Kitabı oku: «Тревожный Саббат», sayfa 3

– Пей не спеша, дыши после каждого глотка и не бойся.

Внезапно Чайна рассмеялся:

– Мой уважаемый Заратустра, у тебя сейчас такой вид, будто ты встанешь перед ней на колени. Это китайская традиция – подать чашку, стоя на коленях. Вот что значит – научный интерес.

– И что же она означает? – поинтересовалась Ким.

– Просьбу о прощении, – сообщил Асмодей. – Или же… предложение о женитьбе.

– Или и то, и другое, – дополнил Чайна. – А если девушка принимает чашку, значит, она согласна.

Ким быстро выпила пуэр. Несколько минут ничего не происходило. Затем она почувствовала странную легкость.

– Легенда о Шаолине такова, – заговорила фаерщица каким-то не своим, приглушенным голосом. – Каждый человек ищет счастье, смысл жизни. И для каждого оно свое. Но есть некое материальное место, Шаолинь, где каждый получает то, что хочет. Но сбываются не общепринятые желания – любовь, здоровье, деньги. А именно то, чего больше всего хочет конкретный человек. Увидев раз Шаолинь, он понимает, для чего пришел в этот мир. Но трагедия многих ищущих в том, что они зацикливаются на поиске. И не замечают, что живут.

– Но как его найти?

– Не знаю, отец не говорил. Наверное, он погиб за свой Шаолинь, но так и не нашел его. Помню, он часто куда-то уезжал.

– Куда уезжал, Кимушка, ответь?

Внезапно Ким упала на пол и начала трястись. Изо рта ее пошла пена. Чайна бросился к девушке.

– Не трожь, – приказал Асмодей. – От прикосновений будет только хуже. Облей ее водой.

Это помогло.

Ким пришла в себя:

– Получилось. Я вспомнила давно позабытое.

– Да, ты рассказала немало интересного. А теперь отдохни. – Асмодей указал на кровать, накрытую кружевным покрывалом. Вышитые подушки лежали на ней горкой.

Девушка легла и сразу провалилась в глубокий сон.

Через два часа фаерщики деликатно разбудили ее и отвезли домой.

6

На следующее утро Ким явилась на работу с реквизитом, который выдал ей Асмодей, даббл-стаффами и поями, вызвав гору интереса и расспросов.

– Ты решила кого-то побить палками? – захихикала Цеся.

– Нет, это, наверное, шампуры для мангала.

– Ошибаетесь, ребятки, приспособления нужны Ким, чтобы воспитывать особо надоедливых клиентов. Вот явится какой-нибудь скандалист, а она его хряссь по хребту.

– О, боги, наша Кимушка решила изучать восточные единоборства. А где кимоно, дорогуша?

Девушка криво усмехнулась и села на свое место. Реквизит никак не помещался в шкафчик, и она положила его под стол.

– Что это ты с собой притащила? – осведомился Александр.

– Я теперь занимаюсь в театре огня. Эти цепочки с мячиками называются по-и, – раздельно проговорила Ким, – а шесты – стаффы. Обещаю, что мой реквизит никому не помешает.

– Да уж, я на это надеюсь, – протянул Александр, – Итак, я поставлю тебе сегодня допсмену?

– Нет, у меня тренировка.

Александр застыл. Его живот начал угрожающе трястись, ведь раньше Ким сама выпрашивала дополнительные часы.

Видно было, что сотрудница нуждается в деньгах и мучительно не хочет идти домой.

– Ты… это серьезно? – выдавил менеджер.

– Более чем. Или я не человек? Ах да, меня все называют роботеткой. «Спасибо за ваш звонок, буду рада вам помочь», – язвительно рассмеялась Ким.

Александр посмотрел на девушку ледяным взглядом, в котором читалось презрение:

– Ладно, настаивать не буду. Работай, роботетка.

Это был уже тридцатый звонок. Ким с тоской посмотрела на часы и ответила:

– Специалист контактного центра, Ким Арбина, слушает:

Тишина.

– Здравствуйте. Уважаемый клиент, вас не слышно.

Ким помолчала еще немного и уже хотела сбросить, как вдруг трубка странно зашипела:

– Ким, Ким, слушай.

Девушке стало не по себе:

– Я вас слушаю.

– Ты…

Звонок прервался.

И тут только Ким обратила внимание на номер. Он был очень странным, состоял из цифр и символов бесконечности.

– Цесь, ты встречала что-нибудь подобное? – спросила Ким напарницу.

Та вытаращила глаза от изумления:

– Никогда. Это что, розыгрыш?

Девушка быстро переписала номер себе.

Затем как можно доброжелательней спросила Александра:

– Можно мне на перерыв?

– Нет, еще рано, – отрезал тот.

– Пожалуйста, у меня ЧП.

– Ладно, роботетка, иди. Но не задерживайся.

Ким вышла в холл компании и трясущимися руками набрала цифры.

– Данного номера не существует.

И тут Ким медленно сползла с диванчика. Как назло ее увидел Александр:

– Ты пьяная, что ли? – грубо спросил он.

– Нет, мне правда плохо, – простонала та.

– Может, в медпункт? – уже мягче спросил начальник. – Давай провожу.

И тут Ким ему все рассказала. Она ожидала, что Александр жестко посмеется над ней, но тот присел рядом и выдал:

– Я тебе верю. И знаю, что это. Телефонный призрак. Такое редко, но бывает.

– Ты меня разыгрываешь?

– Я уже десять лет работаю в этой компании. И чего только не наслушался. А что мертвые пытаются выйти на контакт – это факт общеизвестный.

– И что же мне делать?

– Радоваться, что ты такая особенная. И работать дальше. Чего только не бывает в подлунном мире, – философски заключил менеджер.

После смены Ким торопливо распрощалась с Цесей и отправилась тренироваться в ближайший парк. Сначала она долго искала спокойное место, пока не пришла в старый полузаброшенный угол. Девушке было все равно на валявшиеся рядом ветки и давно некошеную траву. Главное, нет детей, которые так и норовят попасть под раскрученные пои. Да и собаки любят поиграть с реквизитом. Ким пыталась вспомнить себя девочкой, раскрыть талант, дремавший до поры до времени.

Она крутила и крутила, все больше увлекаясь процессом. Вдруг между деревьями мелькнуло злое лицо. «Наверное, пора домой, – подумала девушка, – уже перед глазами рябит. Да и солнце почти закатилось». Она подошла к кустам и внимательно вгляделась. Никакого лица не было, но все же фаерщице стало не по себе.

Ким вдруг вспомнила, что когда-то на этом месте находился лес, который частично вырубили, а частично превратили в парк. По поверьям, этот лес был частью Заповедного у Двойных гор, и именно в нем обитали красноглазые карлики-поутри. Поговаривали, что они искренне ненавидели жителей Верены и считал их захватчиками.

Впрочем, горожан это не слишком волновало. Для них поутри, псоглавцы, ведьмы были лишь частью обыденной жизни. Куда больше веренцев заботили насущные проблемы – уровень зарплат, политика, отношения с семьей. В этом была особенность веренского иммунитета – полное безразличие к потустороннему, пока оно не влияет на твою судьбу.

Ким тоже жила, ни о чем не задумываясь. Но однажды чудеса постучались в ее дверь.

Девушка бросилась бежать, пообещав себе никогда не ходить в старую часть парка вечером. На этот раз привычная нагрузка далась тяжело. Она неслась, нелепо дрыгая руками с реквизитом. Захлебывалась воздухом и закусывала губы от резкой боли в боку.

Вскоре Ким кое-как добралась до дома и вошла в квартиру, покачиваясь от усталости. Быстро сбросила толстовку и штаны, оставшись в одном белье, и легла на пол.

– Ты с ума сошла? – неодобрительно сказал Еретик. – Оденься.

– Не могу, сил нет.

– У тебя что-то случилось?

– Да, тринадцать лет назад.

– Хватит уже это вспоминать!

Ким неохотно встала.

– Прикройся, прошу тебя! – умоляюще сказал Еретик. – Я же тоже человек. И мужчина.

– Ладно, прости, – смутилась Ким и бросилась в ванную.

Вышла она дрожащая и грустная. Еретик решил проявить заботу и сделал ей бутерброд с чаем. Затем переспросил:

– Так что у тебя случилось?

– Да все как обычно. Хотя нет, – вздохнула Ким. – Раньше мой начальник Александр меня просто презирал. За дело, не спорю. Ты же знаешь, какой у меня тяжелый характер. Но сейчас он стал агрессивным, цепляется к каждой мелочи. Да еще мое новое занятие пока приносит одни проблемы. На тренировках Чайна преувеличенно милый, Ингрид злая, как цепной пес, а Асмодей… Асмодей – это вещь в себе, шкатулка с секретом.

– Может быть, Александр просто долго копил злость и теперь выливает ее на тебя? Или с Цеськой у них какое-то непонимание? – предположил Еретик. – А ребята тебя еще плохо знают, потому немного настороженные.

– Я боюсь, – тихо сказала Ким. – Того, что происходит. И еще больше другого. Что рано или поздно фаерщики поймут, какая я на самом деле.

– Ты не такой уж плохой человек, а ребята – не ангелы в белом пальто, – прервал ее Еретик. – И злая ты только потому, что очень несчастная.

Ким благодарно улыбнулась. Затем легла в постель и выпила снотворного, надеясь быстрее уснуть. И у нее получилось. Но уже через час девушка проснулась. Она почувствовала на себе чей-то липкий взгляд. Еще в полусне Ким оглядела комнату. Все то же самое: аскетическая обстановка. Стол, стул, шкаф, кровать, несколько полок с книгами, ловец снов. Ким перевела взгляд и уже собиралась снова уснуть, как вдруг увидела… свисающие с потолка длинные черные волосы. Несколько секунд девушка тупо глядела на них, затем начала кричать.

– Что случилось? Грабитель? – в комнату тотчас вбежал Еретик.

– Волосы на потолке, – Ким задыхалась.

Женя включил свет, затем открыл дверцу шкафа и заглянул под кровать.

– Здесь никого нет, – констатировал он, – Всего лишь плохой сон. Тебе привиделся человек?

– Я не спала, – пробормотала Ким. – И видела черные длинные волосы, свисающие с потолка.

– Ты смотрела на ночь фильм «Звонок»? – усмехнулся Еретик. – Здесь нет никаких волос. Но если ты боишься, идем ко мне спать. Ляжешь на диванчик.

– Я видела их. И вовсе не спала.

– Ты пила снотворное? Это побочный эффект, – устало сказал Еретик. – Идем спать. Нам завтра обоим рано вставать.

– Я лягу с тобой в кровать, можно? Мне очень страшно, – тихо попросила Ким.

– Ты же знаешь, я не смогу… Не смогу удержаться.

– Знаю, прости, но… Ладно, лягу на диване, – убито сказала Ким. – Спасибо тебе, друг!

– За что это?

– За человечность спасибо.

Несмотря на все потрясения, Ким заснула моментально. И приснился ей странный сон. Она снова видела себя девочкой, ученицей цирковой школы, которая выступала на своем отчетном концерте. Мама и бабушка сидели в зале и весело улыбались. А Ким шла по канату, вращая огненные обручи. Совсем не страшно, она делала эту тысячу раз, да и канат подвешен не высоко. Девочка смеется, огонь покоряется ей. Обручи быстро вращаются в маленьких руках в кожаных перчатках. Но вдруг среди зрителей она видит мертвую девушку с черными волосами, похожими на змей. Та зловеще смотрит на нее и повторяет страшные слова. И Ким роняет горящие обручи и бессильно прыгает с каната. В зале начинается пожар. Ким задыхается от дыма, в клубах которого видит страшное и очень грустное женское лицо.

7

Утром девушка проснулась от звонка Асмодея, который напоминал о предстоящей тренировке. Ким пришла в зал первой, она хотела вспомнить все и стать той самой девочкой, с улыбкой управлявшей огнем. Но руки не слушались, ноги ослабели, и Ким ощущала себя древней старухой.

– Ты справишься, – услышала она тихий голос Чайны. – На, выпей, это чаек-бодрячок с гибискусом и имбирем.

– Я ничего не помню.

– Ты помнишь базу. И хочешь огня. А это уже немало. Начни с простого – с трехбиток, мельниц и цветов. Затем переходи на веера. Пойми, сложные программы мы будем делать потом. А сейчас наша цель – хорошо выступить на Иванов день. Доказать, что и без Подружки Сталкер что-то можем. Так что крути, девочка.

Но Ким не стала продолжать, а вышла в раздевалку, чтобы выпить воды.

Когда она открыла дверь, то заметила высокую темную фигуру с длинными спутанными волосами, свисавшими до пояса.

– Ингрид! – воскликнула фаерщица.

Фигура медленно подняла белую руку с неестественно длинными пальцами.

Ким нажала на выключатель, и в этот же момент лампочка лопнула. Осколки рассыпались по всей комнате.

– Странно. Я же на прошлой неделе ввинчивал лампу, – Чайна легонько отодвинул девушку с порога.

– Там кто-то есть!

– Тебе почудилось. После работы с мелькающими предметами, возможны зрительные иллюзии, – пожал плечами фаерщик.

Ким вдруг поняла, что хороший парень Чайна ни за что не поверит в призраков. Со вздохом она вернулась к тренировкам, пока фаерщик менял лампочку и убирал осколки.

«А может, это вовсе не привидение? Вдруг Ингрид пытается меня запугать, чтобы я ушла из группы? Она – ведьма, которая ненавидит меня за Еретика и прошлое. Вероятно, что призраки – ее слуги, колдовские шестерки, – размышляла девушка. – Что ж, не на ту напала. Мне здесь самое место. Но насколько далеко Ингрид может зайти? И как же защититься от ее колдовства?»

– Я прошу минутку внимания, – в зал вошел Асмодей, держа за руку Ингрид. Волосы девушки были аккуратно заплетены в косу. У Ким неприятно кольнуло в груди. – Нам надо обсудить программу на веерах, поях и стаффах, которую мы представим на городском празднике Ивана Купала. Или Саббата, называйте как угодно. Ингрид, излагай, ты обещала подтянуть хореографию.

– Я предлагаю романтическое представление в стиле конца XIX века. Девочки в корсетах и длинных юбках, парни одеты по тогдашней моде. Сначала будут просто танцы, и некоторым роботеткам придется стать пластичней, – усмехнулась Ингрид, бросив презрительный взгляд на Ким.

Но там промолчала, скромно потупив глаза.

– Затем мы все показываем элементы на поях, самую базу, не больше, – продолжила фаерщица. – После выходят мальчики с драгон-стаффами. Это зрелищно и брутально. Затем девушки с веерами – воплощение женственности. Парные танцы со стаффами и веерами и наконец, хоровод, в который вовлекаем и зрителей. Все, финита ля комедия. И костюмы у нас есть, и реквизит. У кого какие возражения?

– У меня, – тихо сказал Ким, примерно подняв руку.

– Говори, – кивнул Асмодей.

– Мы можем обойтись без прикосновений.

– Что? А больше тебе ничего не надо, недотрога несчастная? Какие еще привилегии? – желтые глаза Ингрид сузились от злости.

– Мы постараемся не прикасаться к тебе или прикасаться в перчатках, – пообещал Заратустра. – А ты, Инг, будь терпимее. А вообще, ты – молодец! План номера очень даже неплох. Надеюсь, и наше воплощение не подкачает. А теперь начинаем тренировку.

Чайна и Асмодей включили музыку и встали друг напротив друга и начали вращать драгон-стаффы. Каждое их движение было отточенным и отработанным до идеала, но фаерщики все равно периодически поправляли друг друга:

– Эй, плоскость сломал, салага.

– А ты не попал в куплет.

– Грязно, грязно. Надо работать.

Ким засмотрелась на их мускулистые сильные тела, хоть давно уже изжила в себе любые плотские мысли. Она вдруг представила, как Асмодей гладит ее спину своей сильной рукой, одинаково крепко и уверенно сжимавшей горящий драгон-стафф, руль автомобиля и ладонь любимой женщины.

– Что, нравятся наши мальчики? – услышала она ехидный голос Ингрид. – Ах, да. Я забыла, ты же асексуалка и недотрога. И даже не спишь с собственным парнем. А я-то думала, Еретик вырос симпатичным.

– Отвали, – устало ответила Ким.

– Не могу, потому что ты теперь в нашей команде, как бы я к этому не относилась. Бери веера, будем учить базу.

Ким сжала кулаки в порыве недовольства, но подчинилась.

Неожиданно Ингрид оказалась толковым учителем. Она сразу подмечала ошибки Ким и давала дельные советы.

К концу тренировки бывшая ученица цирковой школы вспомнила если не все, то очень многое.

– Спасибо, – искренне поблагодарила она. – Ты не такая жесткая, какой хочешь выглядеть.

Желтые глаза Ингрид нехорошо сверкнули:

– Пошла ты, – и, не попрощавшись ни с кем, фаерщица двинулась к раздевалке.

– Ким, у тебя есть планы на вечер? – с улыбкой спросил Асмодей. – Я бы хотел продолжить разговор, который мы так и не закончили.

– Как скажешь, – ответила девушка. – Чай, ты с нами?

– Конечно, я не упущу случая пообщаться с тобой в неформальной обстановке.

Через полчаса фаерщики уже были в доме с ротондой. Асмодей, не спрашивая мнения своих гостей, налил всем зеленый чай Би Ло Чунь. Затем выключил верхний свет и зажег несколько свечей.

Ким глубоко вдохнула и, поудобнее устроившись в кресле, начала рассказ:

– Мы с Ингрид никогда друзьями не были, но я много о ней думала, пыталась понять. При этом практически ничего достоверно не знала. Только что Ингрид родилась в Норвегии и прожила там несколько лет с родителями-переводчиками. Отсюда и необычное имя. Ну, и то, что она – ведьма. – Ким нервно скрестила руки на груди. – Я вообще-то не верю во всякую потусторонщину. Но… когда мы были подростками, в Верене творилось немало странного. Сейчас стало поспокойнее, и жители делают вид, что живут в среднестатистическом провинциальном городе.

Как это связано с Ингрид? Не знаю, но если бы она не была ведьмой, моя жизнь сложилась иначе. Да… Ингрид любила удивлять. Про череп я уже рассказывала. Ей ничего не стоило прийти в класс в черной мантии и, разложив на парте руны, предсказывать всем судьбу. Или уйти с урока физкультуры, сказав, что ей выпала руна, предостерегающая от травмы. А однажды Ингрид принесла своего кота и всех убеждала, что он – волшебный и умеет исполнять желания.

Я не скажу, что Ингрид в классе любили. Скорее – восхищались. И я восхищалась. Вы спрашивали, всегда ли я была лысой. Нет… До тринадцати лет моя коса достигала поясницы. Это потом, чтобы сгладить душевную боль и ненависть, я стала отрезать и вырывать себе волосы. Шаг за шагом. Прядь за прядью.

– Кого же ты ненавидела? – дрогнувшим голосом спросил Чайна.

– Не знаю. Наверное, себя, – равнодушно ответила девушка. И продолжила рассказ:

– Помните, давным-давно по телевизору шел сериал «Боишься ли ты темноты?». Там был «клуб полуночников». Ингрид придумала нечто подобное для одноклассников. Представьте себе лесок, не дремучий, но заблудиться можно, особенно подросткам. А в километре от него – кладбище. Вот там эти ребята и собирались. Жгли костры. Картошку пекли. Страшилки рассказывали. Что еще делали – не знаю, врать не буду.

В год своего тринадцатилетия Ингрид изменилась кардинально. Видели ее страшные желтые глаза? В начальных классах они были светло-карими. Сейчас, прочитав немало о ведьмах, я бы сказала, что она «вошла в силу». Но в тринадцать я чувствовала лишь притяжение и желание дружить.

В «клуб полуночников» еще входили Цеся и Еретик. Целестина была совсем иной. Это сейчас она – офисная дива и лучший сотрудник колл-центра. А в школе была тихой девочкой-отличницей. До одиннадцатого класса с косами ходила и была гордостью родителей. Еще она училась в музыкальной школе. Но на чем играла – понятия не имею. Уж не знаю, что такая малоприятная особа, как Ингрид, нашла в этой милашке. А вот с Еретиком все понятно. Они с Ингрид – просто два сапога пара были, совершенно неуправляемые дети. Ну, и еще некоторые личности в клуб ходили. Темные лошадки. Я их почти и не помню.

– Значит, ты тоже захотела стать членом «общества полуночников»? – засмеялся Асмодей. – А Ингрид тебя не приняла. Поэтому столько детской ненависти к ней?

– Почему же, приняла. Только с условием. С одним банальным условием. Тысяча детей это делали до меня. И тысячи будут делать после.

– Что же такое Ингрид заставила тебя сотворить? – усмехнулся Чайна. – Мне уже страшно.

– Ничего особенного, – пожала плечами девушка. – Всего-то провести два часа на кладбище, с двенадцати до двух ночи. Сразу скажу, я была абсолютно не боязливым ребенком, все-таки цирковая школа… И безумно хотела дружить с Ингрид. Она казалась такой необычной и загадочной со своими рунами и странными историями. А я… Я каждый день, кроме воскресенья, тренировалась с огнем, ходила по канату, занималась общефизической подготовкой. И думала, что жизнь Ингрид гораздо интереснее, чем моя.

– Что случилось той ночью? – прямо спросил Асмодей.

– Страшное, – выдохнула Ким. – Я в тринадцать лет не верила ни в Бога, ни в черта. Но пришлось поверить. До сих пор не могу спокойно вспоминать. Итак, я пришла на кладбище, как договорились, без пяти двенадцать. Ребята выглядели странно – все в черном, очень бледные. Подозреваю, что они на самом деле были сатанистами. А может, мне это показалось в темноте.

Ингрид тогда сказала, что я не где-нибудь должна сидеть два часа, а на могиле купеческой дочки, Аглаи, которая померла в 1906 году от неразделенной любви. Да там был целый мавзолей! На склепе что-то вроде покореженной беседки, украшенной искусственными цветами. А внизу – грот с цинковым гробом. И кто же их цветы принес через столько-то лет? Кто помнил Аглаю? Мне стало не по себе. И особенно напугал полуразрушенный ангел с обрезанными крыльями.

«Залезай в склеп», – с улыбкой предложил мне Еретик.

«А что, пусть лезет, она же хочет быть с нами», – поддержал кто-то из шестерок. Но Ингрид пожала плечами: «С ума не сходите. В склепе полно пивных банок и использованных шприцов. Мы ж не на брезгливость ее испытываем, а на смелость. Итак, Ким, ты должна просидеть здесь два часа. Мы подождем у ворот. Пусть тебе явится дух мертвой девушки».

И тогда я осталась одна. Замерзла так, что зубы застучали. Но вскоре глаза привыкли к темноте, стало веселее. Я посветила фонариком и прочитала надгробную надпись. Цифры, конечно, уже не помню, но вот имя врезалось в память – Аглая Феоктистова.

А потом меня как будто кто-то позвал.

Я увидела женскую фигуру. Знаете, в минуту потрясения чувства обостряются. Я даже разглядела ее лицо – милое такое, с ямочками, а черные волосы заплетены в корону.

И это было самым страшным в моей жизни. Узнаю его из многих. Я смотрела на нее и не могла даже рукой шевельнуть. И что-то менялось в моей душе. Кажется, тьма завладела ею. Хотя я слишком поэтично выражаюсь. Не тьма, а обыкновенная человеческая обида. Я подумала, будто Ингрид и ее тусовка слишком много о себе воображают. И что мне больше не хочется заслужить их дружбу. А потом девушка растаяла. На ее месте появился огненный шар диаметром в человеческую голову.

А затем случилось что-то еще. И это самое важное в моей жизни! И все… Ничего не помню, кроме захлестывающей через край ненависти.

Очнулась я от того, что Ингрид трясла меня и называла по имени. Я грубо оттолкнула ее и пошла домой. Остальное помню, как в тумане.

На следующий день в школе встретила всю эту компанию, в столовой. А дальше… провал. Вроде бы Ингрид подошла ко мне и поинтересовалась, что случилось на кладбище. Но я отдернула руку с криком: «Не прикасайся ко мне». А потом (Этот момент мне потом уже рассказали), сама я не помню ничего. Еретик начал подшучивать над моей трусостью. Смеялся, что упала в обморок. И тогда я взяла чайник с кипятком и с криком: «Гори в огне, тварь», бросила в него.

Слава Богу, каким-то образом Женя увернулся, но правую руку обварило до кости. Потом вылечили, конечно. Говорят, там больше психологический шок и что-то подобное. Тем не менее, рука у него не работает и ничего не чувствует. Сколько операций, сколько разнообразной терапии было. Годы восстановления и впустую.

Я бы отдала свою руку, только бы Еретик выздоровел. Только бы дотронулся до меня. До моей груди, до сердца, и простил… Вот поэтому я столько работаю. Коплю на новую операцию в Германии. Обещают полное излечение. И тогда я уйду от Еретика.

– Не понимаю одного: зачем ты с ним живешь? – спросил Чайна.

– Дело в том, нам тогда только исполнилось по тринадцать лет. Многое пришлось пережить вместе. Женя лежал в больнице. Это был не просто ожог. Он испытывал невероятную, адскую боль. Снова и снова сгорал заживо. Был такой беспомощный и несчастный. Ничего в нем не осталось от прежнего задиристого весельчака, лучшего друга Ингрид. Бывшего лучшего друга. Та сразу после происшествия куда-то уехала и даже не вспоминала о нем.

В общем, меня затопило чувство вины. Это было хуже физической боли. Я не знала, что делать. Меня таскали по психологическим экспертизам. Цирковая школа и мой класс дали прекрасные характеристики. Я плакала и кричала, что уронила чайник по неосторожности.

На самом деле у меня тихо ехала крыша. Из цирковой школы исключили, так как подозревали, что именно работа с огнем вызвала у меня приступ жестокости. Я съехала на двойки, начала жечь себя. Вот смотрите, до сих пор шрамы остались.

И каждый день подрезала волосы: по чуть-чуть, по сантиметру. И вырывала тоже. А потом побрилась, потому что от моих густых, пепельных волос ниже пояса, не осталось ничего. И тогда я пришла к Еретику в больницу. Попросить прощения и сказать, что всегда буду рядом. Он послал меня.

Я пришла на следующий день. Тогда он толкнул меня здоровой рукой. Так жалко это вышло. И все-таки Женька привык ко мне, даже по-своему полюбил. А я – нет. Я не чувствую к нему ничего. Только боль.

– Понимаю. Ты пыталась хоть как-то загладить вину, – вздохнул Асмодей. – И стала чуть ли не служанкой Еретика, исполняя все его прихоти. Но ты так и не ответила на вопрос: зачем с ним жить.

– Я не могу сказать, – прошептала Ким.

– Нет, мы должны знать правду, – жестко сказал Заратустра.

Ким подняла глаза:

– Я отвечу, но не тебе, Чайне.

– Мне все меньше хочется брать тебя в команду, после таких-то откровений, – пожал плечами Асмодей.

– Ладно, я расскажу, – крикнула Ким. – Раз вам так нравится лезть ко мне в душу, то слушайте. Два года я всеми силами помогала Евгению. И да, пыталась исполнить все его прихоти. Я сбрила волосы навсегда – мне так легче, правда. Но в неприкасаемую я превратилась в пятнадцать лет, когда мы с Еретиком стали любовниками. До этого мы были обычными подростками, пусть и со страшным прошлым. Клянусь, я пыталась загладить свою вину и стать ему опорой. Но Женька меня не простил. Так и не смог. Представьте себе, был самым красивым и мальчиком в школе, а стал инвалидом с изуродованной рукой.

Однажды он признался, что лучше смерть. Помню, как лежали рядышком на кровати, а Еретик плакал и звал Ингрид. Жаловался, что никогда ее больше не увидит. А если найдет, то не сможет показаться на глаза. Он считал себя жалким уродом.

«Скоро мы станем взрослыми. Ты получишь профессию, выйдешь замуж. А что я? Кто полюбит инвалида? Ты можешь поехать в Париж, покурить кальян на крыше, танцевать всю ночь и взять ребенка на руки. Ты сможешь жить полной жизнью.

Я же обречен на одиночество. И никогда не поцелую красивую девушку».

«Ты можешь поцеловать меня! Я хочу этого…»

«Врешь, я скорее поцелую мерзкого поутри».

Мне стало очень больно. И тогда я поцеловала его сама. А затем вытерла губы, скривившись от отвращения. А вот Еретику почему-то понравилось… Он долго обнимал и гладил меня тогда, в первый раз. Я дрожала от омерзения, ведь это было неправильно! Не ему ко мне прикасаться… Моя вина не давала Еретику права обладать моим телом.

Но я лежала, не шевелясь, и представляла огонь. Я мечтала, чтобы меня вырвало огнем! Чтобы боль и вина утихли хоть на мгновение.

Когда Женька закончил, то сказал, что я ему противна и ненавистна.

Этого я не могла больше терпеть! Я бросилась на него с ножом, порезала. Потом, конечно, обработала царапины, попросила прощения. И… мы поменялись ролями. Я начала издеваться над ним, а сама стала неприкасаемой.

Я постоянно оскорбляла Еретика, а он унижал меня в ответ. «Калека – уродина», «Неудачник – старая дева», « Грязная скотина – отмороженная роботетка». Так постепенно мы внушили друг другу, что больше никому не нужны. Даже родным и друзьям. Мы создали свой мир печали и злости, где малейшие прикосновения причиняют боль. И где нет места любви.

Да, это звучит ужасно. Но что вы хотите от двух озлобленных подростков?

Когда нам исполнилось по шестнадцать, родители Женьки уехали работать за границу. И… выразили желание, чтобы я пожила с ним некоторое время. Совсем недолго. Это растянулось на десять лет.

– Спасибо, Ким, достаточно, – натянуто улыбнулся Заратустра.

– Нет, вы хотели узнать правду, так слушайте. Пять лет мы мучили друг друга. Пять лет мстили за то, что сотворили в детстве. Сколько раз я хотела убить Еретика и освободиться. Но когда мне исполнилось двадцать лет, я взбунтовалась и объявила ему, что настолько сильно ненавижу, что не могу даже прикоснуться. Я попросила Женю отпустить меня и забыть все произошедшее. Он ответил, что это невозможно. Долго говорил о своих чувствах. Хотя какие уж тут чувства… Привычка, привязанность, смешанные с обидой. Так что уже шесть лет мы живем, как брат с сестрой, хоть и напоминаем иногда супружескую пару с тридцатилетним стажем.

Лишь изредка я надеваю черные лаковые сапоги, корсет, длинные перчатки, беру веревку…

– Ким, хватит!

– Нет, слушайте! Я беру веревку и связываю Еретика. Затем оскорбляю его, говорю, как сильно ненавижу, иногда могу ударить. А он… он смотрит мне в глаза и смеется. Все, я могу идти?

– Куда? – разом спросили остолбеневшие фаерщики.

– Домой, вы же не возьмете меня в группу, – усмехнулась Ким. – Зачем вам психопатка?

– Я бы с радостью пожал тебе руку, – вдруг сказал Чайна. – Не встречал еще более мужественного человека. И не вини себя и своего парня. Это был ваш способ выжить и сохранить свою душу.

– Сейчас между нами мир, – пробормотала Ким. – Ненависть прошла, а два врага научились существовать под одной крышей.

А Заратустра молча вышел. Через минуту он вернулся и протянул девушке кулон из бирюзы с серебряной цепочкой.

– Я безумно хочу сам надеть тебе его на шею. Но уважаю твое право на неприкасаемость. Когда-то я хотел подарить его девушке, которую любил – Инее. Она олицетворяла собой воду. Вы с ней похожи. Такие гибкие, текучие. И я дарю его тебе, Ким. В знак своей дружбы. Этот камень – символ честности и преданности. И ты обладаешь этими качествами, хоть и скрываешь их под мнимой озлобленностью и высокомерием.

– Надень мне его… Я потерплю, – Ким облизнула пересохшие губы.

– Хорошо, не бойся. Сними толстовку. Пожалуйста.

Ким разделась и, прикрывшись руками, опустила глаза. Через минуту она ощутила горячее дыхание Асмодея и прикосновение его пальцев, почему-то холодных, как лед. Ким закусила губу, чтобы не закричать от нахлынувших эмоций.

– Теперь ты – наша, – прошептал Заратустра, и их глаза встретились.

– Давайте чай пить, а то уже остыл, – резко сказал Чайна.– Хватит уже на сегодня душераздирающих откровений.

Ким залпом выпила свою чашку. Скомкано распрощалась с фаерщиками, ушла.

На ее щеках играл непривычный румянец.

Ким так и не рассказала друзьям, что узнала девушку-призрака. Ею была Аглая Феоктистова, в чей склеп Ким так опрометчиво залезла тринадцать лет назад.

Но почему Аглая решила появиться только сейчас? И какую беду это предвещает?