На одну больше

В 26 лет я пришла к очередному психологу, чтобы избавиться от детских травм, нанесённых матерью, чтобы простить и понять её, чтобы не ждать от неё звонка со словами «Дочка, прости меня за всё, что я сделала плохого тебе в жизни, за то, что не поддержала когда нужно, за то, что не принимала участие в твоей жизни, за то, что выбирала не тебя, за то, что не общалась с тобой годами, за то, что ни разу в жизни не поцеловала и не обняла, за всё прости. Приезжай пить чай ко мне. Я люблю тебя».

Психолог предлагает вариант терапии.

– Давайте представим, что ваша мама задолжала вам определённую сумму денег. Есть расписка. Сейчас мы с вами её напишем, ну как будто бы это ваша мама написала её вам. Только вам нужно самостоятельно решить, какую сумму денег она у вас могла взять? Для этого вы должны оценить все свои детские обиды, слёзы и нелюбовь в рублёвом эквиваленте. Только, пожалуйста, учтите реально и денежную состоятельность вашей матери, учтите то, где и кем она работает, какая у неё зарплата, чтобы это было логично и справедливо. Она взяла у вас денег по своим доходам. Когда вы почувствовали сильную боль от предательства матери впервые?

– В двенадцать лет. Это был 1998 год, декабрь.

Затем на несколько минут я погрузилась в свои мысли и попробовала оценить в рублях всю ту боль, которую испытываю от нехватка маминой любви. Также я учла, что уровень её дохода низкий, постоянная работа была не всегда, денег часто не хватало или не было вовсе. И говорю:

– Пять миллионов рублей.

– Ого! – говорит психолог. – Вы уверены в такой сумме? На дворе 2012 год, я неплохо зарабатываю, у меня обеспеченный муж, но даже для нас это большая сумма денег. А ваша мама нигде не работает, а даже если бы и работа была, это всё равно неимоверно много.

Но я стояла на своём. В моей голове вдруг снова и снова всплывали сцены самых сильных ссор, вечная игра в молчанку. Она всегда говорила мне: «Всё, я с тобой не разговариваю».

И она не разговаривала со мной. По правде, по-честному, она могла не проронить ни слова месяц, два, три, четыре, год. Я вспомнила, как к десяти годам поняла, что она не целует меня. Вот прямо остро ощутила. Помню, как она лежала на диване, а я стояла на полу на коленях и говорила, умоляла: «Поцелуй меня. Мам, поцелуй меня. Я не помню, чтобы ты меня целовала. Почему ты никогда меня не целуешь? Почему? Скажи, что любишь меня? Скажи. Почему ты никогда не говоришь об этом?»

И мужики, вечные мужики в нашем доме. И им всё, им и объятия, и поцелуи, и внимание, и ласка, и разговоры. Прошло больше часа, я устала её просить. Она не сдалась и не прикоснулась ко мне.

– Да, я уверена. Пять миллионов рублей.

– Ну, вот тогда так и напишем за неё:

«Я, Светюк Светлана Ивановна, взяла в долг у своей дочери 5 (пять) миллионов рублей. Обязуюсь вернуть полностью».

1998 год, декабрь

– Готово, – говорю я и протягиваю ей расписку.

– О, нет, дорогая, эта расписка для вас. Читайте её, вникайте, живите с ней, ешьте, спите. Всё что угодно. Ждите, когда настанет день, час и срок возврата долга. Вы можете ждать всю свою жизнь. Но ОНА НИКОГДА НЕ ВЕРНЁТ ВАМ ЭТИ ДЕНЬГИ. Никогда она не наверстает упущенное время и не подарит вам любви на эту огромную сумму. Она не позвонит вам и не попросит прощения, не приедет, не обнимет, не поцелует, не предложит попить чаю и не признается в любви. Вы можете ждать сколько угодно, и ходить, и читать, и перечитывать её расписку. Это безнадёжно.

– Что же делать?

– Нужно сжечь её. Сжечь расписку, только тогда, когда вы признаетесь самой себе в том, что ждать бесполезно. Нужно принять, простить, отпустить и идти дальше. Строить свою жизнь, свою семью, давать всё это своим детям.

Я сожгла расписку примерно через два года. Перед свадьбой. И мне стало легче. А ещё через 9 месяцев я родила Анечку, уже свою дочь, которой признаюсь в искренней любви каждый день.

– Я люблю тебя, доченька, выше неба, выше звёзд. Я люблю тебя просто так, за то, что ты у меня есть, – целую её, и она засыпает.

Ну а теперь, когда родилась Алёнушка, прошло уже 10 лет с момента развеивания пепла расписки. В горле снова комок. На душе скорбь. Я скучаю по маме. Я так остро, так сильно нуждаюсь в ней. Мне хочется крикнуть:

– Мама, мне больно, я плачу, я боюсь, я не знаю, как жить дальше, у меня родилась дочка с синдромом Дауна. Мама, у меня даун, понимаешь?! Мама. Пожалей меня, пожалуйста, скажи, что всё будет хорошо, что я ни в чём не виновата.

Я поделилась свои мыслями с мужем и укорила его:

– Тебе-то хорошо, ведь твоя мама всё знает, понимает. Ты говоришь с ней каждый день, ты можешь рассчитывать на её поддержку. А я? С кем поговорить мне?

Написала сообщение одному хорошему человеку. Это мамочка лучшей подруги Ани, и мы уже несколько раз болтали по душам. Я поделилась с ней историей про Алёнушку.

Не знаю, каким образом она почувствовала моё настроение через сообщение:

– Привет! Занята?

Но, освободившись, она тут же мне позвонила. И интересным образом поддержала меня. Она абсолютно спокойным и ровным голосом сказала, что в этом нет ничего особенного. Такие дети сейчас живут полноценной жизнью, ну да, главное – развитие, обучение, а для какого ребёнка это не главное?

Далее она ещё раз повторила слова и фразы, которые я уже не раз слышала и от мужа, и от других людей:

– Ты знаешь, иметь детей – это вообще большой риск и большая проблема, это большой труд, работа, а потом уже счастье, умиление, радость. Из всего того, что могло бы произойти с ребёнком в утробе, или при рождении, или в период его жизни, синдром Дауна – это не самое страшное. Ты понимаешь, это вообще не важно. Да, синдром, да, неприятно звучит – Даун. Но это фамилия доктора, и не более того. Зато твоя девочка непременно точно будет ходить, говорить, кататься на велосипеде, ходить в детский и сад и в школу. И замужество тоже реально, и даже внуки, причём, возможно, и без синдрома, ну, а если и с ним, вы уже будете опытные дед с бабкой. Совершенно точно она не свяжется с дурной компанией, не сопьётся и не попробует наркотики. Она всегда будет рядом с вами и будет любить вас с мужем так сильно, как никто другой. У наших друзей есть ребёнок-аутист. Да, для них это было ударом, но не тяжёлым крестом на всю жизнь. Приняли, осознали, изучили и идут дальше. Они делают своего больного ребёнка счастливым ровно настолько, насколько ему это необходимо. Они не тянут его к лошадям из-за того, что это полезно и доктор прописал. Они развели пасеку – потому что его интересуют только пчёлы, хотя это опасно. А есть знакомая, которая в одиночку воспитывает ребёнка с ДЦП, и они уехали навсегда в Подмосковье, в деревню, и живут рядом с фермой. Её ребёнок любит ухаживать за животными и жить среди них. Он спит на соломе, пьёт парное молоко, а зимой она вяжет носки на продажу, пока он разматывает клубки с нитками. Делай выводы и не позволяй эмоциям завладеть твоим разумом.

– А Аня, как же Аня? Ну за что ей всё это? Ведь она ещё ничего не знает. А вдруг её будут обзывать, а вдруг у неё не сложится жизнь из-за Алёны?

– Послушай, возьми себя руки, – сказала Юля, – и перестань нести ерунду. Да, когда вас не станет, Ане придётся взять на себя обязанности присмотра за Алёной. Но почему именно она должна сломать её жизнь?! Да, возможно, Алёна будет доживать свою жизнь с Аней. Но ведь и к тому моменту, когда Алёне будет 60, Ане будет 65. И это неплохой вариант – проводить старость вместе с любимой сестрой. Ты слишком сильно забегаешь вперёд.

– Мой муж говорит: «Хочешь рассмешить Бога – расскажи ему о своих планах». Юля, ты знаешь, а ведь я до сих пор не рассказала про Алёну своей маме и бабушке. И даже Аня ничего не знает.

Затем я рассказала ей про случай в поликлинике, когда врач задала вопрос, кто из них инвалид.

– А вот это зря, – сказала она. – Ты ежедневно общаешься с ними, бабушка приезжала к тебе в гости, Аня каждый день понимает, что в доме происходят какие-то тайные вещи, она чувствует всё это. Чувствует твою душевную боль, она не может не чувствовать, потому что она твоя дочь и между вами сильная связь. А ты делаешь вид, что всё хорошо. Прячешь лицо под маской, скрываешь эмоции и чувства. И это длится уже на протяжении года. Тебе не станет легче, пока ты будешь всё это держать внутри. Ты знаешь, у меня очень сильно пил отец. Прямо запоями, и вёл себя очень страшно, я боялась его, я стыдилась его, я пыталась жить и строить свою семью так, будто его и вовсе не было в моей жизни. У меня родился сын, а спустя 8 лет дочь, и я никогда не рассказывала им о своём отце. Ни слова, ни истории. А ведь они спрашивали про своего деда. И все эти годы я хранила в себе эту тайну. А ведь это часть меня, моей жизни. Потом, когда мы поговорили с сыном, дочка ещё мала, но я непременно и ей расскажу об этом, сын очень переживал и сочувствовал, и был благодарен мне за доверие и откровенность. Спустя некоторое время я распечатала несколько фотографий своего отца, и они стоят на полках с нашими семейными фото. Мои дети всё теперь про меня знают, и мне стало легче. Поговори с ними, признайся.

Через несколько часов я успокоилась, выдохнула и решила поговорить именно сегодня, пока сила волшебного пендаля ещё действует. Всю историю сократила до двух предложений, отрепетировала и набрала номер матери.

– Мам, привет. Не занята? Я тут поговорить с тобой хотела. Да, давно уже. Помнишь, спустя месяц после рождения Алёнушки я впервые в жизни написала тебе СМС и попросила приехать, поговорить по душам, но ты, к сожалению, не приехала. Не почувствовала того, как важно это было для меня. Так вот я хотела тебе ещё тогда рассказать. У нас же когда Алёнушка родилась, буквально через 5 минут ко мне подошли врачи и сказали, что у неё синдром Дауна. За это время нам пришлось через многое пройти, но самое главное, что она здорова. Это всё.

– Ох, Алёчек, так мы же всё знаем, и я, и бабушка. Мы же сразу в целом всё поняли, даже по фотографиям из роддома. Мы видели, что глаза у неё какие-то не такие, раскосые. Потом ко мне приходила подруга, я ей тоже показала, фото, и она тут же спросила: «А что, синдром есть? Но мы сказали ей, что пока не знаем точно. Они с Димой молчат и ничего нам не говорят. Но это же не важно, она наша любимая, родная, и мы будем относиться к ней также, как и к Ане. Не переживай всё хорошо.

– Ну ладно, мам. Хорошо, что ты в курсе. Мне просто было важно именно самой тебе это сказать. Пока.

Гадко. На душе стало ещё хуже. Знали и молчали. Да, молчала и я, но я боялась, я не считала нужным. Но и она вела себя подло. Хотя нет, она боялась меня, боялась не так спросить, боялась расстроить. Ладно, проехали. Звоню бабушке.

– Да, Алёк, привет! Чего там у тебя?

– Бабушка, я хочу тебе кое-что рассказать. Признаться, так сказать. Думаю, что ты, конечно, уже в курсе всей этой темы, но мне важно, чтобы ты услышала это именно от меня.

И далее говорю те же два предложения – роддом, роды, врачи, синдром Дауна.

– Ох, Алёчек, милый мой котёнок, да я ж сразу всё поняла, когда ты только первый раз с ней из машины вышла. Всё было видно и понятно. Но, понимаешь, мы не хотели бередить раны, лезть в душу.

С бабушкой у меня более простые и свободные отношения, и в общении с ней я могу не сдерживаться. Она растила меня, она воспитала меня. Мне с ней легко и просто. Не сказала я ей только потому, что бабушка при малейшем намёке, что с организмом человека что-то не так, или там с жизнью, или в отношениях, – она сильно сгущает краски и ставит крест. Не жилец, ничего хорошего, разойдутся, сопьётся, проституткой будет, и ничего хорошего не выйдет из этого роя – ударение на «Я» в этом слове. Так она говорила всю жизнь, про всех нас, про маму, меня, сестру и так далее. Как я могла сказать, что у Алёны синдром? Я боялась, что бабушка тут же поставит на ней крест и разнесёт по всему посёлку, что родила, мол, неведому зверюшку.

– Бабушка, почему ты знала и молчала, это же подло? Почему ты ни разу за год не сказала мне, что я всё знаю и мне тоже больно, но ты не переживай, всё будет хорошо?! Почему?

– Ну не знаю. Ты молчала, и я молчала. Прости, что так вышло. Ты не обижайся, Алёк, на меня уже. Я ведь старая и даже помочь-то тебе ничем не могу. Вот видишь, пробыла у тебя в гостях три дня, а ни спросить, ни сказать ничего не могу. Прости.

Ну как после таких слов я могу сердиться дальше на бабушку?

Муж сказал тут мне как-то:

– Ты знаешь, я тут подумал, а ведь пока живы наши бабушки, мы всё еще маленькие, мы внуки, они помнят нас с пелёнок. А вот не станет их – мы в один миг тоже повзрослеем, постареем и будем ждать, когда нас однажды назовут не по имени, а «бабушка» и «дедушка».

Не успела я договорить с бабушкой, как мне пришло СМС от мамы.

«Спасибо тебе, дочка, за откровение и доверие. Я очень это ценю. Также для меня важно всё то, что происходит в твоей жизни. Грустишь ты, грущу и я. То, что дорого тебе, и для меня самое дорогое. Я очень тебя люблю».

Сказать, что мне было приятно, это не сказать ничего. Это было ценно и важно. Мне стало гораздо легче, причём тут же. Они всё знают, они всё знали, они наконец-то услышали это от меня, и им неважно, что у Алёны синдром. Она для них самая лучшая, родная, любимая. И я тоже.

Оставался лишь разговор с Аней. Мы планировали его провести вместе с мужем, но я не могла больше ждать. Я горела от нетерпения. Год молчания – это слишком много. Муж сказал, что он не против.

В этот же день, после того как я уложила Алёну спать, я предложила Ане устроить чаепитие. У нас дома часто проходят разговоры за чаепитием. А если это важные, серьёзные разговоры, то это уже называется «Круглый стол за чаепитием». Я выпила большую дозу валерианки, чтобы быть спокойной как удав, чтобы не дай Бог не заплакать при разговоре с ней.

– Доченька, родная, я хочу поговорить с тобой про Алёнушку.

– Да, ого, а про что? Она поползла на четвереньках?

– Нет. Не перебивай, пожалуйста. Ты знаешь, наша кровь состоит из хромосом. Хромосомы – это такие крохотные невидимые клеточки в твоей крови, которые отвечают, каждая за своё. Тебе досталось 23 хромосомы от папы и 23 хромосомы от меня. Некоторые хромосомы отвечают за цвет глаз, они у тебя зелёные, как у меня, а некоторые за цвет волос, они у тебя такие же, как у папы. И так далее. Всего 46 таких хромосом-клеточек. Без них человек не может появиться на свет. Понимаешь?

– Да, мама, всё очень интересно.

– Так вот, а наша Алёнушка, она необычная девочка, у неё случайным образом 1 лишняя хромосома в крови. У нее не 23+23=46, у неё 47 хромосом. Так сложилось. Наличие этой лишней хромосомы означает то, что Алёна не такая девочка, как все дети, она особенная.