Kitabı oku: «Саид 3. В огне»

ГЛАВА 1

– Крастотааа. Давно не бывал в таких местах, – довольно, с каким-то садистским удовлетворением потянул носом Молох и повернулся к новому знакомому. – Хороший у тебя клуб. Кровищей воняет, аж шерсть дыбом.

Тот усмехнулся.

– Я знал, что тебе понравится. Сам-то размяться не желаешь? Гляди, какой зверь в октагоне. Такого свалить будет непросто. Ещё ни одного поражения, – собеседник хитро взглянул на Молоха, и тот покачал головой.

– Думаешь, не свалю? Я на зоне и не таких шатал.

– Этого, думаю, не сможешь. Зона зоной, но у нас всё по-другому. Финки и кастеты запрещены. Только тело.

– Да не вопрос, – Молох завёлся. Дурная привычка, сам знает. – А как парня-то зовут? Хорошо махается, – кивнул на клетку, где татуированный псих уже превращал своего соперника в кусок фарша. Жестоко и быстро. Наносил удары молниеносно, и каждый из них, как хорошая пиздюлина куском арматуры. Кулачищи пудовые, взгляд бешеный, абсолютно неадекватный. Словно ему уже нечего терять… Молох видел таких на зоне. Опасные ребята. Тем и опасные, что стоп-крана у них уже нет. Такие умудрялись и смуту устраивать, и на ментов кидаться с финкой. За это, конечно, их уничтожали. Как сбесившееся животное… Пулей в лоб. Молоху даже было жаль парней. Он и сам немало в жизни повидал, но так, чтобы стало вдруг всё равно, чтобы самому себя в медвежий капкан загнать… Нет, он не представлял, что должно произойти, чтобы так опустить руки.

– Саид Хаджиев.

– Хаджиев? Хаджиев… – задумчиво повторил Молох и повернулся к знакомому. – Где-то слышал о таком. Или об отце его… Это же те самые Хаджиевы, да?

– Долго же ты был на киче, – покачал головой собеседник.

– Да не мало, – согласился Молох. – Десять лет как-никак. Так что мимо меня таких Хаджиевых проплыло, как говна по реке.

Знакомый отчего-то снова усмехнулся.

– Этот ещё долго продержится на плаву, – мужчина взглянул на зверя в клетке как-то тепло, по-родному.

– Твоя подружка, что ли? – оскалился Молох, на что новый знакомый лишь скривил рот в подобии ухмылки.

– Лучше. Мой брат. А ты поосторожнее с выражениями. Он в последнее время бывает не очень вежлив.

– Так ты что, тоже Хаджиев? – ошарашенно уставился на Варвара, а тот пожал плечами.

– Вроде как, да.

– Ммм… – протянул задумчиво Молох и снова вернул внимание зверю в октагоне. – Я согласен на бой. Только скажи мне, что случилось с твоим братом?

Варвар перевёл хмурый взгляд на мечущегося в клетке родственника, вздохнул.

– Беда у него случилась. Невеста погибла. А он до сих пор не верит. Вот и сгоняет ярость в боях. Так себе помогает, по себе знаю, но хоть что-то.

Так он и думал. В девяноста процентах случаев всему виной баба. Бабы – зло, если их впустить в сердце и душу, они там корни пустят, и ты, считай, навеки проклят. И хорошо, если угодило влюбиться в какую-нибудь тупую блядь, у которой в голове только шмотьё да ресторанчики. От такой вреда по минимуму. А вот если эта сука ещё и умная… Тогда, считай, всё. Допрыгался фраерок. Сожрёт и не подавится. И плевать ей, насколько стальные у тебя яйца.

– Ясно, – Молох провёл пятернёй по заросшему жёсткой щетиной лицу. – Давай, запусти меня в клеть.

Хаджиев от боя не отказался, но, когда Молох шагнул в октагон, смерил его насмешливым взглядом. Да, тот после кичи заметно поусох, только не в массе сила, и Хаджиев, как профессиональный боец, должен об этом знать.

– Привет, Саид! Говорят, ты тут самый опасный парень? Покажешь, на что способен?

Хаджиев ухмыльнулся окровавленным ртом, внутри что-то неприятно сжалось. Этот мужик вблизи кажется ещё более безумным.

– Уверен, что хочешь этого? – по мокрому от пота торсу вились старые и новые наколки. Уж в чём, в чём, а в «синей болезни» Молох разбирался. Хаджиев исписывал себя не просто так. Он, по ходу дела, добавлял по наколке раз в неделю. Чаще нельзя.

– А говорят, ваши тату не любят? – ответил вопросом на вопрос. – Чего забил себя так? Мазохист, что ли?

Наколки Хаджиева были сложными, а значит, болезненными. И все как одна вызывали тревогу. У парня явно с башкой проблемы. Какие-то жуткие черепа, огонь, люди, исчезающие в пламени, с открытым ртом, будто вопят в агонии. В основном женщины. Да. Опять бабы…

– А я не все. Так что, драться будем, или заговорим друг друга до обморока? – Хаджиев, и правда, выглядел скучающе.

– А ты сначала подлататься не хочешь? – бросил ему с насмешкой Молох. Хаджиеву действительно не помешало бы наложить пару скоб на рассечённую бровь. Потом шрам останется уродливый, а то, что шрамы мужика красят – наглая брехня. Его потом боятся все, но явно не любуются.

– Тебя загашу и подлатаюсь, – кинул тот, всё ещё на адреналине. Вряд ли он сейчас боль чувствует. Предыдущего противника из ринга вынесли.

Молох закончил с повязками на кистях, шагнул на встречу, и толпа взревела. Но… Чего-то не хватало для полного кайфа. И он даже знал чего. Хаджиев пока только вполсилы выложился, недюжинный запас энергии при нём. Это плохо. Так он долго не выдохнется.

– Слышал о твоей подружке! Мне очень жаль! – крикнул, стараясь переорать вой толпы, почуявшей кровь. Нихера в этом мире не меняется. Люди всё такие же ублюдочные твари, жадные до зрелищ, жратвы и ебли. – Ты хоть отодрать-то её успел или так целкой и… – договорить он не смог, потому что ухмылка Хаджиева в мгновение ока превратилась в оскал, и пудовый кулачище втопился в челюсть Молоха. Дааа… Это то, чего он так хотел. Раздраконить зверюгу, посмотреть его грани. Довольно забавно. Только больно, пиздец как. Будто моторвагонный состав в морду врезался. А парень неплох.

Шутки закончились со вторым тяжёлым ударом. Веселиться Молоху как-то расхотелось, и он отпрянул назад, дав себе пару секунд передышки. Злой соперник – заведомо проигравший соперник. Так было всегда. Но только не в случае с Хаджиевым. Этот засранец будто из гнева силы черпает. Хотя чего удивляться. Такие, как он, за счёт гнева и живут.

Собравшись, закрыл морду блоком, но пропустил пару незначительных ударов по торсу и пошёл в наступление. Хаджиев же, отхватив по харе, отшатнулся, широко улыбнулся. Наконец-то, достойный противник, а не те соплежуи, что были у него до Молоха. У последнего было учителей хоть отбавляй. Что до зоны, что на ней. Да и на воле много врагов осталось. Некогда клювом щёлкать.

Бой закончился спустя полчаса, когда оба выдохлись и хорошенько поистрепали друг друга. У Хаджиева заплыл глаз, и губы превратились всмятку, а Молоху пришлось попрощаться с парой очередных зубов. Зря капу в рот не сунул. Хотя после десяти лет на киче, хочешь не хочешь, а пойдёшь к стоматологу. Сошлись бы на ничью, но Хаджиев был против. Разгорелся, психопат, не потушить. Пришлось продолжать, хотя уже и не так резво. И последний хук таки проебал. Сверкнуло в глазах, и Молох свалился на татами, а вместе с этим из лёгких выбило весь воздух.

– Хватит тебе или ещё накинуть? – сверху вниз глянул на него Хаджиев.

– Пожалуй, разойдёмся. Я как-то, знаешь ли, не в форме сегодня, – проскрипел, сплёвывая кровь.

– Ещё раз о моей женщине что-то скажешь, я глотку тебе порву, Молох. И насрать мне, кем ты был или есть. Понял? – руки не подал. Впрочем, Молох ещё был в состоянии сам подняться. Да и не привык он, чтобы кто-то помогал. Не ту профессию когда-то выбрал.

Как следует умылся ледяной водой, взглянул на себя в зеркало. Да, красавчик. Не успел на воле очутиться, как уже с размазанной харей. Сплюнул кровавую слюну в белоснежную раковину, толкнул дверь сортира и вышел в зал. На ринге снова кто-то кого-то месил, но Молоха это уже мало интересовало. Пришло время узнать, зачем его прямо от ворот зоны привезли сюда, к Хаджиевым. Конечно, Молох не так прост, как может показаться со стороны, и прекрасно знал о положении дел в мире. Как и о самих Хаджиевых…

Присел за стол, где его уже ждал бывший противник с такой же размалёванной рожей и его брат. Оба уставились на Молоха испытующе, с насмешкой.

– Ну что, как тебе мой брат? – Варвар окинул взглядом помятого Елисея.

– Так меня за этим сюда твои горные орлы притащили? Чтобы я твоим братом полюбовался? Извини, но я больше по девочкам.

Варвар с улыбкой почесал бороду, Саид же без всяких эмоций продолжал его изучать. Молох заметил, что он и во время боя также пристально смотрел в глаза, будто считывал его будущую реакцию. И, надо признать, почти ни разу не ошибся. Интересно, кто его так выдрессировал?

– Мы познакомиться хотели. Легенды о тебе ходят громкие, – наконец, заговорил младший Хаджиев. – Правду говорят или врут?

– Вы сами обо мне всё знаете, парни. Иначе я бы здесь не сидел. А теперь вопрос: что я здесь делаю? Разве не положено мне, только откинувшемуся с зоны правильному пацану, драть длинноногих красоток в гостинице? – ответил прямым взглядом в глаза.

– Успеешь потрахаться. Дело есть. Говорят, ты можешь выследить кого угодно и в любой ситуации, – Хаджиев поднял стакан с виски, сделал глоток. Поморщился, когда спиртное прижгло раны.

– Ага, вы меня ещё сталкером назовите, – отшутился, но внутри как-то неприятно стало. Только-только на свободу вылез, и опять работа. Он никогда её не искал, так вышло, что она сама нашла его и находила каждый раз, как бы он ни сопротивлялся. Кому-то нужно этим заниматься – так он успокаивал себя до тюряги. Теперь же мысль была только одна: свалить отсюда подальше и больше не видеться с этими Хаджиевыми. Ни с кем из тех, с кем когда-то имел дела.

– Плевать. Ты можешь найти пропавшего человека или нет? – подался вперёд младший Хаджиев, и в его глазах Молох заметил то, чего уже давно не видел в человеческих взглядах. Надежду.

– Слушай, Саид… Мне, и правда, жаль, что у тебя с женитьбой не заладилось, но я больше этим не промышляю. Профессия чистильщика уже не в почёте. Особенно для тех, кто за это десятку тянул. Так что с местью не помогу. Извини.

– Если надо будет кого убрать – без тебя разберёмся. Нужно только найти человека, – Саид явно не собирался сдавать назад.

– Или подтвердить, что этот человек погиб, – будто нехотя добавил Варвар, покосился на брата.

– Нет. Найти! – рявкнул на это злобно Саид, и Молох подумал, что между братьями не всё так гладко.

– Почему я? – спросил, махнув свою порцию обжигающего вискаря, выдохнул.

– Многие искали. Ни менты, ни частники, ни даже наши люди не нашли. Нужен такой, как ты, – мрачно заключил Хаджиев. – Если найдёшь её, я буду перед тобой в неоплатном долгу.

Иметь в вечных должниках Хаджиева, пожалуй, будет полезно… Только вот отвратительное ощущение, что его снова засасывает в старое болото не прошло.

ГЛАВА 2

Двумя неделями ранее

– Куда подевался отец? – Марат обошёл первый этаж, осмотрел всё вокруг придирчивым взглядом. Кабинет старшего Хаджиева был пуст уже давно. Там даже пыль накопилась, чего он не наблюдал раньше никогда.

– Передо мной вы не отчитываетесь, – пожала плечами Хаджар, глядя себе под ноги. – А я не лезу не в своё дело. Ты же знаешь, сынок. Отец уехал, велел в кабинет не ходить, даже убираться запретил. А младший либо наверху, как сейчас, – кивнула на второй этаж, – либо где-то пропадает. Потом возвращается уставший… Иногда злится, комнату её крушит. Потом сам всё на места складывает. Жалко мне мальчика… Второй раз такой ужас переживает.

Марат нахмурился, остановился у лестницы. Подниматься наверх не хотелось. Не потому, что не желал видеть Саида. Просто не мог видеть его в таком состоянии. Помнил себя после потери жены и сына. Он тогда вообще на человека мало был похож. И боль не уйдёт даже с годами. Даже когда появится другая семья, не менее любимая. Боль всё равно останется внутри, как вечный огонь, как напоминание, что нужно любить их ещё больше. Потом появятся паранойя и вечный страх потерять их. Ты превратишься в долбаного психа, помешанного на безопасности и слежке за ними. А потом немного успокоишься. Наверное. Но боль не уйдёт. Она навсегда останется внутри.

Саид сидел на кровати, сложив руки в замок и бездумно пялясь на свадебное платье, что до слепоты белым напоминанием выворачивало душу. Дурная это привычка – изводить себя.

– Что надо? – отозвался глухо и, взяв с тумбочки почти опустевшую бутылку с виски, приложился к горлышку.

– Пришёл увидеть брата, – Марат прошёлся вдоль стены, встал напротив. – А ты всё бухаешь?

– Бухают – это когда напиваются. А у меня даже нажраться не получается.

– Даже если получится – не поможет. Тебе не кажется, что пора принять тот факт, что она…

– Она жива. И мне плевать, что вам там кажется.

– Это нелегко принять, я знаю. Но рано или поздно придётся. И чем дольше ты обманываешься, тем больнее будет потом. Это нельзя отсрочить. Нельзя оттянуть. Поверь мне, брат. Я сам пережил то, о чём сейчас говорю.

– Чего пришёл, Марат? Няньки мне не нужны, – отбросив пустую бутылку в угол комнаты, поморщился от её звона.

– Пришёл, чтобы поговорить.

– Слушаю.

– Вербин сказал, что ты забрал тело девушки. Но если помнишь, у него осталось тело мужчины.

– И?

– Тебе ведь известно, что это он. Радугин.

– Дальше что?

– А то, что твоя Надя была с ним. Соответственно, женское тело принадлежит…

– Не ей. Если ты припёрся, чтобы ебать мне мозги, то лучше сразу проваливай. В ваших с Вербиным умозаключениях я не нуждаюсь. Предпочитаю жить своим умом.

Марат шумно выдохнул, прошёлся по комнате. Жутко здесь. Как в склепе каком-то. Платье ещё это…

– Тогда у меня к тебе предложение. Есть один мужик… Молох. Может, слышал о нём? – не дождавшись ответа Саида, продолжил: – Он через неделю с зоны выходит. Говорят, раньше чистильщиком был. Мог достать любого человека хоть из-под земли. Никому не удавалось от него скрыться. Даже сваливших за бугор политиков вылавливал. Если ты приведёшь себя в чувство, я сведу тебя с ним.

– А тебе что от этого? – Саид поднял на Марата уставший взгляд красных глаз, прищурился.

– Не ищи подвох там, где его нет. Как бы ты ни относился к своей семье, нам ты по-прежнему не чужой. Мне ты брат. Как-нибудь я набью тебе морду за дерзость, но это будет позже. Сейчас я хочу, чтобы мой брат вернулся.

Саид поднялся, и на этот раз поморщился Марат. В расстёгнутой несвежей рубашке с пятнами крови, весь заросший, со сбитыми кулаками, он походил на Варвара, когда тот потерял сына и жену. Влюбился, значит, мелкий. Хм… Забавно. Саид всегда был копией отца, кто бы мог подумать, что он вообще умеет любить. Хотя, если вспомнить историю старика и матери Саида… Наверное, всё же умеют.

– Куда ехать?

– Пока никуда. Его всё равно выпустят только через неделю. А ты приведи себя в порядок и включай мозги. И пообещай мне, если Молох не найдёт твою женщину или докажет, что она погибла – ты перестаёшь себя истязать. Слышишь?

Саид не услышал. Он вообще не слышал ничего и никого, кроме её голоса. И так отчаянно боялся его забыть и больше не услышать, что не пускал в свою голову голоса других.

***

Сейчас

– В неоплатном долгу, говоришь? – Молох усмехнулся, окинул братьев внимательным взглядом. – Отказаться, я так понимаю, не могу?

– Не можешь, – всё так же угрюмо произнёс Саид. – Поверь, лучше иметь меня в должниках, чем во врагах.

Что ж, ни разу не тонкий намёк был понят и принят. Молох молча кивнул, поднял свой бокал с виски.

– Тогда с вас гостиничный номер с хорошим баром и пара шлюх. И неделя мне на отдохнуть.

– Три дня, – буркнул Саид, толкая бутылку с виски в направлении Молоха. Та заскользила по столу и остановилась, перехваченная рукой Елисея.

– Договорились.

У него снова появилась надежда. Почти утерянная, исковерканная, изуродованная, кровоточащая и хромая. Но она всё ещё жила, а он всё ещё ходил на пепелище. Золы практически не осталось, ветром всё разнесло. А он продолжал там сидеть и смотреть на горизонт. Не радовал ни закат, ни рассвет, который он встречал там же. Он просто смотрел вдаль и думал, что, наверное, сошёл с ума, а все, кто твердит о её гибели, правы. Нет её больше. А он не привык проигрывать, вот и не сдаётся. Но какой в этом смысл? Как долго он ещё сможет сопротивляться? Даже её родители поверили. Они приняли её гибель, а Саид вот никак не может. Не под силу ему.

Несколько раз порывался достать то тело из земли и отдать его Вербину на экспертизу. Но тут же отменял приказ и снова возвращался домой. Если вдруг окажется, что там она… Что это её тело он похоронил в безымянной могиле, тогда точно задохнётся. Сдохнет, как пёс на этом проклятом пепелище.

– Три дня, а потом ты найдёшь её мне.

***

– И как оно на зоне?

Молох поставил на стол пустой стакан, пожал плечами.

– Как в тюряге. А что, не бывал?

– Пронесло как-то, – Саид всё ещё помнил о записи, которая транслировалась из тачки Шевцова. Скорее всего, теперь она у Шевцова-старшего. Но тот всё ещё надеется вернуть своего ублюдочного сынка и разобраться с Хаджиевым без участия закона, а потому не пускает её в ход. Зря. С записью ведь может что-то случиться. Как случилось с его сынком.

– Повезло, что пронесло. Там немного грустно, – в своей саркастичной манере отозвался Молох.

– Но ты же выжил. Целых десять лет. Это срок.

Молох поднял на него задумчивый взгляд, в котором Саид уловил кое-что ещё. И он точно знал, как это называется. Гнев. Тот самый, которым живёт и сам.

– Мысль о мести помогла, – подтвердил его догадки Молох.

– Кого надо грохнуть?

Елисей покачал головой, слабо и как-то безрадостно усмехнулся.

– Э, нет. Это моя месть.

– Ты же говорил, не хочешь больше убивать.

– Не хочу. Это будет последнее убийство в моей жизни.

– А что потом? – Саид и сам бы хотел знать, что бывает потом. Но боялся представить это «потом». Потому что в нём может не быть её… Той, с кем хотел бы это «потом» провести. А потому отчаянно боялся его.

– А потом… А потом всё. Потому что без неё я жить уже не смогу, – задумчиво пробормотал Молох и опустошил, наверное, десятый по счёту стакан.

– Без неё? Без мести?

Молох поднял на него взгляд, и стало всё ясно даже без слов. Он не о мести. Он о женщине.

– Без той, которая меня предала. Это из-за бабы я десятку тянул.

Жестоко. Для такого, как Молох, вдвойне. Обычно люди, вроде него, не верят никому и никогда. А если кого-то пускают в своё сердце, то это навсегда. В общем, всё, как у Саида. Только Надя его не предавала. Её у него забрали.

ГЛАВА 3

Я подошла к окну, осторожно выглянула наружу и вздрогнула, когда за спиной послышались негромкие шаги.

– Я же говорил, не открывать шторы. Какое из этих трёх слов тебе непонятно?

– Прости, – отшатнулась назад, затыкая тяжёлой шторой просвет. – Я просто по солнцу скучаю.

– Твоя любовь к солнцу может стоить мне жизни. А я не собираюсь подыхать, потому что какой-то бабе захотелось погреться. Обогреватель вон там, – указал на калорифер у кровати, куда я сама его и поставила.

– Мне кажется, ты слишком осторожничаешь. Нас уже давно никто не ищет. По крайней мере, так, как искали раньше.

Мужчина скривил губы в подобии ухмылки.

– Значит, ты не знаешь моего брата, раз так думаешь. Есть хочешь?

Я кивнула, облизнув потрескавшиеся от недостатка витаминов и отсутствия косметических средств губы.

– Садись, – он плюхнулся за столик, кивнул на стул напротив. Подвинул мне пакет с едой. – Разложи.

– Долго мы ещё здесь пробудем? – я достала контейнеры с мясом и овощами, открыла упаковку с хлебом.

– Посмотрим.

– Так долго на одном месте мы ещё не задерживались.

– Пока тихо всё. Видать, тебя и вправду уже не ищут, – уставился на меня испытующе. Ждёт реакции. Я уже не раз замечала, что ему интересны человеческие эмоции. Наверное, оттого что сам их не испытывает.

Но я уже научилась не показывать свои чувства. Жаль, я всё ещё их ощущаю…

– Что ж, это, наверное, хорошо.

– Но ты не испытываешь по этому поводу радости, ведь так? – не знаю, угадал он, или я пока плохо скрываю свои эмоции. Как бы там ни было, он прав.

– Не испытываю.

– Почему?

Я пожимаю плечами, попросту игнорируя его вопрос.

– Есть хочется, – ставлю на стол тарелки и приборы.

– Ты его любишь, – заключает он и принимается за еду.

– Я не знаю, – вру, потому что мне сложно признаться в этом даже себе. Мне вообще сложно что-либо объяснить.

– Как оно? Любить?

– Любить? – поднимаю на него потерянный взгляд. – Нууу… Это сложно пояснить словами. Это нужно чувствовать.

– Ясно.

– Ну ты ведь любил хоть кого-нибудь? Маму, отца, может? На худой конец собаку, кошку, хомячка. Хотя бы чувствовал привязанность?

Он поднимает на меня равнодушный взгляд.

– Нет.

– Совсем никого?

– Нет.

Как же всё сложно.

– Ну… Девочки тебе нравились в юности? Всем мальчишкам нравятся девочки.

Он поднимает на меня глаза, я смотрю в них и понимаю: он не был мальчишкой. С таким диагнозом не испытывают даже обычных детских радостей.

– Нет.

– А что ты любил: есть или одевать? Конфеты, может? Все дети любят конфеты.

– Мне было всё равно.

– Да… Это грустно, наверное. Ничего не чувствовать.

– Я чувствую гнев и злобу. Иногда возникает желание кого-то убить. Это же тоже чувства.

Я едва не давлюсь куском мяса, прокашливаюсь.

– Ну, вообще, да. Это тоже чувства. Только они больше животным подходят. Извини, – опускаю взгляд в свою тарелку, а он невозмутимо продолжает жевать свой стейк.

– Люди хуже животных. Это факт, который даже доказывать не нужно. Я не прав?

– Нет, ты во многом прав. Но помимо гнева и желания убивать люди чувствуют ещё много всего… К примеру, радость. Любовь. Огорчение. Желание поплакать или посмеяться. Одиночество, страх.

– А что хорошего в чувстве страха? Одиночество… Одиночество мне нравится. А радость и любовь – это для девок. Я же не девка.

Хмыкаю. Здоровенный нерусский бугай с акцентом, с бородой и шрамом, рассекающим лоб и весь левый висок. Совсем на девку не похож.

– Что?

– Ты ошибаешься, если думаешь, что любить могут только женщины. Мужчины тоже любят. И иногда даже сильнее, чем женщины. А страх, он не из приятных чувств, да. Но все вместе эти эмоции и делают нас людьми. Делают нас живыми, понимаешь?

Он не понимает. Он пытается, я вижу. Но не понимает, потому что никогда этого не чувствовал.

– Животные тоже боятся. Все боятся. Кроме меня, – доедает последний кусок стейка и откидывается на спинку стула.

– Да. Кроме тебя, – соглашаюсь. – Но ведь и у тебя есть чувство самосохранения. Это уже хорошо, – не знаю, кого пытаюсь этим обмануть: его или себя?

– Ага. Хорошо. Хорошо, что я не совсем дерево, – смеётся, смеюсь и я.

– А что насчёт женщин? Пусть ты лишён многих чувств, но ведь испытываешь сексуальное влечение?

– Разумеется. Я же не импотент.

– И как это всё происходит? То есть тебе же хорошо с женщиной? Каких ты предпочитаешь? Высоких, маленьких, блондинок, брюнеток? Полненьких или худышек?

Он пожимает плечами.

– Тех, с которыми можно кончить. Мне всё равно, как она выглядит. Лишь бы член на неё встал.

– Понятно, – отодвигаю тарелку с недоеденным стейком, проглатываю подступивший к горлу ком.

– Что, всё ещё плохо? – он, конечно же, не от волнения за моё здоровье интересуется. Ему просто не хочется снова тащить меня на себе, когда придёт время менять квартиру.

– Нет… Наверное, простыла немного. До завтра отлежусь.

– Учти, если придётся сваливать, а ты будешь в коматозе – я тебя брошу, – предупреждает он честно.

– Со мной всё нормально.

– Тогда я пошёл. Вечером принесу поесть.

Я наблюдаю, как громила поднимается, одной рукой убирает с дороги стул.