Kitabı oku: «Последняя секунда Вселенной», sayfa 2
Глава 1,5
Когда Рия подошла к обрыву, отец подобрал с земли камушек и бросил в звездную бездну. Река-между-мирами тут же подхватила его и понесла куда-то в другие миры.
Интересно, куда упадет этот камень? И упадет ли или вечность будет кружиться с артефактами древних космических столкновений?
На этот вопрос у Рии не было ответа. Зато у отца был. Она много о чем хотела узнать, но не хотела спрашивать его. Она хотела узнать сама.
– Отец, Кавалонский механизм запустился, – сказала она.
– Уже? Что ж, прекрасно. Значит, скоро твой брат будет здесь.
Твой брат. Эван. Эви, как называл его отец. Сам он давно называл себя Айвином. Как будто была большая разница.
Брат. Хотя даже это была неправда. Никакой он ей не брат.
Рия подозревала, что у нее никогда не было матери, и отец создал ее один. Как все эти архаические боги. Одна капля крови, один комочек глины, одно шевеление пальца.
– Не завидуй. Ты же знаешь, что именно ты моя любимая дочь. – Отец подался вперед, практически свисая над обрывом. Она еле сдержалась, чтобы не схватить его и попытаться оттащить. Или сбросить. Но он снова сел ровно и продолжил: – Сколько лет прошло, только подумать. Ты читала его последнюю книгу?
Она кивнула. Не хотелось этого признавать, но Эван стал писать лучше. Еще бы – после стольких лет практики. Сколько раз, сколько жизней уже прошло с тех пор, как он начал писать?
Отец засмеялся чему-то, глядя в бездну.
Рия знала, что отец видит мир по-другому, и для него это был не просто край, обрывающийся в Реку-между-мирами, а нечто иное. Он говорил, что однажды она тоже увидит. Но Рия знала, что не увидит. А если и увидит, то случится нечто непоправимое. Отец специально создал ее такой. Урезанной. Ограниченной.
– Скоро все закончится, Рия.
Отец уже чувствовал осень. У мира оставалось все меньше и меньше времени.
Конечно, после того как все закончится и начнется вновь, времени будет вдоволь, но сейчас… Она ненавидела все это. Ненавидела, потому что помнила. Просто не могла забыть. Каждый раз, когда отец создавал все заново, она вспоминала свои прошлые жизни. И каждый раз она хотела не помнить, не существовать, не видеть. Не жить. И каждый, каждый раз она ничего с этим не делала. Она была создана, чтобы всегда рождаться и никогда не умирать.
Она боялась смерти, и этот страх становился только сильнее. Она знала, что отец встроил этот всепоглощающий страх в ее ДНК, чтобы она не оставила его, как все остальные. Чего она не знала, так это сколько это все еще продлится.
Глава 2
ПРОКЛЯТЬЕ
Длинная коса полуострова вела на запад. Шелл шла босиком, ноги утопали во влажном песке, ветер трепал выбившиеся из косы волосы, проникал под одежду, охлаждал разгоряченное за день ходьбы тело.
Чем ближе она подходила к месту назначения, тем быстрее ноги несли ее. Шелл не знала, что ждет ее там. Не знала, что будет делать, когда придет. Забыла, что именно позвало ее в этот путь.
Чье это было проклятье? Ее собственное? Ее родителей? Далеких предков? Если бы только она могла вспомнить. Если вообще когда-нибудь знала. Чем дальше она шла, тем больше сомневалась.
Откуда она знала, что должна прийти именно сюда? Именно к этому озеру этого мира?
Кто я? Что я? Существую ли я? – спрашивала она. Может, ее давно уже нет. Вокруг никого не было, чтобы убедить ее в обратном.
Впереди маячили скалы, похожие на нижнюю челюсть какого-то древнего хищника. Все внутри начало вопить. От ужаса, от предвкушения, от нетерпения.
Скалы приближались с каждым шагом. Песок под ногами начал теплеть. Будто бы под землею было что-то… живое.
Через некоторое время Шелл услышала, почувствовала под землей стук. Ощутила биение ступнями, сердцем, шумом крови в ушах. Кожа покрылась мурашками, в волосах заиграло электричество.
Теперь она знала, что не одна здесь. Теперь она казалась себе лишь частью какого-то огромного живого существа, которое было там. Внизу.
Вскоре песок сменился горячим камнем. Но ногам не было жарко. Шелл будто стала единой с этим камнем.
Снизу скалы были еще больше похожи на зубы. Их было много, несколько рядов, как у морских хищных рыб. Они простирались вверх, вверх, вверх. Бесконечно. Они заслоняли солнце, небо и облака.
Весь мир скрылся в этой исполинской челюсти.
Возможно, когда-то это был дракон, и это останки его зубов. Возможно, какое-то другое древнее чудовище, уже позабытое, но все еще живущее в глубинах коллективной или генетической памяти хтоническим ужасом.
Она прошла дальше в скалы. Жар не усиливался. Где-то должен быть вход. Где-то обязательно должен быть вход в пещеру.
Почему-то она была уверена, что это пещера.
Камень под ногами пылал, и этот жар шел внутрь, от пальцев ног, по щиколоткам, икрам, коленям, бедрам, разливался в теле, в самом сердце, плавно перетекал в руки, до самых ладоней, до кончиков пальцев, и в голову, в мозг, во вместилище разума.
Ноги ее подкосились, и она осторожно села. Коснулась рукой камня. Теплого камня.
И вдруг поняла.
То, что издалека казалось зубами, на самом деле было гребнем. Лишь маленьким кусочком костяного гребня. Именно здесь голова выходила на поверхность моря.
Она нашла дракона.
ПАРАДОКС
– Needust saab murda, loobudes millestki väärsest, – медленно проговорил Айвин.
Аннабель кивнула. Она уже начала понимать его язык. Понемногу.
Он говорил о проклятьи.
По стеклам стучали капли дождя, и она никак не могла сосредоточиться.
Они сидели в библиотеке Эйрика у панорамного окна окруженные книгами, старыми и новыми: монографиями, художественной литературой, журналами, фолиантами, поэзией и биографиями. Особую страсть Эйрик питал к биографиям, а Аннабель – к черновикам. Айвин писал много черновиков, и ей нравилось в них разбираться, хотя порой это было и непросто.
Айвин сидел в кресле напротив, лицо скрыто книгой, только глаза видно. Периодически он ловил на себе взгляды Аннабель и улыбался.
– Kalli? – позвал он.
– А? – рассеянно ответила Аннабель и тут же смутилась.
Он называл ее этим словом. Тем словом, которое у его народа означает «любимый» или «любимая».
– Хочешь пойти поесть? – спросил Айвин.
– Давай подождем, пока дождь закончится? Осталось минут двадцать.
Он кивнул.
– Можно спросить?
– Конечно, – Аннабель кивнула.
– В резиденции Эйрика живет так много людей – художники, писатели, скульпторы, – задумчиво проговорил Айвин. – Это очень… странно. Они постоянно говорят. Спорят. Обсуждают. Сплетничают.
– Это наш эволюционный механизм, – ответила она. Айвин прищурился, склонив голову. – Когда-то мы жили небольшими группами и нам нужно было понимать, кому можно доверять, а кому нет. Кто обманывает, а кто ведет себя честно. Кто кому изменяет, а кто верен. Сейчас мы живем в больших городах, но внутри них мы собираемся в те же племена. Как десятки или сотни тысяч лет назад. И поэтому мы обсуждаем друг друга6. Аньесхеде – не такой большой, здесь все друг друга знают. Или почти все.
– Да, я бывал в городах-миллионниках, – кивнул Айвин. – Но даже сто тысяч – это – как бы сказать? – головокружительно много. Впрочем, то, что ты говоришь, звучит логично. Мы не живем большими группами. У нас нет городов. Мы душим друг друга своим присутствием и магией.
– Это тоже логично. Вы можете проходить между мирами. Мы – нет. Вам не нужно бежать от хищника, потому что вы можете просто перейти. Другой эволюционный путь.
– Да. Но в детстве мне было очень одиноко из-за этого. Я ведь говорил, что жил в полуразвалившемся замке? В окнах не было стекол, поэтому в мою комнату залезал плющ. На камне что внутри, что снаружи был мох. Зеленый, коричневый, красный. И везде пробивались цветы.
Аннабель подвинулась ближе к Айвину, и он тоже подвинулся к ней.
– Nüüd pole sa üksi, – прошептала она на его языке.
«Теперь ты не один».
– Я не один.
Они поцеловались, а Аннабель почувствовала на себе несколько косых взглядов.
Айвин, видимо, ощутил нечто подобное, потому что сам отстранился.
– Это библиотека. Тут не принято громко разговаривать, – прошептала она и хихикнула. – Целоваться тоже.
Он кивнул и сказал:
– Есть целый мир-Библиотека. Там в принципе можно все.
– Стой. Целый мир, в котором только книги?
Айвин улыбнулся и добавил:
– Библиотека – это не только книги. Это и фильмы, и наскальная живопись, и первые свитки о том, сколько налогов нужно платить царю. Это истории, которые стали воспоминаниями.
– Ты был там?
– Несколько раз. Искал материалы для книги.
– И как выглядит этот мир?
– Люди живут там всю жизнь среди стеллажей и залов с экспонатами. Уйти можно, только если ты умеешь пользоваться порогами. Там пахнет старыми книгами, а до новых я и ни разу не дошел. Библиотека – это лабиринт. Никогда не знаешь, куда выведут тебя указатели – они постоянно меняются. Но даже если ты не найдешь то, что ты ищешь, ты всегда найдешь то, что тебе нужно.
– Идеальный мир, – прошептала Аннабель.
Айвин улыбнулся.
– А как он называется на твоем языке?
– Maailmaraamatukogu, – отозвался он.
Какое странное слово. Длинное, певучее. Тягучее.
Дождь закончился через двадцать минут. Как она и говорила.
* * *
Ратушная площадь пропитана магией. Древней кровавой магией, которой пользовались предки тысячи лет назад, когда миры стояли друг к другу ближе, чем можно представить. Когда люди еще не понимали, где один мир, а где другой, когда любой порог действительно был порогом. Именно сюда и пришли первые поселенцы двенадцать тысяч лет назад. Именно здесь начали строить свое поселение, но разрастаться оно начало всего триста лет назад, когда королева Лаэта дала приказ построить в Аньесхеде университет. Первые четыре факультета – медицинский, математический, алхимический и астрономический, на котором училась Аннабель – были построены при ней, а уже ее сын, Карл V, приказал построить мост. Говорят, он нанял для этого алхимиков. В это было легко поверить. По крайней мере, маг или два точно провели несколько кровавых ритуалов. Аннабель чувствовала это. Чувствовала кровь. Чувствовала боль. Смерть.
Мост давно уже разобрали и сделали из него площадь, по которой ежедневно ходили сотни людей. Большинство было студентами и академическим персоналом, еще немного туристов, которые приехали посмотреть на город на рельсах. Некоторые обладали надпороговым восприятием магии. Их тянуло сюда, а они даже не понимали почему. Но в плохом или подавленным настроении они шли сюда, на Ратушную площадь.
Айвин говорил, что ему нравилось среди людей. Нравилось жить в большом городе.
Говорил, что семья не хотела его отпускать. Его удерживали, убеждали, запугивали. Говорили, что в городе он задохнется.
Не задохнулся.
Аннабель и Айвин долго смотрели на белое здание ратуши из крупного кирпича, на красные и коричневые черепичные крыши домов, на бесконечные переплетения рельсов под ногами. Скоро Аньесхеде начнет меняться, убегать от зимнего океана выше, выше, в горы.
– Я люблю города, – сказал Айвин. – Но иногда меня так тянет домой. Иногда кажется, что это физически больно. Наверное, это все магия моей старшей сестры.
– Ты не хочешь их навестить? – спросила Аннабель.
– Я не могу вернуться.
Она кивнула и взяла его за руку.
Нужно было что-то сказать. Но что?
– Ты знаешь легенду, что под Аньесхеде спит дракон? – спросила Аннабель, сжав его руку.
Айвин рассеянно кивнул.
– Как ты думаешь, это правда?
– Я не знаю.
– А ты… не чувствуешь? – тихо спросила она.
Про его народ рассказывали разные небылицы. И про поедание случайно – или не случайно – попавших в их владения людей, и про похищения детей, и про вечную тягу к океану или лесу, и про танцы на освещенных луной полянах. И, конечно, про необычайную связь с драконами, которые считались такими же древними, как и народ Айвина.
– Драконы – не мой профиль, но нет, – он прищурился, затем мотнул головой. – Здесь нет драконов. В вашем мире их ближайшие родственники вымерли миллионы лет назад. Есть кости, но…
Аннабель нарочито тяжко вздохнула. Ей нравились легенды. Возможно, поэтому ей нравился и Айвин. Она не знала точно.
Почему она ему нравилась, она тоже не понимала.
Иногда ей казалось, что она видит его глазами. Или, вернее, видит так же, как он.
Этот мир был ему чужим, но и его родной мир – тоже. Он, как и она, пока не нашел своего места.
Возможно, когда-нибудь у них получится это сделать. Но Аннабель сомневалась, что ей есть место в этом мире.
У нее был дар. Неоформившийся и неуклюжий. Дар, которому не суждено стать чем-то настоящим. Слишком долго ей не позволяли его использовать. И теперь она, как и многие другие, оказалась в каком-то междумирье, где магия вроде и существует, но ее нельзя использовать в полную силу. Иногда казалось, что это сродни тому, чтобы не научиться ходить или говорить. Не научишься делать это вовремя – не научишься вообще. Такой порядок вещей существовал веками, и лишь несколько лет назад обладающие даром начали выходить из тени.
Она читала про совсем маленьких потерявшихся детей, случайно зашедших за порог и пойманных другими существами. Она читала про похищенных детей, которых забирали другие виды. Чаще всего детей возвращали, но случалось это слишком поздно, чтобы те социализировались в обществе.
Саншель писала статью о двоих таких похищенных. Им обоим было уже за сто лет, они так и не научились нормально говорить и даже передвигаться, выглядели дряхлыми, но были живы и даже бодры. Магия наделила их долголетием. Они напевали песни – без слов, только ритм. Песни далеких миров.
Сейчас, с появлением электричества, такое случалось все реже и реже. Слишком много света стало в мире, а свет залезает во все углы и уменьшает магию порога.
– Эй ты! – услышала Аннабель. – Узкоглазая!
Конечно, слово было обращено к ней. К кому еще? Вряд ли здесь была какая-то другая женщина с эпикантусом7.
Тощий парень, который обозвал ее, попытался затеряться в толпе. Не успел.
Айвин заставил его стоять на месте. Люди отхлынули, словно испуганная стая рыб.
Аннабель потянула его за руку.
– Не надо, – прошептала она Айвину на ухо. – Пойдем.
Парень подошел к ним сам. Ну, как сам… С небольшой помощью Айвина.
– Я просто ненавижу таких, как вы, – прошипел он через силу. – Вы должны сидеть в резервациях, а не ходить среди людей!
Он продолжал говорить. Аннабель отпустила руку Айвина и завороженно смотрела на обливающуюся потом человеческую особь, захлебывающуюся словами, которые не хотела говорить.
Люди проходили мимо, отводя глаза. Лишь некоторые пялились, частично попадая под действие разума Айвина.
– Ты должен извиниться, – со всей присущей ему вежливостью сказал он.
– Я не буду! – выкрикнул парнишка. – Не перед этой!
Аннабель вздохнула. Она предпочитала не спорить. Она считала, таких не переубедить. Особенно силой.
Саншель бы, наверное, высказалась бы по поводу его роста или телосложения.
– Извинись. Будет проще. Тогда тебе не придется идти к родителям и говорить, что тебя выгнали из университета за неуспеваемость. А так поживешь спокойно еще полгода.
Тот побагровел.
Айвин улыбнулся.
– Ты не лучше меня, – сказала Аннабель парню. – Твои слова говорят больше о тебе, чем обо мне. – Она тоже улыбнулась, обнажив свои зубы, и парень попятился. – Пошли, Айвин.
Когда он убежал, толпа из тонкого ручейка вновь превратилась в мощный поток. Через пару секунд это место уже забыло, что произошло.
– Ты… зачем? – тихо спросила Аннабель.
Айвин не ответил.
– Я сама могу за себя постоять. А ты ведешь себя, как все эти… – Она неопределенно взмахнула рукой.
– Как все эти мужчины, которые были до меня? Да? – спросил он. – Ты это имеешь в виду?
– Думаешь, правильно применять силу? В его голове все равно ничего не поменяется.
Айвин встал рядом с ней. Осторожно поднял глаза и встретился с ней глазами.
– Я не все понимаю в вашем обществе, – проговорил он.
– Тебе не нужно все понимать. Тебе нужно не вмешиваться, – отрезала Аннабель. – Я же просила.
– Я ничего не мог сделать. Я это не контролирую.
Она хотела отпустить какой-нибудь неприятный комментарий про контроль, но вдруг разглядела кое-что новое. Дар Айвина был не неуклюжим или неоформившимся. Он был просто искалеченным.
– Почему? – она нахмурилась. – Что с тобой случилось?
– Когда-то давно у меня была способность. Очень опасная способность. Именно поэтому ее попытались вырезать из меня. Уничтожить. У них не получилось.
Кажется, стало даже хуже, и она приняла не слишком приятную форму.
– Поэтому ты сбежал?
Айвин не ответил.
Но отвечать было и не нужно.
* * *
Аньесхеде перемещался. Медленно, всего на шестьдесят сантиметров в час, по сантиметру в минуту. Но ландшафт неуловимо менялся. Здания передвигались по маршруту, который знали лишь городские архитекторы и рабочие. И, конечно, Эйрик.
Аннабель читала, изредка поднимая глаза на черепичные крыши, готические шпили, конические башенки. Она сидела на лоджии в квартире Эйрика, пока он и Саншель орали друг на друга в гостиной. Стоило бы вмешаться, наверное, но Аннабель не знала, что сказать.
Конечно, она выступала против жестокого обращения с существами из других миров. Она знала, что где-то там обсуждаются эти законы. Но это происходило слишком медленно, а иномирные существа умирали здесь и сейчас.
Особенно остро этот вопрос стоял касательно существ, разумность которых все еще была под вопросом.
Последний случай, из-за которого как раз и ругались Эйрик и Саншель, – пойманная где-то в глуши пикси. И не просто пикси, а обладательница особых мутаций, которые делали ее чуть ли не богиней ее народа. Поймавшие пикси охотники продали ее в музей естественной истории, и какое-то время журналисты, юристы, экоактивисты и обыватели обсуждали, что делать с пленницей. А потом ее выкупил один из самых богатых и влиятельных людей Аньесхеде – Аннабель слышала о нем краем уха и даже не знала его имени. Саншель, конечно, не могла остаться равнодушной. И на одном из званых приемов выпустила пленницу.
Эйрик и Саншель ругались в гостиной уже больше часа. Аннабель пришла ровно в три, как они и договаривались, но он попросил подождать и не вмешиваться. Так что она ждала. Сначала они спорили о том, что Саншель сделала. Потом перешли на более личные темы.
Обрывки фраз доносились до Аннабель сквозь приоткрытую дверь.
– Это почти невозможно замять, ты понимаешь?! – орал Эйрик.
– Так и не заминай! – вторила ему Саншель. – Никто не просит тебя вмешиваться в мою жизнь.
– И какой была бы твоя жизнь без меня?
– Явно лучше, чем сейчас. Мне от тебя ничего не нужно!
– Так уж и не нужно, – хмыкнул Эйрик.
– Уж точно не твои деньги. Я могу сама о себе позаботиться, так что отвали.
Аннабель чувствовала себя лишней и думала, что пора бы уйти, но постепенно стало слишком поздно, поэтому она сидела и пыталась отвлечься. Пыталась думать о работе – начинался новый семестр, и ей дали вести два курса: космологию и теорию света.
Не помогло.
Она снова посмотрела на город, который уже успел немного измениться.
С севера наползали тучи. Приближалась гроза. Хотя настоящая гроза уже пришла.
Входная дверь хлопнула.
Эйрик вышел на балкон. Выглядел он усталым.
– Ну как? – спросила Аннабель.
Он злобно зыркнул на нее, а потом опустился рядом в кресло.
– Она меня бесит, – сказал Эйрик.
– Нет, не бесит.
– Иногда.
– Иногда, – согласилась Аннабель. – Так зачем ты меня позвал?
– Она вообще не думала о последствиях. Я вел переговоры, я мог выкупить эту дурацкую пикси для нее.
Аннабель почувствовала, как внутри что-то закипает.
– Ты сейчас говоришь про живое потенциально разумное существо.
Эйрик промолчал, стиснув зубы, но Аннабель кожей ощущала его негодование.
– Если бы какие-нибудь альвы похитили тебя, как бы ты к этому отнесся?
– Я понимаю, к чему ты клонишь. Но Саншель могли посадить, и надолго. Я пытался помочь.
– Я знаю. – Аннабель положила руку ему не колено.
– Раньше я бы поступил так же. Но сейчас у меня появилась ответственность. Репутация. Я не могу делать то, что вздумается. Может, я и хотел бы. Но я просто…
Его глаза покраснели.
– Думаешь, я не скучаю по тем временам? – тихо проговорил он. – Но я просто не могу. Я столько лет мечтал сделать что-то. Остановить таяние льдов или спасать вымирающие виды. А теперь я двигаю этот город на север.
Впервые за долгое время он говорил об этом. По первому образованию Эйрик был экологом. И уже после этого стал инженером.
– Ты действуешь глобально, а Саншель локально, – мягко сказала Аннабель. – Это просто разные способы помочь. Вы оба по-своему правы.
– Да уж, – мрачно произнес Эйрик. – Кстати, тебе не кажется, что в последнее время их все больше? Я имею в виду существ из других миров.
– Я об этом и не думала, но, наверное, ты прав. В универе стали чаще об этом говорить.
– Хорошо. Как там у вас с Айвином?
– Охрененно ты меняешь тему, – Аннабель приподняла бровь.
– Не только же тебе обсуждать мои отношения.
– Мне кажется, это не твое дело, – ответила Аннабель.
– Я твой старший брат.
– Четвероюродный старший брат. Значит, у нас около полутора процентов общих генов. Считай, не родственники.
– 1,5625 %, – уточнил Эйрик. – И все же я предупреждал, что это не самая хорошая идея. Но ты решила пойти на поводу у страсти. Видимо, тебе показалось, что это неизбежно.
– На поводу у страсти? Неизбежно? Ты начитался любовных романов, что ли? Откуда эти стремные клише?
– В моей резиденции есть разные люди. Да, некоторые пишут что-то такое. Но чаще это не любовные романы, а попытки деконструировать жанр.
– Это что-то вроде «когда барышня в беде на деле оказывается принцем и спасает дракона»?
– Что-то вроде того. Так что у вас с Айвином? Вы помирились? Ваш медовый месяц кончился? Что-то рановато. Обычно первые пару лет у людей все отлично.
У людей.
– Мы и не ссорились. Тем более Айвин живет у тебя дома на пару этажей ниже. Спроси его сам.
Эйрик приблизился к Аннабель.
– Он стал нелюдимым.
Нелюдимым. А был ли он когда-то людимым? И что вообще это значит?
– Он меня пугает. Его дар, чем бы он ни был… Это нечто, с чем он сам не может совладать, – сказала Аннабель.
Эйрик помолчал, нахмурившись. Спросил тихо:
– И что ты думаешь?
– Не знаю!
Она вдруг поняла, что боится не Айвина и его изувеченного дара. Она боится его семьи. Тех, кто лишил Айвина его истинного голоса.
Если тебе нравится некто, кто хотя бы с одной стороны не человек, значит, жди беды. Так вроде говорили в сказках.
Аннабель не верила в сказки.
– Мы можем слишком все преувеличивать. Наше восприятие ограничено. Человеческое, я имею в виду.
– Мы с тобой тоже не совсем люди, – напомнил Эйрик.
– Тем более.
Захотелось пойти на кухню, открыть бутылку виски или шампанского и говорить-говорить-говорить обо всем, обо всем до самого утра, как раньше, когда они были молоды. Позвать Саншель и снова и снова смотреть, как эти двое мило грызутся друг с другом, и жить надеждой на то, что мир однажды изменится, и ты будешь частью этих перемен. А сейчас вы с друзьями просто говорите до самого утра, а ночь становится маленькой бесконечностью для вас всех, и это самое лучшее время, которое только можно представить. Маленькая карманная вселенная, которую ты всегда можешь взять с собой. Или оставить. Или забыть. Или выбросить.
– Твоя мачеха звонила, – сообщил Эйрик как бы невзначай.
– И что сказала?
– Что нашла тебе подходящую партию. Сказала, что он даже может тебе понравиться. Почти твоего возраста. Симпатичный. А отец его сильно болеет. Так что если ты одумаешься и бросишь свою глупую учебу, то скоро станешь герцогиней какой-то там области Арморики. Я забыл точно какой.
Аннабель хохотнула. Стать герцогиней тонущего полуострова. Именно то, о чем мечтает каждая девушка.
– Скажи, что мое сердце навсегда принадлежит Саншель, и я ни на кого ее не променяю.
– Это я уже говорил. Но она лишь сказала, что браку это не помешает. Ты вполне можешь… совмещать.
– Эвфемизм отличный. Это она придумала или ты?
– Уже и не помню.
С неба начали падать первые капли.
Осень подступала к городу. Море тоже подступало, хотя его не было видно за бесконечными движущимися крышами.
Аннабель не любила ливни. Но сезон дождей и приливов неумолимо приближался.
Она чувствовала это, как чувствуют люди с больными суставами смену погоды.
– Так зачем ты меня позвал? – спросила она.
– Мне нужен консультант. По магии.
– Тебе? – удивилась она. – Ты же можешь нанять кого угодно. Айвин, например, явно разбирается в магии лучше. Да и многие другие тоже.
Эйрик посмотрел на нее серьезно как никогда.
– Я подумал, что тебе может быть интересно. Есть одно безымянное озеро в Рифейских горах. Там нашли кое-что. Странное.
Аннабель почувствовала, как ее руки покрылись мурашками. Даже слова, обычные слова, несли эхо открытия.
– Кто нашел?
– Один потерявшийся альпинист. Но сейчас там уже собралась куча народу. Руководит всем археологический факультет Карнакского университета.
– И что же именно там нашли такого странного?
– В том-то и дело. Они не знают, поэтому я поеду посмотреть. Возможно, выделить им финансирование. Но мне нужен консультант.
– Значит, ты нанимаешь меня? – Аннабель почувствовала, как уголки ее губ против воли лезут вверх.
Эйрик криво улыбнулся.
– Не обольщайся. Айвин едет с нами.
Она вздохнула. Видимо, избегать его вечно не получится.
ПРОРОЧЕСТВО
Море и холмы звали. Влекли к себе.
Осенью становилось тяжелее всего.
Моря не было видно, не из окна его резиденции, но он чувствовал его, как хищник чувствует кровь.
Вдыхая воздух, облизывая губы, он чувствовал соль. Ему снились бесконечные волны, накатывающие друг на друга, перекрывающие друг друга, и не было берега, не было земли, ничего не было, кроме моря.
И не найти покоя. Нигде и никогда.
Сколько он себя помнил, море всегда влекло его к себе. Но никакое море не могло сравниться с Рекой-между-мирами. Конечно, это не была река в полном понимании этого слова, но ему нравилось это название. Он сам же его придумал, когда еще играл со старшей сестрой там, где встречаются три мира, – море, небо и земля. Это название подходило, потому что там, где остальные видели пороги, он видел ледяную звездную бездну. Каждый переход из мира в мир походил на погружение в воду. Айвин не любил эти переходы – они изматывали его гораздо сильнее, чем других. Когда-то давно все происходило проще. Раньше он был молод.
Он сел за стол и принялся печатать.
Что бы ни случилось, он собирался закончить книгу.
Семья была против. Он чувствовал это сквозь миры. Он даже не знал, что такое возможно.
Айвин решил об этом не думать.
И все же тяжело писать учебник, если ты не филолог. Эйрик снабжал его необходимой литературой и выделял преподавателей литературоведения, языкознания и лингвистики, и Айвин учился, учился, учился. Впитывал знания. Но ему всегда казалось, что нечто важное ускользает от него.
Как можно научить языку, который постоянно меняется, даже на бумаге?
Иногда ему казалось, что язык сможет замереть, если больше разных народов, видов и рас выучат его. Из многих вероятностей его язык превратится в реальность. Зафиксируется в мире. Во всех мирах.
Семья не одобряла нынешнее его место жительства. Что уж говорить об учебнике языка, который он писал. Они не хотели, чтобы кто-то его узнавал. Они чахли над своим языком, как драконы чахнут над своим золотом.
А еще он скучал по Аннабель. Они знали друг друга с конца весны, а не виделись после того разговора на площади лишь пару недель, но он уже скучал. Он вспоминал все те пошлые затертые штампы: ее изящный профиль, тонкие белые запястья, не очень мелодичный, но очень милый смех, темные длинные волосы. А еще разговоры о науке и мире, об абстракциях и Вселенной, о свете и магии. И все вот это самое, что обычно вспоминают влюбленные.
Он мог бы дотянуться до нее, но не хотел. Она могла понять и подумать, что он вторгается в ее личное пространство. Поэтому он – как мог – сдерживал себя.
Она позовет, когда будет готова.
* * *
Эйрик листал рукопись. Он то сосредоточивался на написанном, то наоборот пытался расфокусировать взгляд.
Порыв ветра принес еле уловимый запах моря, и Айвин тут же вскочил на ноги.
– Я закрою окно, ты не против?
Эйрик отмахнулся – все равно.
С закрытым окном стало легче. Чуть-чуть. Пока Эйрик листал рукопись, Айвин смотрел, как медленно, но необратимо меняется архитектура города. Нынешний рисунок улиц больше никогда не повторится. По крайней мере, не в обозримом будущем.
– Этот язык – он искусственный, верно?
Айвин кивнул. Это был правильный вопрос.
– Периодически я вижу знакомые символы, но… – Эйрик развел руками. – Я бы предположил, что он создан народами из разных миров, чтобы… Для чего, Айвин?
– Да много для чего. Чтобы сохранять пороги, например. Без этого языка нам приходилось бы добираться из одного мира в другой через космос или кротовые норы. Долго, дорого, неэффективно, бессмысленно.
– А я бы хотел полететь на Луну, – сказал Эйрик.
– Зачем лететь, если туда можно просто шагнуть?
– Не знаю. Я читал про нашу древнюю космическую программу, слышал всякие легенды из других миров.
Айвин в какой-то степени понимал его. Романтика космических путешествий и ему была не чужда. Когда-то он писал истории про покорение других планет с помощью специального оборудования. Тогда ему казалось, что преодоление земной тверди с помощью собственных усилий имеет бо́льшую ценность. Спроектировать и построить космический корабль, годами готовиться к полету, учиться пилотировать, поддерживать работу сложных механизмов…
Потом он понял, что в жизни и так найдется что преодолеть.
– Я не могу проводить курсы, потому что прочтение этого языка для каждого свое. Символы не меняются. Просто ты видишь чужое прочтение. Тысячи чужих прочтений. Когда ты найдешь свое, все изменится. Ты все поймешь.
Эйрик удивленно поднял глаза. Он явно этого не ожидал.
– Есть вообще вероятность, что я однажды пойму все это?
– Да, вероятность есть. Может, тебе нужно больше пытаться. Может, наоборот, отвлечься. А может, тебе не хватает правильной мотивации.
– Да-да, – отозвался тот, снова зарывшись в рукопись. – Чего мне не хватает, так это вина. Возьмешь бутылочку зеленого?
– Конечно, – кивнул Айвин и отправился в хранилище. В этом мире он тоже успел полюбить вино.
ПРОКЛЯТЬЕ
Дракон не отвечал. Да и что он мог ответить?
Дракон не двигался. Он был слишком тяжел, чтобы двигаться.
Но что-то направило ее сюда. Что-то звало. И она пришла.
То, что обычные люди приняли бы за камень, было его кожей.
Она сидела, прислонившись к одному из гребней.
Наступала ночь, но вокруг не было ни одной сирены. Слишком жарко, вода почти кипит. Все морские создания давно уже уплыли. Или сварились.
– Ты так ничего и не скажешь? – спросила она, похлопав его – или ее? – по голове. – Я пришла к тебе со своим проклятьем. Я забываю свою жизнь. С каждым днем я помню все меньше. Я пыталась вести дневник, но потом стало слишком больно. Я не могу так больше. – Она легонько стукнулась затылком об его рог-скалу. Затем еще и еще. Спрятала лицо в колени. – Я готова принять проклятье полностью. Но только чтобы сразу. И чтобы не осталось ничего от меня. Ничего из того, что я помню. Я читала про убийство дракона. Если я убью тебя, то смогу стать тобой. Я читала про обмен. Если я смогу отдать тебе нечто ценное, проклятье спадет. Но все, что у меня было, давно потерялось, забылось. У меня было то, что я люблю. Я помню это. Были люди, были дела. Но теперь остается все меньше и меньше.
