Kitabı oku: «Дьявол и Город Крови 3: тайны гор, которых не было на карте»
Глава 1. Ее Величество Идеальная Женщина
Покои, с высокими потолками, были выполнены в старинном стиле, с лепниной из золота. Стены по верху фиалковые с голубыми бордюрами, по низу лазурные и коралловые. Со светлой мебелью, украшенной вензелями. Обивка мебели и шторы под цвет стен, с золотым шитьем. На полу мягкий пушистый лиловый, скорее бирюзово-фиолетовый ковер, с райскими золотыми жар-птицами на яблоневых ветвях. В камине потрескивал огонь, топить печи начинали с ночи. Февраль выдался холодным, снег валит и валит.
– Забрать платье?! Чтобы после говорили, что служанки Царицы носят то же, что и она?! Я сказала, порежешь, а корзину с обрезками мне покажи! – Ее Величество в ярости топнула ногой. – А после таких слов, мне надобно распрощаться с тобой!
Побледневшая камеристка пала на колени, всем своим видом выражая мольбу. Но при этом не произнесла не звука.
Ее Величество, сидя на мягком пуфике перед зеркалом, перебирала драгоценности, укладывая в шкатулки.
– Ладно, ладно! Чего испугалась-то, подруженька? Подай диадему, что привез посол. Хочу камень рассмотреть! У меня есть кровавые опалы, но у этого узор уж больно хорош.
Камеристка открыла шкатулку и подала украшение. Ее Величество примерила его на себя, посмотрелась в зеркало.
– Молочная окраска подходит к моим ноготкам, не находишь? – она поиграла перед зеркалом пальчиками.
– Да, Ваше Величество! Без сомнения, Ваше Величество! Необыкновенно! Необыкновенно! – восхищенно проворковала камеристка, делая глубокий реверанс.
Она всыпала в фарфоровую ступку белую глину, замешивая на молоке грудной кормилицы, не переставая кланяться. Закапала несколько капель розового масла, растолкла полученную смесь. От кашицы по гостиной распространился одуряющий аромат чайной розы. Выложила в хрустальную чашу, в форме раковины.
– Готово, Ваше Величество! – подняла чашу перед собой в ладонях, протягивая Госпоже.
Но Ее Величество не взглянула и не обернулась.
– Да, определенно, сегодня надену эту диадему. Приготовьте для приема гранатовое вечернее платье и песцовую мантию… Ну, все, я пошла! – недовольно проворчала она, сбрасывая с себя пеньюар. – Вместо того чтобы угодить мне, опять пришлось его уговаривать! – она поморщилась, взглянув в зеркало, будто разговаривала сама с собой.
Камеристка оставила ступку на туалетном столике, бросилась помогать, принимая из рук госпожи шелково-ажурное одеяние.
– Я не могу позволить, чтобы какая-то марионетка перешла мне дорогу! – нетерпящем возражений тоном произнесла Ее Величество, любуясь собой. – Убрать бы, но кто, кто из нашего дворца вздумал флиртовать с моим мужем у меня на глазах? Завидуют мне, на место мое метят, мамаш, папаш подключают, – она сжала кулаки. – Отчего опять мой муж шляется неизвестно где… Ты сделала все, как я просила?
Камеристка согнулась в реверансе, так что определить, стоит ли она на коленях или просто присела, не смог бы даже опытный мастер этикета. С поджатых губ не слетело ни слова. Глаза ее при этом так выразительно уговаривали не беспокоиться, что Ее Величество не выдержала и крикнула:
– Что, язык проглотила?! Скажи, как есть!
– Ваше Величество, утренние газеты уже принесли. Хотите взглянуть?
– После, – успокоилась Ее Величество, загадочно улыбнувшись, открывая еще одну шкатулку и примеривая на голое стройное тело ожерелье с крупными изумрудами и зеленовато-золотистыми бриллиантами.
Камеристка не сводила с госпожи влюбленных глаз, услужливо подобрав белокурые волосы на затылке и застегнув ожерелье на шее.
– Куда он денется от вашей сказочной красоты? Если кто достоин делить трон с Его Величеством, так только вы, Ваше Величество! – обнажив все тридцать два ослепительно белых зуба, улыбнулась снисходительно камеристка. – Мы, недостойные целовать ступню ваших ног, не раз убеждались, как Его Величество глух к мольбам ваших (якобы ваших) соперниц. Его Величество верен вам, он безумно любит вас. Какой мужчина не обратит внимания на явные знаки женщин легкого поведения? Ну, потопчет курочку, так вы же посмеетесь, принародно обнаружив в вашей сопернице наглые домогательства… Если вправду с кем загулял, скоро донесут. Женщин обесчещивают недостойные мужья, но лишь вы умеете оборотить на благо похождения Его Величества. Мы, ваши верные рабы, всегда готовы угодить вам…
– Дура! Дура! – взревела Ее Величество, резко к ней оборачиваясь и заставляя замолчать. – Больно умна! Думаешь, у меня у одной магия работает? Магия у всех бы работала, если бы я не перебивала наглые призывы своим словом! Не вам далось вытащить на свет его душу, не вам! Она…
– Ну-у! – камеристка сделала изумленные глаза, явно заинтересованная в продолжении откровения.
Но Ее Величество замолчала, не желая выдавать свои секреты.
– Что ну? Баранки гну! – грубо оборвала она, снимая с себя диадему и ожерелье, небрежно укладывая на муляж для парика.
Рассерженная, она направилась к двери, пересекла небольшой холл и зашла в просторную ванную комнату, отделанную лучшими мастерами камнерезами, посреди которой стояло приготовленное джакузи, наполненное теплым молоком с отварами ароматных трав, лепестками все той же чайной розы, и некоторым количеством меда.
Девушка, готовившая ванну, помогла Ее Величеству подняться по мраморным ступенькам.
Тело Ее Величества было красоты совершенной, словно точеное из слоновой кости, чуть бледноватое, но аристократической бледностью. Все в точности, как говорили голоса на всех радиоканалах. Оставив сомнения, она погрузилась в приготовленную смесь, оставив на поверхности только лицо, удобно расположив голову на губчатой подушке, заботливо подложенной служанкой под шею. Вошедшая следом камеристка наложила на лицо маску из глины и масел, смазала кожу вокруг глаз бальзамом, сверху уложила дольки огурца, после чего джакузи заработало, выпуская тысячи пузырьков в секунду.
Камеристка и служанка стояли рядом, дожидаясь пока Ее Величество пожелает чего-нибудь еще. Тело Госпожи расслабилось под массажем, и над поверхностью ванны появилась рука которая поманила одну из девушек изящным ухоженным пальцем с перламутровым ноготком.
Камеристка тут же сбросила одежду, присоединяясь к Ее Величеству. Устроилась против нее и нырнула так глубоко, чтобы достать святые места, о которых говорить можно только намеками. Ее Величество закинула ногу на плечо камеристки, схватила ее за волосы, направляя голову легкими нажимами.
Камеристка старалась вовсю, верно обученная не дышать под водой, если не имела на этот случай жабры. Ее Величество часто-часто задышала, застонала от удовольствия, слегка прогнувшись, так что на поверхности обозначился полностью ее подбородок. Умела чертовка почесать язычком, доставая самые нежные места. Будь фрейлина мужчиной, ни за что бы не променяла ее на вампира с состояниями.
Камеристка всплыла на поверхность, и Ее Величество, не давая отдышаться, утопила ее голову снова…
Наконец, двадцать минут, которые маска должна была питать лицо Ее Величества, истекли. Ее Величество дала себе волю и насладилась удовольствием, оттолкнула девушку. Служанка тут же полила водой на ее лицо, смывая остатки смеси, после чего Ее Величество проследовала под душ, где две девушки помочалили тело нежнейшей губкой с тончайшим ароматом душистого мыла. Она позволила им натереть себя увлажняющими кремами и бальзамами, вышла в туалетную комнату с большими зеркалами и мягким креслом возле одного из них.
– У меня сегодня прием в тронной зале. Что стоите? Идите, идите! Приготовьте платье, о котором я вам сказала, – она сделала нетерпеливый жест рукой. – Да пригласите цирюльника. Пусть приведет мне в порядок лицо и волосы.
Обе девушки мгновенно испарились, и почти в ту же минуту появился молодой человек экстравагантной наружности, который по лицу его видеть Ее Величество был рад несказанно. Возможно, так оно и было, но Ее Величество повела себя по-другому. Не тот цирюльник был ей нужен, ой не тот! Ей бы из соседнего Три-второго государства! Да только свои ему платили втридорога, такие средства она и сама заиметь была бы рада. Эх, не в том она родилась государстве, ей бы возле Три-пятнадцатого, а то и вовсе в Три-пятнадцатом, развернулась бы она! Но настраивать своих подданных на Три-пятнадцатое – не имела столько подданных, силенок маловато, еще и эта страна из рук уплывет…
– Ваше Величество, как вы обворожительны! – цирюльник обнажил все тридцать два зуба. – Ваша улыбка – озарение для каждого из слуг!
– Только ли? – кокетливо подловила его Ее Величество.
– Для страны, Матушка Благодетельница! Для всей страны! – исправился цирюльник, вооружаясь расческой и феном. – А всем прочим остается только завидовать! Как почивали? Как здоровьице?
– Если обворожительная, чего спрашиваешь, прохиндей ты этакий? – оборвала она его.
Ее Величество посматривала на цирюльника с усмешкой.
Рассказать ему или нет подслушанный верными людьми намедни разговор, где жаловался, будто мало ему платят и подумывает об измене, ибо предлагают поболее? Свалить решился в соседнее государство, где цирюльников и ценят, и смотрят по-другому…
Интересно, кому он там стал понадобился?! Своих поди завались, ан нет, переманивают! Секреты вызнать, не иначе… Знают, что в покои вхож. Да только стала бы она с цирюльниками откровенничать! А плату урезать: взбрело в голову, глядишь, и решиться на измену, эка невидаль, мало их, таких… Можно репутацию мокрым облить… Сказать, волосы пожег, да от опалы укрывается – ни в один порядочный дом двери не откроют, позлорадствовала она, слегка прищурившись. Но как знать, в соседних государствах не все ее любят, хотя виду не показывают. Сколько волков не корми, в лес смотрят.
Ее Величество с любопытством посмотрела на цирюльника через зеркало, раздумывая о своем. Или, может, пожаловаться ему, что муж опять закуролесил? Но ведь три дня еще не прошло после наложенных чар, перебеситься, а нет, так и наложить заклятие опять дело плевое, а цирюльник разнесет по дворцу – вот радости соперницам!
Нет уж, лучше урезать содержание!
Она еще раз взглянула на цирюльника, который улыбался так, будто ему подарили миллион.
– Может волосы остричь? – спросила она, явно провоцируя молодого человека.
Он изобразил вымученную улыбку.
– О боже, ваши золотые локоны – достояние государства! – взмолился он, целуя пряди ее волос. – Молю вас, Ваше Величество, никогда не помышляйте о таком чудовищной, чудовищной ошибке!
«Жалко, что голубенький! – подумала она, отвлекаясь. – И спит, наверное, с Его Величеством…» – досадуя, пожалела она, понимая, что рекомендацию, после того, как он столько лет прослужил при дворце, с него не спросят. Был он слащав, на зависть любой женщине мог разохотить кавалера так, что первые красавицы отстегивались на ходу. То была не ревность, скорее, обида, ведь из грязи поднимала, в какой-то степени, прямо для этих самых целей, чтобы иметь уши во всякой спальне. А с мужем ее связывало нечто большее, чем постель. Постель она и сама делила с кем угодно, чтобы исследовать науку любовной лирики.
Был у нее секрет. Да что там секрет, он сам об этом секрете знал не хуже ее. Ни одна женщина, ни один мужчина не доставляют ему столько удовольствия, сколько он получал с нею. Любовь в присутствии распятой души – ощущения незабываемые. Себя не перепрыгнуть, кузнечиком надо стать. Ну, или блохой какой. Жаль, что случалось им быть наедине все реже и реже. И не только занятость тому виной. Каша в голове, привнесенная ею же самой Матушкиными наставлениями, заставляла Его Величество рассматривал их близость, как необыкновенное чудо, когда Богоматерь снисходит до мученика.
Да только от этого не легче…
В то время, когда ни он, ни она Царственными Особами не были, казалось, праздник жизни каждый день мог лишить его мученичества, тогда как ей этого не хотелось. Раньше это казалось вполне естественно, многая благодать не самый лучший способ удержать мужа в узде, особенно, каким был Его Величество. Благодать предполагалась заслуженная. Но в последнее время начала сомневаться – обременять себя воздержанием не входило в ее планы. Не предусмотрела. Не так понимала по молодости простые радости вечной любви. На страдание «без себя» заклала, а на именно: «брошусь и изнасилую» – не додумалась. Вот и мучайся теперь! И ведь сколько не пыталась внести поправочки, что горох об стену – не с той стороны, и хоть ты тресни! Заколебалась уже придумывать повод, чтобы заманить его в спальню и благодеянием одарить. Одна надежда была – проклятая…
Все в последнее время наперекось…
Началось с того, что в начале осени тетка Кикимора сгинула без следа…
Умерла что ли…
Поначалу подумала, тетка в спячку впала. Спячка спячкой, а часть вампиров, крестники ее, вдруг стали заглядываться на Престолонаследника. Решила проверить, чем она занимается, почему за паству не отвечает. Послала Стражей на Мутные Топи, да разве уговоришь кого нырнуть?! Те, кого насильно заставили, все как один утопли, а с ними и надежда найти милую родственницу.
Потом с Его Величеством стали происходить разные метаморфозы…
То будто белены поест: как последний сквалыга, замочки везде понаставит, доказывая, что если она не шибко его любвиобилием жалует, то и сорить деньгами не дозволяет. А как не жалует, если самым пошлым образом рассекает надвое, заманивая и внушая, что и она обычное домогательство принимает полюбовно? Да только если голова его криво рассказывает о натуральных отношениях, как о гаденьком порыве, который обязан он сдержать, поди теперь, докажи, что не то имела в виду…
То напишет Указ, а он раз, и отменит Указик: мол, не побираемся же, пусть и народу облегчение выйдет. Сорит деньгами налево и направо. То за миллиарды свои же скважины выкупает, то нанотехнологии внедряет, которые только по зарплате и бонусам в миллиардных исчислениях пощупать можно, то валюту покупает у Три-пятнадцатого, которую они печатают по надобности.
То, что совсем смешно, взглядом его становиться тошно на страну смотреть. Как-то раз (месяца три назад) мертвечина из голодрани, со всех краев собранная и отданная Матушке на усмотрение, вдруг приблизилась через взгляд его настолько, что страху натерпелась – врага пожалеешь, чтобы пожелать. Месяц не могла сказать об этом, бегала от мужа по дворцу, как от прокаженного, убивалась, готовила зелья и отвары, отвращая мертвецов от себя.
Тут уж Маменьку недобрым словом поминать пришлось.
А то вот и она концы отдала…
Нашла время!
В конце октября последний голубь сообщил, что подзаборная тварь наконец-то нашлась и вот-вот будет у нее в руках. Обрадовалась, дожидаючись, когда же Матушка исправит косяки. И сразу за тем ни проклятой, ни Матушки. Мертвецы погнались за нею, на сердце неспокойно, муженек кренделя выписывает. Заподозрила неладное – в тех местах и разбойники водились, и чертовщина всякая, и престолонаследники могли выйти на тропу войны – могли взять Матушку в заложницы. Затем пропали оборотни, отправленные за Матушкой, с приказом истребить любого, кто мог быть причастен к исчезновению. А те, что вернулись, твердят как безобидные зайчики: мы могли бы, мы даже хотим помочь, но, Ваше Величество, после слета нашего в нас столько серебра, что прожить бы еще с десяток годочков, яко мышкам в норушках.
Второе полнолуние, а их калачом в Зачарованные Земли не заманишь, требуют армию послать. Пошли какие-то слухи об аномалиях природных, будто глубоко под землей заработал реактор, или снизу пробивались горячие источники, готовые вот-вот вырваться наружу.
Да мало ли что рассказывают, у Царской Четы всегда было много завистников и недоброжелателей. Тут или нецивилизованная часть государства отделиться решила, или на цивилизованную посягнула.
Еще один отряд, под предводительством Котофея Баюновича, с соблюдением строжайшей секретности, чтобы не поднялась паника, отправленный на разведку, огорошил новыми фактами: будто бы было применено совершеннейшее оружие, и не повстанцами, а не иначе, пришельцами с других планет! Естественно, членов последней операции пришлось отправить в психушку – массовый гипноз. Но останками, якобы Матушки, доставленными с Зачарованных Земель, заинтересовалась. И экспертиза, проведенная для опознания, дала результат.
Ошеломляющий! Принадлежат они человеку, но с геном свиньи!
Смерть Бабы Яги еще вызывала сомнения в близких и государственных кругах, но не у нее. Она не раз видела, как Матушка бегала по лесу, роя пятачком землю…
Может, старушке пора уже, на одном мареве далеко не уедешь. Но ведь ума палата! Пошлешь, бывало, голубя, мол, сделай то-то и то-то мужниной душе, посули златые горы, пусть отряхнет седой волос. Матушка так повернет, в тот же час счастье в двери стучится.
А как расписывала проклятую! Черный ворон в сравнении белым становился!
И плохо, что Матушки нет, и плохо, что проклятая не убилась, но как о себе подумаешь, может, к лучшему. Ведь позарез нужна, чтобы внести некоторые поправочки, которые по молодости казались непристойностями. Не все тогда понимала, согласилась с Матушкой, а как на факте попробовала, усомнилась, так ли правильно сказывали клятву свою. Матушка на простом и доступном примере объяснила, как душою стать милому за место его души, чтобы жизнь медом девице замужем казалась – но так, то девице! Неплохо бы и на место покойных матери и тетки других посаженных посадить, чтобы любовь продолжалась по ее хотению, по их велению.
А тут еще Котофей Баюнович пропал, как в воду канул.
Дались ему избы!
Говорят, отправился вслед за сиротками.
Скоро месяц, как нет его…
Требуют армию послать… Какая армия?! Облажаться на весь белый свет!
Благополучие, покой, безопасность – все под угрозой.
Эх, достать бы проклятую… Так и она сгинула. Повесилась, не повесилась, утопла или зарезали, или Матушка не дожарила, а только ни слуху, ни духу.
Дожила! Проклятая вдруг нужной оказалась!
А тут вдруг новая беда: повернется подданный – и вдруг увидит вместо красоты неописуемой бесноватого вампира… Сколько подданных лечить пришлось, ума можно лишиться! Слухи уже из дворца выползают, как змеи, смущая народ.
«И о чем я только думаю!» – спохватилась Ее Величество, выплевывая мужнин прицеп из головы. Так, глядишь, и муженек начнет подумывать об этой ущербной, порушив все заклятия! Куда этой мужичке тягаться с нею, с самой Царицей-то?!
Нет, тут кто-то другой виной всему, и не ошиблись, напав с тыла…
Ее Величество на мгновение опешила от собственной догадки…
А если нашлись вампиры, которым их вампирские кодексы уже и побоку, и знания свои имеются – и попала проклятая к ним, и решили они на престолонаследие посягнуть, что тогда?!
Ну хорошо, снесут мужу голову… Только, знаете ли, драконам не снесешь, у них на месте одной до двенадцати вырастают. Как они собираются Горынычей обойти? Муж мужем, а престолонаследие не кукиш с маслом., коронованная она по закону.
С другой стороны, долго она протянет без мужа, который государству и голова, и шея?
Матушка о смерти не заикалась даже, а самой никогда не помыслилось, что маска маской, а под маской своя жизнь. Казалось, жить будет вечно. Но если сама умерла, кто перебил оборотней? А похороны справил? Выходит, проклятая не одна была! А если не одна, дело принимает совсем другой оборот! А ну как прознали про царского вола, да и попридержали, чтобы по-всякому уговорить муженька открыть врата самому? Зовом каждый может удружить, если знать, кого позвать. Но можно ведь без имени отчества: ежик, медвежонок, котенок… А заявится новая королевишна, хочешь – не хочешь, пока не изведет, придется делиться, чтобы не настроить против себя мужа. Не могли они не столкнуться с проклятой, когда напали на Матушку, если Матушка пыталась заставить проклятую в колодец плюнуть, не убив сразу. Забодала она своими экспериментами! И укрыться без помощи проклятая не могла, куда бы ей деваться-то?! А если вампиры прячут, что уже не вызывало сомнений, то придется попотеть, чтобы вынуть из цепких ручонок.
А если не Зов, если Проклятие?! А чтобы заработало, опять же, ждут, когда Его Величество сам встанет у изголовья проклятой и опорочит себя нехорошим словом? Ей и Спаситель не поможет, если не убрать проклятую раньше, чем голова Его Величества, опоенная зельем, окажется над нею и произнесет слово, которое станет плотью…
Постойте, а не воловьим ли умом муженек думает?!
Чего они о себе возомнили? Стращать надумали? Оружие тайное готовят?
Нет, вряд ли проклятую вызволяли. Покойников у Матушки было много, с чего бы Царю оставлять в живую подъяремную ослицу? И кто бы догадался, что она – та самая?!
Скорее всего, оказалась в гуще событий, и, если выжила (вот же не повезло! Или повезло?) наверняка знает, кто и зачем напал на Матушку!
А если знает…
Похоже, придется все-таки ее искать. С таким железом, какое ей дядька Упырь отлил, сама она за сто лет не доберется до дворца, железо у него волшебству обученное – сказка про белого бычка. А доберется, можно забыть о ней: дворец охраняли Драконовы Змеи Горынычи о трех головах, о шести и о двенадцати, мимо которых ни зверь не пробежит, ни муха не пролетит – булатное железо плавилось.
Неплохо бы неполноценным драконам головы срубить, чтобы у всех по двенадцати стало. Так сами драконы объяснили: замертво пал, а потом снова живее живехонького.
Но разве уговоришь кого? Не подойти – прожарят, как булку на вертеле.
Догадка была настолько явной, что Ее Величество возбужденно резко встала – и цирюльник, не успев отринуть руки от лица Его Величества, заехал тушью в глаз, проведя щеточкой по щеке.
– Ваше Величество! Ваше Величество! – воскликнул он, побледнев как полотно. – Боже мой, что я наделал!!!
Но не до того ей было, чтобы упрекать его. Сама напугана не меньше – вопросов столько, что впору голову сломать. «Повесилась бы! – с тоской помечтала Ее Величество. – Чучелом выросла, чучелом и умерла бы, ан, нет, позорь ее, не позорь, тварь подзаборная позор за позор не считала! Вот же, наградил Бог прицепом…»
Не сказать, что не добивались. Но та или нарочно, или всерьез погремит-погремит всякими колющими и режущими предметами, потаскает веревку по двору, а наутро опять живехонькая выползет. Уж и била ее старуха-опекунша, которой доверили присматривать за проклятой, пока муж сможет клятву произнести, и уговаривала не отравлять людям жизнь, и учили люди уму-разуму, а ей ни в какую неймется.
Оставляла Матушка живой проклятую на тот случай, чтобы головушка мужа поднялась до небес. Не торопилась избавиться, поговаривая:
– Живым умом землица зараз тебя, дочушка, облагодетельствует! Посмотри на вампиров кругом, один другого глупее, так что глупость людям глаза начинает мозолить. Что себе прописали – тем и живут, а все не пропишешь, тут опыт в делах нужен, потребность расти и ввысь, и в ширь. Вот дорастет до Царя, люди к нему попривыкнут, тогда и избавимся. Но избавимся с пользой: через нее можно и подняться, и наследника зачать, и подправить, если что-то пойдет не так. Но я еще лучше придумала. Ума ей бог не дал: закуем в железо и бремя с меня снимем, драконами наложенное. Если заставить железного человека плюнуть в колодец, да поленья в нем утопить – тогда трон твоим станет навеки, не придется уступать ему никому, ни через сто лет, ни через двести, и одним взглядом сможешь карать и миловать, а мысли людей, оборотней и вампиров тебе будут ведомы. Ты уж потерпи чуток.
Что, что, а в вампирах Матушка разбиралась – скольких облагодетельствовала. И драконов смогла к себе расположить, удружив им колодцем, который стал для них источником силы, позволяя оставаться живыми и не спать. И землица мужа враз вознесла молодую чету на престол славы, и тут, опять же, драконы подсобили. Не успела проклятая о домишке подумать, а у нее уже дворец, той чуть огорода захотелось, а у нее все царство-государство во владении, той одежонку никакую, а у нее покои соболями и шелками завалены, так что пришлось целый этаж под гардероб выделить.
Говорила Матушка:
– Дочушка, чего она может в Аду-то пожелать, ведь и лежат вампиры в гробу, потому как о гробике только помышляют после смертушки. Надо ли тебе похоронить себя красавицу и умницу заживо? Ведь не дворцы, муж твой, мавзолеи начнет строить, как фараоны Египетские!
И тут права была, гробы ей ни к чему, но иногда полежать хотелось. Один, из красного дерева с узорной тяжелою крышкой стоял в потайной комнате, которая была сразу за спаленкой. Видимо, несладко в Аду, раз по гробу душа плачет – сама себе она гроб не заказывала, но вдруг поняла, что нужен, чтобы не чувствовать постоянную неудовлетворенность. Да, на уговорах далеко не уедешь, туго муженек соображает о том, чего в договоре не было оговорено. А как попросишь через проклятую, все есть, во всех местах положится заначка. И пожелать уж будто бы нечего, не так живут братья и сестры, которые поторопились избавиться от души своей, но чем так рисковать, лучше бы избавились.
А Матушка одно твердит:
– Самая малость остается дочушка, приготовили голубушку! Потерпи! Вот я, своего спровадила на тот свет по Закону, так ведь горя не видала. Одного не успела – приворожить к себе, но потому и отдала тебя вампиру, чтобы не ведала вдовей долюшки. Пусть сама руки на себя наложит, али случай несчастный выйдет. Верь, не верь, а Господь все видит! Помянет недобрым словом за торопливость нашу, и препроводит в ненадлежащие места. Я бы разве прожила тыщу лет, коли порушила бы наш договор с Дьяволом? Душу надо сломить, как веточку от дерева, чтобы все дерево не загубить. А кабы знал, как, так и сломал бы! Вот вы, в любви и согласии, ласков муж твой, шелковичной ниточкой вокруг тебя, куколки, вьется, а все потому, что по-правильному. Приветила ты голубушку любовью и ласкою – и повернулась вся земля к тебе любовью и ласкою. Все царство-государство под ногами лежит, а если сделаем, как задумали, все страны тебе поклонятся!
Да на что ей вся земля? Со своим бы государством управится!
Зря позволила, зря послушалась.
– Ну, так и убей, лаской засахаривая! – просила она, даже не надеясь, что голодная тварь когда-нибудь решится на суицид.
Но нет, твердила Матушка:
– А прилетит она на костерок, думаешь, черти не подскажут, кто и как ее посадил туда? А если сама, то слабость проявила, не станут жалеть. Я, дочушка, на чертях защитила бы диссертацию! Подмену ей не простят, все горюшко выпьет, и его, и твое, и свое. А коли не дадим проклятому человеку позор на себя принять, станем мы углы считать! Потерпи, дочушка, куда деться-то? Жизнь твоя долгая, что Манькина секундочка – и будет жизнь лучше прежнего! И я, и тетки твои, и дядька Упырь глаз с нее не спускаем!
И все же в последнее время уговоры ее на мать подействовали. Стали готовить проклятую в путь, чтобы шла она к Матушке да в зеркальце на себя полюбовалась.
Долго смеялись, когда узнали, что проклятой своих бед мало, так решила еще железом себя обременить.
Кроме Матушки и дяди Упыря. Они-то от счастья на Седьмом Небе почивали. На этот раз все по их разумению должно было выйти.
Не об этом ли оба мечтали? Чтобы вышла лохань беспризорная в люди, и каждый тыкал бы в нее пальцем – и чтоб знала, кому обязана своими проклятием. Столько смертей положили на нее, и что же, умрет и ни одну не почувствует? Вывод был таков, если б можно было его съесть и износить, то не умирал бы проклятый, а болел бы всеми болезнями, какие носил в себе.
И драконы взбодрились. Тот колодец, в который матушка плюнула, стоял на землях Престолонаследника, за что приходилось уважать его законное право на престолонаследие.
Дядька Упырь железо на всякий случай сковал такое, если и завернет не туда, не кончалось бы – и молотила она его всю жизнь, как себя самою. Из деревни проводил, получая сведения почти до Куликовки, откуда до Мутных Топей было рукой подать, где тетка Кикимора дожидалась, чтобы семя взять и в яйцо закатать. Вдруг, думали, и зеркало не понадобится. Но нет, проклята скоро объявилась в Зачарованных Горних Землях. Заснула поди, тетка, проспала что ли…
Ничего доверить нельзя: спит всю зиму, как медведь… Или хватило проклятой ума стороной обойти болото?
Где эту голодранку черти носят?
А вместе с нею сгинули тетка Кикимора и Матушка…
Кто поднял руку на безобидных женщин без определенного возраста?
И дядька Упырь каким-то беззлобным стал. Неделю назад опять слетела с него живая краска, погост поминает, то и дело собираясь помирать.
С чего не может поднять себя с постели?
Где его бессмертное железо? В кузнице его куют или землю им пашут?
А если похитили поленья, соблазнив избы, и, возможно, раскрыв секрет креста крестов? Ведь даже ей о том не ведомо, только слышала о таком, будто вампиры им опять в людей превращались и умирали, скорее, мучимые совестливостью за кровушку выпитую.
И как? Вампиру к полену близко не подойти, а живая вода, что цианистый калий…
Наказание какое-то, скоро месяц, как ходит в трауре.
