Kitabı oku: «Судьба взаймы», sayfa 2

Потом Биг-Босс набрал невидимый Эдику номер и сказал:

– Ты в конторе? Я сейчас буду. Не уходи. Значит, перенеси. Тут нельзя отказывать, это очень выгодно. Да, новые условия.

Это он звонил Змее, автоматически подумал Эдик. Так в конторе прозвали начальницу по финансовой части. То есть в нормальной организации ее называли бы, наверное, финансовым директором, но в их конторе в таких должностях нужды не было и на дверях кабинетов таблички не висели. Поэтому эту мадам звали так, как ей больше всего подходило, – Змея. Она ведала всеми деньгами и, как многие женщины, работающие в этой сфере, характер имела такой, который в точности отражала данная ей кличка. Но дело, конечно, было не в Змее. К ее существованию Эдик относился как к неизбежному злу, а попыток изменить внешние, не зависящие от него обстоятельства он никогда не делал за их очевидной бессмысленностью. По уху резануло обращение, которое употребил Биг-Босс. Наверняка он был уверен, что инкогнито собеседника полностью соблюдено, но ошибся. Эдик знал, какой человек имел кличку Тараканище. Это было прозвище, полученное еще в юности, когда совсем еще зеленый мальчишка стал носить пышные усы, чего никто в то время не делал – у продвинутой молодежи не было такой моды. Но Сергей Григорьевич Афонин с молодости на общепринятые модные тенденции плевал с высокой башни. И упорно носил усы, да не просто некие усики, а настоящие усищи. Богатые, пышные, в пол-лица. Оттуда и повелось. Близкие знакомые так и звали его до сих пор, когда наедине. Любовно, конечно, по-доброму. Откуда Эдик об этом знал? А очень просто. Его теперь уже бывшая любимая девушка Маринка работала в фирме Сергея Афонина. Сама себя она называла «полуюристом», потому что на третьем курсе вылетела из университета, а вуз, куда она определилась через пару лет на платное заочное обучение, пока не окончила. Почему Маринка не задержалась в универе, Эдик не знал, она уклончиво отвечала лишь, что «в тот момент жизнь ставила перед ней другие задачи». У Афонина она занимала положение согласно своему статусу недоучки: работала с претензиями клиентов. Валандалась с жалобщиками, составляла по их заявлениям отчеты. Если дело решалось мирно, передавала его исполнителям по инстанции, если шло в суд – группе юристов. От Маринки Эдик и узнал про юношеское прозвище Афонина, который по достижении возраста и статуса усами стал гордиться еще больше, а прозвище не только не скрывал, но даже и сам когда-то на каком-то корпоративе, будучи навеселе, рассказал о нем ради шутки. От Маринки Эдик знал и о том, что на ее зарплатную карточку ежемесячно поступает одиннадцать тысяч рублей. Но ее общая зарплата составляла сорок тысяч, оставшуюся сумму она получала раз в месяц в конвертике.

Офис афонинской фирмы находился в уютном дворике, в тупичке, где стояли два совершенно одинаковых двухэтажных здания новой постройки, но отделанных под «классический ампир», соединенные между собой переходом на уровне второго этажа. Местоположение приятное – центр, да еще и с липами, на которые не успели покуситься другие градостроители. Единственный недостаток – отсутствие поблизости маршрутов общественного транспорта. До ближайшей остановки нужно прилично маршировать. Поэтому влюбленные и выбрали дом практически в одном дворе с офисом. Можно было найти и отдельную квартиру, но Маринке не хотелось терять время на дорогу до офиса. Она считала, что ей, пусть даже и недоучке, платят существенно меньше, чем она того заслуживает, и никак не желала тратить на работу ни одной минутой больше, чем требовалось. А от бабки Маши Пантелеевны она обещала съехать, как только подвернется первое же приемлемое по цене отдельное жилье.

А Эдику было все равно где жить, лишь бы с Маринкой. Они познакомились в поезде, когда оба возвращались из Москвы, где ехали в одном купе, – она гостила у подруги, он ездил по личному делу, смысл которого потерялся сразу же после встречи с Маринкой. Им повезло: соседи по купе ушли в вагон-ресторан и вернулись только после полуночи, так что они провели за бутылочкой коньяка незабываемый вечер, болтая без умолку. И вдруг оба пришли к выводу, что совершенно чужой и посторонний человек может оказаться родственной душой. Маринка, хоть и не была сногсшибательной красавицей, но сразила Эдика своей раскованностью, легкостью, чертиками в глазах, веселым и дурашливым характером. Чем ее очаровал Эдик, ему самому было непонятно. Правда, девушка в первые же полчаса знакомства заметила, что попутчик похож на молодого Леонардо ди Каприо, но Эдик, сколько ни старался, не мог найти оправдания столь лестному сравнению. Впрочем, спорить он не стал: раз девушка считает, что похож, значит, так оно и есть. Наутро они обменялись телефонами, потом встретились и не расставались целый год. Комнатку у бабки Пантелеевны Марина, оказывается, присмотрела еще пару недель назад. И не только потому, что сейчас ей далеко было ездить до работы, но – главное – потому что отношения с родителями у нее разладились. Сосуществовать с ними на одной территории Марина больше не могла. Эдик по-быстрому собрал свои вещички, провел всю организационную часть работы, касающуюся переезда, и, будучи едва знакомыми, они зажили с Маринкой почти настоящей семейной жизнью. Эдик и так был счастлив, но оказалось, что судьба улыбнулась ему тогда не просто благосклонной улыбочкой, а прямо-таки во весь рот. Не успели они заселиться на бабкину территорию, как Эдику сказочно подфартило с работой. В общем, обстоятельства складывались как нельзя лучше, Эдик оказался в конторе на денежной работе, с новой возлюбленной скучать не приходилось, да и квартирная хозяйка не докучала. Глуховата она была или только придуривалась, но в молодую почти семью не лезла, не ворчала, наоборот – бывало, угощала солеными огурчиками, пирожками или домашней наливочкой. Эдик с Маринкой на такую бабку не могли нарадоваться, берегли ее, делали ей подарочки: то халатик, то тапочки, то теплую кофту. А то просто домашнюю курицу с рынка принесут. Эдик поначалу ласково называл Маринку Марусей, но тут выяснилось, что старуху Пантелеевну соседи тоже часто так кличут, пришлось от Маруси отказаться в пользу общепринятого паспортного имени. Мариной Митрофановой ее звали. На взгляд Эдика, даже формально-паспортное это было чудесное, сладкое имя.

Вспоминая и анализируя каждое слово из разговора Биг-Босса с тем, кого тот назвал Тараканищем, Эдик все больше укреплялся в мысли, что телефонный собеседник шефа – это он, тот самый начальник фирмы, где по сей день работает Маринка, его любовь, при мысли о которой и сейчас щемило сердце. Что это значит? То, что у его конторы появился новый крупный клиент, Эдика не сильно волновало. Зато перед глазами постоянно стояла одна и та же картинка: уютный дворик, в самой глубине которого ютятся два небольших соединенных особняка. А по левую руку хорошо сохранившийся, добротный жилой дом, где когда-то они с Маринкой… Но мысли сейчас были не о ней. В центральной части города, даже если это и не самый-пресамый центр, найти место для парковки практически невозможно. В принципе, платные парковки есть, но никогда нельзя спрогнозировать, будут ли на них в нужное время свободные места. Насколько Эдик помнил, водители из двух офисов Маринкиных работодателей решили проблему просто: купили годовой абонемент на парковку для машин руководства компании и забыли о проблеме. Визитеры фирмы решали вопрос сами как умели. Во двор вел узкий проход под довольно низкой аркой. Проехать-то можно, но дальше начнутся вопли: прямо перед домом, по правую сторону от проезда, имелась детская площадка, там с утра до вечера маячили горластые мамаши. По левой стороне проехать было вполне возможно, но остановиться негде: проезд – или, что вернее, проход – мало того что узкий, но еще и ограниченный с одной стороны гаражными постройками. В общем, от места, где можно остановиться, до офисов пришлось бы пройтись. Если бы без денег, то это недалеко. Если с сумками, то нет. В установленных Полканом правилах такого маневра, как блуждание между гаражами с крупной наличностью в руках, предусмотрено не было. Значит, тот, кто привезет деньги, должен будет остановиться за аркой, на улице. Либо на платной парковке, либо рядом с ней. Место там было, но стоял знак и постоянно шакалили эвакуаторщики. Вначале Эдик и сам не понял, почему он в таких подробностях вспоминает дворик, в котором когда-то жил, да прочие всякие детали. Например, такие. Он помнил, что зарплату Маринка получала в два приема: одну часть на карточку, другую в конверте второго числа каждого месяца. И за зарплатой кассирша с водителем ездили сами. Учитывая специфику организации, это было, конечно же, оправданно. В уютном тупичке располагались только руководство группы компаний «Перспектива», в которую входили два завода железобетонных изделий, два карьера, где добывали что-то необходимое в отрасли, ну и сама строительная фирма. Она была не из крупных, зато благодаря родственным взаимосвязям успешно осваивала госзаказы и для самой себя, и для заводиков и всяких прочих подразделений, которые в нее входили. Конкурентов-обнальщиков взяли как раз на таком вот заводике. Даже, правильнее сказать, не на таком, а именно на том самом. У них там был свой собственный выход на улицу. Если что не так: мы просто снимаем офис, никто не при делах. Но заводская территория охранялась, запросто туда не попадешь, одним словом – удобно. В конторе Эдика ни о какой раздаче денег из офиса не могло быть и речи: здание, где они снимали помещение, было совершенно стерильно, никаких потайных помещений, никаких охранников с собаками. Все цивильно, белые воротнички, планктон, одним словом – консалтинговое агентство. Сумки с наличностью водители-экспедиторы брали по специальному адресу, где имелись и автоматические ворота, и камеры, и бугаи-охранники в камуфляже со свирепыми собаками. В уважающем себя ЧОПе все это и должно быть. Все эти картинки так и крутились у Эдика в голове. А еще вопросы. В какой день поедут в «Перспективу»? Сколько денег повезут? Даст ли Полкан строгие инструкции по парковке? Сколько человек будет в машине, учитывая количество ковидных больных?

В конце концов ноги сами понесли Эдика к арке по адресу Липовый переулок, 9. Что его кто-нибудь узнает, он не особенно волновался, бейсболка и маска делают человека практически неузнаваемым. Молодые по улицам в масках не особенно ходят. Но если и встречаются такие, то на них никто не обращает внимания. Бережется человек. Бдительный. Маринка узнала бы его и в маске, и в чем хочешь, потому встретить ее не хотелось, особенно если она с этим своим новым… Как его? Неважно. Поэтому Эдик подождал окончания рабочего дня. У бабки Пантелеевны Маринка уже давно не жила, съехала сразу, как они расстались, а вот работать продолжала там же, карьеру делала, старалась, хорошая девочка. Как время приблизилось к семи, Эдик все-таки двинул в арку. Он еще ничего не решил, просто хотелось посмотреть, что там и как, не изменилось ли чего. Зашел, осмотрелся – все было, как раньше. Эдик немного потоптался, окинул взглядом окна подъезда, в котором раньше жил. Решился. Если не подготовить почву сейчас, потом не будет смысла даже думать. Он нажал на кнопочки, которые прекрасно помнил с прежних времен, и вошел в подъезд.

Возвращаться от Софьи пришлось пешком: такси Варвара себе позволить не могла, а транспортом давно уже не пользовалась из-за страха подцепить вирус. Оно вроде и неплохо – пройтись по хорошей погоде, но когда до дома было еще далеко, Варя почувствовала, что левая кроссовка разваливается прямо на ноге. Сама виновата, конечно, рухлядь надо выбрасывать вовремя, даже если не на что купить новое. Оказаться посреди улицы босиком – это для девушки совсем не комильфо. Обувка стала шаркать, но Варя, сколько ни глазела по сторонам, не могла заметить ни одной скамеечки, где можно было бы присесть, оценить ущерб и сделать что-то, что помогло бы хоть как-то добрести домой. Так и шла. И чем дальше, тем сильнее хотелось плакать. Действие красного сухого, которым угостила за обедом Софья, закончилось, вернулась тоска. Хорошо хоть, что шла домой не голодная: сестра наделала таких замечательных куриных котлет, что об ужине теперь можно было не беспокоиться. Да еще и с собой дала упаковку сосисок и банку говяжьей тушенки. Денег у нее пока не было. Варвара потискала племянников, поиграла с диким котом-мизантропом Лобзиком, который Софью терпел как кормилицу, к детям относился снисходительно-гуманно из-за их возраста, а главу семьи высокомерно игнорировал. Варю Лобзик почему-то сильно уважал, давал почесать себе животик, точил когти о Варины джинсы, провожал в прихожую, в общем, всячески выказывал приязнь. Наслаждение общением с семьей сестры закончилось, когда домой вернулся Санек, Сонин муж, с которым у Вари была взаимная и пылкая антипатия. Как она могла выбрать такого дурака? Этого Варвара никогда не смогла бы понять. Санек был здоровый, как кабан, и простой, как сатиновые трусы. Он мог сожрать за ужином полкило картошки с целой свиной рулькой и выпить ведро пива. Он много работал, любил детей, решал все домашние проблемы. Только говорить, видимо, не умел. Во всяком случае, Варе его речь приходилось слышать, слава богу, крайне редко. Если он хотел выразить какие-то чувства и эмоции, они красноречиво отражались у него на роже и слова ему были при этом не нужны. Как они с Софьей, такой образованной и начитанной, вообще нашли общий язык? Впрочем, Соня была некрасива, и сама этим обстоятельством объясняла многое в своей жизни.

Ну ладно, пусть Соня действительно не слишком хороша: нос у нее – семерым рос, да одному достался, ротик маленький, невыразительный, волосы реденькие, красные прожилки на коже лица (по науке – купероз). Зато Софья умна и образованна, деятельна и креативна, как теперь говорят. И на своей некрасивости совершенно не зацикливается, не делает из нее проблемы, да и подать себя умеет. За стильной укладкой не видно, что у волос отсутствует пышность, и макияж она умеет сделать так, что и нос вроде не такой уж большой, и ротик не такой уж и маленький. А сама Варвара? Оценить свою внешность объективно Варя никогда не могла. Иногда она себе нравилась. Когда в жизни происходило что-то радостное, хорошее, она как будто светилась вся изнутри, горел в ней какой-то огонек, от которого глаза сверкали, щеки румянились и лицо делалось какое-то такое… Хорошенькое, что ли. Но если огонек потухал, Варя превращалась в маленькую, серую, тощую мышь. Наступишь – не заметишь. Наверное, она не глупее своей сестры, и уж точно не уродливее, но чего-то важного в ней нет. Нерва какого-то. Какой-то жилки. Какой-то движущей силы, которая помогла бы найти мужчину, получить работу. И как следствие – радоваться жизни. Одним словом, что-то в ней было не так.

К счастью, кроссовка окончательно развалилась, когда девушка, поглощенная невеселыми мыслями, уже входила в арку своего дворика. Варя допрыгала до подъезда на одной ноге, сняла рванье и пошла по лестнице босиком. Засунула «добычу» в холодильник, включила ноутбук, стала думать, что с собой делать. Хотя что тут думать-то? Все равно ничего не придет в голову. Если уж за столько времени не пришло… Варвара даже не сразу поняла, какой звук вырвал ее из липкой безысходности очередного одинокого и пустого вечера. Домашний телефон звонил так редко, что она совершенно забыла, как он звучит. Варвара вздрогнула и поплелась к телефону.

– Варварочка, – услышала она в трубке голос своей соседки с нижнего этажа Марии Пантелеевны, – у меня тут беда.

– Вы меня пугаете, что случилось? – насторожилась Варя.

– Тонометр мой приказал долго жить, – скорбно сообщила старушка.

– А батарейки проверяли?

– Нет, я не знаю, как это…

– Я сейчас спущусь, – сказала Варя и положила трубку.

В тумбочке, по счастью, нашлись подходящие батарейки, Варя надела шлепанцы и пошла к бабке, довольная тем, что хоть на короткое время нашлось чем себя занять.

Она оказалась права: батарейки в тонометре отслужили свой срок, пришлось заменить их на новые.

– Сто семьдесят на сто – это высоковато, – резюмировала Варя, измерив старушке давление, – где у вас «Конкор»? Или надо сходить купить?

– Так я и знала, что высокое, и сердце выскакивает, – захныкала соседка, – чувствую, что пора мне собираться…

– Тетя Маруся! – строго прервала ее Варя. – Вы ведь не полоумная старуха, не неграмотная деревенщина, а любите всякую ерунду говорить. Почему сразу собираться? Возраст у вас еще вовсе не критический, да и давление не настолько высокое. Если волнуетесь, давайте я «Скорую» вызову. Хотя мне кажется, что лучше принять таблетку, а то с этим ковидом неизвестно, сколько они будут ехать и приедут ли вообще… Раньше же вам «Конкор» хорошо помогал, правда?

– Да, милая, – согласилась соседка, – он там, в прикроватной тумбочке.

Варвара отправилась в спальню, порылась в ящичках и быстро отыскала нужную упаковку. Подала бабушке стакан воды.

– Что, сын приезжал? – спросила Варя.

– С чего ты взяла? – удивленно отозвалась Мария Пантелеевна, проглотив таблетку. – От него, пожалуй, дождешься. Вот если я и правда соберусь, тогда он мгновенно прибежит, в наследство вступать. А без такого повода что ему тут делать?

Бабушка горько вздохнула. Ее сын давно уже настолько отдалился от матери, что поздравлял далеко не с каждым праздником, в гости показывался раз в году в лучшем случае. Проживал он где-то в районе области, менял семьи, ни в одной подолгу не задерживался, не запойно, но прилично выпивал. Мать считала его совсем пропащим.

– Да просто перед дальней комнатой сумка стоит, – пожала плечами Варвара, – вот я и подумала.

– Да брось ты, – шикнула старушка, – скорее Аришка заговорит, чем он просто так ко мне приедет.

Аришка, кошка изумительной красоты и пушистости, услышав свое имя, еле слышно мяукнула из кресла и широко зевнула. Поняла, что от нее ничего не хотят, и прикрыла глаза.

– А сумка эта Эдика. Помнишь, у меня парень с девушкой жили, комнату снимали?

Варя помнила, но смутно. Были вроде какие-то жильцы, но внимания на них она не обращала – не было повода.

– Хорошая такая парочка, – продолжала бабка Маруся, – спокойные, аккуратные, внимательные. И жили они душа в душу, я думала, поженятся. А потом вдруг неожиданно так взяли и съехали. Сначала Эдик, а потом вслед за ним девчонка тоже ушла. Другого кого-то нашла, он ее вещи забирал.

Варваре история съехавших жильцов была не слишком интересна, но не обрывать же одинокого человека на полуслове. Старушка себя плохо чувствует, во двор не выходит, пообщаться не с кем. В общем, Варвара просидела у соседки еще полчаса, думая о чем-то своем.

– Так этот Эдик к вам возвращается? – вынырнула Варя из своих невеселых мыслей.

– Еще и сам не знает, занес только самое необходимое, говорит, все, мол, от обстоятельств зависит. На днях, мол, решится. Хорошо, если он заедет, – размечталась старуха, – и копейка лишняя, и купить, если что будет нужно, он никогда не откажет. Хороший мальчик, добрый.

– Если и не заедет, не беда. Все, что вам нужно, и я смогу купить, стоит только сказать. Через полтора часа я зайду, еще раз измерю давление. А вы пока постарайтесь ни о чем плохом не думать. Все будет хорошо. Договорились?

Бабушка согласно кивнула и позвала кошку Аришку к себе на диван.

Сегодня соседка Варваре решительно не понравилась. Вообще-то Маруся Пантелеевна была живой, общительной, шебутной старушкой. Она являлась специалистом по выращиванию комнатных растений и охотно делилась ростками со всеми желающими. Когда работники ТСЖ ленились, ссылаясь на свою величайшую занятость, собирала подписи жильцов для какой-нибудь общественной пользы. Кормила дворовых собак и кошек. И Аришку пригрела, когда никто почему-то не хотел забирать домой ангельской красоты котенка, откуда ни возьмись появившегося на улице. Варя и сама положила глаз на беспризорную малышку, но неожиданно загремела в больницу как раз в тот день, когда приобрела в зоомагазине кошачий лоток.

Когда Варя вернулась из больницы, котенка во дворе уже не было, и только несколько дней спустя она узнала, что маленькую беспризорницу забрала к себе Маруся Пантелеевна.

Сегодня у старушки как будто погас свет в глазах. Она казалась не просто вялой и слабой, а какой-то безжизненной. На самом деле Варя не знала, сколько ей лет. Может, она правда «засобиралась»? Будет жаль, хорошая была соседка. «Вот черт, – одернула себя Варвара, – разве можно говорить в прошедшем времени о живом человеке? Хорошо, что этот ее бывший квартирант, как его там, вернется. По крайней мере, Маруся не будет одна». Варя решила, что сразу же даст парню свой телефон и проинструктирует на случай, если старушке станет плохо.

На какой именно день Случай назначит свое явление, Эдик примерно догадывался. Если он прав, то деньги в «Перспективу» повезут второго июля, именно по вторым дням месяца Маринка получала конвертную часть своей зарплаты. Что денег будет много, тоже было ясно как божий день: в двух офисах располагалось все руководство пары заводов, добывающих карьеров, строительной фирмы. А о том, какие боссы получают зарплаты, Маринка говорила, закатив глаза. О тщательной подготовке к проекту, когда на все про все тебе три дня, не могло быть и речи, надо было продумывать план на ходу. Эдик несколько раз наведывался во двор и точно установил, какая часть территории находится вне пределов досягаемости камер наблюдения. Это как раз было не трудно. Сложность возникла с помощником. Провернуть все в одиночку казалось слишком рискованно и дерзко, и у Эдика созрела мысль подключить к работе подходящего человечка. Но где они – подходящие? Мелькнула мысль о приятеле из прошлой жизни, который казался надежным, но по размышлении Эдик ее отбросил. Во-первых, тот был именно из прошлой жизни. А если он вздумает прихватить сумки и отвалить? Где тогда его искать? Еще хуже будет, если он тюкнет Эдика по башке не для мизансцены, а по-настоящему. Ладно, если окочуришься на месте, а если останешься на всю жизнь идиотом? Или инвалидом каким-нибудь? Хотя и окочуриваться, если честно, не больно хотелось. С этим всегда успеется, Эдик не торопился. Придется действовать самому. Ничего, глаза боятся – руки делают.

Моля бога о том, чтобы бабка Маруся была жива, не находилась в больнице и не взяла новых жильцов, Эдик навестил старушку. Чтобы во дворе никто его не узнал, нацепил бейсболку, закрыл лицо маской почти до глаз. Когда бабка открыла дверь, заулыбалась, обрадовалась, у Эдика отлегло от сердца. Это означало, что судьба ему благоволит. Теперь уж точно стало ясно, что пропустить Случай нельзя. Другого такого не будет. Мария Пантелеевна охотно согласилась принять жильца, и Эдик сразу оставил у нее сумку, в которую, тщательно продумав, уложил все, что ему понадобится, если придется некоторое время отсиживаться в четырех стенах – кто знает, как там все повернется? В ближайшем супермаркете он купил десять упаковок компактной, легкой на вес и сытной рисовой лапши с острым соусом «Том-ям», которую очень уважал, две палки сыровяленой колбасы, несколько упаковок куриного карпаччо, тоже очень удобного и не занимающего в сумке много места. Немного подумал и решил прихватить еще большую бутылку виски – все-таки стресс. А пока уложил пару маек, сменное белье, легкие джинсы и бритвенные и туалетные принадлежности. На случай, если придется отсидеться, больше ничего и не надо.

Идеальный вариант, конечно, виделся Эдику другим, таким, при котором отсиживаться не придется. Прятаться без того, чтобы иметь надежные пути отхода, не хотелось, ведь скрываться придется даже не от полиции, а от Полкана, а это представлялось перспективой не слишком приятной. Вернее, это была опасность, и очень серьезная. Скрыться от такого бультерьера, не имея четкого плана, будет сложно. Чтобы сесть в первый попавшийся бла-бла-кар, как ни крути, нужен телефон, а от него придется отказаться, ибо по мобиле его вычислят мгновенно. Ну да ладно, если пойдет по плохому варианту, он что-нибудь придумает. У него же будут деньги, а с ними думается легче, чем без них.

Но лучше бы, конечно, ему поверили. Чтобы все было натурально. Как будто ему прыснули в лицо из баллончика и оглушили для верности. Ударить сам себя он не сможет, но разыграть сотрясение мозга запросто – уже приходилось, была как-то раз нужда, и ничего, за милую душу поверили. А вот баллончиком в морду прыснуть придется, тут уж ничего не попишешь. Но сделать это нужно будет уже после того, как он бросит сумки бабке в квартиру, не раньше. Потому как реакцию свою он предсказать не может. А вдруг так и сядет в соплях и слезах, ревущий, как белуга, на земле вместе с сумками? Нет, так рисковать нельзя. Но бабка живет на втором этаже, ключ у него есть, забег займет несколько секунд, он уже проверил.

План, конечно, был сырой, подводных камней таил в себе множество. Например, такой. Вот придется ему все-таки отсиживаться, значит, его будут искать, ходить до дому, фотографию показывать. Что, если бабка ляпнет что-нибудь? Даже если он ее предупредит, вдруг выдаст чем-нибудь его присутствие? Не актриса ведь. Или другое. Что, если Полкан не поверит в нападение, посадит его под замок и станет искать деньги по дому? Ведь найдет, это как пить дать. Эдик прокручивал в голове разные возможности: если поверят, если заподозрят наличие сообщника, если станут искать поблизости, то есть в доме… И по-всякому выходило, что делать так, чтобы поверили, опаснее. В квартире старухи хранилище ненадежное, если на деньгах будет сидеть он сам. Значит, смываться надо той же ночью. А если они выставят ночной пост? Да не если, а точно выставят. Полкан такую оглушительную оплеуху себе по морде терпеть ни за что не станет, землю и воздух перевернет. В итоге Эдик решил действовать так, как подскажет Случай. Всего все равно не предусмотришь. Тем более что и времени нет. Только одну возможность Эдик рассматривать не стал: отказаться к чертям собачьим от всей этой опасной и безумной затеи. От отогнал от себя трусливую мысль. Кому зря Случай бы не выпал. А раз выпал, значит, он, Эдик, наконец-то избран Судьбой для какой-то иной жизни. Это Эдика Полкан может раздавить, как вредное насекомое, тут много ума не надо. А вот с самой Судьбой тягаться – это даже ему, старому цепному псу, не по зубам.

Когда Эдику было семнадцать лет, ему пришлось оперировать правое колено, удалять травмированный мениск. В то время он еще был домашним ребенком, и травма была получена не в какой-то там драке с подростками, а все чин по чину – на тренировке, как полагается хорошему мальчику. Операция ему предстояла легкая, не как раньше – с разрезом в полколена и восстановительным периодом на костылях длиной в три месяца. Теперь за деньги или по квоте удалить разорванный мениск можно при помощи артроскопа. А это две крохотные дырочки и всего неделя на костылях. Можно потерпеть.

Почему в то утро Эдик проснулся с мыслями о той операции и его никак не отпускали воспоминания о каждом мгновении перед предстоящим вмешательством? Это все-таки была не пересадка печени, не операция на сердце, почему же он тогда так волновался? Эдик боялся наркоза. Страшился не вынырнуть из забытья, в которое его собрались погрузить. Да, он боялся неизвестности, черноты, в которой он должен был оказаться, и момента своего пробуждения. Наступит ли оно? Вынырнет ли он из черной воды небытия? Эдик очень отчетливо помнил то утро перед операцией. Как он проснулся в палате, где прислоненными к стене его уже дожидались костыли. Он не ел и не пил, надел новые трусы и чистую майку, получил какой-то успокаивающий укол. И ждал, делая вид, что читает анекдоты в журнале. И когда настала его очередь, о чем возвестило громыхание каталки, которую везли из операционной, за ним пришла медсестра, и он поднялся и поковылял за ней, не видя пола под ногами. Помнил комнатку перед операционной, где оставил свой халат, приглушенные голоса хирургов и то, как ему помогли лечь на операционный стол.

Тогда он вынырнул. И сейчас вынырнет. Мешала одна мысль, которая становилась с каждой минутой все настойчивее. Его план имеет, наверное, множество недостатков, о которых он пока не догадывается, но одно белое пятно все шире и шире расплывалось перед глазами, и Эдика охватывало чувство, как тогда, перед операцией на колене: решимость сделать все как надо и сопровождающий ее безотчетный животный страх. Белое пятно жгло глаза с самого раннего утра, когда он еще и проснуться толком не успел. И Эдик понял, что поступать так, как было задумано, он не станет. Идея с газовым баллончиком никуда не годится. Допустим, он распылит его себе в лицо и бросится за помощью в офис «Перспективы». Как отреагирует охранник? Сколько ему потребуется времени, чтобы понять и оценить ситуацию, чтобы выполнить просьбу Эдика и вызвать по телефону Полкана? И окажется ли он вообще способен что-то уяснить или попросту вышвырнет его из офиса? А если не вышвырнет, сколько будет ехать Полкан? Сколько бы времени ни ушло на все это, к моменту встречи с Полканом Эдик уже будет как огурчик. Действие газа из баллончика не длится вечно. Конечно, охранник, если он вообще окажется толковым, расскажет о том, в каком состоянии Эдик приполз в офис. Но человек привык доверять своим собственным глазам и ощущениям, а к моменту прибытия Полкана Эдик уже не сможет внушить ему ни жалости, ни сочувствия. Так что на доверие и благоприятный настрой начальника службы безопасности рассчитывать ему не придется. Значит, план не годится и изображать потерпевшего перед ушлым бывшим ментом равносильно самоубийству. Как бы Эдик ни хорохорился с вечера, как бы ни уговаривал себя, что тягаться с Судьбой Полкану не по силам, но следовало признать, что между Судьбой и Полканом все-таки стоит он сам, Эдуард Погорелов. А находиться меж жерновов ему не хотелось. Он не трус, он нормальный пацан. Но страшно в такой ситуации было бы любому нормальному пацану. Так что стыдиться тут нечего, нужно бежать. Сначала спрятаться у старухи, а потом вынырнуть и сделать ноги. Поднявшись с кровати, Эдик наскоро принял душ, оделся, выгреб из квартиры всю заначку и помчался к своему старому приятелю, которого изначально хотел привлечь в качестве помощника. Наплел с три короба про то, что слегка напортачил на работе и хочет ненадолго залечь на дно. Но кто ж тебе продаст свой телефон, если в нем все контакты, номера, фотографии? Пришлось пообещать дружбану десятку, если он прямо сейчас, сию минуту, пойдет с ним в салон и купит на свой паспорт новый смартфон. Приятель, понятное дело, ничего такого с утра не планировал, но десять тысяч, согласитесь, на дороге не валяются. Хорошо, что ближайший салон работал с девяти утра и не пришлось ждать. На работу Эдик приехал с новым телефоном, и это было очень важно, потому что никакой план побега неосуществим без возможности в любой момент выйти в интернет, чтобы узнать адрес, проложить маршрут, заказать такси, бла-бла-кар, билеты на поезд или еще что-нибудь. Стало спокойнее. Как тогда, после укола, который поставила ему медсестра перед операцией. И дальше пошло почти как тогда. Эдик помялся какое-то время у конторы, потом получил задание, взял на борт напарника, доехал до ЧОПа, получил сумки с деньгами и только после этого принял звонок с адресом. Это правило безопасности ему было только на руку: никому ведь не могло бы прийти в голову, что он случайно слышал разговор Биг-Босса, понял, с кем тот договаривается, и сделал свои выводы. И напарник совсем не мешал, если все пойдет как надо, он будет свидетелем, что дежурство проходило в штатном режиме. У заветной арки Эдик присвистнул, будто находится тут первый раз.