Kitabı oku: «Диссонанс», sayfa 5

– Неправильно, – смеётся она и машет рукой маршрутке. Маршрутка с визгом начинает ехать на меня.

– Мне ещё рано умирать! – непроизвольно вырывается у меня, и я поражаюсь невероятной жалобности своего голоса.

– Ну с чего ты это взяла, девочка? – кричит мне тётка и сильнее давит на газ. Я закрываю глаза.

– Господи, ты как? – слышу я крик Яна, и думаю – как же так, ведь он только что умер.

Ян вытаскивает меня из пруда.

По рукам и ногами стекают чёрные ручейки.

Мне почти не жарко, и я всё ещё жива.

– Это точно там, – говорит Ян. – Наконец-то нашли.

– О Господи, – говорю я. – О Господи!

Пока я пытаюсь поверить в то, что происходит, вокруг нас уже начинает кружить маршрутка без дверей.

– Чёрт, да это же грёбаный «Пункт назначения»!¹– ору я. – Я всё это видела!

– Надо пройти, – говорит Ян, никак не реагируя на мои вопли.

– Нет, нет, чёрт, это уже было! Мы сейчас здесь же и погибнем! – в отчаянии кричу я. Стук сердца громко отдаётся в ушах. – Сначала ты, потом я…

– Надо пройти, – повторяет Ян и достаёт пистолет. Он словно не слышит меня.

Я понимаю, что говорить бессмысленно, – и хватаю его за рукав. Стараюсь оттащить его в сторону. Ян удивлённо пытается освободиться, в его глазах застыл какой-то вопрос, он пытается что-то сказать. Нам удаётся отойти немного в сторону, но по какой-то причине Ян отталкивает меня и стреляет в женщину.

Ян промахивается.

Маршрутка мчится на него.

Виденный мной сценарий не претерпевает значительных изменений – ключевых изменений.

«Ян!» – хочу крикнуть я, но крик застревает у меня в горле. Уже поздно.

Господи, уже поздно.

Я вижу приближающуюся ко мне девочку в голубых шортиках, разворачиваюсь и бегу прочь.

Когда силы совсем меня покидают, я останавливаюсь. В руках у меня пистолет – я замечаю это только сейчас. Наверное, я сама успела подобрать его, а мой мозг даже не зафиксировал этот момент. Я так и бежала всё это время, до боли сжимая оружие в руках.

Кара мертва. Ян мёртв. Марк наверняка тоже, а если нет – то это уже вряд ли мой Марк.

Теперь я осталась одна. Осознание этого приходит не сразу, но придя, удушающей хваткой сжимает горло.

Я не знаю, что мне делать. Куда мне идти. Хотя ответы на эти вопросы витают в воздухе: сделать уже ничего нельзя, идти мне некуда. От усталости я прислоняюсь к светофору. Мысли тяжело ползают в голове, как умирающие от жары грузные чёрные жуки. Меня передёргивает – до смерти и до тошноты боюсь и ненавижу насекомых, а от представленного зрелища меня чуть не выворачивает наизнанку. И почему в голову полезло именно такое сравнение?

Светофор через дорогу мигает красными кольцами. Знак пешеходного перехода перевёрнут вверх ногами. Сам же переход чёрного цвета, полосы словно насыпаны углём или чем похуже, и люди, переходящие дорогу, оставляют за собой прожжённые следы от обуви.

Я решаю перейти дорогу где-нибудь в другом месте.

Жара стоит невыносимая, но, похоже, даже к ней измученный организм смог адаптироваться. То есть он, конечно, не может не реагировать на неё, но воспринимает её по-другому. Я просто отмечаю факт адско высокой температуры, мокрую футболку и пот, стекающий по лбу, но это меня уже почти не заботит. Разуму есть о чём позаботиться и без этого.

Через бесконечно долгое время я доползаю домой. Наверное, уже ближе к ночи, хотя визуально это никак не отражается. Завтра воскресенье. Если верить постерам у кинотеатра, его Петербург не переживёт.

Дом – родное место. Что бы ни случилось. К тому же больше вариантов прибежища у меня нет. Поэтому я и здесь. Но Диссонанс добрался и досюда: вместо нашей недавно купленной кровати на полу валяется старый и грязный матрас. На обоях разводы и потёки. На потолке протечка. В коридоре рваный линолеум. Ручки на комоде другой формы. Другие изменившиеся мелочи. Это уже не наша квартира, а какое-то искорёженное её отражение. Несмотря на это, я убеждаю себя, что я дома. Больше мне ничего не остаётся.

Живот сводит от голода. Я вижу на подоконнике пакетик солёного арахиса, и руки сами тянутся к нему. Хуже уже не будет, думаю я, но не очень уверенно. И всё равно запихиваю в рот горсть орехов. Жую. Задумываюсь. Иду на кухню, роюсь в холодильнике и шкафчиках, кладу всё на стол. По очереди забрасываю в себя горчицу, мёд, майонез, томатный сок. Развожу пять столовых ложек соли в стакане с водой и выпиваю пару глотков. Откусываю плитку шоколада, чеснок, глазированный кокосовый сырок. Заканчиваю малиновым вареньем и раздробленными таблетками но-шпы.

Ничто из этого не имеет ни малейшего намёка на вкус.

Готовлюсь чувствовать тошноту, но её нет. Откуда бы?

Падаю на грязный матрас.

Просыпаюсь я от ужаса. Прямо-таки распахиваю от него глаза. Вижу потолок, чувствую прохладу простыни. Не могу сосредоточиться, в голове бешено вертится какая-то мысль, но мне её не уловить. Сажусь на кровати, вижу в углу свою сумку – и вспоминаю. Диссонанс. Диссонанс, мать его! Сумка – абсолютно обычная. Каждая буковка своего цвета и на своём месте. Подхожу к окну – на улице пасмурно. Открываю его – в комнату врывается свежая прохлада. Асфальт ещё мокрый от недавнего дождя. И никакой жары. Никакого адского солнца, кипящего воздуха и расплавленных машин.

Я чувствую такое облегчение, словно меня помиловали прямо перед смертной казнью. Ну и приснится же. Кошмар какой-то. Сроду такого не снилось.

Беру телефон, звоню Марку. Отвечает не механический голос, несущий адскую ересь, а живой, жизнерадостный, родной Марк. Господи, спасибо, что помиловал. Но напугал ты меня здорово. Мы разговариваем, Марк никак не может взять в толк, почему я так ему радуюсь, договариваемся о встрече. Хочу позвонить Каре, Яну, но чувствую дикий голод – решаю сначала поесть. Иду на кухню, наливаю себе стакан воды. Пью, но вкуса не чувствую. Вода абсолютно безвкусная. Но не потому что она диссонансная, а потому что дистиллированная. Сооружаю себе бутерброд с толстенным куском колбасы – божественно вкусно. Нет, правда – божественно. Я невольно улыбаюсь. Как только я дожевываю, раздаётся звонок в дверь. Первая мысль (как обычно) – «меня нет дома». Но мне внезапно хочется увидеть нормального, не диссонансного человека, вот прямо сейчас, немедленно, кто бы там ни был. И я иду к двери. Интересуюсь, кто там. Женщина лет сорока, не худая, оказывается распространителем косметики. Косметика – последнее, что меня сейчас интересует, но я соглашаюсь на разговор. Более того, я даже впускаю её в квартиру. Выглядит она очень милой, какой-то домашней, что ли. Уютной. И я её почему-то впускаю.

Вообще я всегда чувствую недоверие к незнакомым людям. Всегда, но только не сейчас. Во мне разлито спокойствие и доброжелательность, я живу, вокруг всё хорошо, всё нормальное, всё впереди. Это невероятно воодушевляет. Я разглядываю женщину, не слушая, что она говорит, и только через какое-то время до меня доходит, что она не показывает мне ни каталогов, ни пробников.

– …всякий, кто призовёт имя Звёздное, спасётся. Но люди слишком забылись. Потеряли уважение к Звёздам, своим Создателям, задумавшим их по Своему образу и подобию. Люди…

У меня отвисает челюсть. Неужели одна из этих? Мне казалось, у нас тут не шастают иеговисты по квартирам. Хотя у этой, похоже, крыша снесена больше, чем у прочих. А в пакете у неё, видимо, брошюры «Что нужно знать о Звёздах и Их замысле?» или «Возрадуйтесь Звёздам». Я тяжело вздыхаю. Вот же вляпалась. Женщина всё ещё что-то говорит, и я прилагаю значительные усилия, чтобы вникнуть в её речь. Она о страданиях, которые звёздам приходится выносить из-за людей.

– Люди издеваются над Звёздами. Ни во что Их не ставят. Обрели власть и думают, что могут творить зло. Срывают их с неба во цвете лет, топчут в грязи, плюют в них, используют. Они перестали ценить свои истоки.

– Угу.

– Всем воздастся по заслугам. Каждое человеческое деяние, направленное против Звёзд, вернётся к людям. Рано или поздно Звёзды уничтожат плохих людей, которые не исправляются.

– М-мда, – вздыхаю я. Мне уже как-то не по себе.

– Знаете, что они делают с ними чаще всего?

– Хм?

– Насилуют их и заставляют насиловать друг друга.

– Кого? Звёзды?

– Разумеется, – подтверждает женщина, и я понимаю, что пора избавиться от непрошеной гостьи.

– Давайте я возьму у вас брошюрку, и…

– Брошюрку? Кажется, вы не восприняли меня достаточно серьёзно.

Женщина делает шаг ко мне, и я почему-то оказываюсь на полу.

– Брошюрка тут не поможет. Поможет только систематическое избавление от таких, как ты, мразь. И с каждым разом мир будет становиться всё чище. Новые Звёзды возродятся из вашего праха, и я буду той, кто этому способствовал, – долетает до меня как сквозь вату.

А потом она душит меня пакетом из «Пятёрочки».

Я зверею, разрывая пальцами неизвестно как оказавшийся у меня на голове пакет, ударяю женщину в живот. Она охает, сгибается пополам, а потом вдруг бежит на мою кухню.

На мою, мать её, кухню.

Я иду за ней – та уже схватила как раз недавно заточенный Марком здоровый нож. Я невольно усмехаюсь, и в ответ она бросается на меня. Мне и страшно, и смешно, потому что это что-то невероятное. Но когда она подносит нож к моему лицу, мне уже не смешно. Я отталкиваю её и замечаю… Слава богу. С моими руками явно что-то не так. Очень явно. А это значит, что я сплю. Меня всегда учили – если снится жуть, смотри на руки, не забывай про это, смотри на руки – во сне они всегда какие-то не такие, ты это сразу видишь и чувствуешь. И понимаешь, что спишь. Чувствую облегчение – очередной кошмар, только и всего. А как правдоподобно, чёрт возьми! Однако проснуться не получается. Никак. И хотя я знаю, что это просто сон и что во сне люди не умирают, а всегда просыпаются вместо этого, – мне совсем не хочется пассивно стоять в ожидании ножа в горле и пробуждения. Женщина брызжет слюной, швыряет в меня любимой тарелкой Марка, изрыгает проклятия во имя Звёзд. Мне это уже порядком надоело, я хочу проснуться, но вместо этого торчу на кухне с этой чокнутой и ощущаю, как медленно тянется время. Как жевательная резинка. Я смотрю на осколки тарелки, на перекошенное лицо женщины, на свои руки. Ладно уж, ничего другого мне сейчас не остаётся. Хватаю первое, что попадается под руку, и со всей силы ударяю женщину по лицу. Раздаётся вопль, женщина падает на колени. В руке у меня – мешок со свёклой. Пару дней назад покупали, хорошая свёкла. Очень крупная. Тяжёлая. Очёнь твёрдая.

Самое то.

Я размахиваюсь и смачно врезаю уже почти поднявшейся женщине по голове. Она оседает на пол. Я достаю самую огромную свёклу и снова бью её по голове до тех пор, пока не понимаю, что на черепе женщины уже вмятины, а пол кухни залит кровью и свекольным соком. Я поднимаюсь с колен, перевожу дух. Я забила женщину, проповедующую о Звёздах-Создателях. Свёклой. Поразительно. Но при этом я всё ещё сплю. Поворачиваюсь к раковине с намерением помыть руки и поскальзываюсь на густой, липкой крови. Падаю, крепко прикладываюсь головой к кафельному полу.

Просыпаюсь уже по-настоящему.

На грязном, дырявом матрасе. Там же, где рухнула, добравшись вчера до дома. В квартире нечем дышать, за окном – палящее солнце на уже почти полностью оранжевом небе. Телефон уже даже не включается. На тумбочке лежит яблоко. Откусываю, уже зная, что почувствую, – и не чувствую ничего. Никакого намёка на вкус. Бреду на кухню, еле переставляя ноги. Останавливаюсь на пороге, прислоняюсь к стене. Ощущение невыносимой утраты наполняет меня до краёв. Лучше бы не просыпалась. Лучше бы умерла во сне.

Если это вообще был сон. Пол кухни залит чем-то похожим на тёмную марганцовку, но я знаю, что это. Просто не хочу это принимать. Как и не хочу переступать порог кухни. Не хочу смотреть, что там и кто там. К ногам, как мячик, выкатывается большой, изрядно помятый корнеплод. Я поднимаю его, и по моей руке течёт сок. Я сползаю по стене, валюсь на пол. И впервые за всё это безумное время от души, по-настоящему, безудержно рыдаю.

* * *

Сегодня воскресенье. Никогда особенно не любила этот день.

Наверное, подсознательно.

Уже почти не важно, действительно ли сегодня наш последний день. Если нет, то он в любом случае настанет очень скоро, а ожидание будет бесконечно мучительным.

Ощущение, что меня медленно отравляют изнутри. Хочется просто лечь и лежать, не шевелясь и не думая ни о чём. Хочется не слышать этих странных, доносящихся отовсюду звуков и не видеть всё новых проявлений конца и разрухи. У меня мелькает мысль набрать ванну и утопиться, но воды в доме уже нет. Хотя… Словно в ответ на мои мысли вода появляется, но не совсем там, где ей положено быть. Вода течёт по стенам, грязными ручейками сползая по размокшим обоям. Складывается в стремящиеся друг к другу лужицы на полу. Соединяется в маленькие озёрца.

Уйти, думаю я. Не остаться тут, а выйти на улицу и смотреть на всё, что происходит. Взять и спокойно смотреть. Назло.

И я ухожу из того места, что когда-то было моим домом, зная, что никогда больше не вернусь. Ухожу назло Диссонансу, думаю я. Убеждаю себя я. Начинаю верить я. Хотя знаю, что не назло, что именно этого он и хотел. К этому меня и подтолкнул. А я и рада повиноваться.

Чёрт бы его побрал.

Когда я выхожу на улицу, взгляд снова натыкается на тот соседний дом с выбитыми окнами и теперь уже с обвалившейся штукатуркой. А потом выхватывает из разрушенного пейзажа до боли знакомую фигурку. Марк. У меня из груди вырывается безмолвный крик.

Марк беспечно заходит в подъезд дома, от которого веет почти что смертью, настолько жуткие ощущения он вызывает. Дверь в подъезд остаётся открытой, как бы приглашая меня последовать за Марком. Я смотрю на неё и не могу вдохнуть. Просто не могу сделать вдох. Сердце бьётся где-то в горле, я отчётливо чувствую, что мне не следует туда заходить, да что там, мне просто до одури страшно это делать, так страшно мне ещё никогда не было, даже в последние дни – потому что туда зашёл Марк и я боюсь того, что я там увижу и что могло с ним стать.

Но не зайти я не могу.

Дверь в подъезд всё ещё распахнута, и из чёрного прямоугольника проёма доносится холодный ветер. Не очень похоже на дверь, в которую хотелось бы войти, но Марк где-то там. И я вхожу. Лампочка на площадке, естественно, не горит. Я медленно поднимаюсь по ступенькам, и что-то ужасно тяжелое давит мне на плечи. Думаю, это ожидание неотвратимого. Со второго этажа доносится весёлая музыка. Очень весёлая. Маразматично весёлая, я бы сказала. И я уже знаю, что мне нужно именно туда. Настолько медленно, насколько это вообще возможно, я переставляю ноги и добираюсь до площадки второго этажа. Три квартиры молчаливо заперты, зато одна – вообще без двери. И музыка доносится именно оттуда. Господи, помоги, думаю я, хотя знаю, что он мне не поможет. Что против Диссонанса он бы предпочёл не идти, если они вообще с ним не заодно, что тоже возможно. Я натягиваю капюшон и перешагиваю порог квартиры.

Как только я оказываюсь внутри, весёленькая музыка смолкает. Я стою посреди большой комнаты, абсолютно пустой в плане мебели, но не пустой в плане людей. Или кого бы то ни было. Десятки пар глаз молча смотрят на меня, смотрят так, словно в комнату залетел комар, но убивать его вроде бы лень. Смотрят с равнодушием. Смотрят сквозь меня. По-разному смотрят. Потом продолжают заниматься своими делами. Все они или стоят, или сидят на полу, как люди, оказавшиеся на островке посреди океана. Загнанные туда несчастьем.

Пожалуй, так оно и есть.

Ближайший ко мне мужчина маринует в трёхлитровой банке полоски газеты. Женщина слева от него красит помадой ногти на ногах. Мальчик рядом с ней играет со скорпионом. Как сюда занесло скорпиона? Хотя что это я… Парень страстно тыкает в кнопки калькулятора. Ещё один с немигающим взором сидит в позе лотоса. Девушка смотрится в зеркало, корча гримаски, но зеркало не отвечает ей тем же. Кот яростно бьётся головой о стену. Я радуюсь, что у нас не было животных. Было бы больно. Справа от кота развалился мужчина в одних кроссовках, руки его бегают по воображаемой клавиатуре в воздухе. Рядом с ним женщина читает книгу вверх ногами, периодически снимая и надевая обручальное кольцо. Ещё одна пританцовывает, щелкая кнопками-пуговицами на своей рубашке. Парень стоит в углу не шевелясь, как наказанный ребёнок. Рядом с ним Марк разматывает катушку ниток и сматывает её снова. Рядом с ним…

Стоп. Я хватаюсь за дверной косяк, чтобы не упасть. Марк.

Я вроде бы что-то шепчу, но не слышно ни звука. Однако Марк всё равно что-то чувствует, поднимает голову и видит меня. Я неловко снимаю капюшон, и катушка выпадает из рук Марка. Я вижу, что он меня узнал. Я вижу, что он кажется вполне нормальным, даже несмотря на то, что он здесь. Я позволяю себе надеяться.

Марк подходит ко мне, и в этот момент гаснет свет. По спине у меня пробегает холодок, а в голове отчаянно звучит «я боюсь не темноты, а того, что в ней скрывается». Я вспоминаю, что Марк боялся темноты, а на наши шутки всегда отвечал именно так, и сейчас я его отлично понимаю. Я стою и не могу пошевелиться. В этот момент кто-то хватает меня за руку, я вскрикиваю, и одновременно вспыхивает свет. Я чувствую, как меня прямо перекосило от резкого выброса адреналина. Я смотрю на Марка, а ему хоть бы что. У него всегда бывало слегка недовольное или обеспокоенное лицо, если у нас по какой-то причине гас свет дома. Всегда. А сейчас он почему-то улыбается.

Хотя я знаю почему, просто не хочу себе в этом признаваться.

Марк держит меня за руку. Это меня немного успокаивает, но не настолько, чтобы не видеть: футболка на Марке надета наизнанку.

На мне тоже, хотя я и не переодевалась. Я невольно закрываю глаза.

Всё сошло с ума. Всё. Понадобилось время, чтобы я в это поверила. Но теперь-то с этим не поспоришь. От воспоминаний о последних событиях начинает кружиться голова. Чёртова паника. Мне становится тяжело дышать, я чувствую, что задыхаюсь, – такое не всегда, но всё же случается, когда я паникую. Марк, которому не привыкать, в который раз меня успокаивает:

– Брось, ты вовсе не задыхаешься. Смотри, какая большая комната. Ты не задыхаешься. Воздух наполнен комнатой.

– Что?

– Комнат наполнен воздухой, – невозмутимо исправляется Марк.

И я понимаю, что надо бежать.

Понимаю, но не могу. Не могу его оставить. Не могу оставить его таким. Всё ещё надеюсь, что это можно как-то исправить, но сама себе не верю. В свете всего происходящего – уже не верю. И хотя я чувствую, что надо бежать как можно скорее, я не могу. Какая-то часть меня размякает и хочет остаться, сделаться такой же, как Марк, не думать обо всём кошмаре, что творится вокруг, не понимать, что что-то не так. И что это наши последние часы, истекающие болезненно быстро.

Внезапно я чувствую, что все снова смотрят на меня. Все улыбаются.

Марк улыбается.

Сердце моё останавливается, в горле застревает комок – наверное, крик отчаяния – и я отворачиваюсь, потому что, если посмотрю ещё хоть секунду на эту беспощадную улыбку, точно потеряю опору и рухну, сломавшись. Хотя я её уже потеряла – Марк всегда был моей опорой. А теперь он похож на персонажа Кизи, сильного, дерзкого, умного, противостоящего безумию – когда-то. До того момента, когда ему сделали лоботомию. Вот он – кошмар наяву.

– Ты в порядке? – спрашивает Марк, и у меня кровь стынет в жилах.

Лучше бы он оказался на месте Яна. По крайней мере, остался бы собой. И мне, наверное, было бы не так больно. Я бы просто отправилась за ним. Хотя что мне мешает сделать это сейчас?

Я раздумываю, не проявить ли мне акт милосердия и не пристрелить ли своего любимого Марка. Он дёргает меня за рукав, и я с ужасом отшатываюсь.

– Ты в порядке? – повторяет он точь-в-точь, как произнёс до этого. – Ты в порядке? Ты в порядке?

Я смотрю в его зелёные глаза, ещё не тронутые безумием. Смотрю и думаю, что надо бы умереть прямо сейчас. Глядя в его глаза. Такие родные, такие любимые, такие… Нет, я не смогу его убить. Ему уже не помочь, и так я его тоже не спасу. Я не смогу.

– Ты в по… – снова начинает Марк, и я зажимаю ему рот рукой, чтобы не слышать этого механического голоса. Он замолкает, я обнимаю его изо всех сил – в последний раз. Действительно последний. Крепко-крепко. Долго не могу расцепить руки, но страх, что я вновь услышу это «ты в порядке?» захлёстывает меня с такой силой, что я невольно сползаю на пол и обнимаю теперь уже ноги Марка. Он смотрит на меня сверху вниз, я снова смотрю в его глаза, чувствую, как чья-то рука сжимает мне сердце, ничего от него не оставляя, встаю, поворачиваюсь и бегу прочь из этой комнаты, квартиры, здания, молясь, чтобы так всё и осталось, чтобы так всё и закончилось – так, а не этим удушающим «ты в порядке?». Чтобы его голос не долетел до меня.

Получается.

Через какое-то время я перехожу на шаг. Иду долго, очень долго, не смотря по сторонам, не видя новых и не прекращающихся старых безумств. Иду я куда-то на север – так, по крайней мере, мне бы хотелось. Если Аристарх был прав, а я в этом уже давно не сомневаюсь, то на окраинах ещё должно остаться хоть что-то нормальное. Хотелось бы увидеть это перед тем, как… Перед тем, как.

Возможно, самое место для меня – та комната концентрированного безумия, отчаяния и вместе с тем смирения. Возможно, стоило пересилить боль и не расставаться больше с Марком, с тем, что от него осталось. Возможно, именно там мне стоило остаться в ожидании финала, а если повезёт, то и не думая о нём, как все те люди. Но я всё ещё думаю и вижу, в насмешку ли, но Диссонанс пока не затронул меня. По крайней мере, мне так кажется. И потому я там не осталась. Просто не смогла.