Kitabı oku: «Ябеда», sayfa 2
Глава 2. Знаки
Всё так очевидно.
Но людям свойственно упускать из вида главное.
Всю ночь просыпаюсь от странных звуков: то ли за озером воет зверь, то ли ветер плутает по вентиляции. Не знаю, о какой безопасности говорила мама, но здесь, на отшибе дома, ощущаю себя до невозможности уязвимой: позови я на помощь – никто не услышит.
Гоню от себя тревожные мысли, сваливая их на усталость. На всякий случай подпираю дверь стулом и, чтобы отвлечься, достаю из рюкзака наушники и ставлю в смартфоне на репит любимую композицию. Я – неправильная девочка: обожаю старый рок и знаю наизусть всего Bon Jovi. Жека всегда подтрунивал надо мной, мол, родилась не в своё время, а Амели ворчала, смешно хмуря лоб, и называла меня в шутку «Таисием». Ещё бы! Девчонки, по её мнению, должны слушать попсу и сходить с ума по красавчикам с томными голосами, не то что я. Так, с улыбкой на губах и проникновенной мелодией из 90-х в наушниках, я и засыпаю.
Моё утро тяжёлое и серое. Бессонная ночь даёт о себе знать головной болью, а разрядившийся мобильный – не сработавшим вовремя будильником. Я проспала. Впрочем, это не важно. Вынужденные каникулы – огромный плюс моего переезда. Огромный минус – отсутствие в моей каморке душа. Нет, я не избалованная принцесса, но каждый раз обходить здоровенный бассейн, пугающий своей бездонной синевой, чтобы просто вымыть руки или почистить зубы, весьма утомительно и, если быть до конца честной, немного страшно. Я не люблю воду. Так и не научилась плавать. Там, где мелко, я с радостью плещусь или просто мочу ноги, но глубина меня пугает. Наверно, поэтому кожа покрывается мурашками, когда я ступаю по белоснежному кафелю вдоль безлюдного бассейна в сторону душевой.
«Я привыкну. Это ненадолго».
Вытерев полотенцем волосы, возвращаюсь. Перекладываю вещи из сумки в небольшой шкаф, а книги оставляю на столе. Переодевшись в джинсы и однотонный топ, решаюсь выйти на кухню и, наконец, перекусить.
Мягко, почти невесомо ступаю пушистыми тапочками по глянцевой поверхности пола и вздрагиваю, когда входная дверь в прихожей с грохотом закрывается и хмурый голос Мещерякова эхом отдаётся от стен:
–Это было непросто! У нас два месяца, Лиза, не больше! Потом мне придётся…
– Уверена, Тася на дольше и не останется, – с придыханием обрывает речь отчима мама.
– Надеюсь! – гремит Вадим. – Очень на это надеюсь!
Ничего не изменилось: я снова некстати, снова мешаю… Знаю, что подслушивать нехорошо, и, будь я посмелее, то, гордо задрав нос, вышла бы сейчас к отчиму и с улыбкой от уха до уха поздоровалась. Но я трусиха! Прячусь под лестницей и стараюсь не дышать.
– Завтракать не буду! Пойду к себе. – Над головой слышатся тяжёлые шаги: Мещеряков мужчина крупный, грузный, и подъём на второй этаж даётся ему нелегко.
– Как скажешь, милый, – лебезит перед ним мама и, стуча каблучками, удаляется, а я, немного отдышавшись, выбираюсь из своего укрытия.
– Доброе утро! – Моя надежда поесть в одиночестве рушится на глазах: на кухне за огромным столом замечаю Нику.
За годы, что мы не виделись, она превратилась в настоящую красавицу. Тёмные волосы шоколадного оттенка переливаются янтарным блеском в робких лучах апрельского солнца. Тонкие черты её лица настолько правильные и женственные, что я начинаю сомневаться в нашем с ней родстве. Да и фигура у Ники что надо: пышная грудь, осиная талия, ноги от ушей – моя сестра всегда была безумно красивой, а сейчас и вовсе расцвела. Ника сидит ко мне вполоборота, закинув ногу на ногу. Короткая юбка, лаковые туфельки на тонком каблуке. Спина ровная, плечи расправлены – королевская стать и осанка. Изящными пальчиками Ника держит кофейную чашку, крошечными глотками попивая ароматный «эспрессо», и абсолютно счастливым, неподдельно влюблённым взглядом смотрит на своего собеседника – наглого, лживого Ара.
– Тася! – вскрикивает сестра скорее от неожиданности, чем от радости встречи. Она не вскакивает с места, не несётся ко мне с объятиями. Всё, что мне перепадает – мимолётный взгляд и натянутая улыбка. – Арик, помнишь мою сестрёнку?
Аристарху достаётся всё остальное: внимание, интерес, восхищение.
– Помню, – цедит Ар и в отличие от Ники поднимается с места. Не сводя с меня глаз, медленно подходит ближе. Кожа горит от его въедливого взгляда, а в горле першит от пресловутого запаха туалетной воды. – Всё такая же мелкая, невзрачная мышка.
– Арик! – смеётся Ника, словно остолоп только что удачно пошутил, а не облил меня ушатом грязи. – Ну зачем ты так? Тасе просто не повезло.
Мне так и хочется сказать, что Нике не повезло куда больше: влюбиться в лжеца – сомнительное счастье! Но я в очередной раз тушуюсь перед человеческой наглостью.
– А разве Ару не запрещено приближаться к нашему дому? – Своим вопросом хочу убить двух зайцев: подорвать непоколебимую веру Ники в этого придурка, да и самого Турчина поставить в неловкое положение. Не же мне же одной краснеть, правда?
– Это было вчера, – ухмыляется Аристарх и, нарочно задев меня плечом, подходит к кофемашине за добавкой «американо». – Сегодня Савицкий отдыхает в больничке, а я волен жить, как хочу.
– Арик, – ласково осаждает его Ника. – не пугай девочку. Тася, садись завтракать! Ар нальёт тебе кофе. Правда, милый?
– А ей не рано взрослые напитки пить? Может, давай Наташу попрошу сварить малявке какао?
– Мне уже скоро восемнадцать! – выкрикиваю, не подумав, чем вызываю очередной приступ смеха.
– Не обращай внимания, Тась. – Ника осторожно ставит кофейную чашку на блюдце и постукивает пальчиками по столу, указывая, куда я могу сесть. – Лучше расскажи, как дела.
– У папы в среду операция, – отвечаю, занимая место рядом с сестрой. – Ты ведь уже знаешь про аварию?
– Разумеется, – безразлично кивает Ника, а сама продолжает строить глазки Ару.
И всё же я считаю своим долгом ещё раз всё рассказать: о том страшном вечере и папином диагнозе, об операции и своих надеждах. Вот только Ника меня совершенно не слушает. Смазливый Ар отныне занимает в её сердце куда больше места, чем родной отец.
Я замолкаю, даже забываю сказать спасибо, когда Турчин ставит перед моим носом чашку с кофе. Он садится напротив меня и снова начинает болтать с Никой, словно меня здесь и нет.
– А что с Савицким? – бесцеремонно нарушаю идиллию этих двоих.
– Очередной приступ, – между делом бросает сестра. – Ночью слышала, как орал? Хотя тебя же к бассейну поселили. Повезло! Гера туда не ходит, да и его ночные возгласы там почти не слышны. Так что радуйся, сестрёнка!
Теперь примерно представляю, о чём говорила мама, но всё равно не улавливаю сути происходящего.
– Погоди! – Несмотря на то, что Ника вернулась к беседе с Ариком, я снова переключаю её внимание на себя. – Какой ещё приступ? Я не понимаю.
– Гера – псих, а ты не знала? – Ар с удивлением смотрит на меня. Придурка не смущает, что говорю я с сестрой. Да его вообще ничего не заботит, и то, как он разглядывает меня на виду у Ники, в сотый раз подтверждает правильность моего мнения об этом парне. Как хорошо, что я его совсем не помню! Жаль, Ника настолько влюблена в Арика, что не замечает очевидного.
– Думаешь, отец запирал Савицкого на чердаке за плохое поведение? – со знанием дела заявляет сестра.
«Отец», «чердак» … Мысли крутятся в голове, перебивая одна другую.
– Мне казалось, что это был выбор Геры, – неуверенно парирую я. Какой бы сильной ни была моя нелюбовь к отчиму, жестоким человеком он никогда не был. Да и кто в детстве не безобразничал? Вспомнить хотя бы меня! Но дальше сурового взгляда и острого замечания Мещеряков никогда не заходил. Поэтому верится с трудом, что Вадим мог так издеваться над парнем, кем бы тот ему ни приходился.
– Может, и так, – пожимает плечами Ника. – В нашем доме тема Савицкого под запретом, ты же знаешь. Тайна за семью печатями.
– И всё же парень продолжает здесь жить, – констатирую факт, а сама задаюсь вопросом: интересно, каким Гера стал?
Я помню его плохо, точнее, там и помнить нечего. Вживую мы пересекались раза три, не больше. Высокий, худой Савицкий был старше меня года на четыре, а может, и на все пять. Компания Ники ему подходила гораздо больше моей, но отчего-то совершенно его не устраивала. Гера всегда любил тишину и уединение. От долгого сидения взаперти его кожа казалась неестественно белой, а чёрные, как смоль, волосы добавляли его облику некой жутковатости. Но самым запоминающимся был взгляд парня: не по-детски сосредоточенный, высокомерный и неприязненный. Вечно угрюмый и молчаливый, Савицкий, казалось, знал всё наперёд, а ещё всеми фибрами души ненавидел этот мир! Поэтому запирался на чердаке, где никому не было до него дела, и лишь изредка спускался, чтобы вселить в окружающих страх. Гера напоминал Кая из сказки: вместо сердца у Савицкого был кусок льда, а вместо души – пустота! И всё же он вызывал интерес и неминуемые сплетни. Так уж устроены люди: нас манит всё неизведанное и скрытое от посторонних глаз. Каждый жаждет стать первым, кто раскроет страшную тайну, а если силёнок маловато, то всегда можно и приврать, верно?
– Да, Гера теперь здесь частый гость, – утоляет моё любопытство Ника. – Если раньше он приезжал только на лето, то как поступил в универ, так ещё и на время сессий. Савицкий, как и я, на юрфаке. Правда, я на очном, а он на дистанте.
– Неудивительно! – противно хохочет Арик. И почему парень так сильно меня раздражает? – Зая, ты только представь этого психа среди нормальных людей! Помнишь, что было, когда Вадим пытался его в лицей устроить? Сколько тогда заявлений в полицию было написано?
– Лучше и не вспоминать! – Сестра округляет свои нежно-голубые глаза. – Это было ужасно!
– Что именно?
– Да у Геры крышу сорвало, а восемь ребят чуть калеками не остались на всю жизнь! У Савицкого самого мозги отбиты, вот он и из остальных пытается дебилов сделать! Сила есть – ума не надо! Это про Геру, если что! – исходит желчью Арик.
– Ладно, милый, перестань! – щебечет Ника. – И так, вон, на Таське лица нет! Да и не важно это всё теперь. Отец предупреждал Савицкого, что ещё один срыв – и всё, вот и отправил его сегодня спозаранку в лечебницу. Доигрался Герочка!
– Аллилуйя! Аллилуйя! – начинает паясничать Турчин, а я стараюсь понять, что именно не даёт мне покоя в словах сестры.
– Ты хотела сказать – «отчим», правда? Отчим отправил Геру на лечение? – пытаюсь достучаться до Ники сквозь завывания Ара.
– Нет, Тася, это для тебя Вадим отчим, мне же он давно стал отцом. Ты что, не в курсе?
– Не в курсе чего?
– Ещё лет пять назад Вадим меня удочерил, – с лёгкостью признаётся сестрёнка.
– А как же папа? – Новость перечёркивает все остальные и никак не укладывается в голове. Мы не сироты, чтобы нас удочерять, да и папа никогда бы не отказался от дочери!
– Господи, Тася, какая же ты наивная! – фыркает Ника и под одобряющий смешок Ара встаёт из-за стола.
Когда-нибудь я стану взрослой, чуть более рассудительной, возможно, циничной. Моё сердце обрастёт прочным панцирем, а язык перестанет неметь от чужих колких слов. Я научусь держать оборону и, наконец, отвечать! А пока, всё, что я могу – это тихо плакать, глядя на то, как Ника уходит в обнимку с Аром – всего лишь из кухни, а кажется, что из моей жизни.
Глоток кофе. Напиток горький, противный, сваренный не тем человеком, не с теми мыслями. Я отставляю чашку в сторону и смотрю в пустоту. Силюсь понять, отчего люди становятся такими бессердечными и равнодушными, почему перестают любить и радуются, если задевают другого в самое сердце, но ответа не нахожу. Зато меня, одинокую и всё ещё голодную, находит мама.
Она, как всегда, при параде: одета с иголочки, причёсана волосок к волоску. Но за маской идеальной жены и матери ей не удаётся спрятать усталость. Спала ли она сегодня? Скорее всего, нет.
– Вот ты где, Тася! – Мама скользит по мне взглядом. Уверена, замечает следы слёз на моих щеках, но решает деликатно промолчать. – Уже позавтракала?
– Не совсем, – качаю головой, приподнимая чашку с горьким содержимым.
– Ясно, значит, голодная. – Ярко накрашенные губы матери складываются в мимолётную улыбку, которую я всё же успеваю запечатлеть в памяти. Эти её улыбки, такие родные и ласковые, без тени фальши и неискренности, подобны драгоценным камням: каждая на счету.
Мать достаёт из холодильника тарелку с профитролями и канапе, а потом, немного подумав, добавляет ко всему прочему мюсли и йогурт.
– Прости, не знаю, что ты любишь… – Она немного тушуется и принимается настраивать кофемашину.
– Ничего страшного.
Мамина правда больнее пощёчины, но иллюзий я не питаю уже давно.
– Папа по утрам варил овсянку с мёдом, – рассказываю, чтобы заполнить неловкую паузу. – а я жарила яичницу. Поэтому меню на завтрак менялось в зависимости от того, кто раньше проснулся. А ещё мы варили какао по выходным.
– Прости, – небрежно бросает мать и суетливо тычет аккуратным ноготком по кнопкам на кофемашине. У меня создаётся ощущение, что она делает себе «капучино» впервые в жизни или просто так сильно волнуется… – Завтраком занимается Наташа, наша кухарка, я ей обязательно передам твои пожелания.
– Ладно, – отвечаю и беру из тарелки канапе с красной рыбой.
– Ладно, – повторяет мама и, позабыв о помаде, кусает губы. – Какие планы на сегодня, дочка?
– У папы приёмные часы с десяти до двенадцати, – неловко пожимаю плечами. – Вот, хочу успеть его навестить.
– Ты была у него вчера, – напоминает она и с каменным выражением лица садится напротив меня.
В этом доме никому нет дела до моего отца. Бывший муж, бывший папа – мама с сестрой словно сговорились. Их корежит от одного только упоминания его имени. Знали бы они, как любил отец вечерами рассказывать истории о нашем общем прошлом, с какой нежностью отзывался о каждой из них! Впрочем, позиция матери неизменна.
– Уже в среду у отца операция, – спешу рассказать, как безжалостно время и какая это хрупкая штука – жизнь. – Я не могу…
– Ты не можешь наплевать на учёбу, – назидательным тоном перебивает меня мать. – Ты же это хотела сказать, да, Тася?
Мотаю головой. Как раз на учёбу забить проще всего!
– Впереди экзамены и поступление в вуз. – Мама продолжает промывать мне мозги.
Может, намекнуть ей, что со своей заботой она опоздала лет так на пять? Хотя какой от этого толк?
– Хочешь помочь отцу? – Моё молчание в ответ для неё хуже горькой редьки. – Поступи на «бюджет»!
– Мама, ты не понимаешь! – Как чувствовала, что дурацкое канапе встанет у меня поперёк горла! Интересно, это у Ники с мамой в крови – портить окружающим аппетит?
– Тася, прости, но это ты не понимаешь! —И снова она не даёт мне договорить. – Не дело молодой девчушке слоняться по больницам. Да и чем ты можешь помочь Сергею? Подержать за ручку? Не смеши!
Я одна слышу, как разбивается мой хрупкий мир от столкновения с маминым, железобетонным?
– Плюс ко всему, дорога неблизкая, а лишнего автомобиля в доме нет!
– Мне и не надо! Я на автобусе.
– Только этого не хватало! – Мама со стуком опускает чашку на стол, так и не успев сделать глоток. – Мало того, что вчера вся продрогла на остановке, так сегодня решила ещё и Вадима опозорить?
– Мама, ты о чём?
– В Жемчужное на автобусе ездит только прислуга! Ты подумала, какие разговоры пойдут о твоём отчиме?
– Ладно! – взмахиваю руками, в попытке остановить словесный поток матери. – Я вызову такси! Деньги у меня есть! Довольна?
– Да при чём здесь такси?! – Мама вскакивает с места. – Я тебе в сотый раз повторяю: ты должна думать в первую очередь об учёбе! Вадим договорился с директором гимназии имени Ломоносова. Уже завтра тебя ждут уроки, а сегодня ты просто обязана заняться собой! Посмотри на себя, Тася! Неухоженная, одета как попало. Выглядишь, как замухрышка какая-то!
– Какие ещё уроки, мам?! – Сердце ухает в пятки: только этого не хватало! – Новый коллектив, другая программа, завышенные требования… Для чего? Пока я освоюсь, уже выпускной будет! Да и сколько тут осталось учиться? Два месяца всего! Я сама наверстаю. Тем более, папа говорил, что всё обсудил с тобой и ты согласилась на дистанционное обучение!
– Твой папа говорит очень много, а ты слушаешь, развесив уши! Нечего дома сидеть! – срывается мама, а потом расставляет всё по местам: – Тем более, это не твой дом!
Завтрак окончательно испорчен, как и настроение. Забавно, как легко в запале обретают свободу разъедающие душу слова. Причём они, как правило, бьют в обе стороны, да и обратно никогда не возвращаются. Какой смысл теперь прикрывать ладонью рот, смотреть на меня с сожалением и виновато мотать головой? Мы стали безвозвратно чужими и далёкими…
– Прости, я забылась, – хриплю в ответ, с трудом сдерживая слёзы, и пулей вылетаю из кухни, оставляя мать наедине со своей правдой.
Несусь в комнату у бассейна и наспех переодеваюсь. Сую в кошелёк все деньги, что только есть, и дрожащими пальцами пытаюсь вызвать такси, попутно выбегая из огромного чужого дома. Вот только куда ни позвоню, везде получаю отказ: ехать в Жемчужное в час пик не желает никто. А потом замечаю Арика… Навалившись пятой точкой на свою отполированную до блеска тачку, он с презрительной ухмылкой смотрит на меня в упор, а стоит мне немного приблизиться, небрежно бросает:
– Подвезти? Я как раз в город.
Глаза парня искрятся коварным блеском. Кривая улыбка с головой выдаёт подлеца. Но я не замечаю знаков… Мне так хочется к папе, мне так нужна его любовь, что я переступаю через свою интуицию и киваю Арику:
– Да!
За окнами мелькает серый пейзаж: ещё не проснувшиеся от зимней спячки деревья, несущаяся в никуда извилистая лента трассы, небо, наглухо затянутое бесцветными тучами. Переходное время года, как и мой возраст, непутёвое и невзрачное. Вроде, и солнце пытается пробиться сквозь угрюмую облачность, намекая на скорое тепло, но промозглая зима крепко держит оборону, напоминая почерневшим у обочины снегом: «Я всё ещё здесь».
Арик молчит. Сегодня он едет непривычно медленно и даже не врубает на полную свои любимые биты. Едва слышно урчит двигатель, чуть громче – в моём животе. Поплотнее запахиваю куртку, чтоб заглушить постыдные звуки, и отворачиваюсь к окну. А стоит автомобилю заехать в город, прошу:
– Высади меня на ближайшей остановке. – И чуть погодя добавляю забытое:– Пожалуйста!
Арик кивает, правда, мы продолжаем ехать – по проспектам, незнакомым улицам, мимо высоких домов и ярких витрин. Позади остаётся с десяток остановочных павильонов, а беспокойство внутри растёт с немыслимой силой.
– Куда ты меня везёшь? – спрашиваю, с опаской оглядываясь по сторонам.
Уговариваю себя быть чуточку напористее и смелее. Сжимаю кулаки и на выдохе напоминаю Турчину:
– Я же попросила высадить меня на остановке. Ты глухой?
– Нет, – сухо отвечает Ар, не отвлекаясь от дороги. – Я передумал.
– И что это значит? – настороженно уточняю, а у самой по спине бегут холодные мурашки.
– Дыши, Тася! – грубо смеётся он и резко заходит в поворот. – Так, значит, забыла меня, да? – И снова рывок в сторону. На сей раз Турчин идёт на обгон.
– Ты не много потерял! – Дрожащими пальцами цепляюсь за ремень безопасности. – Мама сказала, мы с тобой почти не общались.
– Наводила обо мне справки? – Арик с кривой ухмылкой глядит на меня, хотя должен смотреть на дорогу.
– Просто спросила! Следи за движением!
– Боишься? – хмыкает Ар и нарочно ускоряется. – Ты всегда была трусихой, Тася! Ничего не изменилось.
– Тебе не всё равно?
Мысленно умоляю парня сосредоточиться на управлении автомобилем.
– Неприятно, когда о тебе забывают, правда?
Мне не хочется отвечать, но Турчин не оставляет выбора: сжав губы в тонкую полоску, он напряжённо вглядывается в мои глаза, а я до безумия боюсь разбиться.
– Да, – хриплю в ответ.
– Сейчас перекусим, а дальше делай, что хочешь! – Арик мгновенно теряет интерес к моей персоне и даже немного сбавляет скорость.
– Я не голодна!
И, вроде, опасность миновала, но я никак не могу выпустить из рук ремень. Что-то мне подсказывает: самое страшное впереди.
– Ну-ну! – хмыкает Ар, постукивая пальцами по рулевому колесу в такт музыке. – А то я не слышу.
– Просто высади меня! – повышаю голос. Как бы я ни сдерживала свои эмоции, накалённые до предела, они находят выход. – Остановись!
– Хорош уже верещать на весь салон! – скалится Арик. – Полчаса погоды не сделают.
– Ну надо же, какой заботливый! С чего бы вдруг? – Скрестив на груди руки, хмуро смотрю на него.
– Ника не простит мне, если узнает, что я отпустил тебя одну в таком состоянии.
Прыскаю со смеху: кого парень решил обмануть?
– Если дело только в этом, – возражаю, упираясь затылком в спинку сиденья, – то мы ей не скажем! Ну же, притормози, Ар!
– Куда ты так рвёшься, малявка?! – рявкает придурок, выполняя, однако, мою просьбу: автомобиль резко тормозит на перекрёстке. – Думаешь, без тебя все шмотки раскупят?
И снова взгляд Ара царапает по живому: парень не смотрит, он с пристрастием пробирается в потаённые уголки души.
– Что? —Дыхание спирает от предположения Турчина. – Какие шмотки?
– Ника сказала, что ты сегодня по магазинам гуляешь, – усмехается Арик, неприязненно морща нос, и безжалостно давит на газ, сто́ит загореться зелёному. – Дорвалась до красивой жизни, детка?
– Какой же ты…
Мерзкий, противный, склизкий…
Злой, обиженный, недолюбленный…
Как жаль, что чёртова тактичность, вбитая в сознание продолжительными беседами с отцом, мешает мне быть честной в ответной грубости. Отец всегда учил отходить, не лезть на рожон, не быть такой, как этот Ар. А мне впервые хочется ослушаться! Стать жестокой, хотя бы на словах! Хотя бы с Турчиным…
– Да ладно тебе! – развалившись на водительском месте, язвит Ар. – Мне, по сути, всё равно. Поешь и вали на все четыре стороны.
До боли кусаю губы и молча перевожу взгляд на безликие улицы и чужие лица прохожих. Что бы я сейчас ни сказала, мнение Турчина обо мне не изменится. Да и не больно надо!
Ар останавливается минут через пять возле помпезного заведения: вывеска на французском, арочные окна в пол, тяжёлые двери, которые для нас с двух сторон открывают швейцары. Внутри обстановка ещё более гнетущая. От чрезмерной роскоши вокруг трудно дышать, от оценивающих взглядов – не развалиться на части. Зачем Ар привёл меня сюда? Чтоб лишний раз посмеяться?
Вот только я не сбегу! Задрав нос, представляю себя королевой и гордо иду за ним. Пусть ему будет стыдно за моё общество, а моя совесть чиста!
Я даже умудряюсь безошибочно сделать заказ, хотя поначалу и теряюсь в непонятных французских терминах в меню. Сырники с малиновым пралине и какао против подобия омлета и чёрного кофе у Ара. И пусть мне претит есть маленькими кусочками, изящно орудуя ножом и вилкой, я не даю придурку ни единого шанса выставить себя деревенщиной.
– Почему ты не с Никой? – интересуюсь, сделав маленький глоток воздушного какао и окинув Ара снисходительным взглядом. Быть может, я и робкая, но хорошо учусь!
– У неё дела, – равнодушно бросает Турчин, помешивая кофе.
– А ты бездельник? – Не знаю, что там шеф-повар добавил в пралине, но ощущаю себя невероятно смелой.
– Можно и так сказать, – улыбаясь, играет бровями Ар, а потом снова пронзает меня взглядом. За изумрудным сиянием его глаз непролазная темнота. Там, за красивой оболочкой, всё сгнило давно и безвозвратно. И как только Ника не замечает этого?!
– Ясно. —Я честно пытаюсь выстоять и, не моргнув, выдержать на себе взгляд Турчина, но в какой-то момент сдаюсь. – Чего ты вечно на меня так смотришь?
Позабыв о манерах, залпом выпиваю какао, почти не ощущая вкуса, лишь бы скинуть с себя морок чужого взора.
– Как? – тянет Ар и, склонив голову набок, пальцем проводит по своим губам, намекая, что я запачкалась.
– Пристально!
Заливаясь краской, хватаю салфетку. И чёрт меня дёрнул спросить!
– А что, нельзя? – Ар вальяжно откидывается на спинку кресла. Ну, конечно, он на своей территории, не то что я!
– Вообще-то у тебя Ника есть! – бормочу, вытирая губы, и вздрагиваю от громогласного хохота, оглашающего зал ресторана.
– Есть и будет! – ржёт Ар, пропуская сквозь пальцы пшеничного цвета волосы. – Твоя сестра тут при чём? Или ты подумала?..
Не прекращая смеяться, Турчин водит указательным пальцем от себя ко мне и обратно. Противно. Унизительно. Мерзко. Но я сама виновата, что завела этот дурацкий разговор. Сгораю от желания сорваться с места и выбежать на улицу, но внезапно Ар перестаёт смеяться, и его взгляд приобретает нездоровый блеск.
– Расслабься, девочка, ты не в моём вкусе, – не говорит – плюёт прямо в лицо Турчин. Но если он думает, что этим задевает меня, то глубоко ошибается! Напротив, его грубое откровение – как мёд на израненное сердце.
Я даже улыбаюсь – искренне, с некоторой долей облегчения. Отчего-то отвращение Турчина мне в разы приятнее его симпатии. Правда, улыбаться приходится недолго.
– По крайней мере, пока тебе не исполнится восемнадцать, – цедит сквозь зубы Ар и откровенно елозит по мне взглядом, словно я сижу перед ним абсолютно голая. – Хотя что-то мне подсказывает: к тому моменту ты уже сбежишь.
– Ты рассуждаешь, как параноик!
Здесь, в общественном месте, мне становится в несколько раз страшнее, чем ночью в своей каморке.
– Называешь Савицкого психом, а сам не лучше!
Заслышав фамилию Геры, Ар сжимает в кулаке край белоснежной скатерти и до хруста стискивает челюсти. Надо же, как задело его сравнение с местным психом! Или здесь что-то другое?
– Ты что, боишься его? Да? – Внезапная догадка окрыляет и, что греха таить, несказанно радует меня.
– А ты? – буравит своим презрением Турчин.
– Нет, – отвечаю уверенно.
– А зря! – кривит губы Ар и просит официанта нас рассчитать. – Ты пытаешься разглядеть во мне монстра, Тася, да только не там ищешь!
Арик придерживает меня под локоть, пока мы возвращаемся к автомобилю, открывает дверцу и, не спросив моего согласия, везёт к огромному торговому центру. Я не спорю. Да и какой смысл?
С нетерпением жду, когда тачка Турчина, наконец, остановится, а я смогу пересесть в такси и уехать к отцу, но Ар несказанно медлит, кругами разъезжая по огромной полупустой парковке. Наверно, со стороны я и сама похожа на неврастеничку, которая, обезумев, дёргает ручку дверцы, лишь бы вырваться на свободу, но именно так веду себя, заметив стоянку такси. Арик хмыкает и, проехав ещё метров сто, тормозит, но прежде чем снять блокировку с дверей, просит:
– Вспомни меня, Тася. А лучше – уезжай!
