Kitabı oku: «Коллекция королевы», sayfa 26
– Вне всякого сомнения, если только Тоня и Дима – это были его два секретаря – получили нужный сигнал, – ответил он.
– Карп Валерианович, садитесь, пожалуйста за «гостевой», официант уже всё доставил. Я ему скажу, чтобы подавал, – отозвался Дима, после чего Карп и Женя вошли в кабинет, расположились там и немедленно заговорили о своём, пока безшумный вышколенный молодой человек колдовал с тарелками, тарелочками, судками и салфетками.
– У меня для тебя хорошие новости, – сказала Женя. – Резюме из больницы переслали мне, как ты просил. И вот что я тебе скажу. Ни одно опасение не подтвердилось – сердце в порядке, внутренние органы, давление и прочие…
– Детали механизма? – усмехнулся Кубанский.
– Постой, подробности тебе доложит доктор. Ты сбросил киллограмм пять на почве переживаний, что ещё лучше. Словом, я хочу сказать, ты совершенно здоров, моя рыбка!
– Ты хочешь сказать! Ну например, что я симулянт, и в больнице лежал, чтобы устроить себе выходные?
– Отличная мысль, а кроме того, получить деньги за бюллетень!
Они посмеялись, Женя подняла глаза на официанта, и он послушно изчез. Тогда она подошла поближе и села на ручку кресла Карпа.
– Подожди веселиться. У тебя был менингит – совсем не смешно. Они сначала не поняли, а потом оказалось – это вирусная форма. Очень неприятно, но не опасно. Действительно опасно подхватить бактериальную.
– Бог ты мой, менингит! Я всегда считал, что здоров, как бык, только толстый стал, к сожалению. Ладно, хватит о хворобах. Как у нас дела?
– Очень прилично. Мы потеряли немного на чугуне, но выиграли на высоколегированных сталях. И вот ещё – предложения по долларовым активам и нашим вкладам в евро ты получишь сегодня после обеда. С капитализацией у нас тоже, я считаю, нет проблем. Но стратрегию на ближайшие время надо скорректировать, учитывая валютные тенденции и международные нефтяные игры. Это мы с тобой отдельно на финсовете обговорим. А что в Литве?
– Не считая мелочей, я доволен. Нет ничего такого, что я хотел бы тебе конфиденциально сказать о делах. В одинадцать соберёмся в узком кругу – я, ты, первые заместители, ответственные по филиалам и отделу продаж, и ты всё услышишь подробно. А сейчас…
– Да, я тебе скажу в двух словах. Сима совершенно не при чём. Лопатин написал подробный и обстоятельный отчёт. Определённые люди почуяли жирный куш и организовали систему «заказ – грабёж». А наша девочка просто изучала мемуары и документы о Королеве и писала, что бы мы хотели иметь, если достанут. Потом она, по согласованию с тобой, за это дело платила, и все. Но видишь ли…
В дверь постучали. Одновременно раздался мелодичный бой часов, что стояли в высоком, армированном бронзой хрустальном футляре в углу апендикса, где сидели Карп с верным «АХ»-ом.
Это был «малый кабинет» шефа, где он любил работать. Внутренние совещания тоже проходили тут, а для торжественных случаев имелся другой. Тот – с представительским дизайном в просторном помещении, увенчанном высоким стеклянным куполом, был отделан мрамором и панелями из карпатского тиса. Для заседаний в нем имелся громоздкий овальный стол. В малом же стол стоял старомодный без фокусов и новаций, удобный и приспособленный для человека, привыкшего не только тяпать по компьюторным клавишам, но и писать.
– Слушай, время летит. Что, уже и контора запыхтела? Я своих сегодня вызвала пораньше, они мне были нужны, и думала, что у нас ещё полно времени. Часы роскошные, я их не видела, и играют, словно колокольчики фей, – подняла брови Женя и повернулась к дверям.
– Нет, Жень, только полдевятого. Эти часы – подарок датчан, а играют они «Гермеса», так они специально настроены. Мне нравится, а тебе?
«Гермесом» в Мосстали называли время, когда шефу доставлялась утренняя корреспонденция, требовавшая его внимания и визы. В комнату вошёл секретарь с папкой, полной разных конвертов.
– Карп Валерианович, начать распечатывать или Вы хотите сначала посмотреть, что к чему и мне прочитать вслух? Я отобрал самое неотложное.
– Спасибо, Дима, нет. Положите пока на стол. Я Вас вызову, когда мы закончим с Евгенией Семёновной
Секретарь сделал несколько шагов вглубь комнаты и подошёл к столу, который с позиции завтракающего начальства виден не был. Дима хотел было опустить свою папку и выйти, как вдруг его лицо приняло изумлённое выражение, и он что-то пробормотал. Карп и Женя занятые разговором не обращали на него внимания, и тогда он повысил голос.
– Шеф, извините пожалуйста, что я Вас прерываю, тут лежит письмо… м-м-м.. это Вы положили? Я просто его тут не видел, стол был совершенно пустой. И я знаю определённо – оно не проходило через детектор Лопатина.
В «Мосстали» было установлено непререкаемое правило после историй с отравлениями и взрывами, заботливо организованными в форме почтовых отправлений, что дирекция и в особенности Карп ничего без проверки не открывает. Но удивлённый не меньше Димы начальник, вообще не заходивший в эту часть кабинета, распорядился голосом, не оставляющим места для возражений.
– Что такое? Покажите!
Он увидел конверт из красной бумаги, явно сработанный вручную. На нём чёрным фломастером неуверенной рукой крупными буквами было выведено: «Лично в руки. Карп Кубанский – Стальная акула! Ты на крючке».
Карп протянул руку, чтобы его вскрыть, но Дима в ужасе воспротивился.
– Что вы, это же явная угроза! Сейчас вызовем СБ, и пусть они…
Но тут возразила Женя.
– Какой-нибудь розыгрыш, – спокойно сказала она. – И смотри, почерк детский, и стиль дурацкий. Ну кто в самом деле из чужих может сюда войти? Не мы же с тобой, Дим, эту штуку положили на стол?
И не успели мужчины что-либо возразить, как она разрезала конверт специальным шведским ножом. Ничего не произошло – внутри не было коварного ядовитого порошка, не было ни огня – ни дыма, но листок бумаги выплыл на столешницу и лёг между тарелок и чашек.
– Мы взяли твою девчонку. Плати три миллиона зелёных, где и когда мы скажем, или заказывай для неё гроб. Жди звонка! Рыбаки, – с бледным от гнева лицом прочитал Карп.
«Всё происходившее напоминало дурной сон.» – Он спрашивал себя, – «да полно, с ним ли эти криминальные игры происходят?» Скрипел зубами и отвечал, «а почему нет? С другими-то происходят. Ему, наверно, до сих пор просто везло. Везение же капризная вещь, и длится… длится! Но до поры.»
Они с Женей прошли все обычные круги ада. Установили, что госпожа Неделько не значится ни в одном из отелей и гостиниц Эстонии. Потом выяснили, что границу она пересекла. Дальше её след потерялся. Мобильный Симы не отвечал, попытки её засечь не дали результата. Всё, дальше домашними средствами, даже лопатинскими, было не пробиться. А мерзавцы уже звонили и грозили, и шипели в трубку, что изрубят жертву на куски, если деньги не будут доставлены быстро. Также непостижимо, как и проклятое послание, появилась фотография Серафимы со вчерашней газетой в руках – подтверждение, что она пока жива. Её подбросили прямо в персональный шефский клозет и приклеили скотчем на дверь. Нечего и говорить, что никаких отпечатков пальцев не обнаружили ни на чём.
Феликс, единственный кроме Безрук полностью посвещённый в дело, ходил мрачнее тучи. От Карпа осталась разве что тень. Глаза его запали и блестели, пиджак висел, голос сел. В тоже время он был чисто выбрит, собран и похож на пуму перед прыжком.
– Я поеду один, я не стану рисковать её жизнью ни на иоту. Деньги готовы. Возьму машину, и все дела, – процедил он сквозь зубы.
– Нет и нет. Нельзя везти такие деньги без охраны. Тебя просто ограбят, а то и убьют, у них не задержится, – стукнула Женя ладонью по столу.
– Значит мы умрём вместе!
– Не говори глупостей. Симу ты так не спасёшь! Давай спланируем и поставим гадам свои условия. Надо обеспечить сопровождение чёртовым миллионам и продумать, как сначала получить обратно нашу Симу, а потом уже отдать гроши. А иначе… ты понимаешь!
Зазвонил телефон, и в унисон зазвенели подвески на богемской хрустальной люстре. Карп с окаменевшим лицом подошёл, поднял трубку и с минуту молча слушал. Когда он заговорил, его голос звучал совершенно бесстрасстно.
– Теперь слушайте меня. Хотите деньги, выполните и абсолютно точно, что я скажу. А нет… Что? В таком случае я тоже, и всё. Но денег вам не видать, как своих ушей.
В ответ раздались короткие гудки, и Женя, вонзившая ногти в ладони, увидела, как можно стать белее мела. Вернее, Карп посерел, уже был вечер, его щеки без кровинки стали отливать синевой. Он пересказал ей разговор, и они быстро посовещались.
Голос какой-то лягушачий. Квакает и шипит.
– Я потребую Симу к телефону, и тогда…, – начал Карп, но телефон зазвенел опять, и он в ответ включил громкую связь.
– Приезжайте один. Мы сумели положить Вам письмо прямо на стол. Сумеем и проследить за всеми передвижениями. Одна ошибка и всё, кранты. Это понятно? – заклекотало и отдалось под потолком в кабинете.
– Исключено, – прервал шантажиста Карп. – Меня либо ограбят по дороге случайные люди, или вы и ваши пришьют. Я привезу вам деньги и останусь, после того как Серафима Неделько на моих глазах будет освобождена. И ещё. В чемодан будет вмонтировано устройство, которое уничтожит доллары, если его откроет чужой. Итак, вы отдаёте Серафиму, я открываю вам чемодан. Предупреждаю, если со мной что случится, вас достанут из-под земли. Любого можно укокошить, даже президента Соединённых Штатов, как известно. Только где теперь эти люди? Вы не представляете моих возможностей.
Как вдруг шипение с клекотанием прекратилось и вполне ординарный баритон бормотнул.
– Нет, отчего же, очень даже представляем, Карп Валерианыч, – услышал владелец и генеральный директор «Моссталь». Карп оторопел. Но прежде, чем он опомнился, в трубке опять заквакало, зашипело, и со словами – Ждите, Вам позвонят. Ни слова милиции! – чертов телефон отключился в этот вечер, наконец, насовсем.
Глава 67
Машина выглядела вполне заурядно. Это была старая армейская газель, выкрашенная в защитные тона. Но изнутри Феликс со товарищи потрудились на славу. Всё, что можно, ради безопасности защитили и укрепили, пуленепробиваемые стёкла и новенький мощный мотор служили тем же целям. Но это было не всё. Машину снабдили радиомаяком, чтобы самому Лопатину и помощникам, повиснуть у Карпа на хвосте и не упустить.
Когда раздался очередной звонок, он не медля, сел за руль. Голос дал команду – на Таганку «огородами», и Карп послушно двинулся в путь. Он тащился плохо асфальтированными закоулками, едва уворачиваясь от ям, возбуждённых агрессивных подростков и подвыпивших мужичков, то и дело вкривь и вкось пересекающих проезжую часть, чтоб добраться до бессонных магазинов, потому как – душа горит! И добавить. Мгла над городом давно сгустилась, а теперь ещё начало моросить. Снова позвонили и велели повернуть к Крестьянской заставе, а оттуда уже требовали – без названий – только прямо, налево, ещё налево, а теперь триста метров обратно, направо до перехода, под мост, во двор, и наконец, стоп!
Он вышел из машины прямо в грязь. Под ногами чавкало, и он постарался поскорей выбраться на досчатый настил, что вёл к единственной облезлой двери кирпичного трёхэтажного дома. В окнах не было ни одного огонька, но перед дверью болталась грязная лампочка, скудно освещавшая маленький пятачок. Карп толкнул дверь, и она открылась. Сразу с двух сторон ему в спину воткнулись два твёрдых предмета, которые он принял за оружейные дула. Двое в масках молча плотно взяли его в кольцо и ловко завязали глаза.
– Я один, чемодан со мной, но я вас предупредил. Откроете – и деньгам каюк, – ледяным тоном промолвил Карп.
– Вперёд по лестнице вверх! – произнёс тот же голос, но откуда-то сверху. Конвоиры рта не раскрыли. Так же в молчании они поднялись на марш, открыли дверь, за которой был короткий коридор, куда его втолкнули внутрь, и он остался один. Тьма египетская царила на лестнице, и в узком помещении, которое он про себя так назвал, хотя… Нет, определённо что-то изменилось. Промозглый смрадный воздух во дворе и подъезде тут потеплел. Сквозь неплотную повязку пробивался свет, и Карп осознал, что его никто не держит, руки свободны, деньги при нём, значит, повязку можно попробовать снять.
Проделав это не без труда, он обнаружил перед собой дверь с металлической ручкой. Нажатие руки, несколько шагов, и он вошёл в комнату, которую после такой прихожей можно было ожидать разве в фантастическом сне. Большая, просторная, с выкрашенными в белое стенами, она была освещена мягким приглушённым голубоватым светом. В дальнем углу стояла высокая больничная кровать с многочисленными приспособлениями и капельницей. На ней полулежал человек, лицо которого скрывала густая тень. Рядом с ним на белом стуле находилась… Судя по белому с голубым халату и такой же шапочке, скорей всего, медсестра. С другой стороны рядом со стеклянным столом Карп уведел кресло с высокой спинкой. Сидел в нем кто-то? Не успел он об этом подумать, как его внимание привлёк большой экран, расположенный непосредственно перед креслом. Никто не обернулся и не сказал ни слова, но освещение медленно стало ярче и… «о боже, человек на кровати! Да ведь это Серафима!»
– Это ты, ты пришёл, я до последнего момента не верила, – услышал он шелестящий голос, отбросил в сторону чемодан, подбежал к постели и опустился возле неё на колени. С голубоватого лица с бескровными губами на него смотрели запавшие огромные измученные глаза. Серафима протянула Карпу свою прозрачную руку и прошептала.
– Я опять хочу жить. Слышите, Евгения Семёновна, я буду слушаться, я снова…
– Что? – Карп не верил своим ушам. – Какая… кто?
Его собственный голос отдался эхом в его ушах. Будто из пещеры, из раковины, из… «А это что такое?» Он поднял голову, и на экране, словно в зеркале, увидел себя. В это время кресло около стола неспеша повернулось. А в нём… сидела бывшая жена Карпа Женька, Ангел-хранитель. Друг без дураков! И вся в слезах смотрела прямо перед собой.
– Это правда я, а это, знаешь, наша Серафима. Она первый раз хотела покончить с собой – вскрыла себе вены, её случайно спасли, так она и второй раз в больнице сумела. – Она встала, подошла к ним и тоже опустилась на пол. – А это, Сима, наш с тобой Карп. Он прилетел сюда, бросил на пол свои три миллиона и о тут же о них забыл. Пистолетов под рёбра тоже не заметил. Ни минуты ни колебался, не торговался и не трусил. Он просто собирался тут с тобой умирать, если что!
– И знаешь, мой дорогой, «если что», я вас обоих, нет я… о-о-о-ой! – заплакала в голос бедная финдиректор Безрук, и закрыла лицо руками.
Глава 68
Август начался сухой жарой, в саду надо было без конца поливать. Но наконец в пятницу небо затянули облака. Стало полегче, и было решено полдник устроить с саду. Карп Валерианыч сидел в лёгком плетёном кресле. Он съел фруктовый салат, выпил апельсиновый сок и теперь с трепетом смотрел, как ест – всё ещё неохотно, но уже немного получше – выздоравливающая и слегка порозовевшая Неделько. Рядом с апетитом уничтожала сырники со сметаной Женя. Прожевав очередной румяный пышный кругляшок, первой заговорила она.
– Сима, не хочешь больше – не ешь. Отвращение к еде нам не к чему, но через часок ещё чуть-чуть, хорошо? И тренер говорит, ты должна сегодня с ним два круга сделать. А потом масаж. Ну, нечего вздыхать, а то из кузнечиков я тебя переведу… Куда бы её перевести, а Пуш?
– Я думаю в кузнецы, мой генерал! – рассеянно ответствовал тот, ласково взглянув на неё.
– Уж это – дудки, если в кузнецы, то это тебя, Сима у нас субтильный. Ладно, я её, так и быть, оставлю в прямокрылых. Нет, что из бедного финдиректора сделали эти мальчишки! Меня ни одна коллегия теперь не примет всерьёз. Я от вас к едрене – фене замуж уйду, вы мне надоели. Ни пиетета тебе, ни послушания…
– Вы мне это прекратите, Евгения Семёновна, – возмутился бывший супруг. – Не посоветовавшись с семьёй! Мы тебе благословения не давали, да, Сим? И не дадим! – скорчил он смешную грозную мину, но тут же сменив тон, совсем другим голосом пожаловался. Ты что, правда, хочешь нас бросить?
– Надо бы, но не хватит духу. Да не волнуйся, не хочу я замуж. Пуша… , – она вдруг перешла на шёпот. -Смотри, она задремала, она совсем ещё слабая. Я её укрою, пускай поспит. Пойдём в беседку. Через полчаса соберётся народ – я обещала рассказать свои приключения. Феликс придёт, Палыч с женой, а ты, кстати что хочешь делать?
– Я тоже послушаю, я же не знаю подробностей. Правда, пошли. Я позвоню сиделке, она посторожит, а можно и медсестру…
И они медленно пошли по дорожке, вдоль который пылали настурции, обогнули большую клумбу с флоксами, распрострагяющими сильный аромат, и углубились в парк.
– Я могу рассказать, как всё произошло. Кто хочет, спросит, что не понял. Договорились? – предложила Женя и благодарная аудитория, состоящая из домочадцев, закивала в ответ. – В общем так, мне однажды позвонили из Эстонии и спросили, знаю ли я госпожу Неделько, если да, кто она мне, и прочее. И после взаимных осторожных расспросов выяснилось вот что. Девушка, приехавшая в командировку из Москвы с документами на имя С. Р. Неделько, сделала попытку покончить с собой, которая чисто случайно не удалась. Она оставила папку с бумагами и письмо, где стояло моё имя и телефон, с просьбой передать это мне и в её смерти никого не винить…
Первая моя мысль была, что тут какой-то подвох. Не забудьте историю с «Коллекцией Королевы», грязные подозрения и т. д. Тут могло быть всё, что угодно – интриги против человека, дорогого для шефа, попытка шантажа, любого рода корысть! Кто-то копает под Симу? Произошло что-нибудь вообще, а если да, что именно?
Мне удалось быстро навести справки в Комиссариате полиции Эстонии, поскольку «Моссталь» – это вам не баран начихал! И к несчастию, всё подтвердилось. Я распорядилась немедленно перевести девочку в Таллин в лучшую из возможных клиник и тут же вылетела туда сама. Приезжаю, а она опять…
– С нами крёстная сила, – охнула Клава. – Евгения Семёновна, я и не знала! А что же она снова натворила?
– Видите ли, первый раз она себе вскрыла вены. Её выходили кое-как. Но это же наша Сима, она не прикидывается, не спекулирует, она чистая как… как…, – голос её задрожал, глаза подозрительно заблестели. Спустя мгновение она тряхнула решительно головой и продолжила. Я хочу сказать, она чувствительна, страшно ранима и одинока. Она решила, что жить не будет, и когда поняла, что её спасли, отвлекла медсестру и утащила снотворное в количестве, пригодном, чтобы усыпить индийского слона. Но сестра, к счастью, спохватилась и её снова вытащили с того света. Тут как раз Ваша покорная слуга появилась. Она была в сознании, и врач решил… Он разрешил, даже настоял, чтоб мы поговорили.
– Ну, Сима, конечно, меня увидев, была поражена, и сразу всё рассказала. Не вдаваясь в подробности, скажу только, она не выдержал всего сразу вместе.
– Подозрений? – мрачно спросил Николай Повлович, безжалостно винивший во всем себя.
– Подозрений – да. Позора, и подозрений, но не только. Главное – Ира! Вы все взрослые люди, понимаете… Она ведь думала…
– Подожди, Женчик, – Карп сморщился и потёр виски. – Почему тебе пришло в голову, вместо того, чтобы мне прямо сказать…
– Я решила, что в этой ситуации старшая в семье – я. Она, конечно, жить без тебя не может, но она тебя не знает! А Женька Безрук, с которой ты пять лет проучился в одной группе, на которой ты был женат, твой финдиректор, и, надеюсь, правда – друг без дураков, она – знает! Я решила, я ей докажу, а вернее, покажу, иначе нам придётся девочку хоронить. И кто знает, может вместе с ней тебя, Валерианыч! А я на это не согласна, уж ты как хочешь, только не согласна, и всё!
Усатая «Большая рыба» шумно вздохнул, но ничего не сказал. Женя тоже помолчала немного. На её лице сменялись выражения грусти, неуверенности и смущения. То, что наконец, победило, вызвало молчаливое удивление слушателей, ловивших каждое ее слово. Это было, несомненно, лукавство, озорство, если не нахальство. Финдиректор встала, прошлась взад-вперёд и приступила к рассказу. Начала она так.
Мы все давно знаем друг-друга. Я человек рациональный, трезвый, вовсе не склонный к риску, но тут я пошла ва-банк. Да, это была авантюра. Да, я думала – если что не так, Карп удавит меня шёлковым шнурком и будет прав. Однако я одна придумала «киднеппинг -шантаж», организовала и уговорила всех действующих лиц. Моей целью было доказать, что мой старый друг – человек верный, бескорыстный и готовый для тех, кого он любит на всё. А любит он нас. Нас, а не деньги! Ну вот вам и всё. А дальше просто. Санитарным самолётом Сима была доставлена в Москву. Она была вне опасности, но страшно слаба. Она и сейчас не очень, да не о том разговор.
Это я подбросила письма. Я упросила её обещать мне подождать и сказала – не докажу, не буду больше ей мешать уйти. Даже помогу! Помогу! – звенящим голосом , несмотря на протестующие возгласы и жесты домашних повторила она.
Сима обещала. А я начала игру и всюду установила камеры. Она видела, как Кубанский волновался и рисковал. Видела его решимость. Карп ничего не знал! Для него не только миллионы были – чихня, но и собственная жизнь. Когда ему сказали, что пристрелят сейчас. Когда грозили взорвать и приставляли пистолеты к спине, как держался! Как без колебаний сказал – тогда мы вместе умрём! Как он сказал – я ни на иоту не стану рисковать жизнью Серафимы! Всё это бедная девочка – прозрачная от потери крови, круглая сирота, у которой кроме нас на свете никого нет, слышала сама и видела тоже сама. Я ей установила экран. И она поверила, боже ты мой, поверила! Никакой Тюриной, а только она. Никаких подозрений, но недоразумение. Её – любят! И не для Тюриной, для неё…
– Как я подумаю, что она уже пережила! Смерть родителей, смерть стариков, что её вырастили… Эту самую свою непохожесть, чувствительность…, – всплеснуда руками Тамара.
– Снова сиротство, но тут, наконец судьбина смилостивилась. Карп для неё всем на свете был, я понимаю. Да – всем на свете и ещё «всеми». И потерять его, да ещё так – доказывать, что ты не вор, не подлец! -пробормотал Феликс.
– Ребята, она решительно не хотела назад в эту жизнь. И классной специалистки и ледяной карьеристки Тюриной не могла в качестве соперницы перебороть.
Женя закашлялась и сделала паузу, а Карп Кубанский, давно проявляющий признаки нетерпения и беспокойства, вскочил со своего места. Его сдержанные манеры улетучились, он размахивал руками и совершенно не свойственная ему растерянность отражалась в его расширившихся глазах.
– Стой, Евгения, какого лешего… Тюрина? Я ничего не понимаю. Она тут в отпуск хочет на две недели, – невпопад добавил Кубанский. – Собралась на Гавайи…
– Кто – на Гавайи – Ира? – брови Николай Палыча от удивления взлетели вверх, – она даже в выходные трудится, вечерами, по субботам, по воскресениям…
– А она замуж выходить едет, то есть, не едет, летит. В свадебное путешествие!
– Погодите, тогда о чём же сыр-бор? – брякнул Палыч и тут же стушевался.
– Как – замуж? Значит она… того…смогла влюбиться?
Почти одновременно воскликнули Феликс и Тамара.
– А почему бы и нет? Она, конечно, рациональная в квадрате, за что не возьмись. Ира уже заказала роскошный банкет и выбирает кольца. Сомневается, не лучше ли платина…
– Ой, Пуша, да перестань, все это похоже на шутку. Очень с ней не вяжется, – на этот раз заспорила Безрук. – Она не снисходит к подобным мелочам. По сравнению с Большой Карьерой любовь, женитьба – такая чушь!
– Нет, она выходит замуж, я приглашён на свадьбу, про карьеру как раз ни слова. Я с женихом знаком, это сын нашего замминистра, и маму знаю по работе, она – генеральный директор «Мосбензоглоб» – ошарашенно возразил Карп.
Первой засмеялась Клава. Она с облегчением робко проговорила:
– Хи-хи, вот и хорошо. Какая карьера?
Палыч вторил:
– Хо-хо-хо, шеф! Знаете что? Вы, министр и «Мосбензоглоб»! Зачем еще жених! Для полного счастья Ире достаточно!
А Женя, заливавшаяся громче всех, радостно повторяла.
– Ох! Вот это подарок! Да теперь нам никаких таблеток не надо! Министра и жениха достаточно!
– Тише Вы, – отбивался Карп Валерианыч, – что я такого сказал? Но понемногу его губы расползлись в улыбке и он басовито присоедился к общему хору, чертыхаясь, утирая слёзы и хлопая своих друзей по плечам.
– Ну а теперь я вам прочту, то, что получила из Эстонии. Было ещё и письмо, но к нему прилагалась работа – результат её разысканий, для которых Сима и поехала в командировку.
История предков матери Карпа Кубанского.
«Девочка Ольга в семье Калиновских, третий ребёнок в семье после двух старших братьев, родившаяся в 1815 году, была выдана замуж в пятнадцать лет. Её родители – подданные русской короны польского происхождения, знатного рода состоятельные люди, состояли в дальнем родстве с Елизаветой Андреевной Бибиковой, урождённой Захаржевской.
Муж её барон Авенариус фон Бэр был человек неплохой. Он получил хорошее домашнее образование, был неглуп, хлебосолен, жизнерадостен и очень богат. Рано оставшись без родителей под очень мягким, любящим опекунствум двух незамужных тётушек, он жил в своё удовольствие, ни в чём себе не отказывал и совершенно не спешил связать себя узами брака, к которому, надо сказать, относился с должным почтением. Когда, однако, пришло время подумать о потомстве и, главном образом, о наследнике имени и имения, он выбрал «подходящую» невесту серьёзно и без лишних эмоций, как поступал, скажем, при покупке кровной кобылы. Невесте было четырнадцать лет, когда он посватался и получил согласие, и Барон недолго ходил в женихах. Через месяц после пятнадцатилетия Оли на Красную горку сыграли свадьбу. Девушку никто и не подумал спросить о её чувствах, положив выдать за «старого медведя», как называла жениха кормилица Оленьки Инге. Но несмотря на это они прожили вместе несколько лет в мире и согласии. Барон ко всему прочему был человеком добрым и щедрым. Он баловал свою молодую жену, старался развлечь её, как мог, и она отвечала ему ровной привязанностью. Неизвестно, что ожидало в будущем этот брак, но судьбе было угодно вмешаться и нарушить мирное течение событий.
Барон был страстный охотник и имел прекрасные охотничья угодия. Он держал гончих собак, ходил с рогатиной на кабана, осенью травил лис по всем правилам благородного искусства, был отличным наездником и первоклассным стрелком. Как то в ясное холодное осеннее утро, когда всюду ещё лежал иней, его лошадь испугалась и понесла. Вряд ли она сумела бы сбросить такого седока, но огромный сук выбил его из седла. Авенариус упал плашмя, ударился о камень и потерял сознание.
Когда его привезли домой, то убедились, что руки-ноги целы. На ушибы и одно два сломанных ребра настоящий мужчина не обратит внимания. Близкие успокомлись, решили – заживёт, не впервой! Но к ночи барона разбил паралич, больше он уже не встал, и самое печальное, рассудок его стал постепенно угасать.
Оленька убивалась ужасно. Она организовала за ним самый внимательный и заботливый уход, выплакала все глаза и совершенно измоталась. Через несколько месяцев молодая цветущая женщина превратилась в собственый призрак. Здоровье её пошатнулось. Друзья и родные не на шутку встревожились. Ей несомненно требовался отдых, и однажды она наконец сдалась на уговоры хозяйки Фалля и приехала туда погостить.
В доме все очень обрадовались гостье. Ребёнком она часто и подолгу бывала тут. Все наперебой старались чем-нибудь порадовать её и отвлечь от грустных мыслей. Через две недели краски вернулись на прелестное личико, синие глаза снова заискрились веселием и голосок зазвенел. Она впервые за долгое время отдыхала тут и душой и телом. Молодая баронесса играла с младшими детьми Волконских в горелки, купалась в море и бурной реке, а по вечерам играла в гостиной в четыре руки с кем-нибудь из взрослых девиц и пела. У Оленьки было недурное меццо-сопрано. Так проходили её дни, пока однажды в шесть часов утра…
Однажды в шесть утра прискакал фельдегерь предупредить о скором прибытии высочайших особ. Ожидался сам Государь, а с ним небольшая свита. На башню поставили эстонца следить за дорогой. Он увидел экипажи, но не догадался спустится. Когда же его спросили, как могло такое случится, он сказался не виновным, потому что «махал»!
Шёл 1838 год. Ольге было двадцать три года. Она была очень хороша, любезна и естественна. В честь приезда Государя в два часа был устроен стол, на котором присутствовали только домашние, в пять часов был дан парадный обед, куда уже допустили и некоторых приглашённых. Затем начались танцы, продолжавшиеся до поздней ночи. Танцевали контрданс, вальс, кадриль и, конечно, мазурку, вошедшую в это время в особый фавор. Государь относился к балам как к неприятной необходимости и не любил их. Он танцевал обыкновенно только в одной кадрили, но на этот раз всё было иначе.
Оленька, гибкая и лёгкая как пёрышко, в белом бальном платье с веером из страусовых перьев в руках просто летала. И Государь, прекращавший в Петербурге балы ровно в двенадцать часов по сигналу трубача даже среди фигуры котильона, не заметил, как пробежало время до двух. Через три дня в домашнем театре Волконских устроили маскарад. Это делалось в подражание парижской «ОперА» и очень пришлось по вкусу Императору, который, как Гарун-аль-Рашид, любил появляться в костюме и маске и говорить с гостями о чём угодно без стеснения. Оленька фон Бэр была в костюме испанской дамы. В её каштановые локоны вплели живые цветы, кружевная мантилья необыкноменно шла к ней, а синие глаза сияли в прорезях маски как северные озёра в солнечный день. Они танцевали, беседовали и опять танцевали, на следующий день катались по окрестностям верхом, а вечером, когда стемнело и в люстрах зажгли свечи, она пела и играла, сначала на фортепиано, а потом и на арфе.
Государь Император пробыл в Фалле одиннадцать дней, вместо намеченных заранее восьми и после этого визита нередко бывал у Волконских запросто, как и прежде, в имении в гостях.
Баронесса трогательно и неизменно ухаживала за своим мужем, который прожил ещё девятнадцать лет и скончался в возрасте семидесяти одного года. Были у супругов дети до несчастья с бароном или не было? Может, они умирали сразу после рождения, как это нередко случалось в те времена? Данных об этом не сохранилось. Но в 1839 год Ольга Августовна родила сына, которого крестили в местной православной церкви и нарекли Николаем. Поскольку Ольга Калиновская и барон оба были воспитаны в к римско-католической вере, такой шаг, вызвавший правда, пересуды, рассматривался всё же как выражение особенного русского патриотизма.
