Kitabı oku: «Иссык-Кульский эпизод»

Все персонажи – плоды авторского воображения. Любое возможное сходство с реально произошедшими событиями и реально существующими людьми случайное

совпадение, и не более того.

Часть 1.

На каникулах.

 «Мила, Мила, царевна-лягушка ты моя, пусть не на сказочном болоте, а на выходе из метро случайно высмотренная, вовремя узнанная!» – с теплотой вспоминал, думал я об уехавшей гостье.

 Думал я, думал и решил-таки записать все, написать обо всем, что произошло со мной за последние два месяца – с тем, чтобы хоть как-то оправдаться перед гостьей, прояснить несуразицы, случившиеся с нами, разобраться во всем самому.

 «Святое понятие «завтра» – одно из величайших изобретений, экономящих человеческий труд! – своевременно, как мне казалось, вспоминал я высказывание неизвестного мне остроумца. Вот «завтра» прямо с утра и начну!» – покладисто договаривался я с самим собой, малодушно отводя взгляд от письменного стола. Впереди еще было пара недель вынужденного отпуска. «Завтра, завтра, не сегодня – так лентяи говорят¹!» – не ко времени всплывали в памяти изобличающие слова языкастой соседки бабы Шуры, враз обрушивая благоприобретенное душевное равновесие. В конце концов, побродив обок стола пару дней, я расхрабрился, подошел-таки к нему, открыл «дремавший» до сего времени ноутбук.

 Кот, внаглую дрыхнувший после завтрака на моей постели, чуть прянул ушами и, затихарившись, через щелочки глаз проконтролировал мои передвижения. Убедившись, что внепланового захода к холодильнику сейчас не предвидится, он с чистой совестью угомонился.

 Запустив текстовую программу, подумав, немного волнуясь, я набрал на клавиатуре первые слова. Громоздя друг на друга причастные и деепричастные обороты, я стал натужно, кое-как вылепливать строчку за строчкой. Допуская ляпы и неточности, запинаясь, фальшивя, но тут же поправляясь, описывая понятные самому себе, но совершенно немотивированные для стороннего читателя поступки, прерываясь только для кормежки кота и перекуров, томясь, заминаясь от нехватки нужных слов, за целый день я все же вымучил несколько страниц. И остановился, припомнив вычитанные где-то слова, что чрезмерное обилие деепричастий – это признак невежества, почувствовав, что повествование получается аморфным, скучноватым, не совсем верным. Я стал по многу раз перечитывать каждое слово, каждую фразу, оценивал написанное глазами, проговаривал его вслух. Я конструировал, так и этак тасовал эти самые фразы, упорядочивал использование однокоренных глаголов и слов, добросовестно сокращал число «коварных» оборотов, обозначавших действия героя. То крупным мазком я, как безвестный художник с Измайловского вернисажа на примеченном мною пейзаже с липовой аллеей тщился передать впечатление, создать атмосферу события, то пробовал как скрупулезный пейзажист Иван Шишкин прописывать каждую деталь, каждое свое действо, его мотивацию. Наконец, уже к ночи я почувствовал, что дело чуть сдвинулось. Слова стали укладываться в нужной последовательности, которая, в конце концов, зазвучала в необходимой, как мне показалось, тональности. Я перекурил, подумал… Свернув файл с истерзанной писаниной, я открыл чистый, притягивающий своей непорочностью word'ский лист, и, благословясь, снова написал первую фразу: «В подземном переходе играл пожилой баянист…».

Глава 1

 В подземном переходе играл пожилой баянист. Его игра не была похожа на обычные неряшливые переборы гармонистов-христарадников. Играл профессионал. Благодаря ли мастерству исполнителя, а может еще и акустике подземелья звуки, рождавшиеся, казалось бы, в обыкновенной трехрядке, звучали гармонически чисто и завораживающе. Игрались в основном незнакомые моему слуху мелодии и, почему-то думалось, что это были импровизации.

 Подземный переход, в котором играл пенсионер-баянист, находился у оконечности Нескучного сада недалеко от места моей нынешней работы и по обыкновению не был многолюдным. Во все времена размеры пенсий оставляли желать лучшего! Но баянист играл скорее из любви к искусству, профессиональной верности музыке, а не ради приработка: подкормиться здесь даже исполнителю-профессионалу, учитывая малочисленность благодарных слушателей, было нереально.

 На улице стояла обычная для начала августа московская асфальтовая духота. Выкурив на сквознячке под баянные фиоритуры сигарету, положив в лежавшую у ног артиста обувную коробку двухсотрублевую бумажку, из подземной прохлады я поднялся к остановке троллейбуса. Следовало сделать еще несколько приятных покупок, и можно было ехать в Домодедово.

– Ну, ты где, что ты сейчас?.. – не совсем внятно, зажевывая слова вместе с сырокопченой колбасой, спросил Леха Полосин – оперативник из полиции аэропорта Домодедово, с виду типичный, тертый жизнью водила таксомотора, коих во множестве вертелось у входа в аэровокзал. В настоящий момент, соблюдая извечный, алкогольно-насыщенный церемониал встреч-проводов, мы с ним располагались в подсобке одного из многочисленных кафе аэропорта.

– В академическом институте.

– В институ-у-те? Ну, ты помнится, где-то в свое время уже учился. Ну, ну, стало быть, у тебя сейчас каникулы? – дурашливо ухмыльнулся Леха.

– Специально для недоразвитых – работаю я, а не учусь в одном из институтов Академии Наук.

– А мне по барабасу! – огрызнулся «недоразвитый» Леха, опустив на этот раз паразитическое «ну». – Мы институтов не кончали!

 В свое время Леха закончил Академию МВД.

– Мне обидно, когда небездарный, можно сказать, от Бога сыскарь, профессионал, – интонационно выделил он слово, – хреновиной всякой занимается! «В институте Академии Наук»! – постарался интонационно сфиглярничать он. – Неплохо люди устраиваются! А работать, дерьмо криминальное перелопачивать значится нам горемычным?

– Работа работой, но надо что-то и полезное делать! – философски заключил я и, как бы подтверждая сказанное, доплеснул в массивные, с толстым дном стаканы еще по грамулечке алкоголя. – Ну, служивый, давай на посошок!

 Формально рабочий день у Полосина к этому моменту уже закончился, на работе он распрощался и, объективно говоря, сейчас Леха мог позволить себе немного позволить. Хотя какой, к чертям собачьим, нормированный рабочий день у работника уголовного розыска? Ну, да и жить в аскезе его никто не обязывал! В разумных пределах, конечно. Потому, чокнувшись с горе «мыкающим», но охотно облапившим стакан оперативником, я с чистым сердцем в очередной раз глотнул в общем-то неплохой, но дорогущий в здешнем общепите виски и привычно скривился на выдохе, как от стопки вонючего самогона.

 В недалеком прошлом я, Павел Репнин, был капитаном полиции, работал старшим оперуполномоченным уголовного розыска в Московском УВД на водном и воздушном транспорте и был непререкаемым авторитетом для молодого, тогда еще лейтенанта Алексея Полосина.

– А… насчет сыскаря, профессионала…, – закусывая все той же сырокопченой колбасой, не оставил я без внимания полосинскую комплиментарность. – Лестно, приятственно, отрадно слышать такое в свой адрес, – сделал я паузу, вытирая губы салфеткой. – Но, кончился сыскарь – был, да сплыл, разошлись стежки-дорожки…– незатейливо обрисовал я теперешнее положение вещей, поморщившись от спровоцированной алкоголем патетичности. – Зато, судя по твоим успехам, вижу, я, что труд мой пропал не напрасно! – подмигнул я приятелю, недавно получившему на погоны третью звездочку.

 Мне вспомнилось вдохновенное, изборожденное временем лицо пенсионера-баяниста в пустынном подземном переходе. Сиюминутно, поддавшись легкой алкогольной расслабленности, я даже немного пожалел этого никому ненужного профессионала трехрядки. Мне захотелось вслед пожалеть и себя сирого (а кому же еще себя любимого жалеть-то?), но быстро оправившись, я покладисто утешился древней еврейской истиной: «И это пройдет!»

 Достали меня в свое время хитроумные министерские кадровики под разными малоубедительными предлогами, дважды зарубившие перевод на новую, интересную работу. Как я позже выяснил, руку к этому приложил не очень-то жаловавший меня непосредственный начальник – мол, некому работать, нет опытных кадров… Здоровое честолюбие, простят меня за натуралистическую образность, подобно мужскому детородному органу – у каждого нормального мужика он должен быть в наличии, но показывать его на людях, кроме как в бане, по меньшей мере, неприлично. До поры я усмирял свои амбиции, наивно полагая, что карьера в большей степени зависит от знаний, умения, профессиональных навыков. Наивность со временем прошла. С течением времени я все больше стал уверять себя, что на этом, сегодняшнем моем пути, с этим руководством нормальная «помывка» мне будет предложена не скоро и, чтобы не запаршиветь, не порасти мхом, надо выискивать другое направление, выбирать другую дорогу. Да, и тягостно было подчиняться недалекому человеку, благодаря карьерным интригам, оказавшимся твоим шефом. Никому не нравятся хамоватые, упивающихся своей значительностью, а, в сущности, неумные и малокультурные люди, характеристику которых можно объединить под эвфемизмом «недалекие». Но, к сожалению, таких «недалеких» начальствующих индивидуумов хватало во все времена. Ну, да и Бог с ними! Не сразу, после долгих сомнений, несмотря на сильное противодействие, я сумел-таки уволиться из органов. Когда я уже откланялся в кадровой службе, в коридоре меня остановил один из замов начальника управления – генерал, аппаратчик, старый и мудрый «лис»:

– Сожалею, конечно, ты хороший оперативник, по-гамбургскому счету, один из лучших… Но, может быть, оно и к лучшему? Таким как ты в полиции карьеру трудно сделать.

 «Задницу ты лизать, прогибаться не умеешь!» – может быть, несколько вольно истолковал я тогда для себя слова генерала. Позже, уже после ухода из органов, по-капитулянтски думалось о поспешности увольнения, о нереализованности компромиссных решений.

 Объявили посадку на рейс до Бишкека. В бутылке оставалось еще грамм восемьдесят виски. «На дне тарелки вся сила прячется!» – усердно вдалбливала мне в голову бабушка в детстве. Сделав поправку на существующую реальность, я разлил остатки заморского напитка, оголив тем самым дно бутылки и, чокнувшись со стаканом провожающего, предложил:

– А теперь давай уже стремянную! Надеюсь, до трапа под рученьки проводишь? Запрещенных к перевозке веществ и предметов не имею и иметь не хочу!

– Это ты там перед таможенниками каяться будешь, – сноровисто выпил свое Полосин и завершающе обтер тыльной стороной ладони рот. – А до трапа – с нашим почтением! Кстати, а за каким ты в Киргизию-то, в заграницу эту?

– А я на Иссык-Куле еще студентом практиковался. Я же географ по образованию, геофак МГУ закончил. Знаешь, Леш, места там необыкновенные! В горах все по-другому – и люди вроде как не такие, и обиход непохожий, – неодобрительно оглядел я затрапезную внутренность кафешной подсобки и в свою очередь вглоток осушил последнюю, теперь уже «стремянную» порцию алкоголя. – Вот потому раз в два-три года туда и мотаюсь, балую себя – отдохнуть, друзей повидать, себя показать. Кстати, начальству, ну, ты знаешь кому, при случае скажи поклон, что хорошо выгляжу, – хохотнул я. – Пусть за меня порадуются.

– С превеликим удовольствием, – заухмылялся Леха, слышавший о моей истории с увольнением.

– Слушай, Паш, – уже после всех посадочных формальностей, выходя из автобуса к трапу самолета вместе с пассажирами рейса, поинтересовался Полосин, – поведай служивому, каково тебе там, на твоей новой дорожке, на гражданке-то?

 Леха неопределенно помахал рукой в воздухе, пытаясь невербально углубить свою мысль.

– М-м… ты не поверишь, я теперь нормальный человек! С кем ты, Леха, в конторе каждый день общаешься? – не стал я интеллигентно рассусоливаться. – С человеческим отребьем, с отбросами! Дерьмо, твоими же словами, ежедневно перелопачиваешь! И на людей, само собой, смотришь с точки зрения золотаря! А людей-то нормальных, – с хмельным удовольствием я оглянулся на двух симпатичных попутчиц, – людей-то хороших вокруг сколько!

– О-о-о, заговорил-то как! – скосив глаза на моих попутчиц, хмыкнул Леха. – «Людей хороших», «людей хороших…» – задразнился он. – Когда у человека много хорошего, то сразу возникает вопрос: «Откуда?»

– Вот, вот, мент – он и есть мент! – засмеялся я.

– Па-а-думать только, какие мы теперь стараемся казаться наивными, бесхитростными, ну, прям, как та пятнадцатилетняя ученица-цыпочка, старательно делающая вид, что не понимает, зачем раздевает ее бессовестный сосед-старшеклассник! – тоже заулыбался Полосин, – Он, видите ли, «стал нормальным человеком!» – попытался глумливо собезьянничать мою интонацию Леха. – Нет, Паш, не верится мне что-то! Не бывает бывших оперативников! Оперативник, настоящий оперативник, прости за неоригинальность – это диагноз, это неизлечимо! Да, мне ли тебе об этом говорить! – в сердцах пристукнул он кулаком свою же ладонь, выплескивая эмоции, энергичным жестом усиливая хмельную пафосность слов. – Оперативник, Паша – это не профессия, это как половая ориентация! А ее не поменяешь! – понизив голос, продолжил он, заинтересовавшись стройными ножками стюардессы, вышагнувшей из самолета на верхнюю ступеньку трапа. – Ты там давай повнимательнее, а главное поаккуратней в загранице этой, – кивнул он в сторону ножек. – А нам, – деланно поскучнел Полосин, – нам здесь остается только мрачные будни и свинцовые мерзости.

– Не драматизируй, Леха! – оказавшись уже рядом «со стройными ножками» прокричал я. – Наши мрачные будни – это же светлое будущее наших отцов!

Глава 2

 Побывать на Иссык-Куле для меня всегда было в радость. Даже местный небосвод, отороченный заснеженной кромкой гор, окружающих озерную котловину, виделся мне здесь выпуклее, выше, его синева была более сочной, и воздуха здесь, казалось, было больше, чем где-либо.

 Тридцать восемь километров от Каракола до районного центра Кызыл-Су рейсовый автобус ехал полтора часа, останавливаясь как обстоятельный пес, почти у каждого придорожного столба.

 Бывали ли вы в старых селах Киргизии? Достопримечательностей в Кызыл-Су, как и во многих других провинциальных городках и поселках просто не было. Малолюдные окраинные улицы со шпалерами столетних тополей, прихотливые переулки с саманной постройки домами за глухими, часто неухоженными заборами. Мелькнет иной раз из-за калитки лицо любопытного и тут же скроется навсегда из твоей жизни. И дальше по улице – пыльная зелень тополиных крон, разделенная у верхушек голубой полоской неба, провинциальная безмятежность, скука! Ближе к центру Кызыл-Су впритык к шумной центральной улице имелась площадь с небольшим базаром, окруженная разнокалиберными магазинчиками. Были здесь и непритязательный ресторан – неказистое, длинное и скучное здание, построенный из бетонных блоков торговый центр – незатейливый образчик советской архитектуры, за коробко которого, чуть в глубине пряталось фундаментальное по здешним меркам здание районной администрации.

 Неподалеку от площади находился и районный отдел внутренних дел. Начальником уголовного розыска здесь работал мой давний приятель капитан Марат Молдокулов – сибарит, хитрован и редкая умница.

– Товарищи, э-э, господа офицеры! – грозно рыкнул появившийся вдруг у окошка дежурной части Марат и покосился на сотрудников, застывших за стеклянной перегородкой.

– Ка-акие лю-юди! – растягивая слова, заерничал Молдокулов, оглаживая меня взглядом. – Какие люди, а?! – посуровел он голосом и, испепеляя глазами растерявшуюся, стоявшую навытяжку дежурную смену, выразительно указал пальцем в беленый потолок.

 Дежурный – немолодой уже киргиз в затасканной форме старшего лейтенанта, решил, наверное, что нагрянуло какое-то столичное начальство, ну, не меньше полковника – чин для заштатного райотдела сопоставимый разве что с небожителем.

– Вольно, – смиловистился над дежурным и его помощником Молдокулов. – Повнимательнее надо быть во время дежурства! – последовала обязательная начальственная клизма.

– Извольте, Павел Алексеевич, – раскорячился он в почтительном полупоклоне передо мной, – к нам в апартаменты!

 Апартаменты капитана представляли собой десять квадратных метров, тесно заставленных казенным, сильно потрепанным мебельным ассортиментом.

– Стало быть, ты уже заместитель начальника РОВД? А майора когда дадут? – порадовался я, заметив табличку на двери приятельского кабинета.

– Два месяца назад назначили. А звание? Не бери в голову! – небрежно махнул рукой Молдокулов, хотя по довольной гримасе его было заметно, что назначением и перспективой стать майором он был доволен.

– А подчиненных-то, зачем пугаешь, капитан? – с удовольствием рассматривал я приятеля.

– А, чтоб жизнь медом не казалась! – вызверился вдруг Молдокулов. – Ты посмотри, какая у дежурного форма? Он ведь как получил ее, так ни разу и не снимал: чтобы все видели, кто перед ними! Лет десять не снимал! Башкарма²1, твою мать! Работали бы с таким же усердием! А-а! – в сердцах снова сделал он отмашку.

 Что греха таить – присутствовала такая особенность в ношении форменной одежды у некоторых милиционеров и полицейских, особенно в небольших городках!

 В отделе было пусто. Кроме дежурной смены я заметил лишь двух сержантов, копавшихся в моторе милицейской, с первого взгляда неизвестной мне иномарки, посетителя, тоскливо сидевшего у двери одного из кабинетов, да какого-то милицейского клерка, прошмыгнувшего мимо нас с Молдокулов в коридоре.

– А чего так тихо вдруг?

– В разгоне все. На вот, почитай, – передал Репнину листок с текстом на русском языке Молдокулов.

 .

 Начальникам РОВД Иссык-Кульской области

 02 августа с.г. в 17 часов 12 минут в конечном пункте инкассации у торгового центра Кызыл-Су к легковой автомашине, необорудованной для перевозки денег, принадлежащей инкассаторской службе, во время посадки инкассаторов приблизился неизвестный преступник и выстрелами из неустановленного оружия совершил убийство трех инкассаторов и водителя.

 Освободив салон от тела водителя, преступник на автомашине инкассаторов скрылся в сторону села Сару.

 Принятыми мерами розыска в 17 часов 45 минут автомашина с трупами убитых инкассаторов была обнаружена в 100 метрах от шоссе, на расстоянии полутора километров в западном направлении от райцентра. Инкассаторская сумка с деньгами похищена. Сумма похищенных денег устанавливается.

 Применением служебной собаки установлено: выше по течению реки Сары-Су, в восьмистах метрах от места обнаружения автомашины в прибрежных зарослях преступника ожидал соучастник с двумя лошадьми. Одна лошадь раскована на правую переднюю ногу. Дальнейшее преследование не представилось возможным из-за потери следа собакой-ищейкой.

 Приметы первого преступника: на вид 25 – 35 лет, высокий, худощавый, тип лица восточный, волосы темные, имеет усы, носит очки, одет в легкую куртку из плащевой ткани светло-серого цвета.

 Приметы второго преступника не установлены.

 Примите меры к розыску и задержанию лиц, причастных к преступлению, а также к изъятию похищенного. Обратите внимание, что на одежде одного из преступников могут быть следы крови. При задержании соблюдайте осторожность, так как преступники вооружены.

 При получении сведений, представляющих оперативный интерес, сообщите в наш адрес.

 02.08. 20-50 Зам. Начальника Иссык-Кульского УВД

 полковник милиции Осмонов

– М-м-да, – присвистнул я, – подвалила работенка! А что так на легковой-то, по старинке? Специализированного микроавтобуса нет? И окна, наверное, из-за жары были открыты? Да как инкассаторы позволили к себе приблизиться-то?

– А-а! – безнадежно махнул рукой Марат. – В машине кондиционер, действительно, сломан был, – продолжил он. – А спецмашина сломалась. К некстати. А может кому-то и кстати! Будем отрабатывать.

– Вчера, стало быть, произошло? Сам-то поспал?

– Пару часов на кулаке. Только под утро начальство из области уехало!

– Ну и накопали что-нибудь?

– Кое-что, кое-что, – пробормотал Марат, массируя переносицу. – Ну, во-первых, недалеко от торгового центра, в переулке был обнаружен угнанный из областного центра «жигуленок». Когда нашли – хозяин еще и не хватился!

– Разумно. Перестраховались. Идти на такое дело без запасных колес мог только дефективный.

– Далее, – кивнул, принимая во внимание мою реплику Молдокулов, – из чего стреляли пока не ясно, но, судя по всему, это 9 миллиметровый ствол. Выстрелов никто не слышал. Глушитель? Нет отпечатков пальцев: ни в угнанных «Жигулях», ни в автомашине инкассаторов, за исключением, конечно, отпечатков убитых. И кайенская смесь – рассыпали табачок с перцем – вот тебе и сюрприз для собачки-то! Вот тебе и будь здоров!

 Марат нервно закурил сигарету и посмотрел на меня.

– Выстрелов никто не слышал, – повторил он, – и потому никто толком не рассмотрел преступника. Отсюда и такие приметы.

– По ним треть мужиков нужно в кутузку тащить, – кивнул я.

– Ну и как тебе все это? – окинул меня оценивающим взглядом Марат и, уловив по моему лицу, что мне это пока никак, продолжил. – Профессионал? Этакий вот, весь из себя наглый, дерзкий, один на четырех вооруженных мужиков? Залетный профессионал?

– Вряд ли этот «залетный» один был у торгового центра! Кто-то должен был его страховать!

– Я уверен в этом! – подтвердил версию Марат. – Но свидетели пока говорят об одном фигуранте! Будем, конечно, это отрабатывать.

 Он затянулся сигаретой и некоторое время следил за струйкой дыма.

– Нельзя сказать, что район очень уж благополучный: работы для людей мало, доходы низкие, наркота, алкоголизм… И, соответственно, большое количество грабежей, краж, – продолжил Молдокулов спустя полминуты. – Дел хватает, веселиться некогда, – зло затушил он бычок в массивной пепельнице из прессованного хрусталя, как бы подчеркивая, что для праздных дел времени действительно нет. – А тут на тебе! И – И будто сквозь землю провалились!

– Ну, а лошади? Лошади откуда? Зарегистрированы кражи лошадей? – еще раз пробегая глазами текст ориентировки, отлично это понимая, задал я Марату риторический вопрос.

– Не было краж, по всей области, проверили, – буркнул в ответ Марат. – Нет, нет, – предупредил он мой следующий вопрос, – дороги на границе района и в горы уже через десять минут после нападения были сразу же заблокированы. И через озеро было не уйти – вчера сильно штормило.

 Заселенная часть Джеты-Огузского района, районным центром которого было село Кызыл-Су, как и во многих районах Иссык-Кульской области, располагалась на сравнительно узкой предгорной равнине, ограниченной с севера и юга берегом озера и высокими горными хребтами, предгорья которых начинались чуть ли не в километре от окраин райцентра.

 И как в воду канули? Значит хорошо ориентировались в местных условиях, – рассудил я, рассматривая в окне заснеженные, из-за прозрачности воздуха кажущиеся совсем недалекими вершины гор, понимая, что и эта мысль глубиной не блещет.

– Это и пню ясно, – хмыкнул Марат. – В том-то и дело! И вроде бы местных профессионалов таких нет – я бы знал, и без местного тут не обошлось!

– Может помочь? – посмотрел я на раскрасневшегося приятеля. – Все-таки сохранил еще какую-никакую квалификацию?

– Не говори ерунды, – откинулся на спинку стула Молдокулов. – Приехал отдыхать, так отдыхай! Ты, наверное, только и думаешь сейчас «об выпить рюмку водки, да об своих лошадях3», ничего путного предложить по делу не можешь. Шучу, шучу, – выставленной ладонью упредил он возражения. – У меня у самого голова как пустой казан. В отделе коллектив сейчас сложился хороший, пара толковых ребят в розыске есть. Справимся. Ну, ее к черту! – забрал он у меня листок с ориентировкой. – Ты когда в горы? Завтра? Будешь у своих гляциологов4? На лошади поедешь, или как? Ты хоть сообщил им, что едешь, что давно уже стал вольным стрелком? А все-таки твари, сволочи они! – возвращаясь к убийству инкассаторов, с остервенением выругался Марат, обрекая наговоренный каскад вопросов безответно повиснуть в воздухе.

 Он встал из-за стола и подошел к окну. Внизу сержанты насиловали аккумулятор, пытаясь завести чинимую ими отдельскую автомашину.

– Никак не могу привыкнуть к убийствам, – пояснил свой сволочизм Марат. – Инкассаторы, шофер – все молодые ребята, у каждого дети есть. Сволочи!

 Он вернулся за стол, и в который раз стал разглядывать ориентировку, подсознательно пытаясь извлечь новую информацию из ее текста.

– Кто-то же должен был их видеть? Где-то они должны были след оставить? Затаились где-то. Будем отрабатывать район, села, пастбища – короче, не соскучишься! Как у нас говорят: «Сидя не станцуешь!» – устало посмотрел на меня Марат.

 Молдокулов любил цветисто приукрасить свою мысль – восточной пословицей или поговоркой.

– Все, все, – прихлопнул он ориентировку к столу ладонью. – Бай хвалится скотом, а бедняк мечтами, – рассмеялся Марат. – Кстати, «об выпить рюмку водки» – сейчас мы с тобой по маленькой, – извлек он из сейфа початую бутылку водки и стопки, – по-бедняцки так, пробуждения аппетита ради. А потом ко мне домой! Милана будет рада увидеть тебя! Заночуешь и поедешь! – утвердил он сегодняшний распорядок. – В горы, значит. В горах сейчас хорошо, – закрыв глаза, покачал головой Молдокулов, то ли представляя, как в горах действительно хорошо, то ли прислушиваясь к звуку заработавшего за окном двигателя милицейской автомашины.

 Плов, приготовленный женой Марата Миланой, был необыкновенно вкусным! Желтые от тушеной моркови крупинки рассыпчатого риса, сдобренные сладостью урюка и кислинкой ягод барбариса, кусочки сочной, слегка поперченной баранины стремительно исчезали во рту, оставляя устойчивое, желанное для проголодавшегося организма послевкусие. Такого обильного, по-восточному неторопливого насыщения я, привыкший к быстрым холостяцким перекусам, давно не испытывал.

 В конце концов, слегка осоловев от сытости, мы с Маратом передислоцировались из дома в сад, где все было приготовлено для чаепития. Под развесистой яблоней, на дощатом помосте, застеленным светлой кошмой, был устроен дастархан: фрукты, конфеты россыпью, несколько видов варенья в вазочках, многообразие сладкой печености… Все это, окруженное по периметру одеялами и подушками, образовывали в совокупности этакие римские лектусы – своеобразные лежачие места для неторопливого, благоприятственного употребления кушаний и напитков, в отличие от античных времен сооруженные не в триклинии – специальном помещении для трапез, а под открытым небом.

– Павлинов вот нет еще! – засмеялся Марат, наблюдая как я, сняв обувь, с наслаждением разлегся по другую сторону римского дастархана. – Бараний жир, может ты это в своей Москве и подзабыл, после еды быстро застывает в полости рта: горячий чай после плова с бараниной – это просто святое! – прихватив под бок подушку, стал он разливать в пиалы духовитый чай. – А завтра тебя подвезут, – тут же отхлебнул из пиалы Марат. – Машина завтра в ту сторону пойдет, – уточнил он и потянулся, зажмурившись от удовольствия: от вкусной еды, от глотка хорошо заваренного чая, от вечернего покоя садовой прохлады, навязчиво пахнущей созревающими яблоками…, став на мгновение похожим на только что полакомившегося мышкой кота.

– Будет полегче, надеюсь, что через два-три дня, я по делам на «ключи» загляну, а потом и к тебе на ледник заберусь. Аллах милостив, поохотимся! – продолжил Марат, все также по-кошачьи жмурясь, возможно, предвкушая эту самую охоту – достойное времяпровождение для мужчины! – А то потом не до этого будет! Мне надо в горах встретиться кое с кем, переговорить…

– Встретиться в стойбище с какой-нибудь апа5, сына которой ты в свое время из дерьма вытащил, – предположил я. – Она перескажет тебе все свежие сплетни ближайших пастбищ, охарактеризует всех приехавших и приезжавших ранее родственников, доложит о посторонних, побывавших в гостях…

– Ну, примерно, что-то вроде этого, – не стал отнекиваться Марат. – И вот еще что – через неделю у нас тут кое-какое самодеятельное празднование намечается, энэнс6… – вдруг матерно расцветил он окончание фразы и, отставив пиалу, выковыривая из кармана пачку сигарет, неожиданно спросил. – Ты, вообще, слышал что-нибудь о восстании киргизов и казахов в Семиречье, а? В частности, здесь, в Прииссыккулье, в 1916 году?

– Да так, кое-что, краем уха.

– «Кое-что, краем уха!» – укоризненно покачал головой Марат. – В августе 1916 года здесь в Кызыл-су, в Покровке по-тогдашнему, да еще в тридцати русских селах Прииссыккулья произошла самая настоящая резня – толпы восставших, обезумевших от безнаказанности киргизов грабили, жгли дома, убивали русских стариков и детей, насиловали женщин. По разным источникам погибло тогда только в Прииссыккулье до двух с половиной тысяч мирного населения из числа русских переселенцев! А еще тысяча, в основном молоденьких девушек, была уведена в горы и пропала без вести! Сожжены и разграблены были многие сотни хозяйств! Русские мужики, способные защитить свои семьи, в это время воевали на германском фронте, а инородцев, к которым в то время по царской терминологии относились и мои соотечественники, в армию не забирали.

 Он закурил сигарету и сделал первую, самую вкусную затяжку, добавив в яблоневый аромат чаепития явственный табачный дух.

– Почти каждый год в начале августа, – продолжил Марат, – несмотря на то, что в конце месяца у нас значится официальное празднование Дня независимости, находятся умники, пытающиеся организовать сходки, шествия, используя как предлог годовщину тех кровавых событий, как они считают, дату зарождения национально-освободительного движения киргизов! Я ничего не имею против празднования чего-либо, тем более национально-освободительного! Но уж больно повод неоднозначный, сомнительный!

 Я заметил, что домашняя расслабленность Марата сошла на нет: сходство его с полакомившимся котом, отдыхающим после трудов насущных, исчезло окончательно.

– Естественно, – возобновил он повествование, – спустя некоторое время после начала восстания, последовала жесткая реакция властей страны, к тому времени уже два года воевавшей с Германией – была проведена жестокая карательная экспедиция. Ожидаемая реакция, не правда ли? – взглянул на меня Марат – слушаю ли? – Солдаты и казаки сотнями расстреливали безоружных инородцев, вооружали оставшихся в живых жителей русских сел, которые в свою очередь, грабили, вырезали киргизов целыми семьями. Согласно царским источникам со стороны киргизов погибло тогда многие десятки тысяч человек! Многие сгинули в горах: под лавинами, на перевалах, в трещинах ледников, стараясь в спешке, бросив большую часть имущества и скот, уйти через сырты7 в Китай.