Kitabı oku: «История Франции», sayfa 2

15. Мы не должны забывать, что в тот период уже существовала галльская культура, еще не очень развитая, но вполне процветающая. В IV в. в Бордо, в Отене, в Пуатье, в Марселе, в Тулузе, в Лионе тысячи молодых людей посещали школы грамматики и риторики. Преподаватели являлись чиновниками империи. «Нам угодно, – писал император Грациан префекту Галлий, – чтобы ритору предоставлялось тридцать рационов, двадцать – преподавателю латинской грамматики и двенадцать – преподавателю греческой грамматики, если только удастся найти такого, кто способен это делать…» Кельтский темперамент легко усвоил традиции латинского красноречия. Греческий язык тоже имел своих почитателей. Авсоний, патриций и поэт, живший в Бордо, хотел, чтобы его внук начал свои занятия литературой с изучения трудов Гомера и Менандра. Но к сожалению, религиозная культура была скорее формальной, чем реальной. «В конце IV в. в Галлии имелось значительное количество влиятельных и уважаемых людей, облеченных большими полномочиями со стороны государства, которые оставались полуязычниками-полухристианами, то есть не приняли ни одну из сторон, и которые, по правде говоря, очень мало заботились о выборе религии. Это были люди умные, образованные, философы, любящие науку и духовные радости, люди богатые и живущие в роскоши…» (Ф. Гизо). Эти крупные вельможи Римской Галлии вели жизнь легкую и приятную, а остроумие и литературные занятия украшали пустоту их жизни. В V в. Сидоний Аполлинарий, человек просвещенный, епископ и ритор, описал одну религиозную церемонию, по окончании которой клирики и миряне с воодушевлением беседуют о литературе, растянувшись на траве под сплетением виноградных лоз. Потом епископ предлагает сыграть в лапту, и после долгой игры в мяч Сидоний пишет маленькое шутливое стихотворение. Другие христиане, более суровые, удалялись в монастыри, первые из которых основал около 360 г. святой Мартин, один – в Липоже (возле Пуатье), а другой – в Мармутье (возле Тура). Западное монашество очень сильно отличалось от монашества восточного. На Востоке люди удалялись в «пустыню», потому что хотели избегнуть искушений, и каждый поодиночке (monoi) предавался строгому аскетизму. В Галлии, напротив, монастыри стремились объединить людей, которые желали бежать от мира, чтобы совместно жить духовной жизнью. Монастыри на юге Галлии (в частности, Леринский монастырь, основанный святым Гоноратом на островах вблизи Канн) превратятся в центры новых идей и в места, где готовились епископы. Любой вопрос вероучения или богослужения становится предметом активной переписки местного епископа со святым Августином в Гиппоне или со святым Иеронимом в Вифлееме. Поэтому можно сказать, что «Отцы Церкви усердно трудятся, священники разъезжают, сочинения находятся в обращении», христианский мир остается живым, а империя умирает.

16. Сразу после завоевания и еще три века вслед за тем Рим обеспечивал безопасность Галлий. Вдоль Дуная и Рейна военные походы или демилитаризованные территории помогали держать варваров на расстоянии. Лимес – стратегическая приграничная дорога, огражденная траншеями, на которой через каждые 10–15 км сооружались укрепленные башни (castelli), – создавала подобие линии Мажино, где войска, особенно галльские, постоянно несли службу. В арьергарде для защиты этой линии от возможных агрессоров империя содержала маневренные войска, состоящие из восьми легионов в I в. и из четырех во II в. Сверх того, по Рейну патрулировала флотилия, а в Colonia (Кёльн) и в Augusti Burgus (Аусбург) располагались военные поселения ветеранов. Около 275 г. их гарнизоны перестали быть римскими. Империя испытывала недостаток в людских ресурсах. Профессия солдата перестала нравиться гражданам, предпочитавшим выплачивать налог для покупки себе «заместителя». Тогда императоры стали набирать варваров и размещать их на границах, раздавая им земли в силу правила о «военном гостеприимстве». Это положило начало королевствам варваров. Но эта новая армия страдала полным отсутствием патриотизма. Время от времени избирали нового императора, чтобы получить награды к радостному событию. Политические волнения порождали военную анархию. Рейды германцев опустошали Галлию. Даже такие далекие города, как Бордо и Перигё, разрушают храмы, чтобы из их камней возвести защитные стены. Не только варвары предают Галлию огню и мечу – ее разоряют и незаконные поборы римской бюрократии, алчной до фиска. Налоги столь тяжелы, что мелкие собственники продают свои земли, чтобы ускользнуть от куриалов. Римская администрация стала столь дорогостоящей, что начинает потреблять все собранные средства сама на себя. В эпоху Юлиана «Галлия находилась на последнем издыхании» (Аммиан Марцеллин). Еще целый век империя сохраняла достойный вид, но была уже полностью истощена. Однако даже и после прекращения управления со стороны империи Галлия остается островком латинского мира. В противоположность германскому или балканскому населению галло-римляне действительно были ассимилированы Римом. Именно Рим дал им название, которое их объединило и сохранилось как название страны Gallia; Рим открыл им культуру античного мира, Риму обязана Галлия своим чувством уважения к праву и закону. Еще долгое время Галлия будет испытывать ностальгию по империи. И однажды галлы попытаются ее восстановить.

II. О том, как варвары смешались с галло-римлянами

1. По ту сторону Рейна, в лесах, горах и равнинах Германии, проживали многочисленные племена, которые не образовывали племенных союзов, но говорили на похожих языках и имели одинаковые обычаи. Тацит описал их в своей знаменитой книге, где он противопоставляет добродетели этих варваров порокам испорченной цивилизации. «Германцы» Тацита имеют такое же отношение к истинным германцам, какое много веков спустя будет иметь «хороший дикарь» Руссо к каннибалам. Тацит идеализировал кровожадных соседей из глубокой ненависти к современному ему Риму. Впрочем, у германцев, возможно, и были некоторые добродетели: смелость, преданность вождю, – но они были свирепы, коварны и жестоки по отношению к чужакам. Они любили войну и охоту. Собрание воинов выбирало короля и поднимало его на щит; этот государь становился первым среди равных; он напоминал тех царей из «Илиады», авторитет которых дерзко оспаривался строптивыми воинами. Во время войны германцы подчинялись предводителю дружины – Führer, который одновременно мог быть и королем и которому под угрозой общей опасности они слепо повиновались. Но эта связь выстраивалась на личностном уровне, а не на законной основе, как в Риме. В целом можно сказать, что оба, впрочем не до конца ясные, понятия «племени» и «дружины» преобладали в политической и военной жизни германцев (М. Блок). Концепция племени предусматривала выборы короля и власть собрания; понятие дружины основывалось на мистической связи, существовавшей между воинами и Führer. Германские племена, не очень ясно, каким образом, объединялись в этнические общности: остготы, вестготы, саксы, тевтоны, вандалы. Они постепенно продвигались на запад и на юг в поисках новых земель и пастбищ (Lebensraum¹), потому что у них было много детей, а неумелое ведение сельского хозяйства истощало почву; они одинаково завидовали и богатству империи, и ее климату. Кроме того, германцы испытывали постоянное давление с востока со стороны гуннов, воинственного монголоидного народа, пришедшего с просторов Азии.

2. Нашествия варваров на территорию Галлии и Италии не носили характера массового вторжения организованных армий. Германцы не стремились ни завоевывать, ни разрушать империю – они восхищались ею. Рим, испытывавший нехватку людских резервов, вербовал племена, создавал из них вспомогательные войска и поручал им охрану границ. Здесь варвары, как и римские войска, имели право на hospitalitas, то есть право на свою долю земель и жилищ. Понемногу эти воины не без оснований стали полагать себя незаменимыми. Те из них, что входили в личную охрану императора, стали считать, что могут возводить и низвергать государей. Начиная с III в., когда ослабли связи внутри государства, вооруженные дружины стали проникать в Галлию. Чаще всего они бывали немногочисленны, не более пяти-шести тысяч смельчаков. Они опустошали какой-нибудь район, сжигали посевы, убивали мужчин, захватывали женщин, а затем уходили. Но иногда они оставались и селились, стремясь держаться компактной группой. Понемногу дружины, занимавшие одну и ту же территорию и принадлежавшие к одной и той же группе, образовывали свое королевство. Вот так и случилось, что в V в., не встретив организованного сопротивления, Аквитанию заняли вестготы, долины Соны и Роны – бургунды, Эльзас – алеманны, а север Галлии – франки.

3. Все же в районах, занятых варварами, преобладали галло-римляне. Но их раздробленность и ослабление позиций империи делали из галлов легкую добычу. Часто галло-римляне укрывались в городе, окруженном валами, а германцы разбивали вокруг свои лагеря на развалинах загородных вилл. В продолжение некоторого времени оба народа жили бок о бок, и, хотя каждый продолжал говорить на своем языке, «братание» становилось неизбежным. Налаживались взаимообмен, сожительство и официальные браки. Когда варвар брал в жены галлороманскую женщину, то их дети говорили на языке матери. Понемногу латынь возобладала над германским языком, от которого в народной речи остались только военные словечки: шлем (heaume), перемирие (trêve), поселение (bourg), пролом [в стене] (brèche). Позднее для отражения новых нашествий франки и галло-римляне были вынуждены объединиться. Когда в 437 г. гунны напали на бургундов и вступили с ними в сражение, послужившее сюжетом для «Песни о Нибелунгах», то территории, где проживали галло-римляне, приняли как гостей бургундских беженцев, а в 451 г. галлы, франки и римляне под предводительством Аэция, «последнего из римлян», и при духовной поддержке христианских святых (например, святой Женевьевы, покровительницы Парижа) наголову разбили гуннов Аттилы в битве на Каталаунских полях (Шалон-сюр-Марн). Эта победа спасла Запад, потому что бургунды, готы и франки, в отличие от гуннов, испытывали искреннее уважение к Риму. Жениться на римской патрицианке было в их глазах настоящей удачей. Они отдавали себе отчет, что если хочешь управлять романизированными народами, то необходимо уметь говорить на латыни и знать римское право. В V в. жизнь в Галлии, особенно южнее Луары, вовсе не была невыносимой. Люди образованные, такие как Сидоний Аполлинарий, не предполагали, что империя стоит на пороге гибели. Они стремились установить взаимопонимание с готами и франками, которые являлись на заседания совета в звериных шкурах или в коротких туниках и от волос которых исходил запах прогорклого масла, а от тел – запах чеснока. Они надеялись их цивилизовать. Плохо или хорошо, но римская администрация функционировала до самого конца. В случае надобности Сидоний Аполлинарий мог еще довольно быстро добраться от Лиона до Рима. Затем всякие связи прервались. Приказы из центра перестали поступать. Дольше всего держалась организация муниципальной жизни, которая значительное время оставалась галло-римской. Наконец в 476 г. Западная Римская империя перестала существовать, но император Восточной Римской империи продолжал поддерживать видимость единства империи. Он делегировал на Запад свои полномочия королю остготов Теодориху и, как говорят, епископу Рима (что позднее, вероятно, придало законные основания светским притязаниям папства).

4. После падения империи Галлия представляла собой мозаику варварских королевств. Это были не организованные государства, а просто дружины, предводители которых делегировали права управления на местах своим подчиненным: comites (графам) и duces (герцогам). Поначалу в соответствии с германскими обычаями еще собирались ассамблеи свободных людей для обсуждения важных вопросов и для совершения правосудия, но, когда в мирное время дружина разбредалась по своим поместьям, полученным воинами в награду за службу, король все чаще стал советоваться только со своими дружинниками, проживавшими вместе с ним (двор, то есть те, кто собирался во дворе его поместья). И довольно быстро предводитель франков Хлодвиг возвысился над другими варварами. В этот же период становится все более и более влиятельной и Католическая церковь. Если мы внимательно изучим карту Франции, то увидим, что 4400 деревень «носят имя святых. Существует 770 деревень Святого Мартина, 461 – Святого Петра, 444 – Святого Иоанна, 274 – Святого Жермена, 185 – Святого Павла, 148 – Святого Обена…» (Р. Лакур-Гайе). Христианская религия еще давала некоторые гарантии единства обеих Галлий. Хлодвиг же был язычником, но именно этот факт в значительной степени облегчал его взаимопонимание с Церковью, в отличие от отношений, существовавших между Церковью и бургундскими или вестготскими королями, которые были христианами, но последователями учения Ария, то есть верили, что природа Бога Отца и Бога Сына в Святой Троице различны. Для ариан Христос не был ни полностью человеком, ни полностью Богом, что представлялось очень опасной ересью, которая делала из Христа полубога и под предлогом унитаризма поощряла некий политеизм. Но Хлодвиг под сильным влиянием Клотильды, своей супруги-католички, принял христианство [в ортодоксальной форме. – Примеч. перев. ], что обеспечило ему могущественную поддержку епископов, приверженных Троице, для которых основной задачей была победа в Галлии над арианством и всеобщее признание единосущности Бога Отца и Бога Сына. Но для Хлодвига «триединство Троицы представлялось делом политическим и военным» (Ф. Функ-Брентано). И он прилагал постоянные усилия для достижения своей цели. Хлодвиг был безжалостным циником, его возвышению способствовали как хитрость и убийства, так и успешные сражения. «Ежедневно, – наивно объясняет Григорий Турский, – Бог поражал своей рукой врагов Хлодвига и увеличивал его королевство, потому что он шел к Господу с открытым сердцем и делал все, что было угодно Богу». Уничтожая врагов и друзей, Хлодвиг сумел расширить свое королевство до Пиренеев. «Горе мне, – восклицал он, – что я остался чужим среди чужестранцев и нет у меня никого из родных, которые могли бы мне чем-либо помочь в минуту опасности!»² «Он говорил так из хитрости, – простодушно замечает Григорий Турский, – чтобы проверить, не остался ли еще кто-нибудь, кого следовало убить».

Но этот царственный разбойник имел большие заслуги. После падения империи он утвердил территориальное единство Галлии, которая вскоре стала называться Францией (землей франков); он освятил союз короны и Церкви, послуживший условием духовного единства страны; и, наконец, с гордостью приняв от императора Анастасия титул римского консула, он утвердил преемственность власти.

Король Хлодвиг и св. Ремигий. Французская миниатюра. XIV в.

Король Хлодвиг и его семья. Миниатюра Хроники Сен-Дени. XIV в.

Клотильда Бургундская. Фрагмент скульптурного декора собора Нотр-Дам в Корбейле. XII в.

5. Согласно обычаю германцев, воины имели право избирать короля, но только из одной определенной семьи. Король имеет больший авторитет, если он является потомком рода героев или военного вождя и если он помазан Церковью. Символом его власти служат длинные волосы (это отголосок мифа о солнечных героях, так как длинные волосы олицетворяют лучи солнца). Он живет вместе со своими воинами в огромном поместье, доходы с которого идут на их жизнь. Королевская резиденция – это настоящая деревня, жители которой занимаются разными ремеслами: от ювелирного дела до ткачества. Франкский король переезжал из поместья в поместье в сопровождении своих leudes (левдов), то есть «офицеров», а в больших сундуках с тройными запорами перевозили его сокровища в монетах, ценных кубках и драгоценностях. По дороге король охотился, ловил рыбу и заводил многочисленных наложниц среди дочерей своих слуг. Если любовнице короля удавалось ему понравиться, она могла рассчитывать стать супругой и королевой; в этом случае предыдущая королева изгонялась и насильно заключалась в какой-нибудь монастырь. Междусемейные усобицы и распри были излюбленным «спортом» франкских королей. Они приводили к разорению страны, которая процветала в мирные времена, гарантированные Римом. Понемногу закрылись школы, и латинская культура была забыта всеми, кроме Церкви и нескольких «королей-маньяков», таких как Хильперик, который хвалился тем, что он латинист и теолог, и хотел прибавить буквы к латинскому алфавиту, чтобы отобразить некоторые звуки, присущие германским языкам. Вначале еще выживали города, находящиеся под защитой епископов, потом и они пришли в упадок. Военная аристократия землевладельцев остается в этот период единственной властью. Эти дворяне-помещики, полуразбойники-полужандармы, защищают своих крестьян от других разбойников. Церковь является тем убежищем, неприкосновенность которого нельзя нарушить, не свершив святотатства, и беглец имеет право там укрываться. Религия остается могущественной, потому что верующие – или, по крайней мере, суеверные – король и высшее сословие боятся вечной кары. Когда Меровей укрылся в Туре возле гробницы святого Мартина, он открыл Книгу Царств, чтобы по письменам узнать свою судьбу, и прочел: «За то, что вы оставили Господа… предал вас Господь, Бог ваш, в руки врагов ваших»;³ после этого он плакал горючими слезами. Так через посредство Церкви римский закон еще пытался смягчить жестокость варваров, но, чтобы обуздать звериную природу человека, потребовалось создание новой цивилизации.

6. Меровингская династия королей правила во Франции более трехсот лет – дольше, чем Валуа и Бурбоны. История этой династии нам известна из трудов галло-римского епископа Григория Турского, а также из современных работ Огюстена Тьерри (1840), написанных талантливо, но вызванных к жизни – как и «Germania» Тацита – политическими страстями. Либерально настроенный Тьерри противопоставляет французский народ (Жака Простака), происхождение которого он считает галло-римским, эгоистичной знати франкского происхождения. Противопоставление абсолютно искусственное: крупные землевладельцы были и среди левдов, и особенно среди епископов, находившихся в окружении меровингских королей. Но это вовсе не умеряло их грубости. Григорий Турский рисует нам ужасный мир, где насилие этих полудиких деспотов осуществляется и над их сыновьями, и над их женами, и даже над самими прелатами. «Война двух королев» – Фредегонды и Брунгильды – длилась тридцать лет и представляла собой трагедию, подобную трагедии Атридов. Фредегонда, прекрасная служанка, пленяет чувства короля, женит его на себе, приказывает удавить своих соперниц и продолжает преследовать даже их детей; она является одним из самых отвратительных персонажей истории. Брунгильда, дочь короля испанских вестготов, недруг и золовка Фредегонды, пережила эту выскочку на шестнадцать лет, но та сумела и после смерти одержать победу через посредство толмача своего сына Хлотаря. И Брунгильда, преданная своими левдами, была выдана Хлотарю, приказавшему привязать старую женщину к хвосту лошади, которая, пущенная бешеным галопом, превратила ее в кусок мяса.

Королева Фредегонда. Фрагмент миниатюры Хроники Сен-Дени. XIV в.

7. Таковы разыгрывающиеся во дворцах Меровингов драмы, которые напоминали одновременно и серали, и восточные базары. Толпы наложниц плетут интриги, чтобы на них женились «через кольцо». Отвратительный обычай разделять королевство между сыновьями скончавшегося государя провоцирует при каждом очередном наследовании возникновение братоубийственных войн. Сыновья плетут заговоры против отцов, братья против братьев, и проигравший с обритой головой в знак поражения заканчивает свою жизнь в каком-нибудь монастыре, если до этого его не убили на месте. Воины врываются в церковь во время заседания церковного собора, оглашая воздух призывами к смерти. Один епископ был убит прямо перед алтарем. Однако Дагоберт (629–639) был еще достаточно могущественным правителем, способным вторгаться в Италию, Испанию и Германию. Но после него род Меровингов пришел в полный упадок.

8. Это была печальная, грубая и смутная эпоха, как всякая эпоха, когда рушится старый строй, а люди, уже ничем не сдерживаемые, предаются своим страстям. Галло-римляне лишились администрации по римскому образцу, которая до этих пор осуществляла управление. Варвары разрушили представление о законе, и отныне каждый требует соблюдения обычаев только своего племени; варвары разрушили также и представление о справедливости, происходящей от государства, и отныне, как и Церковь, утверждают, что справедливость творят они. А что же пришло на смену? Чувство свободы? Ни в коем случае. Если у германцев и были некогда добродетели, которые приписывает им Тацит, то они растворились в столкновении с богатой и сластолюбивой цивилизацией. Во что превратилась столь прославляемая преданность? У Григория Турского мы находим только рассказы о предательстве. «Двор Меровингов – это дом терпимости, а Фредегонда – злобная мегера» (А. Пиренн). Каждый король убивает свою жену, своих сыновей; любого человека можно продать за горсть золота. Разврат истощил жизненные силы их рода. Сам Дагоберт, «преждевременно изнуренный своими многочисленными супругами, умирает от старости в тридцать четыре года» (Ф. Функ-Брентано). Совершенно ясно, что такая форма общества не могла существовать долго.

9. Но со смертью одной цивилизации неизбежно нарождается новая. На галло-римской территории некогда выборная королевская власть германцев постепенно превращается в наследственную. В силу воспоминаний об империи она становится вожделенной. Какими бы необразованными ни были меровингские короли, у них сохранялась память о прежней культуре и уважение к ней. Они стремились приобретать произведения византийского искусства, мозаики, восточные ткани. Вокруг них собирается местная и военная аристократия. Она состоит, с одной стороны, из галло-римлян, примкнувших к победителям и сохранивших свои владения, а с другой – из германских вождей, под защиту которых рады были перейти запуганные земледельцы. Но было бы рано говорить о феодализме, потому что senior, «старик», землевладелец и защитник, будущий сеньор, еще не вмешивается в отношения между сувереном и подданными, но постоянные разделы королевства между сыновьями короля ведут к ослаблению власти короны. Страна изрезана наследственными наделами. Бургундия и Аквитания, Нейстрия и Австразия (восток и запад Северной Франции) обретают ясное понимание того, что они являются самостоятельными провинциями. Но еще не умерло и воспоминание о единстве Галлий. Его поддерживает угроза вторжения новых орд (сарацин и гуннов), все еще существующая на границах.

Король Дагоберт I. Миниатюра Хроники Сен-Дени. XIV в.

Золотая фибула. Эпоха Меровингов. VII в.

10. Единство Церкви надо считать примечательным фактором. В самый тяжелый период политической смуты христианская Церковь в целом поддержала «единство своей доктрины и всеобщность своего права». С IV по VIII в. на Востоке состоялось шесть Вселенских соборов, решения которых были признаны Западом. С этого же периода прочно устанавливается и церковная иерархия, а территории различных королевств разделяются на епархии, управляемые епископами. Была некоторая попытка превратить архиепископа Лионского в примата Галлий, в некоего независимого патриарха, наподобие патриархов на Востоке, но она провалилась из-за зависти других городов (Арля, Санса). Епископы были распорядителями церковной собственности, постоянно возраставшей благодаря подношениям верующих и десятине (дар Церкви десятой части доходов верующих) – установлению, существующему еще со времен древних евреев, которое стремится возродить католический клир: «Мы постоянно напоминаем, что по закону Авраама вы должны отдавать Богу десятую часть ваших богатств, чтобы могли вы сохранить себе остальное». Народ уважал епископов, потому что они стали его защитниками, а сеньоры и короли их опасались, потому что в руках епископов было грозное оружие: отлучение и интердикт. Государь, отлученный от Церкви, королевство, подпавшее под интердикт, изгонялись из общества. Но чтобы навлечь на себя подобную опасность, нужны были очень веские причины.

11. Мало-помалу епископы стали поручать священникам церковных приходов заменять их в исполнении священнических обязанностей. Первые приходы были городскими, но во времена Меровингов возникают и сельские приходы с кюре – curati – на постоянной должности. Значительную роль сыграли и монахи. В начале VI в. институт монашества был реформирован святым Бенедиктом, основавшим монастырь Монте-Кассино в Италии; ему принадлежит и выработка знаменитого «Устава» монашеской жизни. В своей работе он проповедовал самоотречение, послушание и особенно – труд. В этом заключалась новизна. На Востоке монахи, одинокие созерцатели, никогда не работали; монахи-бенедиктинцы стали первыми «целинниками» Европы. «Устав» Бенедикта поражает своей мягкостью, здравым смыслом и умеренностью. Во Франции он был введен святым Мавром и стал основой строгого монастырского порядка. Вначале монахи не были служителями культа; когда они превратились в людей церковных, то оказались подчиненными власти епископов, и именно тогда они обратились за помощью к королю, а потом и к папе. В период Средних веков крупные ордены будут зависеть только от папства и войдут в конфликт с национальными церквами. Но в те смутные и темные времена, о которых мы сейчас говорим, монахи, так же как и епископы, способствуют некоторой гуманизации диких нравов общества. Крушение империи, исчезновение чиновников – все это оставило устрашающую пустоту, постепенно заполнить которую должно было установление института епископов, а также феодального и монархического институтов.