где мой сын, все ли с ним хорошо.
– Нашла же в записной книжке моего старого мобильника, – Звонарев смущенно заулыбался. – Так вот, поработали с этим старым хитрым жуликом Остроумовым. Есть у меня связи в СИЗО, поупирался вначале, потом раскололся, что на самом деле деньги перевел за границу на подставной счет фирмы. Она зарегистрирована на мать, на ее девичью фамилию. Через Интерпол установили, что и как, вся сумма на месте, там наверняка и деньги Василькова, которые Остроумов получил на развитие совместного бизнеса.
Когда пришлось вывести тебя на явочную квартиру, дело осложнилось. Мы стали с Михалычем подозревать, что следователь, который прохлопал уголовное дело по убийству Банщиковой, вместо того, чтобы помогать нам найти его, стал сливать информацию службам собственной безопасности. Нам-то скрывать особо нечего, но пока доказательств, что ты не совершала убийства, не эксгумировала ее труп, не получили, рисоваться нельзя. Если бы тебя закрыли под арест, мы бы ничего не смогли бы сделать. Когда я после отсыпа пришел в квартиру и увидел, что на окнах не висят наши заветные занавески от солнца, мне стало не по себе. Я к Дыму, – он покосился на начальника, поняв, что случайно выдал себя, но тот сделал вид, что не разобрался, о ком рассказывает он, – что будем делать. Решили, чтобы самим не засветиться, нарядили Кудрю в женскую одежду, такая толстенькая бабища неопределенного возраста получилась, вручили ей ведро и тряпку, ключи от квартиры и оправили работать под прикрытием. Семка нам после отзвонился, что все чисто, никого нет, тебя тоже. Мы зашли и обомлели. Понятно дело, что мы – товарищи, привыкшие к беспорядку.
– Я скажу больше, пока ты отлеживаешь бока на теплой постельке, в кабинет войти невозможно. Я, когда прихожу проводить планерку, каждый раз осторожно приоткрываю дверь и жду, не прыгнет ли у в этот раз на меня микробы размером с бегемота, – Дым откровенно рассмеялся. – Алена, срочно нужно навести порядок: прийти на работу и погонять этих жирных котов. Пусть разложат бумаги свои оперские, пепельницы почистят да птичкину клетку вымоют.
– Нет, пепельницы будут подвержены остракизму, – ответила ему, голосом, не терпящим возражений. – Это я вам обещаю. И пусть кто хочет, на меня обижается, кто хочет. В последнее время отчего – то не переношу табачный дым.
– Вот и правильно! Я тоже бросил курить! – Дым затейливо подмигнул. – Аленка, мы уж с тобой там развернемся от души!
Семен, до этого момента молча стоявший в углу с кружочком колбаски, а сверху сыр, а еще выше кружком свежего огурца, помахав в нашу сторону внушительным бутербродом, с прищуром спросил:
– Это я так правильно понимаю, что нам теперь тоже нужно бросить курить? И что же нам остается? Водку – нельзя, коньяк – нельзя, курить – тоже нельзя! Как снимать стресс?
– Не нуди, Кудря! Конечно, личный пример начальника – это пример, достойный подражания, бесспорно. Но так и быть, для ваших неокрепших организмов дозволяется просто не курить в кабинете. Во всяком случае, в присутствии дамы – однозначно,– огорчила я Семена.
– Все, ребят, кончаются наши светлые денечки! Григорич, нужно переговорить с лечащим врачом, пусть ее подержат еще на больничном, уколов каких-нибудь полезных назначат да побольше.
– Семен, я смотрю, ты больше всех расстраиваешься. Ты же куришь, только когда выпьешь. Просто у тебя начинается здоровый образ жизни, – Григорич похлопал его по плечу.
–Леш, а как вы все-таки вычислили, где я? Ты же не понял, что это я тебе звоню!
– Чего там я не понял? Все понятно без слов. Ты рассказываешь мне по телефону, что детей тебе не вернут. А дети- то у меня спрятаны. Они так и жили у моей мамы на хуторе глухом. Кстати, они у тебя будь здоров, какие прагматичные. Придется делиться урожаем, раз работали за четверых! Ты даже не представляешь, что за арбузы они вырастили! Килограммов на пятнадцать каждый. Лопнешь, пока съешь! Я – то знал, что тебя слушаем не только мы. Жулики тоже были заинтересованы деньги найти, а вместе с деньгами того, у кого они хранятся, чтобы не зажилил не копеечки. Да и наказать нужно было, что на чужое не зарились.
Мы установили месторасположение сразу, но войти туда бесшумно невозможно. Дом посередине поля, незаметно не подступишься. Опять же, куда – ОМОН спрячешь, вправо и влево на три километра все просматривается.
– Я взял на себя решение отбить тебя на вокзале. Так было легче подготовиться, – Дым покачал головой.
– Если честно, то я подумала, что вы меня бросили. Я в этом была уверена. Не потому что предали, просто не разобрались, что к чему.
– Глупая твоя голова, – Григорич взлохматил мою и без того неуклюже лежащую челку, давным – давно требовавшую парикмахерской укладки по всем правилам. Бинты и повязки с головы сняли, а волосы росли, словно сумасшедшие от того количества витаминов, которыми меня пичкали медики всеми мыслимыми способами. Челка топорщилась в разные стороны, ровно так, как ей вздумалось, лезла непрерывно в глаза и щекотала нос. Я старательно заправляла ее за ухо, насколько это было возможно, но Григорич одним движением свел мои старания на нет.
– Ты назначила нам встречу, я и Григорич выехали на эту захолустную станцию. Опять та же история – куда не кинь взгляд – кругом родные бескрайние просторы. И тут Григорич вспоминает, что начальником отдела грузоперевозок их головной станции работает Василий Иванович.
– О, это давний мой знакомый, Вася. Как-то по молодости прихватил я его в наркота. Дело давнее, только я пришел в розыск работать, приводят пэпээсники хлопчика. Сразу видно, что не наркоман, чистенький, в очках. Отчего толкался на станции – неясно. Стал с ним беседовать. Он мне рассказывает, что на станцию привел одноклассник. Просил помочь встретить бабушку с электричку с сумкой. Но приехала не бабушка, а какой-то молодой парень, отдал сумку, небольшой такой рюкзачок, сумку с баллонами и снова в электричку. Одноклассник вручил ему нести сумку, а сам с рюкзаком вперед пошел. Когда постовые схватили за руку, товарищ дал деру. Знал, что в баллонах марихуана закатана. С двух баллонов на крупный размер набегало. А парню есть четырнадцать.
И сидеть бы парню в детской колонии, жизнь испорчена была бы напрочь. Я созвонился в детской комнатой милиции, его по учетам не знают, положительный парень, а вот одноклассник – бывай ходок. Пару раз заметали за кражу, но десять- двенадцать лет, не субъект преступления, пожурили да отпускали. Но, как говорит наш шеф, безнаказанность- путь к рецидиву, да наставники по-видимому славные, подался парень в наркодилеры. Жалко мне стало незадачливого ботаника, переписали мы протоколы, но Василия отпустили. И вот посмотри, вырос, выучился, стал начальником. Пошел я к нему, а он по старой памяти ну давай обниматься. Еле отбился, – Григорич так же размахивая руками, подлил мне домашнего компотику, старательно отслеживая, чтобы мой бокал на празднике, который временно играла роль моя старенькая, но любимая полулитровая кружка с листиками, – попил с ним чаю и говорю ему, так и так, не раз обращался к тебе за помощью, но сегодня дело действительно серьезное. О нем знает ограниченный круг лиц, если будет утечка информации, то нетрудно будет определить откуда. Это я так, для острастки, он-то товарищ проверенный, не раз помогал. Сказал, чтобы организовали несколько товарных вагонов и «бросили» их около нашей станции. Парочку деревянных, мы вначале планировали туда засадить ОМОН и парочку цистерн, самых вонючих, чтобы собаки не учуяли чужой запах. Но потом оказалось, что ОМОН спрятать там не получиться, влезть- то влезут, но, если острый момент, как черти из табакерки не выпрыгнут – лестницу подавать нужно. Да и пустые вагоны шумные слишком. Пошевелишься чуть внутри, а шуму, вроде танцуют. Да еще обмундирование килограммов тридцать. Командир МОН заупрямился и не в какую. Не поверите, раз пятнадцать обошли вокруг это небольшой вокзальчик. С одной – перрон и рельсы, за ними сам поселок. В каждом дому по собаке. Когда в засаде там ночью сидели, боялись дышать, чуть шевельнешься, гравий под ногой заскрипит, одна за другой заходятся лаять. С другой – вокзальчик, весь просматривается, как на экране и площадь около него такая же, как на ладони, кошу не спрячешь. Но, к счастью, заприметили неподалеку заброшенный завод. Приткнули за забор автобус, сняли с него колеса, чтобы вид был заброшенный.
– Омоновцы сразу втащили их внутрь в автобус, чтоб не утащили казенное имущество, – Лешка протянул свой пластиковый стаканчик, чтобы чокнуться с моим компотом. – Заезжать пришлось из-за полей в обход поселка, чтоб нас не засекли. Автобус водитель привез, а сами омоновцы пробирались ночью по нашим следам. Залегли мы с Григоричем на пузе на гравийку, лежим, в руках прибор ночного видения и понимаем, что взяли его совершенно зря. Хорошо, что вокзал хорошо освещался, но мы понимали, что так же замечательно он простреливался. Все, кто был внутри, был отличнейшей мишенью. Лежим, вокруг тишина, аж в ушах звенит. Хорошо, что Григорич сразу этот момент продумал, разговаривать, тем более по рации совсем не вариант, собаки чуткие, зараза, сразу такой лай поднимают. Хрулева оставили с командиром в автобусе командовать омоновцами, договорились, что один щелчок рацией – означает «внимание», два- «вперед». Это только и спасло.
– Лешку, когда тебя увидел, нервы стали сдавать. Держался, правда, как следует, но рация в руках стала ходить ходуном. Я отобрал ее быстро, не хватала, чтобы остались без связи, а это все, провал операции. Лежим, не дышим, смотрим, вышел один из машины, осмотрел вокзал, потом ты вышла из машины и прямым ходом в вокзал. На привокзальной площади еще машины потянулись, сразу нам стало понятно, что полный автобус ОМОНа взяли не зря. Когда ты выпрямилась, я стал щелкать по два раза, а тут рази батарейка стала садиться. Все, у нас паника, что делать! Как подать сигнал, чтобы поняли нас! Смотрим, рванули наши, быстро и почти бесшумно, даже собаки вначале и не разобрались, что случилось. Но неожиданно стали стрелять из машины, приехавшей последней. Там бойцы приехали. Я только успел Звонарева ухватить за рубашку, рванул под пули. Стекла звенели, если честно, мы ожидали, что после перестрелки и осыпанную стеклами, мы найдем тебя живой.
– Так с чего меня – то похитили из адреса? Про него знали только трое, я не высовывалась, даже воздухом дышать выходила глубокой ночью!
– Жулики, если им нужно, сама понимаешь, могут быть гораздо активнее нас. Это мы работаем с оглядкой на прокуратуру да не следственный комитет, а им все равно, прут, как танки, напролом. Выследили тебя по Лешке, – Григорич помолчал. – Не то, чтобы Лешка виноват, но утратил бдительность на долю секунды. «Я же тебе говорил», – сказал он, обращаясь к Звонареву, – этот следователь из следственного комитета тоже парень непростой. Кстати, как там его зовут?
– Воронин. Валерка Воронин, – Алексей отхлебнул из своего стаканчика, – еще тогда после встречи с ним в парке показалось, что за мной следят, но я гнал эти мысли из головы. Все-таки я его спасаю, ищу его пропавшее уголовное дело, стараюсь раскрыть пропажу. Но видимо неприязнь к оперативникам у них формируется еще до поступления на службу. Скорее всего, у него есть связи с нашими жуликами.
– Не скорее всего, а точно установлено, что есть. Ты вспомнишь, Аленка, эту адвокатессу. Такая полная, все время в ярких одеяниях. Дай бог памяти вспомнить фамилию. Такая вся из себя, все время губы куриной попкой сложены, как будто чем-то недовольна, – Григорич яростно тер лоб, пытаясь вспомнить.
– Курочкина?! – меня подкинуло на кровати.
– Да, точно, Верка Курочкина. Вот пройда! Искать такую всю жизнь и не найти, а нам – надо же как свезло, работает на нашем участке. Есть адвокаты, приятнейшие люди, Ваня Самойлов, Сергей Федорович опять же. Грамотные, интеллигентные, как бальзам к сердцу. В охотку работать.
– Ладно тебе, Григорич, не злись. Бабу тоже нужно понять. Бытье нерадостное, полтинник, детей нет, замужем не была, всю жизнь с жуликами, а тут смотри какая радость- мужичок появился. Молодой, красивый, и что ж, что гол, как сокол. Вот и стала девица красная пахать за двоих, старясь обеспечить пареньку и машину справную, и плавочки с кристаллами Сваровски, а это все деньги да немалые.
– Сергей Михалыч, ты, однако, слишком человеколюбив. А столько- то лет в уголовке, пора бы испортиться характером, – Григорич пыхтел, как паровоз. Завелся не на шутку. – Аленку нашу чуть не сгубили из-за этих денег поганых! И пришла же в голову мысль, что прячет полмиллиона у себя.
–А кстати, кто первый сделал такое предположение! Совершенно нелепая мысль! – подхватила я.
– Никаких предположений, – отрезал Григорич. – Чистые показания. Когда закрыли мы твоего киллера неудавшегося, Остроумова, то стали его сокамерники колоть, по заданию авторитетных лиц, мол, где деньги. А они, сама понимаешь, не милиция, церемониться не станут, законный ли опрос гражданина, соблюдены ли его права и законные и интересы. Придушат ночью на шконке и привет. Сам задохнулся. Или сердце оказалось слабое, остановилось не вовремя, расцветет лет, забирайте, мамаша, хоронить. Видимо, прижали не слабо, раз решил дать признательные показания. Однако денег стало жалко, а скорее всего, уже и не было, мы только вчера установили, что картежник, игрок, но из невезучих. Каждый раз практически без штанов оставался. Думаю, что спустил он эти миллионы за несколько заходов без зазрения совести. Вот и ляпнул, когда крепко прижали, что деньги были спрятаны у Василькова, и при задержании вы с Лешкой их нашли и забрали. Тем более, ты сразу в отпуск пошла, машину купила.
– Да она же в кредите! На пять лет, между прочим! – искренне возмутилась я, отдуваясь на челку, которая при каждом взмахе голову лезла в глаза и щекотала в носу.
– Да ладно, все понимают, если хочешь скрыть неожиданный доход, берешь машину в кредит и потихоньку платишь, чтобы не привлекать внимание. Вот, в кредите и докажите, что у меня есть деньги. Были бы, не стал переплачивать банку. А какая разница, что переплачиваешь, все равно деньги дармовые. Тысячей больше, тысячей меньше, зато для отвода глаз лучше не придумаешь, – и мне оставалось только молча дуть на челку, не решаясь возразить. И верно, что тут скажешь, что ты не осёл?
– А где играли? Вроде же игровые клубы запрещены, Бэпники позакрывали почти все. Во всяком случае, я последнее время не слышал, чтобы где-то собирались, пусть и нелегально.
– У Верки Курочкиной ее лямур Федор оказался тоже заядлым игроком. Иногда она собирала у себя на даче, и за городом, и только свои собирались. Вроде закрытого клуба. Во всяком случае, было издалека видно, что едет кто-то чужой, дача стоит на отшибе, окрестности присматриваются километра на два вокруг.
– И как же раскрыли этот клуб?
– Если сказать, что сложно, то ничего не сказать. Внедрили своего человека.
– И кто же такой игрок на доверии?
– Не поверите!
– Григорич, не томи! – Кудря задрыгал ногой от нетерпения, присев на краю моей кровати с бутербродом в одной руке и стаканчиком сока в другой, похожей на две кувалды.
– Руслан Сидоркин! Помните, такой есть. Раньше работал в следственном комитете, то ли водителем, то ли связистом. При знакомствах с барышнями представлялся следователем. И значимо, и барышни западали на статус. Его лямур нежная Мариночка тоже вначале купилась на статус, она – то трудилась секретарем в комитете, только-только закончился испытательный срок. Очень удивилась, когда увидала свою любовь в коридорах комитета, но это ничего не изменило в их отношениях. Мариночка плотно очарована сердцеедом, и бросить его уже не смогла.
– Хотя попытки были, – Звонарев ехидно усмехнулся. – Мы с ней славненько зажгли в ресторане. Мне даже не пришлось ее долго уговаривать, мадмуазель оказалась падкой на авторитет. Едва поведал, что являюсь успешным предпринимателем, увидел ее в комитете и потерял покой, цветы и конфеты покорили ее сердце, забылся предыдущий обожатель, поход в ресторан удался тоже на славу. Мариночка оказалась на мое счастье быстро пьянеющей, пара бутылок легкого шампанского быстро сделали свое дело. Правд, для меня сложностью оказалось выслушать бесконечное количество пьяных истерик о том, что негодяй Сидоркин ее почти не любит. Но где наша не пропадала!
– Ты –то, надеюсь, воспользовался ситуацией! – Хрулев вышел из тени и толкнул в бок Лешку.
– Перестань, она была в таком состоянии, что я насилу ее уволок к дверям ее дома. Еле стояла на ногах, долго еще вспоминал о ней и вздрагивал. Слишком мятная какая-то. Так и стоял под лестницей в ее подъезде, ждал, чтобы мать наконец-то забрала ее в дом.
– Так почему именно Сидоркин? Зачем ему это уголовное дело?
– А я? я- то при чем? В глаза его не видела? – до сих пор оставались невыясненными мучившие меня так долго вопросы.
– Не волнуйся, тебе нельзя нервничать. Ты к нему не имеешь никакого отношения. Парень оказался заядлый игроком. И познакомились у нашей милашки Веры Курочкиной. Где уж отыскал ее гражданский муж Федор кандидатов в избранный игровой клуб, истории так и осталось пока неизвестным. Но факт остается фактом, случился преступный сговор. Сидоркину выхода не оставалось, он проиграл слишком много, таких денег отродясь у него и не бывало.
– Отчего садиться играть, если денег нет, для меня этот факт всегда был непонятным.
– Пагубная страсть, даже специалисты лечить берутся! – Лешка еле заметно улыбнулся. – А на тебя Курочкина обиду затаила. Во-первых, когда задержали Остроумова, сыграла банальная женская ревность.
–Что!? – челка снова упала мне на глаза. – О чем ты!
– Нет, она не ревновала тебя к кому-то конкретному. Просто моложе, красивее, выглядела счастливой. Верку можно только пожалеть. Все ее заработки Феденька спускает в карты настолько быстро и беззастенчиво, что прибыль не успевала подсчитываться. Курочкина была в вечных долгах. Только расплатиться с одними кредиторами, тут же влезает в следующую денежную кабалу. А тут подвернулся такой удобный случай: Остроумов попадается на заказе убийства. Для Верки – он клиент очень выгодный, потому что денежный, дело – то арестантское, до суда пробудет в СИЗО однозначно. Как только закрыли Виталика, стал он жаловаться своему защитнику, что тяжко ему в неволе. С каждым днем прессинг усиливался.
– И это понятно, – Дым усмехнулся в ответ, – никто не хочет расставаться с денежками, да еще и сумма в полмиллиона согреет душу каждому.
