Kitabı oku: «Невеста эльфийских кровей», sayfa 2
Глава 3
Еще день назад она была воспитанницей монастыря и примерной ученицей. Еще несколько часов назад она была новобрачной. И пусть жених оставлял желать лучшего, но он, по крайней мере, обещал ей дом и защиту.
А теперь она стала вдовой, обвиняемой в убийстве супруга, и сменила покои эрла на городской каземат.
Прибывший полицейский патруль долго не церемонился. Ей даже слова не дали сказать: скрутили руки за спину, надели наручники и затолкали в черный экипаж без окошек прямо в сорочке.
Свой сюртук Герхард забрал, мстительно процедив, что в тюрьме он ей не понадобится.
На улице царила глубокая ночь. У Ринки от страха и озноба зуб на зуб не попадал. Ее мутило, перед глазами плясали белые точки, и не было сил требовать справедливости или сопротивляться. Да и кто бы стал ее слушать?
Полицейская карета доставила ее в городскую ратушу, в чьих подвалах находилась тюрьма.
– Будешь сидеть здесь до суда, – пробурчал смотритель тюрьмы. Маленький, кривоногий, с обвисшим брюшком и масляными глазенками. Он подождал, пока один из стражников откроет решетку камеры. Второй стоял рядом, следя за каждым движением девушки. – Можешь обращаться ко мне мэтр Дамерье и смотри, не балуй, а то быстро найду управу!
В подтверждение своих слов он указал на плетку, что свисала с его пояса.
Ежась от сырости и сквозняка, Ринка шагнула в камеру. Ей казалось, что она спит и вот-вот проснется. Она даже не обратила внимания, когда с ее запястий сняли наручники.
Но когда решетка, закрываясь, громыхнула за ее спиной, девушка оглянулась.
– Подождите! – словно очнувшись, она бросилась к выходу, вцепилась руками в прутья. – А когда? Когда будет суд?
– Почем же я знаю? Это ты не у меня, у адвоката своего спрашивай.
– У меня его нет, – призналась, опуская глаза.
– Если своего нет, значит судья назначит.
– Но мне нечем платить…
Маслянистые глазки Дамерье тут же ощупали ее с проснувшимся интересом.
– Говоришь, нечем платить… Хм, я мог бы помочь в этом деле, если бы ты проявила немного усердия.
Гримаса отвращения исказила личико девушки. Отшатнувшись, она прошептала:
– Нет. Ни за что!
– Ну, как знаешь, – смотритель пожал плечами. – Посиди здесь, подумай. Как надумаешь – позовешь.
Он ушел в сопровождении стражников, унося с собой масляную лампу, единственный источник света.
Ринка осталась одна. Обхватив себя за плечи, чтобы хоть немного согреться, она огляделась.
Новое пристанище оказалось маленьким, всего пять шагов в поперечнике, темным и сырым. Скудную обстановку составляли рваный матрац, набитый гнилой соломой, да отхожее место в углу, источающее неописуемый смрад.
Единственное окошко, закрытое плотной решеткой, торчало под потолком. Камера была низкой, поэтому, встав на цыпочки, Ринка смогла ухватиться за ржавую решетку и подтянуться. Но вместо неба перед ней оказались булыжники мостовой и чьи-то ноги, обутые в грязные сапоги.
Одно радовало: из окошка шел относительно свежий воздух. Она всю ночь простояла, уткнувшись носом между прутьев, вдыхая запах нагретой мостовой и слушая, как вышагивает патруль вокруг ратуши.
А утром, едва рассвело, в камеру ворвалась матушка Ильза. Отхлестала ее по щекам, оттаскала за волосы, приговаривая:
– Ах ты, гадина! Я тебе такую партию сделала! В люди вывела! Самого эрла на блюдечке принесла! Могла жить и как сыр в масле кататься. А ты вот как мне отплатила?!
– Матушка, клянусь, это не я! Я ничего дурного не сделала!
Ринка пыталась уклониться от несправедливых пощечин, но Ильза не слышала никого, кроме себя. Страх за собственное благополучие сделал ее глухой.
Наконец, устав кричать и ругаться, она оттолкнула воспитанницу, и та упала на грязный пол, заливаясь слезами.
– Матушка, клянусь, это не я! – повторила девушка в сотый раз.
– Что «не я»? – передразнила Ильза, окидывая ее злобным взглядом. – Надо было тебя отдать колдуну, когда он просил. Так нет же, пожалела на свою голову! Пригрела змею на груди!
Ринка лежала, сжавшись в комочек, и плакала навзрыд. От рыданий вздрагивали узкие плечи, а на щеках горели следы от ударов.
– Все, не реви, – пробурчала Ильза, чувствуя, что гнев утихает. – Рассказывай, что случилось.
– М-да, – подытожила она спустя полчаса, когда Ринка, размазывая слезы, икая и захлебываясь словами, озвучила свою версию. – Не учла я, что старик так быстро помрет. Брак-то он хоть успел закрепить?
– П-поцелуем?
– Петушком своим, дура! – Ильза беззлобно выругалась. – Было у вас что или нет, признавайся как на духу!
Ринка энергично замотала головой. Стоило лишь вспомнить престарелого эрла, его мутный взгляд и прикосновение вялых губ, как к горлу опять подкатил горький ком. Наверное, если бы он не помер, то она сама отдала бы душу Пресветлой.
– Понятно, – вздохнула Ильза. – Дура ты, девка. Такой шанс упустила! Теперь еще Герхард этот обвиняет тебя в смерти отца и требует справедливого наказания. Око за око. А судья Глиммер близкий друг покойного эрла, так что сама понимаешь.
Немного подумав, она добавила:
– Ладно, придумаю что-нибудь, ты же мне не чужая. Столько лет растила тебя, почитай с самых пеленок. Найду хорошего адвоката, может и выгорит что.
– Спасибо, матушка…
– Рано благодаришь. Если вытащу тебя отсюда, то весь век не расплатишься!
Она ушла, пообещав передать немного еды и одежды. А Ринка осталась, жадно вслушиваясь в удаляющиеся шаги. Ей казалось, что вместе с матушкой Ильзой от нее уходит прошлое, проведенное в монастырских стенах. И единственный шанс на спасение.
Городская тюрьма жила своей жизнью. В соседних камерах кто-то рыдал, стучал в стены, пел срамные песни. Слышались ругань и жалобы, окрики караульных.
Три раза в день приносили еду. Безвкусную серую массу, лежавшую в деревянной плошке липким комком. Есть ее полагалось руками, поскольку приборов узникам никто не давал.
Ринка добросовестно ковырялась в тарелке. Каша была отвратительной что на вид, что на вкус. Даже в монастыре готовили лучше. Но девушка заставляла себя это есть. Ей нужны были силы.
Теперь, когда наступил новый день, а из окошка под потолком в камеру лился солнечный свет, ужасы прошлой ночи начали отступать. На смену беспомощности и страху пришло желание жить.
Матушка обещала помочь, значит поможет. Ринка верила в это так же свято, как и в то, что Пресветлая Орриет слышит ее молитвы.
А потом заявился Герхард. Ринка сразу узнала его. Метнулась диким зверьком вглубь камеры, только глаза засверкали из-под нечесаных волос.
Держа у носа надушенный платок, новоиспеченный эрл произнес:
– Я пришел повторить свое предложение.
***
Это было противно и мерзко. Ринке казалось, что ее выкупали в нечистотах. Но даже если бы от ответа зависела ее жизнь, она бы все равно ответила «нет».
Герхард ушел не сразу. Он долго стоял, покачиваясь с пятки на носок. Увещевал, обещая всевозможные блага. Ждал, что она изменит решение.
Не изменила.
Хотя сердечко сжималось при мысли о будущем, которого может не быть.
Оставшись одна, Ринка снова плакала. На этот раз тихо, без всхлипов. Просто слезы сами текли. А еще от тюремной каши разболелся желудок. Но это было только начало. Вскоре на коже появилась мелкая сыпь, которая нещадно чесалась. Начала чесаться и голова.
Ночью Ринка почти не спала. Ей постоянно слышались шорохи по углам и казалось, что из темноты вот-вот покажется острая мордочка крысы.
Да и шумные соседи не способствовали мирному сну. Кто-то из них с наступлением темноты начинал выть на одной ноте, точно волк на луну. Ринка слушала вой безумца, сжавшись на рваном тюфяке. Она даже представить себе боялась, сколько времени нужно провести в этой тюрьме, чтобы забыть все слова…
Потом были долгие, томительные дни. Похожие один на другой, выматывающие душу и тело.
Ринку под конвоем водили в комнату с серыми стенами. Она видела себя словно со стороны: маленькая, худая, грязная. В принесенном матушкой Ильзой платье из колючей шерсти, что могло заменить власяницу…
И два вооруженных стражника по бокам.
В серой комнате за большим столом, заваленном бумагами, ждал следователь – мэтр Лавьер. Пышущий здоровьем, круглолицый человек с подкрученными усами. От него пахло домашней стряпней и табаком. Он носил мундир с блестящими пуговицами, постоянно промокал лысину большим клетчатым платком и им же вытирал круглые стекла очков.
А еще он без конца задавал одни и те же вопросы.
Сначала Ринка пыталась отвечать медленно, вдумчиво, вспоминая подробности. Но он ее будто не слышал, снова и снова заставляя по кругу рассказывать, что случилось в тот вечер. Кивал сам себе, избегая смотреть ей в глаза, что-то записывал в толстую тетрадь, похожую на гроссбух экономки. И спрашивал заново.
Голодная, уставшая, почти отупевшая от происходящего, Ринка уже машинально отвечала «да» или «нет». И голос ее с каждым разом становился все тише.
Только в первый день, когда она заикнулась о своих подозрениях и поползновениях Герхарда, он вскинул голову и строго посмотрел на нее.
– Хочешь опорочить доброе имя эрла Тамаска? Это тебе не поможет. Герхард достойный молодой человек и мой зять, между прочим. А вот твоей порченой крови доверия нет.
С минуту они смотрели друг другу в глаза, пока следователь, выругавшись, не отвернулся. Дрогнувшей рукой он снял очки, долго протирал их, избегая смотреть на девушку. Потом достал из коробочки на столе щепотку табачной крошки, набил трубку и сделал несколько глубоких затяжек.
– Продолжим.
На третий день она все же не выдержала.
– Вы меня ненавидите? – спросила в упор вместо того, чтобы в сотый раз отвечать на один и тот же вопрос.
Лицо мэтра Лавьера пошло пунцовыми пятнами.
– А за что мне тебя любить? – он промокнул вспотевшую лысину.
– Не за что, – согласилась она. – Но я ничем не заслужила вашей ненависти.
Он снова посмотрел на нее. Вскинул взгляд и отвел, словно испугавшись. Но Ринка успела заметить жалость, мелькнувшую на дне его глаз.
– Что плохого я сделала? – повторила она с внезапно проснувшимся упрямством. – Я хочу знать.
– Ишь какая, хочет она. А кто ж вас, полукровок, любит? Ты об этом не думала?
– Я не виновата, что я полукровка. И я не выбирала родителей.
Ринка сама не знала, откуда у нее взялось столько дерзости. Никогда она не перечила старшим, была тихой, послушной. А тут вдруг голос прорезался.
Может от того, что терять уже нечего?
– Ты мне поговори! – рявкнул следователь. И для вящей убедительности хлопнул рукой по столу. – Хочешь знать, за что вашего брата недолюбливают? Так я тебе расскажу. Эльфов никогда не любили в наших краях, а вот они одно время повадились приходить. Налетали как саранча, завораживали наших женщин и с собой уводили.
Ринка совсем не это ожидала услышать. Живя в монастыре, она не раз пыталась выяснить хоть что-нибудь о своем происхождении и эльфийских корнях, но любые расспросы на эту тему немедленно пресекались. Пару раз матушка Ильза даже выдрала девушку дубовыми розгами, вымоченными в соленом растворе, и заставила стоять на горохе, трижды по десять раз читая молитву покаяния. «Любопытство есть смертный грех!» – приговаривала она, орудуя розгой.
Это отбило у Ринки охоту задавать дурные вопросы. Но она не оставила попыток узнать о себе хоть что-то. Вскоре в школе заметили, с каким прилежанием сирота Ринкьявинн штудирует монастырскую библиотеку. Она проводила там все свободное время, изучая старинные книги. Но если в них и были какие-то упоминания об эльфах, то только вскользь.
И уж точно там ничего не было о том, что сказал мэтр Лавьер.
– Уводили? – переспросила она, не веря своим ушам. – Куда? Зачем?
– Да кто его знает? Просто забирали и все. И совсем молоденьких девушек, и женщин постарше. В основном молодух. Здоровых, грудастых. От малых детей забирали. Посмотрит такой эльф ей в глаза – и все, молодка пропала. Забудет про дом, про дитё и про мужа. Идет за этим гхарровым эльфом как коза на веревочке, слюни пускает. И больше никто ее не увидит.
– А мужчин?
– Что – мужчин? – он нахмурился, не понимая вопроса.
– Мужчин тоже забирали?
– И мужчин. За ними приходили эльфийки. Смотришь: тощая, прозрачная, что с нее взять? Только глазищи огромные, в пол лица, что те озера. Глянешь в них – и не помнишь себя. Даже имя забудешь.
Голос следователя изменился, стал задумчивым, в нем появилась тоска. Даже лицо его стало другим, каким-то мечтательным.
Но вдруг, будто очнувшись, он резко хлопнул рукой по столу:
– Хватит. Больше никаких сказок об эльфах.
А на следующий день в серой комнате Ринку ждал другой человек.
– Меня зовут мэтр Габош, и я теперь буду вести твое дело.
Он был полной противоположностью мэтра Лавьера: высокий, нескладный, худой. В таком же мундире, но без лысины и живота. И от него пахло кровью, а не домашней едой.
– А где мэтр Лавьер? – Ринка растерянно огляделась.
Тонкие губы Габоша раздвинулись, обнажая желтоватые зубы:
– Он отстранен. Больше ты его не увидишь.
Глава 4
Ни Герхард, ни Ильза больше не появлялись. Пару раз приходили монахини, приносили немного еды и последние новости. От них Ринка узнала, что матушка нашла адвоката, согласившегося защищать полукровку. Да только он не слишком торопится. То ли денег мало ему предложили, то ли не верит в успех.
Зато в один из дней к камере подошла незнакомая женщина. Молодая, белокожая, с надменным лицом. Чем-то неуловимо похожая на мэтра Лавьера. За ее спиной неловко переминался стражник, держа в руках тусклый фонарь.
Не приближаясь к решетке, женщина глянула на Ринку так, словно та была виновата во всех ее бедах.
Узница зачарованно уставилась на платье нежданной гостьи, расшитое серебром и рубинами. Такой красоты она еще не видала. Разве что в глупых мечтах.
Несколько минут они разглядывали друг друга.
– Надеюсь, ты здесь сгниешь, мелкая дрянь, – процедила красавица, испепеляя девушку взглядом. – Таким, как ты, в тюрьме самое место!
Это стало последней каплей. Мир за стенами монастыря оказался совсем таким не радужным, как обещала матушка Ильза, и он совсем не спешил распахнуть полукровке свои объятия.
Вскинув подбородок, Ринка встретила ненавидящий взгляд.
– Не смей смотреть мне в глаза! – взвизгнула гостья, прикрываясь рукой. – Грязная полукровка!
– Тише, леди, я же говорил, что не стоит сюда приходить, – пробормотал стражник, бросая в сторону выхода тревожные взгляды. – Идемте, пока вас здесь никто не застал.
– Не вздумай попадаться мне на пути! – напоследок бросила незнакомка. – Герхарда я тебе не отдам!
А еще два дня спустя за Ринкой пришли, чтобы доставить на суд. Мэтр Дамерье застегнул кандалы на ее ногах и запястьях, а стражники в кожаных латах сопроводили к уже знакомому экипажу без опознавательных знаков.
После пребывания в камере глаза слезились от солнечного света. Ринка шла почти вслепую, с трудом переставляя ноги. Она дышала и не могла надышаться, каждой клеточкой впитывая нечаянную свободу.
Но увидев карету, замешкалась. Ее охватило внезапное подозрение.
– Разве зал суда не в ратуше? – она оглянулась на здание городской управы, под которым ее все это время держали.
– В ратуше, – осклабился мэтр Дамерье.
– Куда же меня повезут?
– В ратуше судят людей. А тебя, цыпа, ждет ратное поле и божий суд. Молись Пресветлой, может она услышит и пошлет тебе избавителя. Хотя я бы на это не рассчитывал, – он хохотнул, будто сказал что-то смешное. – Ну все, полезай, некогда мне с тобой прохлаждаться.
Сопротивляться было бессмысленно. Вздохнув, Ринка громыхнула цепями и неловко забралась в карету. Внутри ждало знакомое жесткое сиденье и крюк, к которому один из стражников тут же прикрепил цепь от наручников.
– Ну, держись, девочка, – поймала она тихий шепот.
Но не успела ответить, как стражник исчез.
Дверь захлопнулась, и карета тронулась в путь.
Несколько часов тряски по ухабистой дороге не прошли даром. К тому моменту, как путь был окончен, а дверь открыта, у Ринки болело все, что только могло болеть.
Будто нарочно, карета остановилась перед глубокой лужей. Шагнув с подножки, Ринка утонула по щиколотки в топкой грязи. Холодная вода тут же просочилась в войлочные сапожки, вынуждая девушку поджать пальцы.
Никто не помог ей, не подал руку. Пришлось выбираться самой, стиснув зубы и сдерживая предательские стоны. Нет, она не собиралась доставлять такое удовольствие своим мучителям. А те стояли в двух шагах с глумливыми лицами и наслаждались бесплатным представлением.
Ступив на сухую обочину, Ринка смогла выдохнуть и оглядеться.
Ее привезли на городское ристалище, где во время весеннего равноденствия устраивались рыцарские турниры во славу Пресветлой. Огромное поле, вытоптанное копытами лошадей, было огорожено деревянными щитами, а за ними в праздники собирался народ. Только градоправителю полагалась отдельная ложа. Точнее, это был дощатый помост, на который устанавливали кресла для бургомистра, его супруги и ближайших чинов.
Сейчас в кресле на возвышении сидел городской сенешаль, отдуваясь от жары и обмахиваясь бумажным свитком. Там же расположились судья, жрецы из храма Пресветлой и первые городские чины.
Да и народа было хоть отбавляй. В основном – городские зеваки, пришедшие поглазеть, как будут судить полукровку. За их спинами на конях гарцевала охрана.
Один из стражников ткнул Ринку пикой под ребра:
– Шевелись! Пресветлая не будет ждать до утра, у нее без тебя дел хватает.
С трудом переставляя ноги, девушка двинулась через поле к помосту.
Увидев обвиняемую, толпа поперла на ограждение. Люди толкались, желая хорошенько ее рассмотреть. Какая-то женщина закричала:
– Нечисть эльфийская! Сжечь ее и дело с концом! Пока она наших мужиков не приворожила!
Несколько голосов подхватили ее слова:
– Сжечь! Сжечь нечестивицу! Выколоть ей глаза! Вырвать косы!
Эльфийское отродье…
Презренная полукровка…
Бесстыдница, соблазняющая почтенных граждан. Грешница, испытывающая их добродетель.
Оскорбления летели ей вслед, и толпа взрывалась ликующими воплями.
Ей не место среди добрых людей.
Откуда-то из толпы прилетело гнилое яблоко, ударило Ринку в висок, стекло вниз мерзкой жижей. И тут же посыпался целый град.
Ринка втянула голову в плечи, согнулась, надеясь хоть немного укрыть лицо. Гнилые овощи это не страшно. Лучше пусть бросают гнилье, чем камни.
– А ну разойдись! – в толпу врезался один из верховых на вороном жеребце. Огрел плеткой парочку особо ретивых. – Кому сказано!
– Стой! – грубый окрик заставил девушку вздрогнуть.
Она машинально остановилась, чувствуя, как между лопаток упирается наконечник алебарды.
Протрубил рог, призывая толпу к спокойствию, и в наступившей тишине зазвучал голос судьи.
Ринка слышала, но не могла понять, что он говорит. Смысл слов ускользал, не давая затуманенному сознанию за него зацепиться.
Кажется, он зачитывал обвинения, выдвинутые против нее.
Ее взгляд, скользнул по толпе, наткнулся на Герхарда. Ее обвинитель был здесь. Пришел насладиться ее унижением. И не один. Рядом с ним, надув подкрашенные кармином губы, стояла та самая женщина.
– Господин сенешаль, достопочтенные служители Пресветлой! Благородный эрл Герхард Тамаск обвиняет Ринкьявинн Тюбо, девицу эльфийских кровей, в смерти отца – покойного эрла Тамаска. А так же в непристойном поведении и попытках соблазнить его самого. Девица вины своей не признает, упорствует и все отрицает. Но все доказательства и свидетельства говорят об обратном. Исходя из всего перечисленного, суд считает сию девицу виновной и требует назначить ей наказание в сто плетей и пожизненное изгнание из нашего города.
– Справедливое решение, – милостиво кивнул сенешаль. – Есть ли тот, кто решится его оспорить?
– Ваша светлость, – поднялся еще один человек, – осмелюсь просить суд о снисхождении.
– Назовите себя.
– Йенор Линуа. Адвокат, нанятый монастырем в защиту обвиняемой.
Эти слова заставили Ринку очнуться. Она подняла голову, пытаясь сквозь спутанные пряди волос рассмотреть говорившего. На секунду в ее глазах мелькнула надежда, но тут же погасла.
Это и есть защита, которую обещала матушка Ильза? Это и есть ее адвокат?
На помосте, приклонив колено, стоял молодой человек. Совсем юный, не на много старше ее самой. В серой суконной курточке и таких же бриджах, подвязанных сатиновыми бантами. Он совсем не походил на спасителя.
Матушка Ильза не смогла найти никого, кроме мальчишки, только-только закончившего академию и готового взяться за любую работу.
– О каком же снисхождении вы просите, мэтр Линуа?
– Божий суд. Пусть Пресветлая Орриет сама решает, насколько виновна сия девица.
– И каким же образом, позвольте спросить?
– Поединок чести, ваша светлость. Возможно, кто-то из присутствующих захочет сразится за душу этой несчастной.
– Протестую! – взвился судья. – Наличие души у подобных существ не доказано!
– Но так же не доказано и ее отсутствие, – заметил молодой адвокат. – Эта девица воспитывалась в монастыре, монахинями Пресветлой. Она имеет право просить богиню о заступничестве.
– Что ж, я вас услышал и готов объявить решение. – Сенешаль оглядел притихшую толпу, а затем его взгляд опустился на Ринку. – Правом, данным мне нашим городом и Пресветлой, объявляю: наказание, назначенное судом, признать законным и привести в исполнение немедленно.
Толпа слаженно выдохнула, внимая приговору. Замерла, боясь пропустить хоть слово. Казалось, даже ветер затих в этот момент, перестал трепать вымпелы на шестах.
Ринка сжалась, мысленно прощаясь с жизнью. Сто плетей! Да она и двадцать не выдержит! Для нее это смертная казнь.
Но если она решила, что это все, то ошиблась.
Насладившись произведенным эффектом, сенешаль продолжил, повысив тон:
– Если только среди присутствующих не найдется тот, кто поставит свою жизнь, честь и душу в защиту этой девицы. – Он обвел глазами всех собравшихся, включая жрецов. – Есть ли среди благородных эрлов, служителей храма и простых горожан тот, кто согласен обнажить меч и сразиться с лучшим мечником города во славу Пресветлой? Есть ли тот, кто согласен обвенчаться с этой девицей божественным браком? Если такой человек найдется, пусть выйдет и назовет себя здесь и сейчас!
Он замолк – и все замолчали. Даже в задних рядах наступила мертвая тишина. Толпа ждала, застыв в напряженном молчании.
Ринка же обреченно рассмеялась.
Фарс. Этот суд просто фарс, созданный на потеху толпе. Представление, разыгранное по нотам.
Даже если кто-то из местных позарится на эльфийскую кровь и рискнет выйти против лучшего мечника, то шансов, что кто-то захочет сочетаться с полукровкой божественным браком – ноль. Божественный брак это не просто венчание в храме. Это обмен кровью и душами. Он навеки скрепляет две души, делая их одним целым. Обычный брак заканчивается со смертью одного из супругов, божественный не может расторгнуть и смерть. Даже переродившись в новых телах, две души по-прежнему будут стремиться друг к другу. Сами боги не смогут разорвать эту связь.
Стоять больше не было сил. Измученная, полностью опустошенная, лишенная последней надежды, она сломанным цветком опустилась на землю.
Все. Это конец. Даже если каким-то чудом она выживет после ста плетей, куда ей потом идти? Слабой, беспомощной, без семьи и друзей. Разве что сгинуть где-то в канаве возле обочины или попасть в руки разбойников…
– Я согласен.
Ровный, полный достоинства голос прозвучал в тишине.
Следом за ним по толпе пронесся возбужденный гул.
Не веря своим ушам, Ринка вздрогнула. Но поднять голову и взглянуть на того, кто решился на это безумие, она не посмела. Слишком много надежд и разочарований для одного дня, который, вполне вероятно, станет последним в ее маленькой жизни.
– Кто этот храбрец? – раздался удивленный голос сенешаля. – Выйди и назовись!
Охваченная робкой надеждой, Ринка даже дышать перестала. Она до звона в ушах вслушивалась в шаги. Кто-то шел, тяжело и мощно ступая, и толпа невольно раздвигалась перед ним.
Шаги становились все ближе. И вскоре до Ринки донесся запах хорошо выдубленной кожи, древесного дыма и степных трав. Пряный и терпкий. Чужой.
Его обладатель остановился у нее за спиной. Густая тень накрыла ее. Ринка замерла мышкой, боясь сделать вдох.
Он был так близко, что она почти чувствовала тепло его тела. И боялась взглянуть. Боялась, что вспыхнувшая надежда окажется новым фарсом.
– Брент. Можете звать меня просто Брент. Мое родовое имя ничего вам не скажет.
Кем бы он ни был, в его тоне звучали безусловная сила и уверенность в собственном праве.
И на миг Ринка позволила душе встрепенуться, поверить в спасение.
– Вижу, ты прибыл издалека, мэтр Брент, – благодушно заметил сенешаль, – и не знаешь наших законов.
– Эрл. И мне ни к чему знать ваши законы. Я слышал все, что здесь говорилось.
– Значит, ты согласен сразиться за полукровку? За сироту? Ей нечем тебе заплатить. У нее нет ни семьи, ни имущества. Даже родовое имя ей дали в монастыре.
– Согласен.
– И согласен скрепить ваши души божественным браком?
– Да.
– Ты готов поклясться в этом на печати Пресветлой прямо сейчас?
– Да.
Сенешаль не спешил отвечать.
Он не рассчитывал, что кто-то из присутствующих решится на такое безумство. Связать свою душу с полукровкой на веки вечные! Но храбрец (или безумец) все же нашелся. И что теперь делать?
Сенешаль с радостью отменил бы свое опрометчивое решение, да только слово не воробей: вылетит – не поймаешь. Сказанное нельзя изменить.
Ринка жадно ждала его слов. Ее сердце колотилось как сумасшедшее, перед глазами все расплывалось то ли от напряжения, то ли от слез. А в голове вспугнутыми воробьями носились рваные мысли.
Пауза затягивалась. Тишина давила все больше.
Девушка судорожно глотала жаркий полуденный воздух – и не могла надышаться. Ей казалось, что ее голова вот-вот лопнет как переспелый арбуз.
Наконец, она услыхала:
– Да будет так!
Облегчение обрушилось снежной лавиной. Пронеслось, сметая все на своем пути.
И в этот момент измученное сознание, не выдержав, скользнуло во тьму.
