Kitabı oku: «Путь», sayfa 4
Найдя подходящий гестхаус рядом с вокзалом, я снял комнату, в очень плохом состоянии, даже без умывальника (вода лилась из дыры на стене) и бросил свое уставшее тело на кровать. Спать не хотелось, но отдых мне был жизненно необходим.
Пролежав на кровати до самого вечера, я заставил себя встать, когда поезд уже почти должен был отправляться. Сходил поесть, вернулся в комнату за большим рюкзаком с одеждой и прочими принадлежностями и пошел садиться в поезд.
Поезд почти не опоздал. “Почти” значит опоздание часа в два-три в здешних краях. Я прикинул, когда приеду в священный город, и результат меня устроил – поезд прибудет еще засветло.
Ехать назад было проще. Когда путешествуешь и едешь впервые в незнакомое место, всегда испытываешь дискомфорт. Приходится преодолевать страх, выходить из зоны комфорта – страх неизвестности присутствует всегда. Постепенно, чем больше путешествуешь, тем сильнее этот страх притупляется, а со временем пропадает совсем. Остается лишь безразличие, тотальное безразличие. Даже если твой поезд остановится в середине пути, ночью, тебе скажут выйти наружу и уедут без тебя, тебе будет все равно.
Хотя, с таким сравнением, я наверное все же перегибаю палку. В таком случае страшно будет. Но в любом другом случае, при меньшей опасности, не будет страха. И ты будешь чувствовать, что твоим путешествиям чего-то не хватает. Этот страх и его преодоление – это незаменимая часть приключений, и если ты ее лишишься, то будешь по ней скучать. Помни об этом и цени страх неизведанного.
Назад же, туда, где ты уже бывал, действительно ехать всегда проще, даже если трудностей больше. Ты по крайней мере знаешь, куда едешь. Знаешь, где можно остановиться на ночлег, где можно поесть. Да и морально в знакомое место ехать легче, чем в незнакомое.
Вот и я, возвращаясь на священную реку, чувствовал легкость. Тем более, что трудностей в этот раз действительно не было.
Поезд наконец прибыл на нужную станцию. Я вышел из вагона и направился в свою комнату, ту же, что я снимал в первый раз, ту, где на двери висели чьи-то трусы (именно этим комната мне и запомнилась).
Я уже знал дорогу, поэтому путь был быстрее. Добрался до гестхауса, меня радостно встретил хозяин, все тот же, и дал ключ, в ту же комнату. Я поднялся на нужный мне этаж, открыл дверь и осмотрелся. Все было на месте, и было точно таким же, как и когда я здесь останавливался в первый раз. Даже трусы висели на двери, на том же месте, что и раньше. Хоть что-то в этой жизни вечно.
Что интересно, комната была убрана: сюда заходила или уборщица, или сам хозяин. Комнату убрали. Но трусы никто не тронул, они висели на том же месте. Может, это такой элемент декора?
Внезапно в дверь кто-то постучал. Я открыл. Передо мной стоял подросток лет четырнадцати, я его видел, подходя к гестхаусу.
Он спросил:
– Покурить хош?
Я не понял, о чем он.
– Ну это, косяк надо? Мариванна.
– Нет, спасибо, не курю.
– А, ну лан.
Подросток оглядел комнату, как будто что-то искал, и сам закрыл перед собой дверь. Странный тип. Я подумал, что было бы неплохо принять дополнительные меры предосторожности: вдруг он просто искал, что-нибудь, что можно у меня украсть. В этом, впрочем, не было необходимости – все ценные вещи я и так носил с собой, а в комнате пареньку могли достаться разве что трусы с двери. Вот их он пусть и забирает.
Привычной дорогой я направился к берегу священной реки. Прошел через темную улочку с уложенными высокими рядами дров для кремации и вышел к воде. Добрался до первой площади, на которой сжигали трупы, той, что поменьше. Никакого интереса кремация уже не вызвала: все, что я мог увидеть, я увидел, и все выводы, которые мог сделать, я уже сделал.
Поэтому я просто решил прогуляться вдоль реки – вдруг увижу что-нибудь интересное.
Я шел по дороге вдоль реки и смотрел по сторонам. Все как обычно: кто-то пьет чай, кто-то играет в крикет, кто-то смотрит, как сгорает тело близкого человека, кто-то – наматывает на жердь полусгоревшие внутренности и подмешивает их ближе к огню.
Мимо меня прошла процессия женщин в одинаковых рясах и с бритыми головами. Где-то я слышал, что так здесь проходят процессии овдовевших жен. Слышал я и то, что иногда вдовы сжигают себя живьем рядом с телами умерших мужей, не желая продолжать свою жизнь без любимого. К счастью, в нынешние времена такое встречается редко, и я не стал свидетелем подобного события. Я освободил женщинам дорогу, немного посмотрел им вслед и пошел дальше.
Вдруг меня окликнули. Я повернул голову и увидел девушку. Красивая, с раскосыми глазами, одетая по восточной моде. Выглядела она так, будто только что сошла с обложки модного журнала, опять же восточного. На ней был комбинезон – темные шорты чуть выше колен и темный верх, из-под которого виднелась белая блузка.
Но ногах у нее были туфли с высоким каблуком, которые, она, судя по всему, носила нечасто – передвигаться на них девушке было очень неудобно, было видно, что она не привыкла к высоким каблукам. Но надеть каблуки при посещении массового крематория на берегу грязной реки, в воде которой плавают человеческие останки, она почему-то решила. Да и в целом такой наряд в здешних, очень консервативных местах, выглядел весьма вульгарно. Знала ли об этом девушка? Скорее всего, нет. Было странно, как она вообще сюда попала и, главное, зачем?
Девушка подошла ко мне и заговорила:
– Привет! Ты знаешь, как мне попасть к кострам?
– Привет. Тебе надо вон туда, – Я указал пальцем на траурную площадь, на который жгли десятки трупов. – Там более масштабное место, но грязно и атмосфера давящая. А можешь пойти туда, – и указал в противоположную сторону, – там меньше костров, но атмосфера расслабленная, будет не так тяжело смотреть.
– Мне надо туда, где больше костров. – Ответила девушка.
Я пожал плечами.
– Будь осторожна, ты сильно выделяешься на фоне других людей.
– Да? – Удивилась девушка. – А ты можешь меня провести?
– Конечно.
Я пригласил ее вперед, и мы двинулись. Было странно, что она даже не осознает, как сильно бросается в глаза ее внешний вид. Да и вообще, зачем надевать модную одежду в такое место? Здесь не одежда важна, а правильный настрой и чистая голова.
Мы шли, я немного впереди, а девушка немного отставая от меня – каблуки мешали ей и не давали идти быстро. Мы подошли к коридору перед выходом на площадь. “Коридор, в котором пахнет жареным человеческим мясом”, – Вспомнил я.
Мы зашли внутрь. Сильный запах жареного мяса ударил в нос. Я обернулся. Девушка выглядела шокированной.
– Это запах человеческого мяса, ветром приносит его сюда от костров. – Зачем-то пояснил я, хотя все и так было понятно. – Все еще хочешь туда попасть?
Девушка закивала утвердительно, хотя глаза ее говорили противоположное, в них был ужас.
Я увидел в ее руках фотоаппарат. Все стало чуть понятнее – ее интересует не само место, ей просто нужно сделать фотографии. Похвастаться перед друзьями, запостить в интернет или продать в какое-нибудь издание… Не так важно. Зато стало понятно, зачем человек, который выглядит так, будто ему здесь совсем не место, сюда пришел.
Я указал на фотоаппарат:
– Вообще, здесь не разрешено снимать, но я видел много местных, делающих фотографии, даже родственники умерших иногда фотографируются. У тебя, раз ты выглядишь иностранкой, будут вымогать деньги, но я могу провести тебя в место с хорошим видом, где нет людей. Там ты сможешь сделать фотографии.
Предложение в общем-то было дельным, я действительно знал такое место, да и что там – сам сделал несколько фотографий на телефон. Но если бы мне незнакомец предложил нечто подобное – пойти в секретное место, где все запреты недействительны, а людей вокруг нет, то я бы, естественно, отказался.
Но девушка опять утвердительно закивала. Я продолжил говорить:
– Мы пройдем вон туда, на улочку, ведущую в город, обойдем площадь и выйдем с другой стороны на небольшую площадку. Там ты сможешь сделать фотографии. – Я решил по крайней мере описать наш путь, чтобы ей было не так страшно. – Идем?
Девушка опять закивала. Я вдруг понял, в чем дело. Мы все еще стояли в коридоре с запахом жареного мяса, и девушку подташнивало, она боялась открывать рот, чтобы ее не стошнило, и поэтому кивала вместо того, чтобы говорить.
Я вывел ее наружу.
Что и говорить, она мне понравилась. Несмотря на всю свою невежественность: девушка, одетая таким вот образом, выглядела оскорбительно для местных; и несмотря на всю свою трусость. Неумелая походка не добавляла ей шарма, но было в этой неуклюжести что-то милое.
Мы шли мимо костров, направляясь к “секретному” месту, как вдруг дорогу нам перекрыл молодой парень в традиционных одеждах. Он сказал:
– Здесь нельзя просто так фотографировать, нужно заплатить.
Я отмахнулся и пошел дальше. В таких случаях лучше просто не обращать внимание, и от тебя скорее всего отстанут. Если не отстанут – тогда другое дело, но обычно такая тактика работает. Я прошел мимо парня, не обращая на него внимания, и пошел дальше. Оглянулся, чтобы убедиться, что моя спутница не отстала, и вдруг понял, что ее нет рядом.
Тогда я решил вернуться обратно и разыскать ее – видимо просто испугалась, то ли костров, то ли вымогателя-неумеху. Нашел девушку я очень быстро, в конце концов, на своих каблуках ей далеко было не убежать. Она забралась на какую-то лестницу вдоль стены одного из зданий на берегу реки и смотрела в сторону костров, держа перед собой фотоаппарат. Выглядела она очень испуганной. Рядом с ней стоял парень, очень высокий, иностранец. Он тоже выглядел испуганно.
Я спросил девушку:
– Почему ты убежала? Испугалась?
– Да, мне очень страшно.
– Пошли, я проведу тебя. В том месте, о котором я говорил, хороший ракурс для съемки, а насчет вымогателей не бойся – они безобидны и ничего тебе не сделают. Людям здесь чуждо насилие, это же священное место, в конце концов.
– Я лучше останусь здесь. – Ответила девушка и посмотрела на высокого парня рядом с собой. Парень посмотрел на нее в ответ.
Что и говорить, меня это задело. Где-то в глубине души проснулось чувство ревности, хоть и небольшое – все же девушку эту я знал лишь пятнадцать минут, да и знал ли?..
– Ну и ладно, поступай как знаешь. – Пожал я плечами. Мне не хотелось устраивать сцену ревности одного незнакомого человека к другому.
Я спустился по лестнице и направился обратно, к кострам. Парень-вымогатель опять подбежал ко мне, но я лишь отмахнулся от него, даже не смотря в его сторону. Несколько раз во время движения я кинул взгляд на ту самую лестницу, где осталась незнакомка. Она стояла все там же, но фотоаппарат спрятала – боялась, что отнимут, наверное. Парень же, высокий иностранец, стоял на том же месте, где я его оставил, но по крайней мере они с незнакомкой больше друг на друга не смотрели и не разговаривали.
Став напротив одного из костров, я начал наблюдать за кремацией. Было абсолютно неинтересно. Во-первых, я уже видел достаточно кремаций, видел, как огонь пожирает человеческое тело, как чернеет и слазит кожа, оголяя череп и кости, и мне это уже было неинтересно. Банально. Во-вторых, я думал о девушке. Она мне действительно понравилась и заинтересовала – мне хотелось узнать, кто она и что здесь делает. Я все еще чувствовал ревность и желание познакомиться поближе, такие несуразные и глупые для подобного места (на минуточку, здесь сжигали тела умерших людей), как и сама девушка, одетая по последнему писку моды да еще и на каблуках среди грязи и огня.
Я решил все же вернуться за ней. Развернулся и уверенным шагом двинулся в сторону лестницы, на которой она стояла. Девушка все еще была там, молчаливая и испуганная. Но вместо того, чтобы подняться по лестнице и заговорить, я прошел мимо. Наверное, гордость не позволила вернуться к человеку, который так легко от меня ушел. Я прошел по коридору с запахом жареного человеческого мяса, затем еще метров сто, и сел на ступеньки, ведущие к реке, так, чтобы меня было видно всем проходящим мимо. Будет возвращаться, увидит меня и если захочет – сама подойдет. Таков был мой план.
Я сидел пять минут, потом еще пять минут, потом еще десять. То и дело я оглядывался назад, может незнакомка где-то рядом? Рядом никого не было, никто не подходил. Вот мимо прошел высокий парень, к которому от меня сбежала девушка, а самой ее не было. Я прождал еще полчаса и решил, что не судьба.
Я встал и побрел прочь. Пробрел еще метров сто и решил отдохнуть – внезапно нахлынула усталость от целого дня хождения пешком.
Мимо меня проходил человек с коробкой на животе. Коробка держалась на ремнях, перекинутых через спину, в ней лежали сувениры и всякие безделушки для туристов. Человек был мужчиной лет пятидесяти, немного грузным, он улыбался.
– Привет. – Сказал он.
– Привет. – Ответил я. – Я не буду ничего покупать, мне ничего не надо. – Решил я уточнить.
– И не надо. Я просто хочу немного отдохнуть.
– Он снял ремни со спины и поставил у ног коробку.
– Я просто работаю, чтобы прокормить семью. – Продолжил он. – Мои голодные дети очень хотят есть.
– Я понимаю, – Ответил я. – Просто мне действительно ничего из этого не нужно. Я не покупаю сувениры, потому что не могу носить их с собой, у меня два рюкзака, которые я таскаю на себе, и в них нет свободного места.
Мужчина понимающе кивнул. Он постоял еще немного, разминая руки и ноги.
– Видишь этого человека? – Спросил он, указывая на старика, сидящего поодаль, в сооружении, построенном рядом с дорогой. – Он святой, это Баба́, то есть, Отец.
Я посмотрел на старика. Выглядел он очень экстравагантно. Все его тело, с головы до ног, было покрыто белым слоем какого-то порошка. Сначала мне показалось, что это мел, но потом до меня дошло, учитывая, в каком месте я находился, – это был пепел от сожженных людей. Старик сидел в позе лотоса и курил трубку. Из трубки шел дым, такой же белый, как и порошок на его теле. Старик курил человеческий пепел и то и дело покашливал. Наверняка, постоянное вдыхание человеческого пепла негативно повлияло на его легкие.
Старик сидел и отрешенными глазами смотрел вперед. Я уже слышал про подобных людей. Они покрываются человеческим пеплом, курят пепел, а едят, нет не пепел, едят они плоть умерших людей. При этом, говорят, что эти старцы очень добрые и благодетельные, их считают святыми, несмотря на то, что они в общем-то каннибалы. С другой стороны, едят они людей, умерших своей смертью, и никаких усилий к их умерщвлению не прилагают. Если они не причиняют никому зла, то и осуждать их я не видел смысла.
Мы посидели с торговцем еще немного, поговорили о том о сем, после чего он начал собираться:
– Мой отдых закончен, нужно продолжать работать – дети сами себя не накормят.
Я понимающе кивнул. Торговец поднял коробку, накинул ремни на плечи и пошел дальше торговать сувенирами. Я посидел еще какое-то время, понаблюдал за баба́, который все так же продолжал курить трубку, глядя в небытие. Было интересно, чем заняты его мысли, хотя скорее всего мыслей и не было, было отрешение от мыслей, – старик медитировал, в конце концов.
Я поразмышлял о том, чем сам буду заниматься в его возрасте. “Может через много лет я и буду этим самым стариком”, – подумал я, – “Стариком, который обмазывает свое тело пеплом, курит пепел и ест плоть мертвецов. А может, уйду в храм или вообще стану отшельником”. Вариантов было много, но не было почему-то варианта, что в старости я буду сидеть на кресле-качалке у телевизора и ворчать, недовольно комментируя происходящее на экране. Уж лучше отшельником, чем так.
Я все еще чувствовал усталость, но решил немного пройтись: недалеко от старика, покрытого пеплом, начиналась узкая улочка, ведущая в город. Я решил по ней прогуляться.
К улочке вела довольно узкая дорога, но спустя десяток метров, она становилась совсем тесной. По бокам от нее стояли здания этажа в три, закрывая собой все пространство вокруг, за исключением маленького куска неба посередине, над головой. Здесь наверное никогда не бывает жарко, даже когда солнце стоит в зените и печет изо всей силы. Но и солнечно здесь тоже не бывает.
Вдоль стены одного из зданий стоял маленький алтарь с небольшой скульптурой местного божества. Я присел на камень рядом с алтарем и решил еще немного отдохнуть – усталость брала свое.
На верхнем этаже здания, стоявшем напротив меня, то и дело слышался звук льющейся из ведра воды. Наверняка, это здание было чьим-то домом, и человек мылся внутри, ополаскиваясь водой. Я сидел пять минут, десять, и слышал то и дело звук льющейся воды, потом звук угасал, видимо ведро становилось пустым, потом, через некоторое время все повторялось вновь. Наконец, звук воды окончательно утих. Затем я услышал, как кто-то начал шумно одеваться. Через некоторое время входная дверь на верхнем этаже открылась, и из нее показался старик, одетый в белое одеяние.
Он посмотрел на меня, жизнерадостно улыбнулся и начал спускаться по лестнице вниз. Спустившись, он сказал что-то приветственное и начал говорить на местном языке, очень ласково и дружелюбно. Я не понимал ни слова. Старик старался мне что-то объяснить, все настойчивее и настойчивее. Понимать от этого я его лучше не стал. Тогда старик начал активно жестикулировать. В ответ я лишь молча вопрошал и пожимал плечами.
Наконец, он выдохся. Кивнул мне, сказал что-то типа “ну ладно, ничего страшного” и поднялся наверх, закрыв за собой дверь. Опять шум снимающейся одежды, а затем звук воды.
Я все еще не был готов двигаться дальше, что-то неладное творилось с моим организмом, и усталость все никак не уходила, поэтому просто достал телефон и начал что-то читать в интернете. Минут через пять снова послышался шорох одежды – старик опять одевался. Дверь снова отворилась, и из нее опять вышел мой новый знакомый.
Он снова улыбнулся мне и начал спускаться вниз. Подошел ко мне и начал что-то объяснять. Я лишь молча посмотрел на него, а потом уставился обратно на экран телефона. Я не знал, чего от меня хотел старик, и не знал, как я мог ему помочь. Он не выглядел так, как будто ему угрожала опасность, не умирал от голода, и я решительно не мог понять, что ему было нужно.
Старик перестал разговаривать со мной, задумался на секунду, а потом показал пальцем на мой телефон.
– Нужно позвонить? – Спросил я, хотя и осознавал, что старик меня не понимает.
Он утвердительно закивал. Я протянул ему телефон. Старик радостно взял трубку и начал крутить ее с видом “ого, какая крутая штука!” Через несколько минут он вернул телефон мне и благодарно закивал. Развернулся, пошел обратно, но внезапно вернулся, как будто что-то забыл.
Он опять указал на телефон и жестом попросил, чтобы я ему его подарил. Я отрицательно покачал головой. Старик приуныл всем своим видом, в его глазах появился налет мольбы, и он драматично вскинул руки вверх, прося отдать телефон ему в дар.
Я опять отрицательно покачал головой. Старик понимающе кивнул, вернулся на лестницу, поднялся в дом и закрыл за собой дверь. Шорох снимающейся одежды и звуки льющейся воды. Я рассмеялся. Удивительное происшествие. Решил, что пора уходить, пока старик не удумал еще чего-нибудь. Я встал и побрел в сторону своей комнаты с вечными трусами какого-то незнакомца на двери ванной. Я решил, что завтра пора уезжать со священной реки, здесь я уже не увижу ничего интересного.
Встал я пораньше, чтобы успеть на первый поезд, который и так задержится в лучшем случае на полдня, а в худшем – на неопределенный срок. Добрался до вокзала и подошел к большому экрану в главном холле – узнать, на сколько поезд опаздывает. “Поезд опаздывает на шесть часов” – гласила надпись на экране. “Началось”, – с некоторой досадой подумал я.
Пять часов я бродил по вокзалу. Исследовал каждый закуток, посидел на каждом стуле, полежал на каждом полу, поднялся и спустился по каждой лестнице. Я привык много двигаться и поэтому не мог сидеть на месте, энергию нужно было куда-то девать.
Спустя пять часов я опять подошел к экрану в главном холле. “Поезд опаздывает на шесть часов” – все еще гласила надпись. В общем-то это был хороший знак, значит, видимо, опоздание будет всего шестичасовым. Такое время мне не очень подходило – опять придется спать на вокзале, потому что на нужную станцию поезд приедет поздно вечером. Но в какой-то момент мне, во время этой, уже почти вечной прогулки по вокзалу, начало казаться, что я застрял здесь навсегда и никогда не смогу отсюда выбраться. Уж лучше опоздать на шесть часов и поспать лишнюю ночь на вокзале, чем застрять навсегда.
Я вышел из холла на привокзальную площадь и оглянулся. Огромная толпа таксистов и тук-тукеров всех мастей занимала всю улицу. Люди сновали туда-сюда, и шум от этого броуновского движения был неимоверным. За несколько минут наблюдения за привокзальной суетой у меня разболелась голова. Я развернулся, чтобы вернуться обратно в холл.
Мое внимание привлекла табличка на входной двери, которую я сразу не заметил. “Дефекация запрещена! В случае нарушения запрета – ШТРАФ”. – Гласила она. Я рассмеялся. Наверное, это действительно большая проблема здесь, раз приходится вешать таблички с напоминанием о том, что дефекация в публичных местах – это неприлично.
Я зашел внутрь вокзала и еще раз глянул на экран. По моим расчетам поезд уже скоро должен был прибыть. Но надпись напротив расписания нужного поезда уже гласила: “Поезд опаздывает на двенадцать часов”. Честно говоря, я был не сильно удивлен, но досада все же была. Не успокаивало и то, что напротив некоторых поездов высвечивалась надпись “Поезд отменен” – беда других пассажиров, превышающая мою, не помогала мне. То, что другим людям хуже, чем тебе – это слабое оправдание.
Чужие беды меня вообще не радовали, какими бы они не были. По крайней мере, я старался приучить себя к тому, что злорадство – это проявление моей собственной темной стороны, которая есть у каждого человека, и с которой лично я старался бороться.
Я опять отправился гулять по вокзалу, в очередной раз сидеть на каждом стуле, лежать на каждом полу и исследовать каждый закуток. Я шел по одному из перронов, уже в который раз, в сторону лестницы, ведущей на другой перрон, который к тому времени я тоже исследовал до последней пылинки на полу.
Внезапно, из-за одной из колонн, поддерживающих над перроном навес от дождя, выбежал человек. Это был мужчина, лет тридцати, низкого роста и грузный. Под носом, над верхней губой, у него были густые черные усы. Человек хихикал, как-то мерзко и гнусно, и быстро бежал прямо на меня. Я отпрыгнул в сторону и недовольно посмотрел ему вслед – мужчина продолжал быстро бежать прочь, все так же хихикая.
Из-за колонны послышался недовольный крик. Я повернулся и увидел старика с седыми волосами, который смотрел на меня гневным взором. Он кричал что-то на местном языке и быстро, насколько ему позволял возраст, шел на меня. Ладони его были подняты и сжаты в кулаки. Видимо, усатый мерзавец сделал какую-то пакость спящему старику (за стариком, на полу, я увидел покрывало, на котором тот видимо спал), а тот, не разобравшись, решил, что пакость ему сделал я.
Времени объяснять старику, что он ошибся, и я не при чем, у меня не было – он двигался с кулаками прямо на меня. Но опасности он для меня не представлял: для тех мест, в которых я родился, я был очень низок ростом, и слаб. Но по местным меркам, учитывая, что половина населения не ела мясо по религиозным причинам, я был вполне нормального роста. Местная еда не нравилась моему желудку, у него постоянно случалось несварение, и я сильно исхудал. Но по сравнению с местными жителями, и особенно, – с небольшим стариком, который собирался на меня напасть, я был в неплохой форме.
Понимая, что я не успею объяснить старику, что он ошибся, и я не при чем, я решил действовать в духе “лучшая защита – это нападение”. Я поднял руки со сжатыми кулаками и начал сам двигаться в сторону старика, показывая, что я принимаю бой. Он опешил. Было понятно, что я сильнее, и нанести мне хоть сколько-нибудь значимый урон он не сможет. Драться ему со мной было бесполезно.
Старик опустил руки, показывая, что отказывается от боя, и просто смотрел на меня с ненавистью и презрением. Он продолжал выкрикивать на непонятном языке в мой адрес какие-то фразы, очевидно оскорбительные, и просто наблюдал, как я проходил мимо.
Сначала я хотел остановиться и объяснить старику, что он ошибся, я не сделал ему ничего плохого, а виноват был мерзкий усач. Но старик, видимо, не хотел разбираться. В конце концов, он набросился меня, на первого встречного, не задавая лишних вопросов и не предаваясь сомнениям. Назвать его жертвой было сложно, он и сам был агрессором, таким же, как и усач.
Себя же мне винить было не в чем – в конце концов, я просто защищался, да и драться со стариком не собирался – просто напугал его, чтобы тот отступился.
Я дошел до лестницы, к которой и шел изначально, поднялся по ней (на ступеньках я опять заметил надпись “Дефекация запрещена!”) и спустился на противоположный перрон. Погулял немного и вернулся обратно. Про старика и усача к тому времени я уже забыл, но проходя мимо колонны, под которой располагалась лежанка старого агрессора, я вновь его увидал. Он стоял и грозил мне кулаками, злобно поглядывая в мою сторону. Отмахнулся от него и пошел дальше.
Я зашел в главный холл еще раз и вновь глянул на экран. “Поезд опаздывает на восемнадцать часов”. Ничего удивительного. Даже стало интересно, есть ли вообще какой-нибудь лимит опоздания у поездов в этих местах? Интересно, какой здесь рекорд? Я решил, что надо искать на вокзале место для ночлега, как минимум половину ночи мне точно придется здесь провести.
Уходить со станции не хотелось, нужно было оставаться до победного конца, если вернусь в город и найду себе жилье там – вдруг решу остаться и застряну в городе на недели, а то и месяцы, расслабившись, забывшись и растворившись в местной суете. Такое раньше уже бывало.
Осмотрев холл еще раз, я заметил в сторонке дверь, которую раньше не видел, на ней была прикреплена табличка “Комната отдыха для иностранцев”. Поразительная дискриминация собственного народа: комната существует за счет налогов граждан страны, но им самим в эту комнату входить запрещено.
Я открыл дверь и зашел внутрь. Внутреннее убранство было роскошным. В середине комнаты стояли глубокие, удобные кресла. В них сидели несколько молодых ухоженных иностранцев. Рядом со входной дверью, у которой я стоял, за столом сидела местная девушка-администратор.
– Извините, сюда нельзя, мы закрываемся через десять минут. – Обратилась администратор ко мне.
Я с жадностью посмотрел на удобные кресла, которые были так близки и в то же время так далеки от меня, и грустно кивнул. Вышел за дверь и пошел искать себе другое место на ночь. Прошел в зал ожидания для местных, посмотрел оценивающе на обстановку и решил, что это было подходящее место для сна. Людей было не очень много, но ночью здесь может быть не протолкнуться – поезда никогда не приходят вовремя, людей на вокзале много, а комната ожидания одна, да и то очень маленькая. Надо было занять место заранее. Я лег на пол, обвязал лямки рюкзаков вокруг рук и посмотрел на стену, на которой висел экран со статусами поездов. “Поезд опаздывает на двадцать четыре часа” – Гласила надпись напротив нужного мне поезда.
Такие вот дела, получается, что я проторчу на вокзале зазря лишние сутки. Впрочем, выбора у меня не было. Я твердо решил продолжать свой путь, и для этого мне надо было уехать из этого места. Прекрасного, одного из самых мудрых и поучительных в моей жизни, но пора было отсюда уезжать. Я чувствовал, что стал в городе на священной реке немного мудрее, узнал больше о жизни и смерти, посмотрел им обеим в глаза и стал понимать их лучше.
С другой стороны, были и побочные эффекты. Каждый раз, когда я в последующей жизни жарил барбекю или шашлыки, каждый раз, когда чувствовал запах жареного мяса, я сразу же вспоминал священную реку, кремирование тел и тот тяжеленный, сильный запах жареного человеческого мяса, который висел в коридоре перед входом на большую кремационную площадку. От этой ассоциации я, пожалуй, не смогу избавиться до конца жизни.
За своими мыслями я не заметил, как уснул. Проснулся я спустя несколько часов от того, что кто-то толкал меня в бок. Я открыл глаза и увидел молодого парня с метлой. Он смотрел на меня и показывал, что ему надо убрать пол. Я встал, надел рюкзаки и вышел из зала ожидания. До поезда было еще несколько часов, но спать мне больше не хотелось. Я решил прийти на железнодорожную платформу, с которой будет стартовать мой поезд, и дождаться его там.
Добраться до платформы было не так уж и легко. То тут, то там на полу лежали люди, на покрывалах, в отличие от меня: сам я спал на голом полу. Почему? Все просто – покрывало занимало много места в рюкзаке, и носить его с собой было накладно. Было проще поспать на голом полу, если придется, а приходилось все же не так уж часто.
Я обходил лежащих на полу людей, стараясь их не тревожить, и двигался в сторону надземного перехода. Добрался до перехода и поднялся по лестнице. В переходе тоже спали люди. Обошел и их, опять же стараясь никого не потревожить, и спустился по лестнице на нужную мне платформу. Здесь было целое столпотворение. Если в других местах вокзала спали на одной лежанке по одному-два человека, причем скорее всего многие были не пассажирами, а просто бездомными, то здесь пассажиры сидели и лежали целыми семьями. Как будто сейчас какой-то праздник, и эти люди приехали на общий пикник. Только вот пикник они решили устроить не на природе, а на железнодорожной платформе, грязной, покрытой пылью.
Я нашел себе свободную лавку – на пол садиться не решился, на всех свободных от людей местах он был полностью покрыт толстым слоем пыли. Сел и начал ждать.
Наконец прибыл поезд. Даже раньше, чем ожидался – он опоздал не на сутки, а всего на двадцать часов. За несколько часов до прибытия надпись на экранах сменилась с “Поезд опаздывает на двадцать четыре часа” на “Поезд опаздывает на двадцать часов”, поэтому я был к этому готов. Я поднял свои сумки и зашел в нужный мне вагон.
Наконец-то это свершилось! Я уже всерьез думал, что это место заколдовано, и я никогда не смогу из него выбраться. Поэтому прибывший поезд убедил меня: я не в страшной сказке и не в чистилище, и я испытал некоторое облегчение.
Я нашел свое место, положил сумки и начал смотреть в окно, в ожидании, когда же наконец поезд тронется. Сидел, смотрел в окно и ждал. Спустя какое-то время я вдруг начал чувствовать, что внутри моего организма происходит что-то неладное. В животе появилась тяжесть, потом меня резко скрутило. Я чувствовал тупую боль, которая нарастала все сильнее.
