Kitabı oku: «Новые легенды царской семьи»

Yazı tipi:

ISBN 978-5-4483-1667-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Вступление

Документальная проза и научно-популярная литература всегда пользовались спросом у читателей и служили понятным дополнением к строгой науке. Нередко они становились основой для альтернативных научных построений, как это было с Троей Шлимана. В соответствии с современной модой такие произведения получили красивое название «Нон-фикшн». В этом стиле отметились и корифеи литературы – Валентин Катаев, Александр Солженицын, Варлам Шаламов, Тургенев, Пришвин, Бианки и множество других. Даже Гамлет Шекспира можно отнести к этой группе.

Толчком к созданию этой книги стали записки автора-любителя, который считал их автобиографическими. В таком случае его следует считать прямым потомком последнего Российского Императора Николая II.

Конечно, первой реакцией после знакомства с рукописью было полное недоверие. Постепенно по мере продолжения чтения история стала наполняться мелкими бытовыми деталями, особую точность которых сполна могут оценить только люди, проживавшие в то же время и в том же месте, которое описал автор. В итоге на фоне абсолютно невероятных крупных событий точные бытовые детали сложились в достоверное культурное пространство, обладающее свойствами исторического документа. Поэтому стало любопытно покопаться в других исторических документах – поискать другие следы героев повести.

Таким образом, получилась книга из двух довольно сильно различающихся по стилю частей. В первой идет живописный рассказ о невероятных приключениях мальчишки, как выясняется, родственника последнего Российского императора. Результаты дальнейших раскопок оказались еще удивительнее. В последние годы профессиональные историки в рамках альтернативной истории опубликовали материалы своих исследований, показывающих, что фамилия по отцу, которую носил автор повести и ее герой, может быть в родстве с пророком Магометом.

У меня нет ни сил, ни знаний, чтобы серьезно анализировать и критиковать или защищать любое из этих утверждений. Автор повести, как говорят, умер в прошлом году, а все другие ее герои умерли еще раньше. Ко мне она попала случайно, чтобы немного отредактировать и привести в удобочитаемый вид. После знакомства с записками появилось решение, что их надо сохранить без изменения, как памятник культуры СССР 50—60 годов, потому что даже литературные неправильности текста демонстрировали характерные черты разговорной речи ленинградцев того времени.

Вторую часть книги составляют исторические комментарии к событиям, в которых участвуют знаменитые однофамильцы главного героя. События настолько масштабные, что рука не поворачивает писать о них, как о родственниках, несмотря на многочисленные публикации историков. Возможно, существуют документы в поддержку версии о родстве, но, без сомнения, они так же надежно спрятаны, как библиотека Ивана Грозного. Кстати, одна из главных мыслей повести заключается в том, что автор и его родственники всю жизнь были вынуждены крайне старательно скрывать свое происхождение – характерная черта поведения советского обывателя, которая стала формироваться с началом революционного террора в 1917 году.

Не следует рассматривать эту книгу как документальное произведение. Это – правдоподобное сочинение в стиле нон-фикшн, которое для сохранения стиля снабжено ссылками на реальные публикации профессиональных историков.

Интерес к теме основан на том, что история окончания земной жизни последнего Российского императора Николая II и его семьи – одна из наиболее волнующих загадок XX века. Для ее разгадки за прошедшие почти сто лет было проделано множество исследований и анализов, включая самые современные генетические, собрано множество документов и написано огромное количество статей и книг. Однако, загадка остается неразгаданной. Намек на минимальную цену вопроса имеется далее в тексте, и она такова, что не только простые смертные, но даже посвященные, не относящиеся к избранным, не смогут приблизиться к соответствующим важным документам, а свидетели давно уже ушли в вечный мир.

Все описания последних дней жизни царской семьи во многих случаях воспринимаются с понятным недоверием, включая государственные документы, так как они противоречат друг другу. Тем более считаются выдумкой публикации о жизни детей царя после расстрела. Такую же оценку первым делом получила и рукопись любителя, попавшая случайно мне в руки, который писал о себе как о внуке – наследнике последнего Российского царя. Рукопись пришла из компании людей, злоупотреблявших алкоголем. Это было дополнительной причиной относиться к ней с недоверием.

При более близком знакомстве меня заинтересовали многочисленные точные наблюдения повседневной жизни рядового жителя Ленинграда периода шестидесятых – семидесятых годов двадцатого века а также специфические обороты разговорной речи того периода, которые проникли в текст благодаря отсутствию серьезной профессиональной подготовки у автора. Но, с другой стороны, их можно оценить, как признак мастерства, как детали придающие достоверность описанию. Возникла мысль, что такой текст заслуживает внимания как исходный материал для последующих исследователей повседневной жизни наших современников и по этой причине должен быть сохранен.

Кроме того описанные детали повседневности были настолько точны, разнообразны по характеру и многочисленны, что стало интересно посмотреть, остались ли в истории следы от героев повести, которые были представлены в качестве реально существовавших людей.

Таким образом, фантастическая по формальным признакам повесть превратилась в исследование по альтернативной истории.

Существует множество публикаций, что царская семья на самом деле не была расстреляна, а была скрытно вывезена и спрятана. Более 30 женщин утверждали, что они являются спасшейся Анастасией – младшей дочерью Николая II.

Первоисточником информации о расстреле всей семьи является отчет следователя Соколова. [1] Однако,

А. Саммерс и Т. Мангольд в издании, выпущенном в Лондоне в 1976 г. [2], утверждают, что расстрел был хорошо организованной мистификацией. Аналогичную версию событий опубликовал Ю. И. Сенин. Он приводит текст телеграммы, зачитанной Свердловым на заседании ВЦИК на следующий день после расстрела: «ПОСТАНОВЛЕНИЮ ПРЕЗИДИУМА ОБЛАСТНОГО СОВЕТА В НОЧЬ НА ШЕСТНАДЦАТОЕ ИЮЛЯ РАЗСТРЕЛЯН НИКОЛАИ РОМАНОВ ТОЧКА СЕМЬЯ ЕГО ЕВАКУИРОВАНА В НАДЕЖНОЕ МЕСТО ТОЧКА». [3]

Русская Православная церковь до сих пор не согласна, что выкопанные в Свердловской области и захороненные в Петропавловской крепости останки нескольких человек, являются останками царской семьи. Протокол Правительственной комиссии об исследовании, подтверждающем принадлежность останков царской семье, подписал только Б. Немцов – председатель комиссии. Никто из технических специалистов, членов комиссии это протокол не подписал. Список сомнений можно продолжать еще очень долго. Таким образом, автор повести оказывается далеко не одиноким в ряду, возможно, спасшихся членов царской семьи.

Интригу усиливала почти паническая боязнь автора, что его преследуют органы государственной безопасности, которые, как он говорил, неоднократно предупреждали, чтобы «сидел тихо».

Другая причина – большая часть событий повести происходит в микрорайоне Ленинграда, где прошло мое детство. Мне знакомы упомянутые в ней уголки города. Это не только придает достоверности описанным событиям, повесть приобретает свойства исторического документа о повседневной жизни города и его обитателей. Впечатление усиливает обилие и высокая точность описания деталей повседневной жизни рядового ленинградца в период 50-х – 60-х годов двадцатого века. Они вообще крайне скудно представлены в научной и художественной литературе, так как интерес к таким деталям противоречил господствовавшим идеологическим установкам и моде рассматривать только крупномасштабные события политической, культурной и научной жизни. Запись личных впечатлений человека, пережившего эти годы, представляет собой неоценимый исторический документ и исходный материал для дальнейших научных исследований.

Повесть была написана непрофессиональным литератором, поэтому ее язык содержит многочисленные погрешности против литературных канонов, но отражает особенности бытового языка и изменения в нем, которые происходили на протяжении всей второй половины двадцатого века. Эти нарушения литературной формы были сохранены, потому что тоже представляют собой памятники культуры, памятник сразу нескольких исторических эпох – факт, не зависящий от правдоподобия рассказанных историй.

Уже было упомянуто, что рукопись пришла ко мне из среды алкоголиков. Эти люди составляли характерную часть общества России как в советские времена, так и во все другие исторические периоды, включая настоящее время. В значительной степени она состоит из людей, имеющих хорошее и даже высшее образование, которые не сумели найти адекватного решения для встретившихся жизненных проблем. Эта прослойка обладает отчетливо выраженной оригинальной культурой, которую, практически, полностью игнорируют современные исследователи. Произведение, родившееся в их среде, представляет интерес как оригинальное культурное явление.

Автор повести называл себя Юрием Булатовым. Рукопись попала мне в руки случайно незадолго до его смерти. По слухам, он умер в конце 2015 года. Правда, в истории этого человека столько невозможных событий, что даже его смерть кажется сомнительной.

Мне дали ее, чтобы отредактировать до удобочитаемого вида, и предоставили право в дальнейшем делать с ней, что заблагорассудится.

Повесть оценивалась как автобиографическая. Не присваивая авторства на нее, мне хочется опубликовать это произведение как след фантастической реальности истории, детали и бытовые подробности которой необходимо сохранить в памяти, чтобы со временем правильно оценить происшедшее и исправить допущенные ошибки.

Судя по намекам, сопровождавшим появление рукописи, маловероятно, что родственники автора при моей жизни соберутся предъявить претензию по поводу покушения на собственность, поэтому продолжаю задуманную работу.

Все, что могу сказать об авторе, опирается на довольно туманные намеки, поэтому отстаивать достоверность сказанного ни в коем случае не собираюсь. События настолько невероятные, что вызывают сомнения даже имя и фамилия автора повести и ее героев. Считаю, что к ним, в первую очередь, надо относиться, как к вымышленным атрибутам.

На мой взгляд, автор в последние годы был типичным БИЧОМ. Это довольно старая классификация людей, которую молодежь, скорей всего, не знает. БИЧ – сокращение – бывший интересный человек. Эта категория людей не сливается с блатными и ЗЭКами. Мне она встретилась в начале шестидесятых годов. Отличали этих людей довольно убогая одежда, умное красноречие и алкоголизм. Часто подобные типы можно было обнаружить у пивных ларьков. Поэтому в моей памяти они остались как продукт лагерной машины уродования людей, появившийся после начала реабилитации репрессированных и массовой ликвидации лагерей. Конечно, такая оценка является, строго говоря, ошибочной, потому что калечили и калечат людей и отношения между начальниками и подчиненными на производстве и в институтах и раньше, и теперь. Но от этого становится еще более грустно.

Рассказывали, что сам Юрий Булатов некоторое время работал в качестве модели в Ленинградском доме моделей, а его отец был руководителем этого предприятия. Про отца Юрий вспоминал, что на его руках умер известный герой Гражданской войны генерал Каппель – такие были рассказы. Другие не менее яркие эпизоды из жизни отца описаны в повести, а в приложении – информация о еще более фантастичных связях Российской истории с этой фамилией.

Хотя повесть с самого начала была позиционирована как автобиографическая, описанное в ней настолько невероятно для современного человека и его разума, что автора не следует критиковать за бесконтрольный полет фантазии и нужно оставить ему право на возможный очевидный художественный вымысел.

Третий момент, который придает особый интерес повести – цена вопроса, вокруг которого кипят страсти. О масштабе цены свидетельствует тот факт, что до сих пор документы о расстреле царской семьи находятся в закрытых архивах спецслужб. Знаменитый Брестский мир, заключенный с Германией, который связывают с историей расстрела или исчезновения царской семьи существует в качестве устной договоренности. До сих пор документ, подтверждающий договор о Брестском мире, не обнаружен ни в одном архиве в Европе и России.

О цене вопроса говорит информация, что в западных банках до сих пор хранятся деньги, принадлежащие семье Романовых в объеме два триллиона долларов. Из них половина приходилась на долю младшей дочери царя – Анастасии. Чтобы представить себе такое астрономическое количество денег, посчитал приблизительно, какой они займут объем. Получилось – около 20 тысяч кубометров. Это объем нескольких большегрузных железнодорожных составов.

«России принадлежит один триллион долларов из тех двух триллионов, которые находились в собственности всех 17 членов семьи Романовых», – цитирует «Интерфакс» слова Юрия Дергаусова, председателя совета Межрегионального благотворительного христианского фонда великой княжны Анастасии Романовой. Фонд утверждает, что начал возвращать в Россию деньги, принадлежавшие царской семье и долгое время находившиеся в банках Европы и Америки. Информация была опубликована в 2002 году. [4]

Рис. 1. Королева Великобритании Елизавета II. [5]

Интригу продолжает сообщение известного деятеля в области альтернативных исторических исследований Андрея Тюняева, что 25 февраля 2016 года английская королева Елизавета II тайно посетила Москву

Современные нейробиологи утверждают, что мозг человека пропускает только те новые впечатления, которые согласуются с предыдущими и игнорирует остальные. То есть технология обработки поступающей информации человеческим мозгом кардинально отличается от простого перелистывания картинок. Это обстоятельство указывает, что, художественный вымысел, недосказанность и заказное трансформирование информации, характерное для литературы и средств массовой информации, включая кино и телевидение, формирует катастрофически искаженную историческую картину.

Рис. 2. Кокушкин мост в наши дни. С него были выброшены в канал Грибоедова бумаги о происхождении Юрия Булатова

Рис. 3. Дом 18 по улице Гражданской в наши дни, в котором Юрий Булатов жил, как он пишет, с приемной матерью.

Повесть Юрия Булатова содержит большое количество легко узнаваемых точно указанных деталей повседневного быта и человеческих отношений, забот и проблем рядового гражданина Советского Союза периода ориентировочно 1950 – 1990 годов. Благодаря этому она, без сомнения, может рассматриваться как литературный памятник культуры повседневности того периода, а также служить исходным материалом соответствующих научных исследований. Она показывает, что мировые катаклизмы создают лишь внешнюю оболочку повседневной жизни, не исключая желание поесть – голод, стремление продолжить род и заботу о потомстве, не отменяя моральные и нравственные обязательства.

Ряд дополнительных материалов об исторических личностях – однофамильцах героев помещен в приложения.

Теперь настала очередь повествования Юрия Ивановича Булатова, которое было начато в поезде Ленинград-Адлер 17 июля 1978 г.

Наследник русского престола
Повесть

Пролог

Я на песчаном островке; зеленовато-синие волны с солнечными искрами накатывают на золотистый песок. Лёжа в кроне крупных, мягких, с приятным запахом листьев, наблюдаю за приливом. Дерево единственное на островке и очень необычное: на нем растут всевозможные фрукты. Дерево толстое, с мощными корнями и отпиленной верхушкой. Над головой у меня к стволу прикреплена крупная, красивая морская раковина. В эту раковину, с промежутком во времени, падает по одному большому или по два средних, но не более трех фруктов. При падении фруктов в раковину раздаются ласкающие слух звуки; они оповещают меня, что пора кушать. Со ствола дерева свисает гибкая, полая внутри лиана, по которой течет очень вкусный сок, составляющий весь мой рацион. Мне стоит только изъявить желание поесть, как лиана оказывается у меня во рту и начинает меня кормить. Я даже не меняю положения тела: как лежал на боку, скорчившись и подтянув ноги к животу, а кисти рук зажав между ног, так и продолжаю лежать. Когда наедаюсь, я выплевываю лиану. Море с небольшими, переливающимися всеми цветами радуги волнами тоже послушно мне: стоит только захотеть купаться, как волны мгновенно начинают лизать пальцы моих ног. Вода медленно, незаметно увлажняет весь песчаный островок. Согретый ласковым солнышком, начинаю дремать. Внезапно сильный порыв теплого ветра накатывает на меня большую волну. Волна подхватывает меня и уносит от моего раскидистого дерева с разнообразными фруктами, погруженного в воду почти по самую раковину. Купаться я очень люблю. Когда не ем и не сплю под деревом, тогда купаюсь. Плавать я умею по-разному, но в основном плаваю на спине. Как только я переворачиваюсь на живот и начинаю махать руками, сразу же слышу восклицание: «Ой!» – это говорит моя будущая мать. Мои будущие родители незримо присутствуют здесь. Когда я начинаю нырять и сильно работать ногами, чтобы всплыть на поверхность, то слышу:

– Ванечка! Ванечка, приложи руку – почувствуешь, как он толкается: что-то ему, видимо, не нравится.

– Да не думай ты так, ангел мой! Это он дурачится, радуется жизни…

Часть первая
Отец

Новый, 1941 год. Мне без пяти дней уже год. В двухэтажном, покрытом жестью, с резными наличниками и разросшейся старой сиренью у окна поповском доме, в чистой горенке 2-го этажа стоит у стены моя синенькая кроватка с откидной сеткой. А неподалеку от неё, на полу – электрообогреватель на фигурных ножках с блестящим отражателем. Я постоянно смотрю на него, когда он включен, наблюдаю, как медленно нагревается, краснеет спираль и начинает потихоньку идти тепло.

Сегодня Новый год! – все восторженно возбуждены. Я их прекрасно понимаю, способен поддержать любую начатую тему разговора, но не считаю нужным, так как зол на родителей. Решил с ними не разговаривать на протяжении трех, а если смогу выдержать, то и пяти лет. Я только им улыбаюсь, когда у меня хорошее настроение. Или, что чаще, плáчу от злости. Тогда они думают, что у меня что-то болит – какая-то часть дурацкого тела, в которое меня насильно запихали. А запихали меня в это тело они, и никто другой. Потому что до встречи с ними у меня этого тела не было. И не было никаких мук, – я был абсолютно свободен! – это высшее благо, но им не понять. Ну да ладно!

Меня сегодня мучают с утра. Все как будто спятили, носятся по дому словно угорелые. Сестра Люда – так та явно ополоумела, начала расчесывать меня своей расческой! А делать этого нельзя: от этого волосы у меня начинают трещать и искриться, и может вспыхнуть пламя. Мои волосы расчесывает мама, и только деревянным гребешком. А Люда вздумала еще прицепить мне на голову бант! Взрослая, пятнадцать лет, а дура дурой.

Елка уже наряжена, на ней много красивых стеклянных игрушек. В маленьких зажимах горят, потрескивают и оплывают свечи. Мне особенно нравятся две игрушки – золотая пучеглазая рыбка с тройным плавником на хвосте и сидящая на сверкающих, присыпанных снегом качелях Снегурочка в нарядной шапке, шубке и валенках. На елке висят завернутые в фольгу орехи, много разных конфет в красивых фантиках. Елка до потолка, а Люда маленького роста – так конфеты и орехи она вешала, не вставая на табурет. – Хитрая! Удобно снимать.

Мама сегодня изрядно меня помучила. Две рубашки – голубенькую и салатного цвета – надевала на меня и застегивала на все пуговицы. Кто не мучил меня в этот день, так это отец. Он подошел к моей кроватке, погладил меня по голове и произнес:

– Ну что? Не любишь наряжаться? Я тебя понимаю, но это необходимо. Иначе ты из хилого утенка не превратишься в красавца лебедя.

Подошедшей маме отец сказал, что сшил мне черные брючки с лямочками и белую рубашечку и что сапожник дядя Вася еще вчера принес готовые ботиночки. И попросил маму поискать в ее шкатулке один шнурок – может, где завалялся. Если его разрезать, так хватит. При этом почему-то назвал маму кисонькой. «Странно! Мама на нашу кошку Мурку нисколько не похожа».

Вечером меня, намытого, причесанного маминым, не причиняющим мне беспокойства гребешком, одетого в белую рубашечку, черные брючки с лямочками и коричневые ботиночки с белым рантиком, взгромоздили на стул. Я, объевшийся конфет, хотел спать и стал капризничать. Но подошел отец с фотоаппаратом на длинных деревянных ножках и, щелкнув перед моим носом пальцами, сказал: «Наследник Русского престола, очень прошу вас, пожалуйста, не упрямьтесь. Позвольте мне – вашему отцу и покорному слуге – сфотографировать вас с вашей сестрой и maman». Отец очень рассмешил меня, но я ему ничего не ответил, так как держу обет молчания. Люда, встав у стула, стоявшего возле елки, взяла меня за руку. Отец на некотором расстоянии от нас установил фотоаппарат и позвал маму. Мама расставляла на покрытом накрахмаленной белоснежной скатертью столе хрустальные подставки под столовое серебро и протирала ампирные салфетные кольца со своими вензелями.

– Анастасиюшка, ангел мой! Сыну уже год! Пожалуйста, сфотографируйся с детьми. Один только снимок отпечатаю, негатив уничтожу.

– Нет, Ванечка, нет! Я не сделаю этого: риск очень велик. Прости, любимый, и больше никогда не говори об этом. Мне достаточно паспорта, где этими властями вписаны наши дети. Скажи мне, любимый, кто, кроме Господа Бога, может дать мне гарантию, что меня случайно где-нибудь не встретит и не узнает кто-либо из лиц, имевших доступ во дворец? Допустим, меня встретит кто-либо из дворян, – это не самое страшное, так как вряд ли дворянам, уцелевшим в Гражданскую войну, теперь по душе этот бедлам. Но, Ванечка, дворец обслуживало столько простолюдинов! А я, в отличие от сестер и брата, была такая непоседа… Я носилась по всему дворцу, где только меня не находили. В Павловске меня снимала с дерева, куда я, сама не знаю как, забралась, целая пожарная команда. И еще, как на грех, у пруда нашли мои башмачки: я любила бегать босиком. Так в пруду меня искала вся челядь, хотели вызывать водолаза. На дереве просидела очень долго – стыдно было кричать. С мамой стало плохо. Нашла меня собачонка брата… И к тому же мы всей семьей не один раз ездили по городу в открытой карете. Страх! Страх, Ванечка! Он не покидает меня.

– Ну что ж! Пожалуйста, извини. Я больше не буду просить тебя об этом.

Отец тяжело вздохнул, потер виски обеими руками.

– Анастасиюшка, Жар-Птица ты моя ненаглядная, немецкий язык не забываешь?

– Конечно, нет! – ответила мама отцу по-немецки, и они начали разговаривать на этом, тогда полностью понятном мне, языке.

– Ванечка, ходят упорные слухи, что война стучится в двери. Ты совсем недавно вернулся из Петербурга, – мама никогда не произносила слова «Ленинград». – Что говорят? Что думаешь сам?

– Кисонька, коль мы коснулись этой темы, позволь мне чуть позже задать тебе один неделикатный вопрос.

– Да, конечно, Ванечка.

– Так вот, войны с Германией, по всей видимости, нам не избежать. Их мы шапками не закидаем. У немцев отличная техника и железная дисциплина, полный порядок с горючим. Москвы им не видать, это однозначно; но повоевать придется основательно, причем на своей территории. Мы победим! Но какой ценой – покажет время, так как, по-моему, война продлится не несколько месяцев, а год, если не два. Анастасиюшка! У Гитлера в армии есть бароны. Это факт. Что, если в тяжкую годину встретишь такого, и он узнáет тебя, протянет руку помощи? Ты что же, при любом исходе, как и говорила мне, останешься в России?!

– Ванечка! Из России я теперь никогда и никуда не уеду.

– Ангел мой! Прости, что имел глупость задать тебе этот бестактный вопрос. Видит Бог, другого ответа от тебя не ожидал.

Отец подошел к фотоаппарату, накрыл себе голову черной с коротким блестящим ворсом материей. Слегка согнувшись, некоторое время копошился над фотоаппаратом. Затем, выпрямившись во весь рост, сказал: «Снимаю!» и нажал на что-то.

В глаза ударила ослепительная вспышка…

* * *

Вязьма, осень 1941 года.

Вспыхнул яркий свет и тут же погас. Но я успел увидеть какую-то женщину. Меня начало рвать, из носа, забитого землей, пошла кровь. Затем меня натирали чем-то обжигающим кожу. В ушах стоял беспрерывный звон – звон, очень похожий на колокольный. Где-то совсем рядом разговаривали две женщины, но голоса их все время куда-то удалялись. Я напряг слух.

– Так сколько он пролежал в могиле вместе с расстрелянными?!

– Почти шесть часов.

– Свят, свят, свят! Ну что тут скажешь… Господи! Дуня, а чей, ты думаешь, он будет?!

– Я не думаю, Анюта, я знаю.

– Знаешь?

– Да, знаю, это поповский внук. Я видела его на руках у матери, на центральной усадьбе в сельмаге. С ними была еще девочка, подросток. Вероятно, его сестра.

– Дунь! А как его звать-то?

– Узнаем.

– А что ты немцам скажешь, если что?!

– Скажу, что это мой сын, ясно?!

Жена комиссара Беляева В. И., в девичестве Баранова Евдокия Кузьминична. Уроженка Тверской области, Западнодвинского р-на, д. Новая. Год рождения 1904.

Вскоре Евдокия Кузьминична была выдана оккупационным властям, т.к. двое ее несовершеннолетних сыновей, воспитанных в патриотическом духе, из охотничьих ружей обстреляли немецкую продовольственную телегу и ранили фельдфебеля, – что послужило поводом для карательной акции в нескольких близлежащих деревнях Вяземского района Смоленской области. Сыновья Е. К. Беляевой были схвачены и казнены у нее на глазах. Им были вырезаны звезды на теле.

В тот день мои мать и сестра пошли в лес собирать ягоды и по счастливой случайности избежали облавы. Вернувшись и узнав, что я был расстрелян вместе с другими жителями, они ушли из деревни по Волоколамскому шоссе в сторону Москвы…

На следующий день после расстрела мой отец И. Г. Булатов, преодолев линию фронта, добрался до деревни Вадино. Благодаря его вмешательству – поскольку он знал немецкий язык и изъявил готовность сотрудничать с германскими властями – Е. К. Беляева вместе со мной (т.к. она утверждала, что я ее сын) была отправлена в Польшу,

г. Бромберг-Быдгощ, в одно из отделений концлагеря Равенсбрюк. Несмотря на солидную взятку, немецкие власти отдать меня отцу отказались. И я, вместе с Беляевой Е. К., был отправлен в концлагерь, – вследствие чего отец был вынужден в этом же этапном эшелоне проследовать до г. Бромберга.

Документы у отца были в полном порядке. По состоянию здоровья он не был военнообязанным. К тому же, как специалист высшего класса в области легкой промышленности – швейной, – имел «бронь», выданную чиновником из Смольного, которому шил верхнюю одежду. Захватив Империалистическую войну и пройдя сквозь горнило Гражданской войны, отец отлично ориентировался в сложившейся обстановке и сумел проникнуть на территорию, захваченную врагом.

Отец пришел в немецкую комендатуру не с пустыми руками. В противном случае Е. К. Беляеву не отправили бы в концлагерь Равенсбрюк, а повесили бы рядом с несовершеннолетними сыновьями.

Знание немецкого языка очень помогало отцу. Но, в конечном счете, его выручали золотые руки. Художник, модельер мужской и детской верхней одежды, скорняк, закройщик, виртуозный портной, до войны он работал ведущим художником-модельером в ленинградском Доме моделей одежды. Отец считался одним из лучших портных в Ленинграде. Его хотели забрать в Москву – обшивать партийных бонз в Кремле. Сославшись на здоровье, он едва отклонил предложение.

К счастью, комендант г. Бромберга оказался хорошим знакомым отца. Они вместе учились – запамятовал – то ли в частной гимназии, то ли в Константиновском артиллерийском училище (напротив нынешнего Технологического института). Потом отец часто подводил меня к парадному входу в училище и вставал на постамент рядом с пушкой…

Комендант, узнав от отца, что моя бабка – стопроцентная немка с известной даже за пределами Европы фамилией, пожелал стать моим крестным. Отец сначала отказал ему, т.к. протестантская вера, в которую пожелал крестить меня комендант, не устраивала отца. Но все же несколько позже я был крещен в эту веру, и вот почему. В одну из первых бомбежек Берлина, по приказу Сталина, еще задолго до окончания войны, у коменданта погибла вся семья. Полковник, аристократ, рыцарь Железного Креста, ровесник отца, имевший в нескольких городах Германии недвижимость и солидные счета в банках, он благодаря дружеской заботе отца не покончил жизнь самоубийством. Став моим крестным, полковник сделал меня своим наследником.

– Деньги идут к деньгам! – как-то, смеясь, сказал мне отец. – Чадо мое ненаглядное, ты родился в сорочке и с золотой эмалевой ложкой. Но при существующем режиме ты получишь от мертвого осла уши.

* * *

После длинного сырого барака с маленькими, едва пропускавшими свет окнами и двухъярусными деревянными голыми нарами, где я в основном лежал, заботливо укутанный Е. К. Беляевой в большой рваный и кусачий шерстяной платок, прислушиваясь к ворчанию в пустом животе и сглатывая слюну, набегавшую от постоянного чувства голода, – съеденный мною кусок хлеба, густо намазанного повидлом, и выпитый стакан горячего чая мгновенно усыпили меня.

Проснулся я в маленькой, жарко натопленной комнате – рабочем кабинете отца. Он находился в недавно открытом ателье по пошиву и ремонту офицерского обмундирования. В углу стояло высокое, до потолка, трюмо в резной раме. В зеркале отражался массивный письменный стол с такой же резьбой и аналогичным стулом с высокой спинкой. На столе стояла бронзовая лампа с зеленым матерчатым абажуром. А под лампой сидел плюшевый мишка с поднятой лапой. На лапе у мишки висела плетенная из соломки маленькая корзинка, наполненная тоненькими, остро отточенными мелками.

Совсем рядом зарычала собака. Гулко щелкнули каблуки. Раздалось громко и четко: «Хайль Гитлер!» Я вздрогнул. В ярко освещенный кабинет вошел невысокий щуплый генерал в пенсне и черном мундире с бросающейся в глаза повязкой на рукаве. Сразу же за спиной генерала выросли два рослых широкоплечих офицера в таких же черных мундирах.

– Здравствуйте, господин генерал! – на немецком языке, дрогнувшим, каким-то чужим голосом, ссутулившись и склонив голову, сказал отец.

Ücretsiz ön izlemeyi tamamladınız.