Kitabı oku: «В поте лица своего. Бесы»

Внуку Андрею, дочери Анне, ее мужу Ярославу и моей жене Маргарите посвящаю.

«… в поте лица твоего будешь есть хлеб, доколе не возвратишься в землю, из которой ты взят, ибо прах ты и в прах возвратишься».

Бытие: 3:17–19

«Все это противоречит истинной вере, утверждающей, что ангелы, низринутые с неба, превратились в бесов, что поэтому они, обладая большей силой, чем мы, могут также и достигнуть большего, и что те, которые им помогают в их делах, называются колдунами».

«Молот ведьм» («Malleus Maleficarum»)¹

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Был осенний день, пронизанный рассеянным желтым светом…

Преобладание желтого цвета в природе объяснялось не только тем, что листва всех его оттенков: лимонного и червонного золота – берез; темной охры – дубов и вязов; желто-зеленого – плакучих ив; желто-красного, вплоть до оранжевого, – кленов и каштанов – а также миллионов других (их не перечислить, им и названий нет) в изобилии украшала и деревья, и землю под ними; не только тем, что под кручей, на вершине которой привольно раскинулся парк, пузырились золотом купола церквей, а ниже, масляно поблескивая холодной водой, медленно ползла за горизонт река, – но и тем, что легкий туман, с ночи упавший на землю и пронизанный теперь полуденными солнечными лучами, окрашивал весь мир дрожащей желтизной, делая его чуть незнакомым, призрачным.

На одной из скамеек парка, подложив газету, сидел пожилой человек в потертом пальто, старомодной шляпе и суконных ботинках на молнии «прощай молодость». Скорее всего, одинокий пенсионер, один из тех, кто считает, что день удачен, если встретил в парке такого же бедолагу и перекинулся с ним парой слов. Он-то и стал свидетелем странного события, о котором в дальнейшем предпочел никому не рассказывать, дабы его не обвинили в старческом слабоумии. А произошло вот что.

Того, как в глубине аллеи задрожал и сгустился, слегка потемнев, воздух и как потом из темного облака вышла на землю, зашуршав листьями, женщина, он, к счастью для себя пребывая в легкой задумчивости, не заметил. Он услышал стук каблуков по каменным плитам тротуара и только тогда увидел ее. Увидев женщину, он несказанно удивился, потому что появление ее на этой аллее было необъяснимым. В конце аллеи, в той ее стороне, где беззаботно цокала каблуками женщина, была смотровая площадка и далее – обрыв. С обеих сторон аллеи был заросший кустарником крутой склон, постепенно переходящий в плато, на котором раскинулся парк и за ним – верхняя часть города. Человек сразу исключил мысль, что девушка в легких туфельках и капроновых чулках (или что они там теперь носят) могла преодолеть заросли кустарника и длинный, крутой склон. Он знал также, что она не могла прийти со смотровой площадки, потому что он сам, придя в парк, вначале побывал там, но, поскольку над кручей ощутимо тянуло холодным предзимним воздухом, он предпочел более тихое место на аллее. В общем, загадка была неразрешимой, и он готов был уже предположить, что, вероятно, задремал и прозевал момент, когда девушка прошла мимо, направляясь к смотровой площадке, но сразу забыл о своих мыслях, как только увидел ее ближе. Не девушка – скорее молодая женщина, не здешней какой-то, далекой, экзотической что ли, красоты, от которой у него, весьма пожилого человека, захватило дух и как будто даже слегка закружилась голова. На ней была ярко-красная разлетающаяся накидка, скорее похожая на сложенные крылья птицы, чем на привычное в эту пору осеннее пальто, отчего наверно, он и принял ее за девушку, которые и в мороз-то нынче ходят неизвестно в чем, с непокрытой головой и, опять же, в капроновых чулочках (или что они там носят). Шла она уверенно, хоть, видно, никуда не спешила, с ленивой грацией, как разминающаяся балерина, перебирая своими неимоверно длинными ногами (которые, казалось, как стебли цветов, должны были бы перепутаться одна с другой), снисходительно оглядывая туманные окрестности небесной синевы глазами, тонкой рукой в черной лайковой перчатке поправляя золотистую прядь волос, то и дело падавшую на покрытый заморским загаром лоб. Все это, вместе с ее необъяснимым появлением, настолько было не похоже на реальность, что он невольно оглянулся, проверяя, не снимают ли где-нибудь поблизости кино.

– Здравствуйте, – очень вежливо поздоровалась она, и ему показалось, что голос ее прозвучал «музыкой небесных сфер», а стандартное приветствие неожиданно приобрело свой первозданный смысл, а именно пожелание здоровья ближнему. Более того, он и в самом деле почувствовал вдруг мощный прилив энергии, небывалую бодрость и забытое уже ощущение здоровья в теле.

– Не подскажете, как пройти к Андреевской церкви? – спросила она.

– Да вот она, рядом, – оторопело ответил он, преодолевая необъяснимое желание бухнуться перед незнакомкой на колени.

– Спасибо, – сказала она, и ему вновь послышалось первозданное пожелание – «спаси Бог», – которым, прощаясь, наградила его женщина.

Афродита – а это, конечно, была она – прошла к церкви и перекрестилась, глядя на купола, устремленные в небо, в космос, – домой, на далекую Этерну. Она впервые увидела обитель Бога и подумала, что, наверное, неслучайно ее купола имеют форму космических челноков. Постояв так, она направилась вниз, не по-женски смело ступая по булыжной мостовой в своих туфлях на высоком каблуке. «Где тут школа?» – поинтересовалась она у прохожего. Он ответил, а потом долго смотрел ей вслед, пока она не скрылась за поворотом узкой улочки.

– Девушка, вы до кого? – раздался строгий голос, едва за ней закрылась массивная дверь школы.

Афродита обернулась и увидела старушку-вахтершу, которая, испуганно обомлев, извинилась тут же: «О, пробачтэ», – не понимая, за что, собственно, приносит извинения.

– Да что вы, за что? – удивилась и Афродита. – Я к Первозванцеву, Андрею. Учитель истории он, – добавила она.

– Що ж вы видразу нэ сказалы, що до Пэрвозванцева, – заулыбалась старушка. – Ну йдить до нього. Другый повэрх. Кабинэт историйи. Там вин мае буты. Там.

Едва прозвенел звонок, из всех распахнувшихся дверей вырвалась ребятня. С некоторой опаской переждав поток, Афродита заглянула в класс и увидела Арея, окруженного десятком учеников, которым он продолжал что-то рассказывать.

Конечно, внешне он не изменился, но в нем изменилось многое, и это чувствовалось по манере поведения, разговора, жестикуляции, по выражению лица – необычайно доброму, всепонимающему – при общении с детьми.

Он увидел ее периферическим зрением (благодаря своей способности замечать в бою и реагировать на все, что лежало в его поле зрения – в пределах чуть ли не 270 градусов), но не прервал разговора и, лишь закончив мысль, поднял голову и улыбнулся ей:

– Здравствуй. Ты не торопилась возвращаться, – сказал он.

– Здравствуй. О чем это ты рассказывал им? – спросила она.

– Ты ведь сама слышала.

– Я только смотрела на тебя и не слышала ни слова.

– Я рассказывал о Трое, о Древней Греции и о тебе. В сущности, я им всегда рассказываю о тебе.

– Кто это? Какая красивая! – восхищенно шепнула девочка, лет через пять сама обещавшая стать «Мисс мира».

– Это Афродита. Знакомьтесь, – улыбнулся Арей. – А это – 5-й «Б».

– Что, правда Афродита? – усомнился кто-то из детей.

– Правда. Именно так меня назвали родители, – сказала Афродита. – А теперь дайте-ка мне поговорить с вашим учителем. Больно давно я его не видела.

Возбужденно переговариваясь, то и дело оглядываясь, ребята медленно покинули класс.

– Так много хочется узнать, что даже не знаю, с чего начать, – призналась Афродита.

– Честно говоря, и меня интересует многое, – сказал Арей. – А главное, почему ты здесь?

– Ну, это просто. Элогим хочет посетить Землю. Ему надо оценить происшедшие изменения, понять, что мы еще можем сделать для людей. Он не желает оставлять их без опеки и надеется, что Земля еще будет полезной для нас.

– А ты…?

– За мной – предварительная оценка, контакт с тобой и подготовка решения о форме и методах нашего участия в жизни людей.

– Поскольку ты вошла в контакт со мной, этап предварительной оценки уже выполнен?

– Да, мы достаточно долго изучали Землю из-за пределов Солнечной системы. То что здесь творится в последнее время, нас никак не устраивает… Кстати, спасибо за маячок. Мы тебя сразу обнаружили.

– Ну, это ерунда. Я просто использовал то, что когда-то сделал Прометей. А всякой электроники здесь теперь, слава богу, хватает… Скажи-ка, – будто сомневаясь, он слегка замялся. – Вопрос осуществления опеки уже не обсуждается? Он что – уже окончательно решен?

Теперь замялась Афродита:

– Видишь ли, Элогим все еще имеет некоторую силу на Этерне…

– Понятно. Значит, скоро здесь появятся сотни бессмертных, чтобы подготовить базу к моменту его прибытия. Кстати, под каким видом вы собираетесь осуществлять влияние? Люди уже не такие легковерные, какими были когда-то раньше.

– Ну, не знаю, это еще предстоит решить. Возможно, какое-нибудь научное открытие, внедрение технической новинки… последующее бурное экономические развитие страны… образование мощного военно-политического блока… Да мало ли как можно влиять на глобальные процессы…

– Действительно. Только какова цель этого влияния? Какой эффект от него мы хотим получить?

Афродита задумалась.

– Понимаешь, мне кажется, Элогим чувствует свою ответственность за людей. Он создал их с помощью Прометея и теперь не оставит без своей опеки, пока не увидит, что они на верном пути, или не поймет, что больше не в силах позитивно влиять на их жизнь.

Арей скептически покачал головой:

– Сомневаюсь, – сказал он. – Ты уверена, что он не задумал новый эксперимент или не желает продолжить старый… Вот что, ты где собираешься остановиться?

– У тебя, – не задумываясь, ответила Афродита.

– У меня однокомнатная квартира в старом доме на Большой Житомирской. Комната семнадцать метров, зато вид – закачаешься. Окно выходит прямо на Пейзажную аллею. Но, конечно, это не мои римские хоромы, – усмехнулся Арей.

– Да, древнеримские учителя – например, Сенека – жили получше, – вздохнула Афродита. – Я и говорю: нас не устраивает то, что здесь творится. А насчет жилья не волнуйся. Я не из привередливых.

Арей вспомнил их последнюю встречу в Иерусалиме, небольшую кухоньку, спящую женщину в углу, храп десятка людей в соседней комнате.

– Что ж, тогда – милости прошу, – отбросил он все сомнения.

Они вышли из школы, сопровождаемые напутственным благословением вахтерши и не задумываясь направились вверх, в сторону церкви, названной в честь Арея.

– Люблю я этот город. Сколько уж лет здесь, а все не надоедает, – сказал Арей, задумчиво глядя вдаль, на открывшийся простор левобережья. Афродита шла рядом, держа его под руку, и он тесно прижимал ее крепкую ладошку к своему телу, словно боясь упустить ее.

– Ты с самого начала здесь? Как в Риме? – Чувствовалось, что Афродитой тоже овладело мечтательное, лирическое настроение, навеваемое своеобразием улицы, которой они только что поднялись наверх.

– Тю. Гораздо раньше… Мы пристали к берегу именно здесь, в этом самом месте. – Он указал рукой туда, где далеко внизу, вдоль набережной, бежали маленькие машины и незаметно перемещались карликовые пешеходы. – Там был лес, бурелом, дикие звери и до зубов вооруженная засада. После схватки, тяжело раненный, я поставил на склоне крест с памятной надписью. От креста сегодня ничего не осталось, зато надпись воплотилась в этом городе… Потом я ушел в Патрах, где меня распяли ахейцы, и тогда тоже был конец ноября, ровно две тысячи лет назад.

Афродита покачала головой:

– Ненормальный. Нужно было улететь с нами. А ты зачем-то решил остаться…

– И ни разу не пожалел об этом. Я продолжал заниматься интересным делом. Что-что, а скучать здесь мне никогда не приходилось. Иногда, конечно, мучило одиночество, и это, надо сказать, переносить было непросто. Чтобы отвлечься, я начал исследовать возможности трансформации сакральных знаний, развлекаясь тем, что исследовал героев местного фольклора: вурдалаков, домашних и болотных кикимор, а также разнообразных леших в окрестных лесах.

– Хм. Интересно было бы познакомиться с вурдалаком. Или с Кощеем. Ведь, судя по сказкам, он тоже вроде бессмертен, – сказала Афродита.

– Вряд ли знакомство с Кощеем тебе доставило бы удовольствие. – Арей скорчил страшную гримасу. – Пренеприятная личность. К счастью, он покинул пределы нашей вселенной и вряд ли здесь когда-нибудь появится… – Он задумался, вспоминая былое. – Но что это мы все обо мне да обо мне. Расскажи лучше, что нового на Этерне.

– На Этерне… Теперь там всем заправляет Саваоф. После бурных перемен опять все остановилось. Бессмертным пришелся не по вкусу беспорядок и неудобства, которыми сопровождались перемены, и они снова голосуют за стабильность и комфорт. – Она разочарованно махнула рукой. – Элогим опять занялся наукой, и его потянуло на Землю… По правде говоря, ему еле разрешили. С условием, если что-нибудь снова пойдет не так, если будет хоть малейшее осложнение или опасность для бессмертного, наблюдатели, прилетевшие с нами, немедленно возвратят экспедицию, и это будет последнее посещение Земли. А все потому, что бессмертие опять провозглашено наивысшей ценностью на Этерне. Прометея оставили на Этерне – как заложника, что ли… Но он, молодец, сколачивает оппозицию, думает баллотироваться на выборах.

– Теперь понятно, какая ответственность лежит на тебе… Ну хорошо, а как там остальные? Что поделывает Дий? Как там Гера? Как Афина?

– Дий пишет мемуары. Геру он бросил. Зато ее полностью оправдали, наверно благодаря тому, что в результате ее невинных шалостей никто из бессмертных не пострадал. Афина теперь возглавляет Академию наук, вышла замуж за генерала от инфантерии. С Гефестом мы разошлись – как говорится, не сошлись характерами, – извини за непроизвольный каламбур. От Диониса с Ариадной тебе привет…

– Спасибо. Тронут… Поедем пешком или, может, на такси хочешь? Правда, ездить на такси школьному учителю не по карману…

– Что, тебе денег не хватает?

– Стараюсь жить по средствам. На зарплату то есть. Денег не печатаю. Я – законопослушный гражданин.

– Продал бы что-нибудь из старины. Тут вроде ценятся такие вещи.

– Не хочу выделяться. Живу как все…

– Ну давай облаком, что ли… Или тебе и энергии не хватает?

– Ну почему? Я научился заряжаться, как ты учила. Верить, значит. Я верю в себя, в то, что смогу – и все выходит… Но прошу тебя, не надо облаком. Еще заметит кто. Теперь ведь люди не те, что были. Раньше, например, сразу понимали, что божество летит, спешит по неотложному делу. А теперь сочинять начинают: энэло, мол, какое-то, фотографируют, в газеты пишут, порядок требуют навести.

– Ну тебя, скучный ты какой-то стал, – возмутилась Афродита. И озорно тряхнув головой, крикнула: – Догоняй! – исчезая и превращаясь сразу в дымчатое, постепенно светлеющее и радостно сверкающее облачко, более всего напоминающее огромный мыльный пузырь, уносимый ветром. Почувствовав давно не испытываемый восторг, Арей в свою очередь окутался облаком и взмыл в небо. Он быстро разогнался, догнал и мягко коснулся упругой поверхности ее облака, направляя в нужную сторону. Она ласково, как щекой о щеку, потерлась в ответ о поверхность его облака и, не теряя с ним контакта, скользнула вниз, чтобы пропустить Арея внутрь своего, – так, слившись в одно целое и обнявшись, они стремительно полетели вперед…

Собственная квартира, как только Арей распахнул дверь перед гостьей, показалось ему удручающе маленькой, неухоженной и неубранной – типичной берлогой холостяка, как это принято было изображать в кино и литературе шестидесятых.

– Ну вот, я же предупреждал, – сконфуженно пробормотал он и, опережая гостью, кинулся в комнату чтобы прибрать наиболее вопиющие свидетельства своей неопрятности.

Афродита вошла за ним и с любопытством огляделась. Да, небольшая комнатка, неубранный раскладной диван, занимающий почти всю ее площадь, у окна – письменный стол, заваленный книгами и тетрадками, книжные полки и подлинник Гогена – на одной стене, платяной шкаф – у другой.

Пока он, чертыхаясь, собирал разбросанные на полу книги и складывал диван, она заглянула в кухню. Сковородка со следами яичницы и стакан с недопитым чаем на маленьком кухонном столике, газовая плита, пенал с посудой у стены. Туалет, ванная – все миниатюрное, достаточно чистое, хотя везде следы утренней спешки: газета на полу, полотенце на вешалке в прихожей. И никаких следов женщины. Афродита пожала плечами:

– Ты что, в монахи постригся? – недоуменно поинтересовалась она.

– Сейчас я покажу тебе монаха, – Арей потянул ее к дивану.

– Зачем же ты складывал его? – удивилась Афродита. – Ну давай скорее! Что ж ты остановился?

– Погоди. К чертям этот продавленный диван! Ты заслуживаешь королевского ложа. Да и я, честно говоря, уже давненько не позволял себе понежиться на двуспальной кровати с балдахином.

Имея навыки, полученные в незабываемой «ванной» магаданской квартиры № 3, Арею ничего не стоило сотворить дополнительное пространство. Афродита, однако, не сумела скрыть удивления, когда он, широко распахнув перед ней дверцу платяного шкафа, с поклоном предложил ей пройти в опочивальню. Для этого, правда, пришлось полусогнувшись – как бы в поклоне, – миновать вешалку с несколькими костюмами, брюками и рубашками – аккуратно развешенным содержимым шкафа, весьма похожим в таинственном полумраке на старых, верных слуг, выстроившихся перед нежданно появившимися хозяевами. А миновав, окунуться в рассеянный свет большой комнаты с абсолютно белыми стенами и единственным предметом мебели – огромной кроватью под алым балдахином, – так как ничего другого в условиях крайней спешки Арей придумать не успел…

* * *

Вечером они выбрались в город.

Афродите здесь все было интересно – не только в связи со служебными обязанностями, но и просто как всякой женщине, сгорающей от любопытства при виде множества нарядно одетых фигур: людей, идущих мимо, и манекенов, стоящих в витринах больших и маленьких магазинов. Она шла по Владимирской, то и дело оглядываясь на прохожих, останавливаясь у витрин, разглядывая рекламные вывески кафе и ресторанов.

– А что, мне здесь нравится! – объявила она. Молодой, коротко стриженный человек спортивного вида ухмыльнулся во весь рот, случайно услышав эти слова из уст ослепительно красивой девушки, идущей навстречу, и, несмотря на ее спутника-великана, счел возможным развязно подмигнуть ей – как-никак его́ сопровождали два́ амбала. Ничуть не смутившись, Афродита оценивающе взглянула на коротко стриженного. Мало кто из бессмертных мог выдержать ее заинтригованный взгляд – что уж тут говорить о земных мужчинах. Любой из них, заметив адресованный ему огонек чувственности, никогда не угасающий в ее глазах, ощущал его как удар берца воздушного десантника, пришедшийся точно между ног. Миновав скорчившегося от боли беднягу и его недоумевающих, тревожно оглядывающихся спутников, Арей попросил Афродиту по возможности быть поосторожней – и в словах, и во взглядах, – иначе им придется ограничить свои прогулки по городу исключительно ночными часами.

– Я что-то уже забыла: неужели здешние мужики всегда были такими слабаками?

– Никогда не интересовался возможностями людей в подобном аспекте. Думаю, дело в том, что раньше никто из них не осмеливался глядеть на тебя или другую незнакомую женщину таким образом, – сухо пояснил Арей. Ему была непонятна причина своего раздражения. Возможно, он устыдился поведения людей перед своей спутницей. Но вряд ли – ведь он никогда не брал на себя обязательств по воспитанию хороших манер у каждого встречного.

– Значит, они все-таки изменились в худшую сторону? То есть, стали хамами?

Арей секунду подумал.

– Ну, если ты помнишь, первый хам был еще библейским Хамом – сыном Ноя, – тем, что по-хамски обошелся со своим отцом.

– Я не настолько стара, чтобы помнить библейских хамов, – отрезала Афродита. – Ты ведь знаешь, мои интересны ограничивались более поздними временами. Я действительно была участницей кое-каких событий, описанных в евангелиях. Но к библейским – никакого отношения не имею.

– В данном случае это не имеет значения, – ухмыльнулся Арей. – Я просто хочу сказать, что хамство появились на Земле при нашем непосредственном участии, как только человек вышел из Эдема. И нет смысла приписывать людям сомнительную заслугу его изобретения исключительно собственными силами. Нет, моя дорогая, хамство – это исконно наша черта характера. Вспомни Дия и его неповторимую манеру проведения рабочих совещаний. Так вот, это мы занесли вирус хамства на Землю, и это мы инфицировали людей этим заболеванием.

– Но ты ведь сам сказал, что раньше никто из них не осмелился бы оскорбить женщину даже взглядом…

– Потому что в них жило рациональное чувство страха. За хамство можно было мгновенно поплатиться. Все были при оружии. И закон не осуждал участников поединка. А законы неписанные даже поощряли их. Теперь же – все ровно наоборот.

– Похоже, тебе больше нравятся старые порядки.

– В чем-то – да, в чем-то – нет… – Арей задумался на мгновение; в этот момент в него врезалась девчушка, должно быть чуть старше шестнадцати, – с сигаретой в руке, то ли в юбке, то ли в набедренной повязке, едва достающая ему до груди, – она, увлекшись беседой со своей подругой, точно так же, как и Арей, не заметила приближения встречного человека, а возможно, посчитала, что он должен уступить ей дорогу.

– Извините, – Арей успел поддержать девушку за руку, чтобы та не упала. – Я не заметил вас.

– Хам! – ответила та, даже не оглянувшись.

Афродита рассмеялась, заметив смущение Арея; тот грустно покачал головой:

– Откровенно говоря, я иногда понимаю, отчего у современных мужчин падает уважение к женщине или, во всяком случае, меняется отношение к ней. С одной стороны, она требует равноправия и, соответственно, с успехом осваивает не лучшие мужские манеры поведения, а с другой – настаивает на сохранении нежных и трепетных чувств к ней как к представительнице слабого пола.

– Уверена, что и женщины пересматривают свое отношение к современным мужчинам.

– Конечно. Все в мире связано. Однако ни к чему хорошему этот пересмотр не приведет. Тебе знакома история с Лилит?

– А как же: первый случай «любви в шалаше».

– Ну вот. Тогда ты знаешь, что́ разрушило райскую любовь.

– Ты хочешь сказать, что это было ее нежелание «возлежать снизу»?

– Вот именно. Это якобы нарушало равноправие – ее и Адама. Хотя на самом деле такое положение является самым удобным и физиологически оправданным для женщины. Для козы, может быть, иначе, а для женщины – так.

– Ты рассуждаешь как типичный мужчина… Кстати, не забывай, что Прометей тоже мужчина. И такую физиологию он придумал, руководствуясь вашей, мужской, логикой. А отсюда и возникло это самое положение.

– Должен сказать, что ты рассуждаешь как типичная феминистка… Известно ли тебе, что Прометей рассматривал самые разные варианты решения полового вопроса? Среди них – конструкцию человека с мужским и женским туловищем на одном основании, оснащенном ногами; или с одним туловищем, образованным в результате сращения мужского и женского в области спины, – варианты, обеспечивающие максимальное равноправие той и другой компоненты человека. К сожалению, отсутствуют документы, подтверждающие это. Зато остались соски на груди мужчины. Их полная функциональная непригодность – лучшее свидетельство творческих метаний автора. Конечно, если бы Прометей знал, что его начнут упрекать в организации гендерного неравенства, он бы свои проектные материалы разрабатывал не на песке. Единственное, в чем его можно упрекнуть, то это в недальновидности.

– Ты знаешь, как я отношусь к Прометею, – с пробудившейся фанатичной ноткой произнесла Афродита. – Однако мне кажется, что его следует упрекнуть в обыкновенной мужской лени. Ему лень было изобретать что-либо новое, и он воспользовался существующим вариантом, а потом в собственное оправдание придумал, что, мол, создал человека по «образу и подобию своему». Неужели нельзя было «свой образ» хотя бы немного подкорректировать?

– То, что ты называешь «мужской ленью», я бы назвал рациональностью. Он просто выбрал наиболее целесообразный вариант. И оказался прав: представляешь, если бы сейчас нас окружали двухголовые мужчино-женщины или одноголовые, но двусторонние муж-щины?

– Или женщино-мужчины и жен-чи́ны! – расхохоталась Афродита. – Кстати, муж-щин здесь и так полно. Я уже научилась отличать их от мужчин настоящих. Они кругом. Просто, хорошо маскируют оборотную сторону под волосами.

– А я тут вижу множество женчи́н, отлично замаскированных под женщин. Есть, правда, и такие, что не слишком озабочены маскировкой… Мы, кстати, еще не обсудили возможность сотворения однополого мира. Как тебе такая идея?

– Уж-ж-жасно! – наморщила нос Афродита. Арею были известны обвинения в адрес Афродиты не то чтобы в страсти, но, скажем, в наличии некоторого интереса к однополой любви, а также в том, что их сын Эрос в результате воспитания Афродиты имел не только дружеские отношения с Антэросом, а потому с некоторым недоверием воспринял ее категоричный тон. – Уж-ж-жасно, – повторила она. – Если они и дальше пойдут таким путем, если и дальше будут идти путем усреднения половых различий – превращения в мужщин или женчин, – то как собираются размножаться? – с помощью пробирки, что ли?

– Ну да, возможно и так.

– Тогда это будут уже совсем не люди, – безапелляционно заявила Афродита. – Тогда это будет совсем другая цивилизация. Что-то вроде той, которую мы нашли на Дельте, – помнишь, где размножаются почкованием?

– Разумеется, другая, – ведь со способом зачатия связаны не только половые различия, но и одно из фундаментальных понятий человечества: любовь. Потому что любовь у людей – это не только способ совместного проведения времени в постели, но, главное, возможность произвести на свет наиболее жизнеспособное потомство, каковым и является ребенок, рожденный в любви. А раз так, то вопрос двуполой любви напрямую связан с безопасностью их цивилизации.

– Как бы то ни было, но мне совершенно не по нраву дельтянские «мужщины», – презрительно махнула рукой Афродита.

Они зашли в кафе. Продолжая обсуждать окружающих «мужщин» и «женчин», выпили бутылку шардоне. Курить здесь запрещалось, но дым в воздухе стоял коромыслом, так что пришлось поспешить на свежий воздух. Воздух, кстати, и на улице был не слишком свежим, поскольку его отравляло множество машин, обреченно выстроившихся в плотную колонну «тянучки» без начала и без конца.

– Вот это мне тоже совершенно непонятно, – сказала Афродита. – Я знаю, что их цивилизация пошла по техническому пути развития. Но теперь, когда они уперлись в тупик, следует одуматься, внести какие-то коррективы, изменить направление движения в конце концов. Ведь уже понятно, что дальше так продолжаться не может. И эта прорва еле передвигающихся машин – наглядный тому пример. Больше всего поражают люди в этих машинах. Они ведь сели в них, чтобы добраться в нужное место в определенное время. А вместо этого двигаются с черепашьей скоростью, по сути дела – в никуда.

– А я бы сказал, наоборот, мчатся в пропасть. Смотри, если к этой апокалиптической картине застывшего движения добавить картины военных конфликтов, неумолимо приближающегося энергетического и продовольственного кризиса, глобального потепления, повышения уровня мирового океана, экологической катастрофы, иссякания невосполняемых природных ресурсов, демографического взрыва, появления заболеваний вроде СПИДа, вызванных вторжением людей в основы их собственного бытия, то возникает ощущение того, что все человечество со страшной скоростью движется в направлении пропасти, если уже не летит в нее…

Ну вот, приехали, – сказала Афродита. – Не слишком ли мрачная оценка, вызванная – вспомни, с чего начался разговор, – случайным столкновением с девушкой, не подозревающей, что она задела бога войны…

– Не только задела, но и обозвала хамом, – хмыкнул Арей. – Но если уж быть точным, то наш разговор начался с непочтительного взгляда молодого человека, не подозревающего, что он ненароком оскорбил богиню любви.

– Возможно, им это дорого обойдется, – сказала Афродита.

Арей нахмурился:

– Что ты имеешь в виду?

Афродита посмотрела по сторонам, вздохнула.

– К перечисленным тобой угрозам следует прибавить еще одну, пожалуй, самую серьезную…

– Перестань, – сказал Арей. – Даже не смей думать об этом.

– Надеюсь, ты помнишь, что цель моей командировки – анализ сегодняшнего положения дел на Земле, – дернула плечиком Афродита. – Ты сам только что оценил его чуть ли не катастрофическим. Спасти все человечество нам не удастся. Но некоторую часть – можно…

– Извини, а кто будет определять счастливчиков? И по каким критериям?

– По правде говоря, они уже определены. Мы ведь давно наблюдали за вами. Отобрано около полутысячи человек. Предварительно, конечно. На всякий случай.

– Поня-я-я-тно, – протянул Арей. – Значит, полтысячи. А остальные?

– Слушай, только не надо излишне драматизировать. Все будет идти своим чередом. Мы просто извлечем отсюда полтысячи людей. Конечно, это будут не рядовые люди. Тем не менее их исчезновение вряд ли сложится в единую картину инопланетного заговора. Ведь это будут люди разных профессий, разного возраста и национальностей, подданные разных государств. К тому же наша акция растянется на несколько десятков лет, поэтому не думаю, что она будет заметной. Дополнительно мы примем кое-какие меры во избежание паники…

Арей присвистнул:

– Полтысячи людей. Вот это – действительно угроза. Ведь вы хотите извлечь не просто людей. Это – элита человеческой цивилизации. И ты уверена, что с их исчезновением все будет идти своим чередом. Странная мысль. Ведь эти люди могут повлиять на дальнейший ход истории. Кто знает, может, они придумают выход из создавшегося положения…

– Выход из чего? – Афродита остановилась. – Посмотри кругом. Все спокойны. Смеются. Веселятся… Их все устраивает. Они не видят никакой опасности. Они не хотят ее замечать. И они не станут предпринимать никаких действий, пока беда не войдет в дом каждого из них.

– А не хочешь ли ты́ зайти в гости к кому-нибудь из них? – Арей также остановился, как будто ему в голову пришла интересная мысль. – Например, домой к одному из моих знакомых? Он наверняка не входит в ваш список. Вот и посмотришь на человека, приговоренного вами к гибели.

– Андрюша, я ведь просила не драматизировать, – засмеялась Афродита. – Мы никого не приговариваем. Просто ковчег, как обычно, имеет ограниченные размеры… А насчет сходить в гости, то я не против.