Kitabı oku: «Саламандра»
Аваз ибн Юсуф ибн Шакир Мирза Ктесифон был старшим сыном торговца пряностями. Его отец был уже немолод и требовал, чтобы Аваз вникал в тонкости семейного бизнеса и продолжил его дело после смерти. Хотя отец и отличался хорошим здоровьем и до смерти его было далеко, он, предпочитая уют своего жилища лишениям путешественника и ссылаясь на больные колени, уже сейчас полностью переложил на Аваза бремя торговли с Европой. И потому молодой Аваз вел караваны в Дукль, а затем и в Зальцбург, пока отец закрывал лавку и неспешно направлялся в чайную, чтобы посидеть и поговорить с друзьями.
Солнце уже садилось, когда караван Аваза сделал привал. Его хумра была вся в песке, песок был в носу и в глазах, но в пустыне это обычное дело. Те, у кого глаза чересчур чувствительны к песку, не смогут вести караван.
Нужно было развести огонь, чтобы согреть воды для чая, разбить шатры и приготовиться к ночлегу, а потом уже можно было совершать намаз. Отец Аваза считал, что шатры – это роскошь. Его люди привыкли спать прямо на песке, на земле, где придётся. Но Аваз полагал, что шатры необходимы хотя бы для того, чтобы защититься от змей и насекомых. К тому же, по мере продвижения на север, погода становилась всё холодней, и даже летом мог пойти дождь, не говоря уже о росе – влажность значительно портила качество товара, и потому Аваз обязательно убирал все тюки поровну в оба шатра, и всегда пересчитывал их поутру. Надо сказать, это сильно способствовало тому, что товар в полном объеме прибывал в Европу, и очень отражалось на выручке, но отец продолжал ворчать по поводу шатров.
Хабир развёл огонь, Шакирт принёс воды для омовения рук – их запасы подходили к концу, но Аваз надеялся, что они найдут источник в течение дня сразу после того как пересекут пустыню. Рузаль, всегда счастливый, полностью оправдывающий своё имя, достал финики и остатки лепёшек. Их пища была скромной, но у них оставался чай, который наполнял трапезу удовольствием. Всего в караване Аваза было одиннадцать человек, вместе они воздали хвалу Аллаху и, после короткой молитвы, принялись за еду. Когда они окажутся в христианских лесах, то смогут поймать там дичь, а пока что они будут довольствоваться тем, что есть.
Подкрепившись, Аваз достал свой джай-намаз и расстелил его. Ему не нравилось, когда что-то отвлекало его во время намаза. Солнце уже почти село, только малиново-багряное небо ещё было светлым, ещё хранило следы золотых лучей, воздух же уже был сер и тускл. Авазу было не по себе, он не любил сумерки и боялся их, они были для него словно граница между двух миров, словно приоткрытая дверь в дом духов, и он всегда чувствовал смутную тревогу, глядя, как угасают последние оранжево-алые блики. Аваз верил в джиннов, марид, гуль и ифритов. Ифриты вселяли в него ужас.
