Kitabı oku: «Подлодки адмирала Макарова», sayfa 2
Берг с огорчением обнаружил, что изгваздал в грязи сапоги и брюки.
– Малыш! Твоя идея с мертвяком не слишком удалась.
– Да, сэр Алекс, – согласился тот, обыскивая замершее в повозке тело. – Есть мысль получше.
Новая выдумка прошла проверку у станционных властей Монтгомери, которых тоже заинтересовало содержимое гроба. Начальник станции скептически осмотрел тучного покойника в офицерском мундире, глаз которого успела облюбовать зеленая муха.
– Я его где-то видел. Бьюсь об заклад – на плакате «разыскивается».
– Возможно, сэр, – вежливо кивнул Берг. – Брат не отличался законопослушанием. Но перед самой смертью он обратился к Богу с молитвой. Теперь у него есть шанс на спасение, да, отец Родерик?
– Помолимся за упокой его души, сын мой, – прогудело из-под коричневой хламиды.
Тяжеленный ящик с тушей бандита и ста двадцатью фунтами золота перекочевал из повозки в железнодорожный вагон.
– Клянусь печенью моей бабушки, сэр Алекс, – прошептал Том, едва переводя дух. – Почему не выбрали ублюдка поменьше?
– Тогда на фоне его худых ребер вес золота был бы еще заметнее.
В полупустом пароходе до Бреста Берг лично обрил голову Малышу начисто.
– Теперь волосы отрастут равномерно. Никто не заметит твою тонзуру, святой отец.
Ковбой придирчиво осмотрел облысевший череп через тусклое зеркало и горестно заключил:
– А пока я буду напоминать беглеца из тифозного барака.
К началу июня французское судно доставило путешественников в Питер.
– Добро пожаловать, господа, в город моей юности, – торжественно провозгласил Александр, когда на горизонте показался лес мачт от Васильевского до Канонерского островов. – Надеюсь, родина примет меня если и не с распростертыми объятиями, то хоть бы не пинком под зад.
_______________________________________________________________
1
Американская миля равна 1760 ярдам, или 1609,3 м.
Морская миля равна 1852 м, кабельтов равен одной десятой морской мили, или 185,2 м.
Узел – единица измерения скорости судов на море, равен одной морской миле в час.
Ярд равен трем футам, или 0,9144 м, фут равен 12 дюймам, или 0,3048 м.
Сажень равна 7 футам, или 84 дюймам, или 2,1336 м, либо черт знает чему, ибо на Руси было свыше десятка разных саженей. В данном тексте – морские сажени, равные 6 футам, или 2 ярдам.
Верста – 500 саженей, около километра.
Американский фунт равен 0,45359237 кг, русский фунт меньше, он равен 0,40951241 кг.
Примечание автора: цените метрическую систему.
Глава вторая
Мама! Единственная в мире женщина, которая не предаст, не отвернется, будет ждать всегда. Даже уйдя за порог вечности, взирает на непутевого сына с небес, мучаясь от невозможности напутствовать, накормить или хотя бы ночью подоткнуть одеяло.
– Саша!..
Увядшая вдова, пережившая мужа в шестидесятом и проводившая в море обоих сыновей, плакала на широкой груди младшего сына, не веря своему счастью. Он смущался и терзался угрызениями совести, что писал редко, не вспоминал часто и лишь ныне сподобился приехать.
Пережив первый тайфун материнской радости, Берг представил спутников:
– Привечайте. Мои коллеги и боевые товарищи, мичман Джон Рейнс и старшина Томас Вашингтон.
Мария Генриховна радостно встретила обоих, сдержав удивление при виде редкого в Питере темнокожего или, как их здесь называли, арапа. Гости изрядно оробели. Несмотря на добытое в Алабаме богатство, частично привезенное с собой, частью осевшее в сейфах Нью-Йоркского банка, они смущались роскошеством особняка, смотревшего фасадом в темную воду Екатерининского канала неподалеку от Театрального моста. Алекс всегда рассказывал о себе неохотно. О родовитом прошлом семьи никогда не упоминал, лишь вскользь обронил, что отец был адмиралом и брат служит на флоте.
Прежние связи отца и стали отправной точкой в поиске единомышленников. Александр осторожно расспросил маму, кто из старых знакомых в фаворе у властей и на дистанции доступности.
– Как же, из отцовских Федор Петрович не забывать изволят, – мгновенно сориентировалась опытная родственница морских офицеров. – На Рождество и день ангела всенепременно поздравляют. Ныне в науках начальник, с великим князем накоротке.
– Федор Петрович – это адмирал Литке? С которым отец на «Новой Земле» по северным морям ходил?
– Он самый. Высочайшим повелением в графское достоинство возведен. – Мария Генриховна отхлебнула чаю. – Что ж твои гости, Сашенька, скромничают?
– Простые парни, матушка. Извиняйте их, к питерским гостиным непривычные.
Мысль начать с прославленного географа оказалась правильной. Крайне занятый по службе полный адмирал, президент Академии наук, вице-президент Русского географического общества, обладатель других столь же обременительных постов Фридрих Бенжамин фон Литке откликнулся немедленно, как только получил письмо от сына старого друга. Он принял Берга и Рейнса в кабинете академии на Кадетской набережной, близ Стрелки Васильевского острова.
– Рад вас видеть, Александр Маврикиевич.[2] Возмужали, батюшку вашего напоминаете, с которым в Николаеве много раз встречаться пришлось. Жаль, конечно, что ваша карьера не сложилась. Михайлов – как есть форменный мерзавец. Ваш благородный уход его не спас. Утонул, стервец, в Балтике в пятьдесят восьмом или пятьдесят девятом. Стало быть, конфуз исчерпан. Добро пожаловать домой, капитан Берг!
– Увы, ваше сиятельство. На флоте Соединенных Штатов дослужился лишь до старпома корвета.
– Жаль, решительно жаль. Мой сын Константин – уже капитан-лейтенант, хоть вас моложе. Чаю, далеко пойдет. И ваш старший брат не промах, каперанг он, коли память не подводит.
– Непременно желаю наверстать, Федор Петрович. Разрешите представить коллегу и недавнего противника – офицера флота Конфедерации Джона Рейнса.
– Как же, наслышан, – адмирал пожал руку ковбою. – Мало вас было, но дрались крепко. Не в претензии, что Россия северянам способствовала?
Берг перевел вопрос.
– Какие могут быть счеты после объединения двух Америк? Мы с Алексом сейчас – как братья.
– Замечательно! – отреагировал Литке, не дожидаясь перевода. – What is your business in our country?
Александр не ожидал такого. Понятно, что президент академии владеет французским, как все образованные люди, и родным немецким. Но английский язык в этой части света не распространен. Вдобавок затрещала по швам задумка представить Джона соавтором затеи с лодкой, озвучивая по-русски изобретения, якобы выстраданные вдвоем. Американец не подвел.
– Мой бизнес – построить в России субмарину. Мистер Алекс расскажет подробнее.
Пока Берг излагал суть своих замыслов, демонстрируя наброски, чертежи и газетные вырезки из принесенной с собой папки, ковбой рассматривал двух германцев, дивясь их схожести, несмотря на разницу в возрасте и положении. Адмирал, невысокий стареющий мужчина с бритым подбородком, у которого бакенбарды срослись с подусниками и легли на эполеты седыми густыми волнами, напоминал заслуженного породистого пса, которому уже не гонять дичь по лугам, а хозяин предоставил любимцу теплое место. Алекс значительно крупнее, примерно пять футов и десять дюймов. Темно-русые усы и небольшие баки коротко подстрижены по американской моде. В глазах неудовлетворенность. За годы в Новом Свете он ни на шаг не продвинулся по стезе, которую его окружение считает единственно правильной.
Общее для знакомых ковбою немцев – их сверхъестественная правильность. За месяцы, проведенные вместе, начиная с Чарльстона, Алекс ни разу не напивался, крайне редко сквернословил, не обсуждал бабьи прелести, не поднимался на второй этаж к красоткам из провинциальных кабаре. Он даже в карты не играл, посасывая неизменную трубку за кружкой пива, когда Джон спускал десятку-другую долларов. Не человек, а железный истукан.
Увидев Литке, американец понял, к чему стремился к концу жизни его компаньон – стать таким же русско-германским адмиралом, правильным, заслуженным, убеленным сединами. Надо полагать, отец Алекса адмирал Мориц Берг успешно с сей задачей справился, старший брат на полпути. Дьявол, а разве сама жизнь с ее удовольствиями не есть ценность?
Александра мало что могло взволновать. Он настолько бесстрастно приставил ствол к уху конвоира, что охотник за головами сразу уверовал – у моряка ничто не дрогнет сделать там лишнюю дырку. Самое большое огорчение Алекс выразил, сверзившись с лошади у Монтгомери, стреляя из-под ее брюха: он перепачкал костюм. Его лицо кривилось от брезгливости, когда в Нью-Йорке выковыривал золотые слитки из гроба с разложившимся трупом грабителя. При этом офицер и дворянин не переложил гнусную работу на мулата и безродного бродягу, падалью все трое провоняли наравне.
Несмотря на нарочитую правильность даже в мелочах, Берг лично подделал документы, произведя Джона задним числом в офицеры конфедеративного флота. Объяснил: в России сие непременно понадобится.
За время морских переходов до Бреста и до Питера русский немец приходил в хорошее настроение гораздо чаще. На борту судна он чувствовал себя в своей тарелке. Не поленился слазить в машинное. Часами сидел на баке, подставляя лицо ветру и заполняя трепещущие листики карандашными рисунками. На них – море, корабли, чайки, снова корабли.
Пока Джон предавался наблюдениям и воспоминаниям, ни слова не понимая из русского диалога, Александр закончил излагать свое видение военной субмарины. Суть дальнейшего разговора Берг ему перевел, когда они покинули академию.
– Прожект ваш решительно хорош, – заявил адмирал. – Воплощаем ли – вот в чем вопрос. Подводные лодки наподобие perpetuum mobile. Множество пыталось, никто толком построить не смог.
– Вечный двигатель противоречит законам механики. Мореходную подводную лодку никто и не мог соорудить, пока пытливый ум не изобрел компактной машины, электромоторов, динамо и пригодных к зарядке батарей. Американцы могут ее создать на основе прожекта Олститта. Но Соединенные Штаты ни с кем ближайшие лет десять воевать не намерены. Для защиты берегов оставшийся флот даже избыточен. В России иначе. На Черном море турецкий флот. Османы строят броненосные корабли. Русским не положено по условиям мира с Англией и Францией. Субмарины можно в Питере собирать да по железной дороге возить. Две недели – и они в Севастополе.
– Вот что, Александр Маврикиевич. Сыну моего любезного друга в благом деле отказать не могу. Однако огорчить должен – не в моих правах сие. Выделение средств из казны да мощностей на наших верфях, военными заказами занятых, надлежит решать великому князю Константину Николаевичу. Но пред тем, как аудиенцию устраивать, вам потребно ситуацию в империи лучше узнать. Ведомо ли вам, что казна отпустила сто сорок тысяч рублей на духовую потайную лодку фотографа Александровского?
– Духовую – значит от сжатого воздуха?
– Точно так.
Берг торопливо перелистал газетные вырезки.
– Тупиковый путь. Вот, французы пробовали. Семь миль – предельный запас хода. Дальше хоть парус поднимай.
Федор Петрович развел руками.
– Не вздумайте сию глупость произнести при генерал-адмирале. Он лично духовой прожект одобрил к финансированию, Государю доложил. Хотите в дураках его выставить?
– Негоже. Что посоветуете?
– Не торопиться, сударь. Осмотритесь. Ваш иностранный компаньон – зело правильный маневр. Не отпирайтесь, я сразу разгадал ваш кунштюк. Увы, проходимцу из Западной Европы или из-за океана верят куда охотнее, чем нам, германцам, верой и правдой поколениями служащим русскому престолу. Хоть в Пруссию беги и оттуда вещай, дабы Государь услышал.
– Господин адмирал, говорят, нынешний император более к прогрессу склонен? Отмена крепостничества, реформа флота, суд присяжных…
– Так-то оно так. Но Россия – беспримерно тяжелая глыба. Кабы сдвинуть ее, одного царского веления мало. Ступайте-ка вы к Никандру Ильичу. Он батюшку вашего помнит да и моей протекции не откажет.
Литке опустил перо в бронзовую чернильницу и каллиграфическим почерком написал пару рекомендательных фраз на отличной бумаге с вензелем академии. Спрятав письмо в папку, а ее в саквояж, Берг подумал: быть может, с этого листка начался практический путь к российскому подводному флоту. Или к повторному провалу на флоте самого Берга. Время покажет.
Теплый и сырой июньский ветер на Кадетской набережной чуть не унес широкополую ковбойскую шляпу Джона. Над его деловым костюмом она смотрелась непривычно и даже нелепо. Тем не менее, стетсон придавал американцу подчеркнуто иностранный вид, что от него и требовалось.
На противоположной стороне Невы в небо вонзался золоченый шпиль Адмиралтейства. Александр помнил времена кадетской юности, когда там действовала верфь. Ныне центр столицы окончательно превратился в капитанский мостик империи. Лишь река трудится, как и прежде. В отличие от полноводных американских водных артерий Нева и Невская губа – заповедник мелкого и плоскодонного флота. Восточнее Кроншлота глубины маленькие, редко где более двух-трех саженей. В середине дня по мелким речным волнам терпеливо пыхтят короткие закопченные буксиры, перетаскивая баржи, неторопливо скользят лодочки с малыми парусами. Снуют гребные баркасы. Мышечная сила людей в пронизанном каналами городе обходится дешевле лошадиной.
– Джон, здесь близко. Ловить извозчика не стоит.
Они пересекли реку по плашкоутному мосту. Настил, опиравшийся на лодочные корпуса, мягко раскачивался. Александр тем временем убедил спутника срочно начинать учить русский язык.
– Мы направляемся к кавторангу Зеленому. Он – главный редактор «Морского сборника» и весьма осведомленный в русских морских делах человек. Всего не расскажет, надобно множество материалов пересмотреть, что в редакции накопилось. Он же доступ к документам имеет, которые не для посторонних глаз. Одному мне трудно. Без русского языка ты разве что шлюх сможешь снять да в кабаке напиться.
– О'кей, босс. А уголек?
– Ему тоже придется. Держать меня при Томе переводчиком – большая роскошь.
Никандр Ильич Зеленой, сухопутный моряк, давно не ходивший в морские походы, сделал для русского флота, гидрографии и картографии больше, чем иные капитаны, ступавшие на земную твердь лишь в портах. Он без церемоний принял сына адмирала Берга, по-английски поздоровался с Джоном и пообещал полное содействие.
Обрисованная им картина прохождения прожектов через морское ведомство вгоняла в уныние. Первый бастион, который предстоит штурмовать, именуется Морским техническим комитетом. Без его заключения генерал-адмирал и рассматривать проект не вправе, разве что в порядке личного начинания. Тем более что карт-бланш выписан Александровскому. Комитет обычно склонен назначать множество комиссий, члены которых уверены, что безопаснее зарубить намерение, нежели пропустить наверх нечто несообразное. Далее великий князь ознакомится с заключением. Его Императорское Высочество способно тут же похоронить инициативу, и не только по причине ее технической провальности, а по несоответствию имперской флотской политике. Субмарины явно в сию политику не вписаны, кроме забавных опытов с духовой лодкой. Ныне в почете укрепление брони и большие пушки надводных чудищ. Наконец, и это самое трудное, убедить Государя Императора.
– Дорогой Никандр Ильич! За просвещение спасибо. Однако я уповаю найти более скорый путь. Располагаю средствами самому спустить на воду лодку и демонстрировать ее великому князю в действии.
– Дельно, сударь. Но рискованно-с. А как не пожелают ее купить на казенные деньги?
– Сознаю, опасность велика. Но без нового рода кораблей Россия вечно останется в догоняющих. Или казну надорвет, броненосцы – изрядно дорогая штука. Я мыслю так. По-первости узнать, кто подводное и минное дело на Руси продвигает, электрические прожекты соображает, дабы второй раз не изобретать паровоз. После познакомиться с энтузиастами. Тот же Александровский – пусть и неуч, а уважения достоин, что за лодку взялся, не страшась авторитетов.
– Александр Маврикиевич, позвольте полюбопытствовать, есть ли у вас чертеж субмарины по американскому образцу?
– Увы. В действительном виде ни одна иностранная лодка потребностям нашего флота не отвечает. У меня лишь наброски.
– Что же вы Константину Николаевичу показывать решили?
– Намерен начать с малого потаенного корабля для охраны гаваней. При явном большинстве иностранного флота чтобы мог скрытно мины под врагом поставить. На нем испытать конструкцию приборов для плавания под водой. Лишь тогда думать о большом прожекте мореходного миноносца с самодвижущимися минами инженера Уайтхеда. – Берг расцепил сложенные на столешнице кулаки, показав пустые ладони, в которых не было чертежа волшебного оружия. – На субмарину в двести и более тонн водоизмещения у меня средств не имеется. Тут уж извиняйте – без поддержки великого князя никак.
– Ждете, он даст вам двести тысяч из своего кармана, как Путилову, и скажет: как хотите, но чтоб у России были потаенные суда?
– На чудо уповать не буду. Тогда война была. И заказывал великий князь канонерки, а не загадочные ныряющие коробки. Хочу, чтобы Россия хоть раз была к войне готова, а не затыкала мужеством подданных дырки, возникшие по неразумению.
Пока Джон и Том терпеливо постигали азы русского наречия, доводя до бешенства английского гувернера, ангажированного семейством Берг у соседского княжеского семейства, Александр терпеливо засел за изучение достижений отечественной науки и техники. Уже через неделю он ощутил, что начинать придется не на пустом месте.
Электрические опыты, нимало не занимавшие Александра в бытность до эмиграции, проводились здесь с воистину царским размахом. В частности, прусскому еврею Морицу Герману фон Якоби на эти цели выделялось пятьдесят тысяч целковых. На них он построил множество электрических приборов, включая катер, способный двигаться по Неве против течения. Американец Джон Рейнс с флотской биографией – ничуть не худшая приманка, нежели сын ростовщика «неправильной» нации.
Минное дело на море в России развивалось неслыханными темпами. Во время Крымской войны англичане пытались войти в Невскую губу, но их корабли подорвались на минах. Ни один не затонул, зато тайное оружие коварных русских отпугнуло британцев. На северном фланге высадка войск и наступление не состоялись. Александр решил для себя, что конструкцией якорных мин на Родине занимаются достаточно прилежно. Ему важно лишь сделать самодвижущееся подводное судно, тайно доставляющее адскую машину к пути следования вражеских кораблей.
Попыток строить субмарины тоже состоялось предостаточно. Самым толковым ранним проектом оказалась лодка инженер-генерала Карла Андреевича Шильдера, опробованная в далеком 1834 году. Редкость – грамотный инженер среди толпы самоучек, он построил металлическое судно, вооруженное ракетами, стрелявшими из подводного положения, и шестовой миной. Для ориентации и наведения ракетных установок изобретатель установил медную оптическую трубу, выступавшую над водой. Сознавая огорчительно низкую скорость аппарата, приводимого в движение матросами вручную, он ратовал за установку паровых и электрических машин, однако умер слишком рано, не дождавшись новейших двигателей. Ему же принадлежит замысел плашкоута или корабля-матки для буксировки подводной лодки к месту баталии.
Дальнейшие поделки скорей компрометировали, нежели пропагандировали идею подводного дела. «Гипонавтический аппарат» баварского кавалериста Вильгельма Бауэра затонул в 1856 году в Балтике. Плавая под водой за счет мышечной силы экипажа, он не показал ходовых и боевых качеств, под которые у Морского министерства получены деньги.
Прискорбно, но русские энтузиасты начинали воплощать свои прожекты, зачастую бредовые, повторяя незадачи западных коллег. Например, духовая лодка Александровского начала строиться через год после того, как в 1863 году европейцы на примере субмарины «Плонже» конструкции Брюна и Буржуа убедились, что пневматический двигатель не пригоден для этих целей. Сдружившись с изобретателем-самоучкой филологом Барановским и проявив упорство, достойное лучшего применения, фотограф добился постройки своей лодки в 1866 году, показал адмиралам опытовое погружение, добившись хода под водой со скоростью чуть более узла и снова поставил судно на переделку.
Несмотря на общую наивность исходной посылки, любитель предложил несколько задумок, которые Бергу понравились. В частности, наличие в середине корпуса высокой надстройки, не заливаемой в надводном положении в свежую погоду. Американский «Монитор», который правильней назвать полуподводным, а не надводным судном, страдал именно от заливания люков при особой низкой палубе. Далее, Александровский развил удавшееся на «Плонже» нагнетание сжатого воздуха для выталкивания воды из балластных систерн и разделил их на несколько групп, установил магнитный компас, в основном разрешив проблему с его девиацией. Наконец, он сделал подводный брандер – помесь малой пневматической субмарины и мины, назвав ее «торпедо». Берг заметил себе познакомиться с изобретателем как можно скорее.
Перерыв гору предложений об устройстве разных подводных аппаратов, текст которых чаще всего свидетельствовал о скудной фантазии авторов, нежелании ознакомиться с достижениями иностранных подводников и неумеренном честолюбии, Александр наткнулся на работы генерал-майора Оттомара Борисовича Герна. Инженер-фортификатор построил целых три лодки, также оплаченных казной. Его суда были подводными галерами. Понимая, что время ручного привода уходит, он живо интересовался машинами, ездил во Францию на опыты с «Плонже», затем обнародовал заметки об использовании теплового двигателя под водой. Записав адрес генерала, Берг предположил, что, возможно, нашел хотя бы одного единомышленника.
Визиты к собратьям по подводному цеху Александр решил начать с фаворита гонки и направился в Кронштадт. Однако на пароходный завод, где шла реконструкция лодки, Берга и его маленькую команду даже пускать не захотели. Нелепое железное сооружение, поднятое на Мортонов эллинг, они осмотрели лишь издали.
Создатель духового судна, изволивший выделить гостям не более пяти минут, оказался крайне неприятным человеком.
– Господа, буду с вами откровенен. Вы не являетесь российскими морскими офицерами, двое даже подданными империи. Лодка – секретное оружие. Так что благодарю покорно за проявленное внимание, но никаких сведений о ее устройстве разглашать не намерен.
– Ваше право, – согласился Берг, решив про себя, что в случае начала своего проекта по согласию с Морским техническим комитетом он непременно получит доступ к документам об опытах фотографа, раз судно строится за казенный счет. – Тогда будьте любезны ответить, почему не применили тепловой двигатель. Раз его нет в лодке, значит, сие не тайна.
– Вот оно что! Подозреваю, вас Степан Онисимович настроил? Сколько же мне крови он выпил! Сначала вроде как друг, перед великим князем поддержал. А потом вылезло, что лодка ему нужна лишь, дабы свои изобретенья продвинуть. Не выйдет-с! На первом боевом подводном корабле империи будет стоять только воздушная машина Барановского.
– Простите за любопытство, каким образом будет воевать корабль с запасом хода в семь миль?
– Довольно меня поддевать, милостивый государь! Объем баллонов и давление увеличатся. Его Императорское Величество лично одобрили мой проект.
– Алекс, я плохо понимаю по-русски, но, по-моему, этот говнюк нарывается, – встрял Джон по-английски, недружелюбно сверля Александровского глазами. – Он дворянин? Давай ему в рыло заеду, может, на дуэль меня вызовет.
– Ты сам не дворянин. Он просто вызовет городового. – Берг снова обернулся к судостроителю: – Последний вопрос, и мы уходим. Я слышал, вы предложили торпедо не хуже мины Уайтхеда. Как судьба этого изобретения?
– Как и все в России – сложно. Когда моя лодка докажет боевую ценность, завистники не смогут ставить палки в колеса. Господин Берг, давайте закруглим разговор. Ежели вы не спускали на воду кораблей и не будете в будущем, это – досужая трата времени. Коли начнете, вы мой прямой соперник. Мне не с руки помогать вам даже советом. Разрешите проводить вас к выходу.
Напротив, генерал-майор Оттоман Борисович Герн, попросивший называть его Константином Борисовичем, оказался милейшим человеком. Интересуясь морскими делами, он был краем уха наслышан о контр-адмирале Берге и без церемоний принял рекомендацию Литке, сразу же пригласив осмотреть лодку на Александровском литейном заводе, что в пригороде Санкт-Петербурга на берегу Невы, неподалеку от Шлиссельбургского тракта.
Вояж в родильный дом российских подлодок, где треть века назад собиралось судно по проекту Шильдера, состоялся в погожий июньский день. Открытый экипаж катил вдоль реки. Томас и Джон, оба уроженцы южных штатов, наслаждались наступившим, наконец, теплом. В Алабаме и Луизиане в апреле жарче, чем на Балтике в июне.
– Зря вы, Александр Маврикиевич, на Ивана Федоровича сетуете. Человек из низов выбрался. Лодка его пусть плохо, но на механическом двигателе пошла. Титулярного советника удостоен, стало быть – личное дворянство получил. Есть предмет для гордости.
– Ваше превосходительство, его же потом на части порвут, когда с очевидностью ясно станет о негодности его творчества кроме как для ужения рыбы. Жаль простака.[3]
– Экий вы добросердешный. Так запомните, что наш фотографический любитель не так прост. Кроме титула, дающего ему пять тысяч в год, он истребовал себе орден, восполнение убытков фотоателье, с которого он изъял якобы сто сорок тысяч на постройку корабля, премии в пятьдесят тысяч за гениальность конструкции…
– На такие деньги можно флотилию лодок построить! – воскликнул Берг, перебив генерала. Тот, не возмутившись, продолжил:
– И еще шестьдесят тысяч на продолжение опытов. Бурачека ругал? Степан Онисимыча. Как же-с. Любителю зело прискорбно слушать, когда морской инженер, спроектировавший десятки корпусов, тычет его носом в мелкие технические грехи, как котенка в сцаки. Беда в том, что Александровского Его Императорское Величество похвалить изволили. Оттого он возгордился, но транец от кранца не научился различать. Вдобавок фотограф тишком ставит на лодку критикованный им вдрызг водотрубный котел на жидком топливе, сиречь паровую машину Бурачека-Шпаковского.
– То есть в надводном положении лодка Александровского будет двигаться как пароход?
– Вы недооценили упорство фотолюбителя, любезный Александр Карлович. Из котла пар пойдет в цилиндры машины, она будет крутить нагнетатель, он качать воздух в баллоны, оттуда в цилиндры главного двигателя и лишь с его вала на винт.
Берг перевел. Американцы сначала не поверили, потом заржали. Том наивно спросил:
– Сэр Алекс, почему не подать пар с котла непосредственно в цилиндры рабочего двигателя? Нагнетатель, баллоны – столько потерь!
– Тогда пришлось бы признать правоту Бурачека. Неприемлемо-с! – присоединился к общему веселью Герн после перевода вопроса чернокожего механика.
Лодка генерала превосходила неуклюжее творчество фотографа с филологом как фрегат галеру. Опыт постройки трех субмарин и инженерная грамотность разработчика просматривались в каждом узле.
Корпус веретенной формы подкупал законченностью линий. Где глазу не зацепиться, там и вода не задержится. Круглая надстройка на миделе была единственной, в отличие от проекта Александровского с двумя башнями. И, конечно, «четверка» Герна была гораздо мельче. В длину примерно вдвое.
Похлопывая по стальному боку с рядами заклепок, генерал с удовольствием рассказывал:
– Надводное водоизмещение получается около двадцати пяти тонн, на порядок меньше, чем у художника. Тем самым рассчитываю устранить главный недостаток его воздуходувного проекта – малую скорость при той же силе машины. Ежели смогу обеспечить хотя бы два-три узла, гидропланы обязаны сносно держать глубину.
– Хотелось бы, – подтвердил Берг, запрокинув голову. – Я читал, что с застопоренным движителем добиться равновесия на глубине не удалось.
– Так и есть. С глубиной растет давление. Корпус не бывает жестким, как камень, он сжимается, уменьшая объем вытесняемой воды, стало быть, лодка проваливается. Посему под водой надобно иметь нулевую плавучесть и менять дифферент гидропланами на ходу. Для погружения корма поднимается, и судно уходит вниз с дифферентом на нос. Корпус двойной, как в испанских подлодках. Главная систерна и баллоны со сжатым воздухом вмещены в пространстве меж внутренним корпусом с бронированными стенками и тонким наружным.
– Нечего возразить, Константин Борисович, – Александр тронул рукой винт. – Расскажите о силовой установке.
– Это моя гордость. Первая русская паровая машина на подводной лодке. Мощность шесть индикаторных сил, котел с топкой для твердого и жидкого топлива с давлением четыреста сорок фунтов на дюйм, холодильник. В надводном положении пользуем скипидар или другое жидкое топливо. Под водой – особые медленно горящие брикеты, выделяющие кислород. Либо тот же скипидар, к нему сжатый воздух из баллона.
Берг пересказал по-английски. Джон пожал плечами – слишком хитрая конструкция. Томас поинтересовался, не потравится ли экипаж газами.
Герн залез на корпус. Верхняя часть обшивки оставалась незакрытой. Он показал на крепление духового клапана.
– Сгоревшие газы наружу выводятся.
Александр тоже залез на корпус и осторожно спустился в люк. Обратил внимание, что лодка внутри разделена двумя переборками на три отсека.
– Впечатляет, Константин Борисович, – раздался изнутри его голос. – Как есть впечатляет. Особенно продуманность приборов и механизмов.
Он вылез из лодки и спустился по трапику.
– По вашему тону, коллега, слышу возражения, рожденные в глубине души, но не высказанные. Позвольте полюбопытствовать, чем не угодил.
Берг внимательно посмотрел на генерала. Очень тонкий момент. Нельзя задеть хорошего человека критикой его детища, обидеть лицемерием тоже нехорошо. Как найти тонкую грань?
– Смею ли я? Вы четвертую машину строите, а я лишь любитель и в начале пути.
– Полноте. Вы – моряк и в бою побывали. Не тяните.
– Так и быть. Не взыщите. Начну с размерений. Шестисильная машина для тихоходного судна в двадцать пять тонн достаточна. Но под водой водоизмещение вырастет, как и сопротивление, – рубка начнет тормозить. Для большей машины нужен корпус просторнее, как у Александровского и даже поболее.
– Разумно говорите, Александр Маврикиевич. Только перед вами – первенец подводного парового плавания. Коли заработает все по чину, примусь за крупную лодку.
– Второе. На беду пришлось нам с Томасом побывать в машинном, когда его вода заливает. Это – ад. В железном чреве «Монитора», на две трети в воде сидящего, и безо всякой поломки не многим лучше. Честно скажу, не верю в успех парового мотора под водой. Разве что дымовую и вентиляционную трубы над волнами выставить.
