Kitabı oku: «Навстречу друг другу», sayfa 2

Глава 2

Алан

Семья моего отца была консервативных взглядов, и когда ему вдруг понравилась юная красивая девушка, прежде чем он успел узнать ее имя или просто взять за руку, родственники заставили его сыграть свадьбу.

От неожиданности и бурного водоворота событий отец почувствовал себя окутанным ветром перемен, словно старое дерево, которое внезапно решило зацвести. Девушка, ставшая его женой, оказалась не просто красивой. Она обладала тихой силой и непоколебимым внутренним стержнем, что стало открытием, всколыхнувшим мир отца. На свадьбе он лишь мельком видел ее через фату, но этот мимолетный взгляд заставил его задуматься – зачем жизнь свела их вместе именно так? Казалось, уже тогда их счастливый брак ставился под сомнение.

Вопреки ожиданиям консервативных родственников, которые, возможно, ждали привычного продолжения истории с подчинением и безмолвной покорностью, девушка обрела в семье отца другую роль. Ее мягкий, но в то же время твердый характер изменил уклад дома. Сам отец, хотя и старался соответствовать образу сдержанного мужчины, вскоре перестал скрывать, как сильно в нем разжигает гнев обычный пустяк – хитрый взгляд жены, едва заметная недовольная ухмылка или тонкая ирония в беседе.

Отец считал, что женщина в семье должна следовать за мужчиной, и в молодой жене видел лишь соперника, который мог стать лучше него. Он понимал, что его жизнь была бы совсем иной, если бы он, словно порыв ветра, изменил бы ориентиры и свое восприятия мира. Однако новый союз, рожденный по воле родственников, стал сложнейшим испытанием двух миров, будто отдаляя их не только друг от друга, но и от надежды на светлое будущее.

После женитьбы их с мамой жизнь закипела в семейных заботах и обязанностях, оставляя мало времени и возможностей для истинного познания друг друга. Моя мама, оказавшись в новом доме, ежедневно сталкивалась с незнакомыми обязанностями и совершенно чужими ей традициями. Она старалась соответствовать ожиданиям семьи мужа, но с каждым днем все больше чувствовала одиночество и отчуждение. Им с отцом не хватало простых искренних разговоров, в которых можно было бы раскрыться и поделиться своими мыслями и мечтами.

Отец, в свою очередь, был погружен в работу и обеспечение семьи, предполагая, что так и должно быть в счастливом браке. Он заметил, что жена печальна и задумчива, но не знал, как подойти к ней и понять причины ее молчаливой грусти. Они проводили вместе многие часы, но это время не сближало их. Напротив, казалось, что невидимая стена лишь увеличивалась, разделяя их на просторах одной квартиры. Иногда между ними вспыхивали ссоры, вызванные непониманием и неумением слышать друг друга.

И в этой совершенно неясной суете как-то совсем не вовремя на свет появился я, Алан Ивендарк. Как-то раз меня спросили: какие хорошие воспоминания у меня есть из детства? И, знаете, я сам себе удивился, когда вдруг понял, что мне совершенно нечего вспомнить.

Я не могу утверждать, что мое детство было несчастным, но в памяти всплывали лишь отголоски боли и непонимания, когда мама и папа постоянно были отдельно друг от друга, не желая стать единым целым и принять в свой крепкий мир меня.

Одиночество кружило в моем сердце ураганом, пытаясь понять, почему мои воспоминания о родителях всегда отдельно, словно они – пазлы, которые никогда не могут сложиться в единую картину. И чем больше я думал, тем сильнее понимал, что их нелюбовь друг к другу стала невидимой семечкой, которая прорастала в ненависть ко мне.

Живя в этом водовороте недопонимания, я научился быть наблюдателем, а не участником. Я видел, как родители жили параллельными жизнями, пересекающимися лишь в избегании друг друга. Мне казалось, что они состоят из разных вселенных, где их собственные муки и печали были важнее моего присутствия. Это было как смотреть на картину, где каждый мазок краски нес в себе личную трагедию, очевидную лишь для меня, но не для них.

С годами они оба пришли к осознанию, что их жизни, по сути, проходят мимо друг друга. Они были как две параллельные линии, которые никогда не пересекались. Отсутствие тепла и внимания только усиливало взаимные претензии и разочарования. Возможно, если бы им дали шанс узнать друг друга до свадьбы, они бы поняли, насколько различны их ценности и взгляды на жизнь, и избежали бы этих мучительных лет вместе. Но надежды изменить что-то уже не было.

Однажды я услышал за дверью своей комнаты громкие крики скандала, обидные слова летали в воздухе из уст в уста, значение которых в свои пять лет я, разумеется, не понимал. Я не знал, что отец постоянно кричал моей маме, но на следующий день я не нарочно за ним повторил, надеясь, что это могут быть неизвестные мне слова любви, которые смогут наконец привлечь внимание мамы ко мне.

– Что ты сказал, Алан? – вскрикнула она, глядя пронзительным взглядом на меня.

Время вокруг меня словно остановилось. Я обвел ее облик своими круглыми детскими глазами, и в секунды, что казались мне в тот момент вечностью, я успел насладиться ее чудесной красотой.

Ее кожа сияла первым снегом, контрастируя с черными густыми волосами, что спадали на ее худые плечи. Она была словно Белоснежка из сказки, где я – ее верный гном, стоящий перед ее ногами, ожидая помилования и внимания. Она была для меня всем, и ее большие выразительные карие глаза всегда заставляли меня тонуть в них, словно она была не просто моей мамой, но и королевой моего сердца.

Но вмиг мои мечты прервал сильный хлопок ее женской ладони по моим крошечным детским губам. Я стоял, пытаясь сфокусировать пропавшее на секунду зрение, но искры боли летели из моих глаз быстрее, чем до детского ума доходило осознание происходящего.

Я открыл глаза, на моих руках блестели капли крови от разбитой губы, а во рту ощущался кровавый вкус предательства.

«Что я ей сделал?» – подумал я тогда, продолжая смотреть на мою Белоснежку с такой любовью, которой она, похоже, сама никогда не обладала.

– Попробуй еще хоть раз сказать это слово! – ее голос звучал приговором, в котором мне не было шанса на примирение.

Я смотрел на нее сквозь слезы, пытаясь подобрать слова, чтобы извиниться, чтобы донести о том, как я жалею, ведь я не знал истинного значения слова. Но мои губы меня не слушались, все сильнее наполняясь болью, которую я мог лишь продолжать держать в себе.

Со временем я научился извлекать уроки из тишины. Она стала моим другом и учителем. В тишине можно услышать себя, найти ответы на вопросы, которые, казалось бы, не могут быть разрешены. Она помогала мне примириться с собственными мыслями и чувствами. И хотя сердцу порой было тяжело, я осознал, что именно через испытания и внутреннюю работу я смогу построить собственный мир, не зависящий от разрушительных ссор и разногласий родителей.

На миг мне даже показалось, что мои решения послужили нитью к примирению и между родителями. Они вновь стали спать в одной постели, чего так давно я не замечал. Я надеялся, что моя семья прорвется из кокона тьмы и недопонимания, словно солнечная бабочка, несущая в себе яркие лучи нового дня, и наш дом наполнится счастьем и теплом. Я верил, что должен настать день, когда в кругу своих родственников я больше не буду лишним, когда смогу стать частью чего-то большего.

Мои надежды порхали в воздухе, словно свободные птицы, и однажды их пение переросло в нечто большее, когда мама вдруг сообщила мне, что в нашем доме появится маленькая сестренка.

– У нас будет пополнение! – радостно сообщила мама, показывая детские пинетки.

Мир подо мной провалился, и я повис на грани между мечтами и реальностью, пытаясь понять, неужели это чудо происходит со мной. Невероятно, этот день действительно настанет?

В нашей семье появится еще один ребенок, и я больше не буду теряющейся в пустоте одинокой душой, которая не может найти себе места. Я понимал, что даже если отношения между родителями останутся плохими, я уже никогда не буду одинок, ведь моя родная сестра навсегда станет частью моего сердца, которое так давно желает кого-то любить.

Но счастье, похожее на светлую мечту, оборвалось так внезапно, оставив за собой лишь темные тучи утраты. Радужные надежды растворились в воздухе, словно загадочный мираж.

Трудно было поверить, что тот день, который должен был наполнить наш дом радостью, обернулся холодной волной траура. Мама вернулась из роддома одна, а вместе с ней и ослепительно-болезненная пустота, которая стала нашим новым еще более жутким компаньоном.

Я стоял перед крошечным надгробием сестрички, и мне казалось, что траур вытесняет каждой своей тяжелой частицей все мечты, что зарождались во мне ради новой жизни, и надежды, что теплились в сердце. Иногда, глядя в бездонные глаза матери, я видел свое отражение, размытое слезами и болью. Ее молчание говорило о том, что она сама едва справлялась с тем грузом, что навалила на ее плечи спящая на дне души скорбь. Но, несмотря на всю тяжесть того момента, я чувствовал, что нам нельзя терять последнее, что остается в темноте – веру в жизнь, которая когда-нибудь вновь явится к нам своими нежными лучами утреннего солнца.

Важно было помнить, что даже на самом глубоком дне скорби можно найти силы подняться, вновь учась быть живым. Сестра осталась частью нашей семьи, пусть теперь и в неуловимых снах и надеждах, но память о ней стала тем мостом, что мог обратиться к новому пониманию друг друга. Но, увы, так думал лишь я.

После трагедии, что случилась в нашей и без того потрескавшейся семье, отец превратился в тирана, который искал утешения своей душевной боли в издевательстве над моей несчастной душой.

Когда приходило время вставать рано утром, чтобы отправиться в детский сад, я просыпался с трудом. Вставать рано с детства было для меня непросто. Я делил кровать с родителями, но в это время мамы не было рядом – она была занята на кухне приготовлением завтрака перед началом рабочего дня. Мой отец, не выдерживая долгих попыток меня разбудить, терял терпение. Он доставал тонкий кожаный ремень с полки шкафа и начинал наносить сильные удары по всему моему телу.

Этот звук удара ремня по коже я помню до сих пор. Следы от ударов оставались на теле кровавыми отметками, а жгучая боль заполняла каждую клеточку моего тела, пока я нежился в уютной родительской постели.

Я знаю, ему было непросто, ему так же больно от потери дочери, как и мне от потери сестры. Но почему его подушкой для битья стал я, когда мы должны были объединиться вместе против общего горя?

После таких утренних сцен я приходил в детский сад с чувством изможденности, и мое детство уже не казалось мне светлым и беззаботным. Воспитатели, их радостные голоса и дружные детские игры словно существовали в другом измерении, к которому я не имел доступа. Я старался скрывать свои обиды и боль за улыбками и участием в играх, но иногда не удавалось избежать подозрительных взглядов и вопросов. Я знал, что никто из них не может понять или помочь, и это чувство беспомощности лишь укрепляло мою внутреннюю изоляцию.

Все это время я даже не пытался обсуждать происходящее с матерью. Ее лицо выражало усталость и скрытое отчаяние, она всегда казалась погруженной в свои мысли и заботы. Иногда ночью, лежа в постели, я слышал, как она тихо плакала на кухне. Мне хотелось обнять ее, сказать, что все будет хорошо, но вместо этого я продолжал прятать свои страхи и беспокойства. Казалось, что в нашем доме царила негласная заповедь не говорить о происходящем, как будто молчание может сохранить остатки разрушенного порядка.

Со временем я научился избегать ярости отца, вставая по часам, стараясь быть незаметным и неприметным. Я стал осторожным и чутким к переменам в его настроении, учась распознавать сигналы надвигающейся бури. Однако он находил все новые причины наказывать меня, словно ему это давалось так легко, что приносило удовольствие.

Каждый раз, когда его гнев захватывал меня обратно в его жестокие объятия, я задавал себе вопрос: почему любовь, которая должна была нас связывать в трагедии, превратилась в пламенный меч, клеймящий мое детство? Из этого вопроса рождалась надежда – надежда, что однажды мы сможем найти путь обратно к свету, преодолеть эту тьму вместе, как семья, которой надлежало бы быть.

Однако мои детские травмы и страхи лишь усиливались, когда вместо его доброты и заботы он вновь становился хищником, атакующим свою жертву.

– Алан, сюда иди! – орал он мне, когда я пытался ускользнуть. – Ты осмелился избежать наказания?

Его глубокий голос гремел по комнате, как гром, готовый ударить мне в спину молнией. Он нагонял меня, его мощная рука сбивала меня на пол, и он с отчаянием начинал колотить меня пластиковой мухобойкой так, что она почти всегда ломалась о мое юное тело.

Я навсегда запомнил его безумный взгляд, когда я, пытаясь уползти, подвергался еще большим ударам.

– Папа, нет! – слезы лились из моих круглых глаз рекой, пока я закрывал худенькие ножки своей детской ручкой. – Я больше не буду, папа, прошу!

Я умолял его остановиться, признавал любую вину, только бы он прекратил, но мои слова и слезы лишь разжигали в нем желание продолжать. Измотанный и разбитый, я лежал на холодном полу, чувствуя, как волны боли переполняют все мое тело. Тишина, воцарившаяся после его ухода, казалась мне одновременно и облегчением, и бездной. В этой тишине я слышал собственное сердце, бьющееся в груди, как барабан, и шепот собственного разума, убеждающий меня, что когда-нибудь это закончится.

Длинные рукава прятали синяки на руках, а шарфы скрывали отпечатки его пальцев на моей шее. Вскоре я пошел в школу и среди сверстников и учителей я носил маску беззаботного ребенка, хотя в душе жил страх перед каждым вечером, когда я возвращался домой.

Однажды отцу предложили работу в другой стране, и это стало поворотным моментом в нашей жизни. Мы жили в одном из больших и шумных городов, где, казалось, каждый угол дробился под тяжестью приближающихся перемен. Отец, полный надежд и мечтаний о светлом будущем, увидел в этом предложении путь к новым возможностям.

Наша семья никогда не была тихой гаванью, и город, как огромный котел, кипящий от энергий и амбиций его обитателей, этим переменам не способствовал.

Услышав об этом предложении, мама не захотела связывать свои мечты с неопределенностью и чужой культурой тем более, когда ее отношения с отцом окончательно расстроились. Вместо дальнейшего совместного пути она выбрала для себя другой, более легкий и независимый маршрут.

Однажды утром, словно растворившись в предрассветном сумраке, мама просто исчезла, оставив лишь короткое и обрезанное прощание в виде записки, встревожившей мой детский разум.

Я коснулся пожелтевшего листка, ощутив на нем высохшие капли слез, и невольно развернул:

«Мой дорогой Алан,

Пишу эти строки с надеждой, что ты подрастешь и однажды поймешь мой поступок. Я покидаю вас с отцом, и, возможно, тебе будет трудно принять это. Но мне кажется, будет честнее сказать правду, вместо того чтобы плести паутину обмана.

Иногда жизнь складывается таким образом, что мы не можем заставить себя чувствовать то, чего нет. Я хочу быть честной с тобой: те чувства, которые я должна была испытывать к тебе, так и не пришли. Прости за это. Быть твоей матерью должно было стать моим счастьем, но все обернулось иначе.

Пожалуйста, пойми, это не твоя вина, а лишь моя слабость. Я оставляю тебя в надежных руках отца, который, я надеюсь, сможет о тебе позаботиться. Я же иду искать ту часть себя, которую давно потеряла. В этом поиске нет места для тебя, а это значит, что мое присутствие рядом принесло бы лишь больше разочарований.

Береги себя и помни, что у тебя всегда где-то есть мама. Надеюсь, однажды ты обретешь ту любовь, которую я не смогла тебе дать.

Прощай, сынок.

Навсегда твоя мама, Эмилия Ивендарк»

Оказавшись на распутье, отец и я остались вдвоем. Он был растерян и, возможно, даже немного сломлен, но никогда этого не показывал. Я понимал, что мы не одни в этом мире перемен, что рядом всегда будут родители отца, мои бабушка и дед, и его младшая сестра, готовые поддержать. Они тогда не раздумывая решили поехать вместе с нами. Но в тот момент мне казалось, что перед нами бесконечный лабиринт будущего.

Мне было сложно смириться с мыслью, что я навсегда покину Тонвейл – мой любимый мегаполис, в котором мне посчастливилось родиться.

Тонвейл всегда был воплощением тепла и солнца. Это был очень жаркий город, наполненный высокими пальмами, белыми песками и шикарными дворцами, что хранили в себе многолетние тайны. Звук прибоя и мягкий шелест пальмовых листьев создавали впечатление, что время здесь замедляется, позволяя каждому гостю насладиться сладким мгновением безмятежности. Узкие улочки города лабиринтом вели к скрытым садикам и фонтанам, которые освежали путников в жаркие полуденные часы. С заходом солнца город оживал звуками уличной музыки и яркими огнями фонарей, отражающих краски заката на морской поверхности.

Здесь каждый день был праздником для души с пестрыми фестивалями и ярмарками, где можно было отведать экзотические блюда и увидеть удивительные традиции местных народов. Тонвейл оставлял в сердце каждого, кто его посетил, незабываемое тепло и желание вернуться снова, чтобы вновь оказаться в этом солнечном раю, будто сотканном из сновидений и звуков дальних морей.

Я был счастлив родиться здесь, и как же тяжело мне было смириться с тем, что настало время уехать.

Собрав необходимое, мы отправились в неизвестность, в страну, название которой тогда послужило едва ли не основным предметом моих детских страхов. Для отца это была земля, где можно было построить нечто новое, для меня же – печальное приключение.

Новый город, в который мы переехали, оказался совершенно иным. Даже его название звучало для меня скучно.

«Добро пожаловать в Комиан!», – прочитал я медленно на вывеске, что приветствовала нас при въезде в город.

Здесь не было южного жара, к которому я привык, и пальмы уступили место соснам, стоящим плотной стеной.

Воздух, свежий и прохладный, наполнял легкие иначе, а серое небо иногда казалось мне угрюмым и мрачным по сравнению с бесконечной синевой Тонвейла. Улица, на которой теперь стоял наш дом, не знала суеты мегаполиса, но имела свое собственное очарование, открывающееся лишь со временем.

Дома в Комиане выглядели точно как на старых фотографиях: с искривленными крышами и оконницами, которые казались готовыми распахнуться в любой момент.

Пока я осматривался, бабушка Мэриан торжественно заметила:

– Ах, как здесь просторно и свежо, – вздохнула она, когда любовалась бесконечным горизонтом. – Представляешь, столько всего нового и интересного можно узнать. Здесь ты будешь как никогда близок к природе.

Отец с улыбкой уставился в небо.

– Именно здесь я смогу реализовать все свои идеи, – задумчиво произнес он. – Этот город полон возможностей, и даже если на первый взгляд он кажется серым, достаточно присмотреться, чтобы понять, насколько он богат своими скрытыми ресурсами.

Тетя Линдита, обернувшись ко мне, весело добавила:

– А новая школа – это целый мир друзей и открытий, верно, Алан? Ты только представь, сколько удивительных людей ты сможешь встретить, сколько нового узнать! – ее голос звучал так уверенно, словно это счастье выпало ей, а не мне.

Я не ответил. Тогда мои детские мечты дрожали перед неизвестностью, а слова родных, полные искреннего предвкушения, ничуть не смягчали мои тревоги.

Я посмотрел вдаль, где солнце уже готовилось отойти за горизонт, и вдруг подумал, что, может быть, это место станет для меня не таким уж и чужим.

В первое время я каждый день думал о возвращении назад.

Улица за улицей в моей памяти оживали картины прежней жизни. Но постепенно под влиянием окружения и незнакомых лиц я начал открываться этому новому для меня миру. Прогулки по лесным тропинкам, где ветер играл нахальными вихрями в листьях, приносили непривычное, но успокаивающее чувство умиротворения.

Иногда, когда скука по прежней жизни становилась особенно невыносимой, я вспоминал слова бабушки о том, что в любой перемене скрыта своя красота, если научишься ее видеть. Эти слова стали для меня наставлением на пути к принятию нового, и со временем я научился смотреть на этот город не только как на вынужденное пристанище, но и как на новый дом, полный загадок и возможностей.

Жизнь без матери учила меня быстрее взрослеть и ценить каждый момент, каждый урок, который преподносила судьба. Однако будучи еще второклассником, я часто скучал по ней, вспоминая ее шикарные черные волосы, которые я унаследовал от нее при рождении, а также огромные карие глаза, которые передались и мне. Я смотрел на себя в школьное зеркало и видел перед собой не Алана, а Эмилию Ивендарк, которая так легко и просто отказалась от меня, и на душе становилось одновременно и тоскливо, и больно.

Перед глазами сразу всплывали наши с ней счастливые моменты, когда мне казалось, что я действительно ей важен. Однажды мама встретила меня после детского сада, это был мой четвертый день рождения, в ее руках была огромная плетеная корзинка, доверху наполненная бананами. Воздух был пропитан сладким ароматом, и я ощущал себя самым счастливым ребенком на свете. Я любил бананы так сильно, что радовался каждому из них, как первому.

– С днем рождения, сынок! – сказала она тогда невероятно добрым голосом.

В тот день мне казалось, что мама подарила мне не просто корзинку с бананами, а целый мир, наполненный мимолетными радостями.

И вот теперь я часто возвращался домой после школы в полном одиночестве, погружаясь в добрые воспоминания. Я медленно переставлял худые ноги через лесную опушку, надеясь, что время здесь идет медленнее, словно в ловушке, и я успею высушить свои длинные ресницы от слез, которые не переставали бежать.

Как-то раз отец, возможно, заметил мой затуманенный взгляд и след падения слез на щеках, но вместо заботы его реакция была резкой и жестокой. Его рука вновь взметнулась, как молния, и ударила. За мгновение страх, который, казалось, исчез к моему папе, вспыхнул во мне с новой силой. Этот внезапный физический контакт, казавшийся несовместимым с ролью отца, наполнил меня старыми переживаниями и холодной дрожью, которая начала распространяться по телу, оставляя только горькое чувство беспомощности.

Пытаясь гнать прочь боль и унижение, я все же нашел ответ в том, что невидимые цепи страха не могут изменить того, что внутри. Несмотря на его жестокость, в школьные дни я находил утешение в своих собственных силах. Иногда засиживаясь в школьном спортзале, я позволял накопившемуся гневу выплеснуться наружу через игры с мячом, ударяя который я воображал противника, которого хотел уничтожить.

Впрочем, возвращение домой все еще было тяжелым и полным страха перед неизбежной встречей с отцом. Я осторожно прокрадывался по дому, предугадывая каждый его шаг, стараясь не выдавать своего присутствия. И каждый вечер, ложась в постель, я клялся себе, что вырасту и стану сильнее, что однажды страх уступит место решимости, и я смогу найти свой путь к свободе, вырваться из тени, которую бросает его облик.

Школа стала моим прибежищем. В окружении сверстников я пытался найти недостающие связи, создавая иллюзию семьи там, где ее не было. Уроки, спорт и учителя стали моими спутниками, которые никогда не выпускали из виду игрока, вышедшего на поле сражения – меня. Я готов был отдать все за одобрение, за признание, за малейший намек на то, что я достоин любви. Это было бегство от одиночества, которое вело меня по лабиринту бесконечных самопожертвований.

В юности я стал мастером перевоплощения, пряча истинные чувства под масками, которые становились все более изощренными. Изучив трудности детства, я решил, что больше никогда не буду зависеть от кого-то, кто не сможет дать мне того, чего я так страстно жаждал. Я стал человеком, дающим чужим людям то, что хотел бы получить сам – дружбу, понимание и тепло. Но даже это не заполнило пустоту, созданную когда-то родительским холодом.

И все же, несмотря на все испытания, я сумел научиться видеть в каждой трещине источник света. Возможно, именно в детстве, полном разбитых надежд и одиночества, я нашел свой голос, который сегодня помогает мне творить и менять жизни других.

Я стал молчаливым наблюдателем, плетущим истории из обрывков собственного опыта, и в этом есть мой кусочек утраченного счастья, которое изначально казалось таким недостижимым.