Kitabı oku: «Солнечный ветер»
Глава 1.
На каждого из нас у Вселенной свои планы.
Невозможно угадать что ждет тебя за поворотом, но совершенно точно в жизни не бывает случайностей. Бывают неожиданные встречи, странные знакомства, отчаянные поступки. Но события, которые сопровождают твою жизнь всегда закономерны. Все подчиняется строгим законам, будь то законы природы или законы человеческого общества, и стоит преступить лишь одну условность, как неумолимость наказания повергнет тебя в пучину отчаяния. И в такой ситуации остается лишь убеждать себя самого, что все произошедшее лишь случайность, злой рок, враждебное колдовство – но никак не последствия твоих собственных поступков.
Друг. Посмотреть на него другими глазами у меня, даже после всего этого, никак не получалось. В конце концов, что такое настоящий друг? Снова и снова задавая себе этот вопрос, я снова и снова оправдывал его, и от этого становилось все паршивей и паршивей. Наверное, это худшая из моих сторон: всегда искать оправдания для тех, кто сделал мне больно, и что самое главное – находить его. Я не могу слепо ненавидеть, слепо мстить – как-то подспудно у меня в подсознании все раскладывается по полочкам, и не успеваю я сделать и трех вздохов, как негодяй уже оправдан. А когда у негодяя есть оправдание, его очень трудно ненавидеть.
А я действительно все понимал. Сейчас, сидя в нашем привычном баре на окраине города, я понимал все, кроме причины, почему я должен его ненавидеть.
Я обвел взглядом высокие затемненные окна, затертую дубовую барную стойку, небольшой зал с редкими посетителями, не спеша потягивающими свежее пиво и не обремененными грузом нерешенных проблем. Этот бар, как и наша дружба, помнил лучшие времена. Ломались стулья, затирался лак на стойке и столах, трескалась плитка на полу, все больше дырок от шампанского появлялось в подвесном потолке – и все это время наша дружба кислела вместе со здешним пивом, которое сегодня было совсем дрянным, а мы продолжали притворяться что все так же близки друг другу, даже когда исчезли общие темы для разговоров. В этом плане наш бар был куда честнее нас, выставляя напоказ все неприглядные последствия непрерывного использования на протяжении многих лет.
Сидя здесь и сейчас, мне казалось, что вся моя жизнь похожа на этот бар: затертая вечными проблемами и засаленная социальными стандартами. Будто все те десять лет, что я прожил в этом городе, мое мировоззрение от всего что со мной происходило, коптилось и чернело, как маленькое окошко в туалете от сигаретного дыма и испарений. Будто от ясного и свежего мира, видимого через окно десять лет назад, в еще подростковом возрасте, остались лишь размытые линии жизненного опыта, усталости и воспоминаний.
Теперь я понимал, как мы к этому пришли, и как этого можно было избежать. Я вспоминал человека, с которым в былые времена мы делили одну сигарету, одну мечту, одну жизнь на двоих, но видел лишь того, с кем не смог поделить одну женщину.
О эта, грустная, и к сожалению, банальная история, повторяющийся из века в век спектакль, в котором меняются лишь актеры и декорации. Сложно пересказывать то, что уже сотни раз поведано куда более лучшими рассказчиками и много более интересными людьми, но умолчать нельзя, когда душа рвется на части.
Наша история растянулась на десять лет, но от этого не стала менее пошлой. Будто две перпендикулярные линии мы с Женей пересеклись сразу после школы, чтобы потом броситься врассыпную. Волею судеб начинающий экономист и начинающий юрист оказались в одном вузе, в одной комнате в университетском общежитии и с одной бутылкой на двоих. Именно те пол литра «Русского азарта» я всегда считал началом нашей дружбы, и, возможно именно поэтому, она сейчас заканчивается дерьмовым пивом.
С самого начала нас разбрасывало в разные стороны ринга, но всегда находилось что-то, что заставляло нас, вопреки всему, держаться рядом. И надо сказать это было здорово до тех пор, пока этим «чем-то» не стала моя Ира. Уж не знаю, что во мне привлекло ее в день нашего знакомства, однако о Жене, в то время моем неотъемлемом спутнике, она отзывалась весьма презрительно в своей особенной манере безинтересности: «он такой отвратный».
Это воспоминание заставило меня улыбнуться. «Отвратный». За пять лет многое изменилось и в нашей жизни, и в нас самих. Без родителей, связей и без гроша в кармане, я с самого социального дна вырос до руководителя отдела в международной компании, купил нам с Ирой квартиру. И казалось мне что я самый крутой, самый молодой и успешный. Однако Женек со своим юридическим стал работать в компании приближенной к силовым структурам, зарабатывая больше меня неизвестно чем, неизвестно где.
Мы все еще часто встречались: я, Ира и Женя с очередной подружкой, – так, посидеть, поболтать ни о чем, рассказать друг другу что нового в жизни, вспомнить старое. Легкие деньги, много свободного времени и нужные в нашем обществе знакомства делали Женину жизнь куда более захватывающей и интересной в сравнении с моими рабочими буднями. Но я был все-таки счастлив, потому что у меня была Ира, у меня была семья – то чего у Жени с таким темпом жизни быть в принципе не могло – я был счастлив настолько, что очень ясно представлял себе наше будущее и не замечал настоящее.
Да что говорить, я был слеп. Я был слеп, когда исчезли смайлики в конце Ириных смс-ок, я был глух, когда слова «люблю» и «скучаю» незаметно исчезли из нашего лексикона, я был глуп, когда Женя первый раз пришел на очередную нашу встречу один. Я был наивен и доверчив, не замечая очевидного целый год, пока однажды не обнаружил пустую квартиру с выпотрошенными шкафами и забытые Женины перчатки в прихожей. Ни слова, ни записки, и два отключенных телефона. Как сказала бы Ира: «отвратное зрелище».
Эта нехитрая история привела меня в этот бар, где мы часто встречались с моим бывшим лучшим другом, вытолкав меня из вмиг опостылевшей квартиры. Но даже здесь, залихватски заливая алкоголем внезапно разверзнувшуюся в душе пустоту, унять боль от предательства не удавалось. И хотя, в конечном итоге, во многом виноват я сам, начиная от выбора друзей, заканчивая наивной верой в человеческую добродетель, не все можно понять и простить.
Несмотря на изрядное количество выпитого пива, я вдруг понял, что поиск оправдания для того, кто никогда уже не будет занимать в твоей жизни важное место не менее пустое занятие, нежели трата времени на переживания по этому поводу. Брось, бывший лучший друг. Теперь мы не просто чужие, теперь мы враги. Потому что предательству нет оправдания и незачем его искать. Пора было вычеркнуть их обоих вместе с этим баром из своей жизни и начинать новую.
Я бросил на стол три сотни за пиво и, не оборачиваясь, вышел на улицу. Здесь я позволил себе глубоко вздохнуть, вместе с воздухом из легких выгоняя из души последние сожаления о прошлом. Для полноты восприятия я достал сигарету и закурил. Тонкий наркотик никотина при первой же затяжке укутал приятной слабостью уже выпитый алкоголь, и уснувшей змеей свернулся в моем мозгу.
Я шел вдоль дороги с сигаретой в зубах и махал рукой каждой встречной попутке, думая о том, что новую жизнь нужно обязательно начинать завтра с утра. Все ж хорошее обязательно начинается с доброго и солнечного утра. А сегодня старую нужно как следует пропить в каком-нибудь пафосном клубе, где друг о дружку трутся мальчики-педики, брутальные менеджеры меряются собственной крутизной, и куча студенток небольшими косяками лавирует от танц-пола до бара, от бара до туалета, и от туалета в машину какому-нибудь папику. Пять лет назад я бы позвонил паре своих друзей, мы бы жахнули грамм по триста водочки и сцапали бы в свои сети один из этих косяков малолетней рыбешки, но сейчас, перелистывая адресную книгу в телефоне, я неожиданно понял, что в этом городе у меня никого не осталось. Кто-то уехал в другой город, кто-то спился, у кого-то маленький ребенок, а кто-то (о ужас, какой-же я слабак) не нравился Ире, и мы уже четыре года не общались.
Когда наконец возле меня остановился Рено Логан с шашечками такси, я перестал тупо перелистывать записи в телефоне бесконечно жалея себя в своем одиночестве. Мой план на вечер был прост и незамысловат: напиться за барной стойкой вискаря, наблюдая как гоу-гоу девочки трясут аккуратными попами на сцене.
– Туда, где весело! – с жизнерадостной улыбкой ответил я на немой вопрос таксиста, уставшего от пьяных рож и пустых разговоров за жизнь. Несколько мгновений он смотрел на меня тяжелым взглядом, пытаясь понять, укурен я или просто стебаюсь над ним, но я продолжал натянуто улыбаться, и он сдался.
– Сегодня стриптиз в «Калигуле», – уже вырулив на дорогу, обозначил он конечный пункт нашего маршрута.
«Калигула» это как раз то, что мне было нужно. Не смотря на грозное название, эта дешевая студенческая забегаловка привлекала разномастный сброд со своими целями: начиная от гопников, отрабатывающих телефоны у подпивших посетителей на выходе, заканчивая модными ребятами из VIPов, ищущих что-то подешевле проституток, но того-же качества. И хотя мысль о гопниках на выходе несколько озадачила меня, в целом вариант подходил мне по всем параметрам.
Срезая дворами, под паршивый русский рэп, мы добрались до клуба за десять минут и двести пятьдесят рублей. Я вылез из машины, обошел ругающуюся парочку, улыбнулся трем курящим студенткам с Ягуаром наперевес, сделал вид, что не заметил трех молодцов, пинающих ногами третьего за углом, и выложив тысячу рублей за вход, благополучно миновал двух злодейского вида охранников.
Ну что ж, все завтра, а сегодня, не смотря на тесноту, я нашел место у бара, и без разбега отправил в желудок первый стакан какого-то сладкого коктейля. Дождавшись второго я огляделся. Здесь было шумно, грязно и людно. Где-то внутри ворочалась мысль что все это мне на самом деле не нужно, но проводить ночь в одиночестве мне сегодня не хотелось.
– Сторожнев! – срывая голос кто-то перекричал музыку, – Сторожнев, твою мать!
Не успел я рассмотреть обладателя столь внушительного баса, как здоровенный детина сграбастал меня в пьяных медвежьих объятиях, стащив со стула.
– Живой еще? – прокричал он мне на ухо и только тогда за широченной бородой и кривым сломанным носом я узнал своего школьного друга Колю Штерна.
Он утащил меня за столик, где сидел с другом и тремя девицами едва за двадцать. С последней нашей встречи прошло лет десять, и я знал только, что он поступил по какому-то знакомству в академию ФСО, после чего исчезли все его аккаунты в соцсетях и сменился номер телефона. Дружили мы крепко, расспросить его хотелось о многом, но в ответ он лишь отмахивался, отшучивался, все больше наливал в мой стакан водки, и ограничивался односложными ответами в стиле «все нормально» и «да это фигня». Единственное что мне удалось понять из этого попурри закрытых ответов, что он впервые за годы службы уже месяц в вынужденном отпуске, его друг тоже, и вообще пол части распустили, поэтому они сидят здесь, отращивают бороды, бухают и развлекаются с девочками. Из меня же он вытащил все как заправский чекист на допросе, поклялся достать и наказать «этого Женечку», посоветовал забыть «эту проститутку», все больше наливал и пододвинул к одной из девушек. Мы много пили, еще больше смеялись и абсолютно забывшись уехали на съемную квартиру наших подруг. Там мы долго сидели на кухне с Колей, ожесточенно споря о политике, будто и не было этих десяти лет, отмахиваясь от настойчиво зовущих нас в соседнюю комнату девушек. Потом я помню, как Коля ушел в туалет, а я, так и не дождавшись его, мирно уснул в том же кресле что и сидел.
Через два часа будильник вырвал меня из зыбкого плена алкогольного сна. От неудобной позы у меня заболела спина и свело шею, поэтому я с трудом дотянулся до телефона, лежащего на журнальном столике чтобы отключить зуммер.
Не смотря на головную боль и порядком притуплённый рассудок я неспешным неуверенным шагом проковылял до уборной и справил нужду, для уверенности держась за стену. В процессе мне жутко захотелось пить, и я придирчиво осмотрел комнату, послужившую сегодня мне спальней, в приоткрытую дверь. Сразу было видно, что вечеринка продолжилась и после того как я отключился: пустые стаканы и пустые бутылки были рассредоточены по всему пространству, в некоторых томились придавленные к дну окурки. Более того, в соседней комнате от дивана к спальне по полу тянулась неясная дорожка из мужской и женской одежды. Сколько человек скрылось за дверью соседней комнаты мне так и не удалось разгадать, даже учитывая розовый бюстгальтер у самого порога.
Осторожно, чтобы никого не разбудить, я проверил пустые бутылки из-под пива, допил два найденных глотка, и тихонько захлопнув дверь, вынырнул в подъезд. Два лестничных пролёта и, оставив позади стойкий аммиачный запах парадной, я вышел в свежее летнее утро.
День обещал быть жарким и едва поднявшееся над городскими крышами солнце разгоняло последнюю ночную прохладу из тенистых дворов старой части города. Плакучие ивы и китайские клены, высаженные здесь первыми новоселами хрущевской эпохи, тщетно пытались укрыть широкими ветвями лавочки и тротуары от грядущей духоты июльского полудня, давая густую тень и укрытие от палящего солнца. Я присел на ближайшую облезлую деревянную скамейку, вызвал такси и закурил.
Мне всегда нравились такие районы – здесь есть не просто история, здесь в узких улочках прячется душа этого города. Многолюдные площади, широкие проспекты, высотки спальных районов на бывших пустырях – все это, как дорогое белье на проститутке, лишь добавляет образ любой региональной столицы нашей необъятной родины. Вся суть провинциальной жизни кроется, несомненно, именно здесь. Одинокие бабули, такие же одинокие алкоголики, разведённые женщины с детьми, студенты – кому-то квартиру выдал завод, кому-то досталась по наследству, кто-то отжал ее у мужа-алкоголика, кто-то просто снимает потому что в новостройках дороже. Именно здесь, как в зеркале, просматривается в миниатюре все современное российское общество, паразитирующее на остатках советского прошлого, ещё не вполне индивидуально-капиталистическое, но уже не общественно-коммунистическое.
Несмотря на бессонную ночь, здесь думалось удивительно легко. Плавно, от мыслей о судьбах родины, сигаретный дым унёс меня к размышлениям о судьбе собственной. Хотя никаких положительных чувств к Ире, кроме ноющей пустоты в груди, у меня не осталось, я прекрасно отдавал себе отчёт что прожитые с ней годы были сбалансированы и наполнены смыслом, тогда как впереди меня ждало нечто похожее на сегодняшнюю ночь. Да, мне тридцать, и впереди у меня ещё целая жизнь, но осознание того, что мне ещё только предстоит пережить разрыв с женщиной, которую я любил, угнетало меня донельзя. Добавьте к этому растерянных школьных и институтских приятелей, отдалившихся знакомых и лучшего друга – предателя и перспектива пропить ближайшие три года в объятиях случайных женщин с малознакомыми людьми становится максимально реальной. Как бы мне не нравился этот город, у меня в нем осталась только работа, которая хоть и была мне интересна, но смыслом жизни ее назвать сложно.
От размышлений меня отвлекла смс-ка, сообщившая что такси меня ожидает в соседнем дворе. Я затушил бычок о спинку скамейки, щелчком отправил его в мусорный бачок, потянулся и неспешна пошёл к машине. Впереди меня ждал долгий и непростой день, укутанный в тяжелое похмелье, поэтому все пол часа до работы я постарался провести в легкой полудреме на заднем сиденье Хёндэ Соляриса.
– Приехали, – я не успел толком схватить даже кусочек сна, когда таксист остановил машину у внешнего шлагбаума.
– Сегодня ночью, жители европейской части России могли видеть в небе уникальное природное явление – невероятно мощный звездный дождь, связанный, по всей видимости, с неизвестной ученым кометой! – бодро отрапортовало мне радио, едва я открыл глаза.
Я протянул таксисту две сотни и вышел. От поездки голова моя разболелась, а к горлу подступила лёгкая тошнота, поэтому я твёрдо решил, что отпрошусь у генерального как минимум до обеда и свалю домой проспаться. Держась за голову и мечтая только о чашке кофе, я подошёл к входной двери, не успев удивиться отсутствию охранника на шлагбауме, но вход мне перекрыл здоровенный омоновец в балаклаве и с автоматом на груди.
– Вход закрыт – сказал, как отрезал, не шевельнув и мускулом.
– В смысле? – до меня не сразу дошёл контекст ситуации.
– В коромысле! – омоновец смерил меня тяжелым взглядом и снова отвернулся.
До меня, наконец, дошло что происходит что-то нетривиальное и я, сделав пару шагов назад, осмотрелся. Здание нашей конторы было оцеплено по всем правилам: все входы и выходы, кроме центрального, были закрыты и опечатаны. Кроме полицейского на входе, ещё двое в полном стояли на клиентской парковке рядом с полицейским автобусом и двумя «бобиками» и курили. Плюс, держу пари, видавшая виды Ауди и новенький Бмв, стоявшие рядом, тоже далеко не случайные автомобили, и приехали на них сюда пара следователей в штатском.
У курилки на противоположной стороне парковки я увидел двух парней из отдела продаж, втихую о чём-то переговаривающих под сигаретку. Это был кто-то из новеньких, какие-то студенты после университета, абсолютно мне незнакомые, один тощий, нескладный и высокий, второй бородатый коротыш. Я подошёл и поздоровался.
– Давно они тут? – я тоже закурил, устроившись на табурете в тени пластиковой крыши.
– Вроде как чуть ли не с ночи, – с готовностью ответил долговязый.
– Когда мы приехали они тут уже были, – подтвердил бородатый.
– Ясно, – кивнул я, ожидая продолжения. Собственно, они тут напару и торчали в ожидании свободных ушей, чтобы посудачить о таком, из ряда вон выходящим событии, как маски-шоу в нашем тихом городе, где давно уже ничего не происходит.
– Вроде как собственник вывел все бабки в офшор, – с готовностью продолжил долговязый, – кинул поставщиков, понабрал кредитов в банках и тоже все перевёл на свои счета.
– Генеральный там с самого начала внутри с главбухом, им стопудово тоже что нить впаяют. Не могли они не знать про эти темы. А Якушева в розыск. Хотя он уже наверно где нить на островах, где выдачи нету.
Якушев – это собственник. Генеральный и главбух точно ничего не знали, ибо Якушев клал на них так же, как и на всех остальных своих сотрудников, поэтому они там на пару сейчас бледнеют, как тетрадочные листы, совершенно ни за что.
– Говорят у конторы давно дела не очень, – продолжал долговязый, – заграница товар уже месяц не отгружает из-за долгов. А Якушев что? Дворец на Горке Нищих отгрохал, ему пофиг на долги, бабки на стройку нужны.
Горка Нищих – это такой район города для особо обогатившихся жителей, в каждом посёлке есть такой район, только называется по-разному. Где-то с придыханием, где-то с сарказмом. У нас вот с сарказмом.
– Да не, – вдруг не согласился бородач, – на хрен ему деньги в дом вкладывать, если он за бугор собрался? Уверен он и там строителей кинул. Это ж не за один вечер он придумал свалить, это надо было спланировать, бабки через подставные конторы вывести. Это не один месяц.
– Да не важно, – вздохнул тощий, – ему теперь хорошо на пляже с мулатками и мохито, а мы без зарплаты! И работу хрен найдёшь сейчас. Прикинь сколько тут человек работало, все считай на улицу. А работы и так считай нету.
Коротыш молча покачал головой, потом вздохнул:
– Я, наверно, в Москву поеду. Делать здесь и так было нечего, а теперь…
Так тебя там и ждут, подумалось мне, но я промолчал. Сигарета мне не зашла, и я ее выбросил, не докурив – все-таки организм требовал нормального сна и, наверное, куриной лапши. Про европейский поставщиков и наши им долги я знал давно, но во всем остальном Якушев, конечно, был хорош. Грамотно, красиво и без пыли спрятал все свои дела не только от компетентных органов и партнеров, но и от сотрудников, каждый из которых видел, что не все гладко, но так ничего и не заподозрил. Однако во всей этой истории определенно был плюс: мне не придётся ни у кого отпрашиваться. Я снова вызвал такси, решив, что, отоспавшись отобедаю где-нибудь в закусочной, и уеду к дядьке в деревню на недельку, так и так давно хотел в отпуск. А дальше видно будет.
Дома меня ждала непривычно пустая неубранная квартира, каждый шаг в которой отдавался звонким эхо одиночества. Со вчерашнего дня я здесь так ничего и не трогал. Да и зачем? Все мое осталось на своих местах, а наводить порядок а-ля «ничего не произошло» и «мне и одному хорошо» я ещё был не готов. Выпив недельного молока из холодильника, я как был, в одежде, завалился в неубранную постель и уснул глубоким сном уставшего алкоголика.
Проснулся я уже под вечер. Закатное солнце светило в окно, за день накалив воздух в комнате до неимоверной духоты. Я весь взмок, скомкал все постельное белье и частично разделся во сне. Ужасно хотелось пить. Снимая на ходу остатки одежды, я в костюме Адама дошёл до кухни, допил молоко – этого оказалось мало, я добавил воды из-под крана, и ушёл под душ. Отстояв под тугими прохладными струями пол часа, я наконец, обрёл ясность мыслей впервые со вчерашнего утра. Обернувшись полотенцем, я вышел на балкон покурить.
Я смотрел на остывающий от дневного зноя город, вслушиваясь в фоновый шум от машин с недалекой дороги, детский гомон из песочницы, перекрикивание соседок, и на меня накатывало чувство отчуждения вперемешку с оттенком тоски. Когда-то это все было частью моей жизни, и я сам был частью всего этого, но теперь у меня нет семьи, нет друзей и нет работы – это место стало кусочком прошлого, из которого мне нужно выбираться. За новой работой придётся ехать в Москву или Питер, да и так проще будет забыть Иру и кошмар, которым закончились наши отношения, и продать квартиру. Впереди меня ждало совершенно другое будущее, никак не связанное ни с этими людьми, ни с этим городом, и нужно было лишь перешагнуть через остатки светлых чувств к прошлому.
Докурив, я собрал кое-какие свои пожитки, выключил все электроприборы в квартире, перекрыл воду, и, закрыв все замки на двери спустился во двор к машине. Две бабки, сидевшие на лавочке, молча проводили меня взглядом, пока я забрасывал дорожную сумку в багажник своей Киа и, как только я захлопнул дверь, возобновили свой досужий разговор. Наш с Ирой расход обеспечил их сплетнями, думаю, на пару месяцев вперёд.
За четыре часа пути я выкурил три сигареты, выпил полуторалитровую бутылку Кока-Колы и только на подъезде вспомнил что перед сном утром выключил телефон и так его и не включил. Звонка я ни от кого не ждал, но все-таки загрузил трубку. Пропущенный был один – от Сергея, коллеги с работы, с которым мы были близки в последнее время. Мы пытались дружить семьями, даже ходили друг другу в гости, но наши жёны не сошлись характерами, и дружба наша кочевала от работы до бара по пятницам, не более.
Вскоре показался знакомый поворот и съезд на грунтовку – до моей малой родины осталась пара километров.
Деревня в тридцать домов стояла на крутом берегу малюсенькой речки, между лесом и колхозными полями. Колхоз давно развалился, поля заросли березняком и ивняком, здания разбиты и разграблены, от некоторых не осталось и фундамента. Тлен, забвение и уныние, однако, именно с этими местами у меня связаны все самые добрые воспоминания из детства. После двух очень непростых дней, лучшее что я мог получить от вселенной, это томленая в печи картошка, тонко нашинкованная квашеная капуста и пятьдесят грамм дядькиной самогонки, настоянной на прополисе.
Родителей своих я не знал – отец был то ли военным, то ли шабашником, а мать умерла при родах дав жизнь мне. Воспитали меня мамин брат со своей женой, простые крестьяне – дядя работал в колхозе водителем грузовика, тетя – медсестрой в сельском медпункте. Только теперь давно уже нет ни колхоза, ни медпункта, ни страны, которая это все строила, поэтому жили они здесь на пенсию, да подсобное хозяйство. Много раз и я, и их родной сын Рома, пытались их перетащить – я в областной, Ромка в райцентр – но они не соглашались.
Они меня не ждали, но обрадовались. Тетка тут же накрыла на стол, дядька убежал топить баню. На мой рассказ про мою внезапную безработность отреагировали они весьма сдержанно, чего нельзя сказать о моей, столь же внезапной, холостяковости. Внуки, это тема больная. У Ромы на днях родился второй, поэтому последние полгода каждый мой разговор с ними заканчивался только одним – упреками в нашу с Ирой сторону об отсутствии желания в продолжении рода. Теперь, по всей видимости, на мне в этом плане поставлен крест.
– К брату то съездил бы, – предложила тетка, – на племянника посмотрел бы.
– Хорошая идея, – по-настоящему согласился я.
Рома боролся с обыденностью как мог, не признавая безнадежность своих усилий. Он работал учителем истории в средней школе районного центра, подрабатывал таксистом и принимал для перепродажи лом цветных и чёрных металлов – в общем, выживал как мог чтобы прокормить двух сыновей и жену. Жена, Алена, не работала, по причине отсутствия работы как таковой для дипломированного архитектора, коим она являлась. Все своё время она посвящала детям, мужу и ландшафтному дизайну половины двора их дома. Вторая половина была занята железным ломом. Я решил по-быстрому попариться в бане и уехать к брату в райцентр, благо ехать было не далеко, каких-то десять километров.
Баня приморила меня основательно, так, что единственным желанием после выхода из неё у меня было желание спать. Но захватив полуторалитровую бутыль дядькиной настойки, я за десять минут добрался до одной из окраинных улиц маленького городка, как две капли воды похожего на сотни таких же умирающих, разбросанных по всей стране, где горделиво возвышался двухэтажный Ромкин дом. На стук вышла Алена.
– Артём! – охнула она. – Рома, брат твой приехал! Бросай свои книжки!
Мы обнялись. Пока Ромка спускался из кабинета на втором этаже, Алена провела меня в гостиную, где над люлькой с младшим братиком сидел Максим, их старший сын.
– А вот и Егорка, – похвасталась она, нежно покачав кроватку, отчего сын вальяжно протянул к ней свои коротенькие пухлые ручки.
– Крепыш, – улыбнулся я, наверное, немного завидуя Роме и его семейному счастью.
– Весь в папку, – согласилась Алена.
– Ну не на соседа же ему быть похожим, – с ухмылкой пробасил Рома, как-раз спустившийся к нам. Мы тоже крепко обнялись.
Хоть вид у него был уставший и осунувшийся, он старался казаться бодрым и веселым. С последней нашей встречи он сильно похудел, скинув из своих ста килограммов двадцать, отчего почти исчез живот и сам он стал казаться как-то меньше.
Алена в одно мгновение накрыла на стол какую-то снедь, водрузила посередине привезённую мною бутыль, и мы сели за стол. Снова я рассказал свою историю, как за два дня потерял и жену, и работу, и снова их возмущению не было предела, когда разговор зашёл про Иру. Особенно распереживалась Алена, вспомнив даже между делом, что у неё оказывается есть как раз совсем случайно одинокая двоюродная сестра, которая очень недурна собой. Рома в ответ на это только фыркнул, «ему то не подсовывай свою прости господи», и к этому мы больше не возвращались. Где-то через час Алена ушла укладывать детей и попрощалась со мной.
– Пошли покурим, – тут же шепнул мне брат и мы вышли во двор.
– Хорошо у тебя тут, – я выпустил струю дыма в звёздное небо и прислушался к тишине. – Жена, дети. Тихо.
– Тихо как в гробу, – вздохнул Рома и присел на деревянную балку. – Работы нет, денег нет, продуктов каких-то для мелкого, и тех нет! У него непереносимость лактозы, так за смесью мне приходится в соседний город сорок километров ездить!
– Непереносимость лактозы? – переспросил я. Для меня это было сюрпризом.
– Да, – кивнул брат. – Хрен знает откуда. Как будто и так все просто в нашей жизни.
Я присел рядом с ним и пристально на него посмотрел, пытаясь разглядеть знакомые черты. Он всегда был оптимистичен и ничто, казалось, не могло его сломить. В нем жил настоящий казацкий дух наших далёких предков, он любил место где родился, всегда высмеивал меня за то, что я уехал, а когда построил дом и родил сына, уверенность в превосходстве собственного духа над остальными была в нем несокрушима. Сегодня я впервые услышал в его голосе нотки тоски.
– В школе все меньше детей, а соответственно и работы у нас, учителей, – меж тем продолжал он. – На следующий год в первом классе только на один класс ребятни набралось, через десять лет, вообще никого не будет, все уезжают отсюда. Металлолома почти не несут уже, так алкаши старые кастрюли тащат. В такси пока есть работа, но с каждым годом налог все больше, бензин все дороже, а заработок все меньше.
– И что думаешь? – этот разговор был мне абсолютно в новинку и чего ждать от него дальше я не мог и предположить.
– А что думать? – переспросил Ромка, – барахтаться в этом болоте дальше, деваться некуда.
– Уехать не думал? – закинул я удочку.
– Куда? – меланхолично ответил он вопросом на вопрос, – в областной? В Москву? Мой дом здесь больше чем за миллион я не продам, за эти деньги в области однокомнатную не купишь, а про Москву я вообще лучше промолчу. У меня двое детей, не забывай. И тут у меня кроме зарплаты учителя и таксиста есть ещё какой-никакой подработок.
– Ипотека, все дела, – я сам не верил в то что говорил, но ничего другого на ум не приходило.
– С зарплатой учителя только ипотеки не хватало, – улыбнулся он. – Да и родители старые уже, не хочу их оставлять тут одних.
Тоже верно, подумал я, но ничего не сказал. Да и не было у Ромки никогда желания жить где-нибудь ещё, кроме родной деревни. В большой город он уехал ещё раньше меня и сразу в столицу, в Москву. Но что-то у него там не задалось и сразу после университета он вернулся сюда и больше никогда никуда не собирался.
– Дети уедут, – подытожил он, – а мы останемся.
Мы докурили и вернулись за стол. Через пол часа, уложив детей спать, вернулась Алена, и мы на троих, неспешно, допили настойку, разговаривая обо всем, начиная с политики, заканчивая будущим их детей. Изрядно подвыпившим, и по-настоящему отдохнувшим душой, я уехал от них в три часа ночи на такси.
– Ты собираешься вставать? – разбудила меня тетка. Ее руки были в муке, и она гневно смотрела на меня.
Голова жутко болела, хотелось пить и спать.
– Вставай, блинами угощу, – увидев мое состояние смягчилась она.
Я поднялся вслед за ней, оделся, попил воды из-под крана и вышел на улицу. Ясное и свежее летнее утро было в самом разгаре, предвещая жаркий и душный день. Напоминая беззаботное детство вдали мычали коровы, звенела мошкара, пока ее не припекло июльским солнцем, высоко в ветвях верб, дубов и берез звенели птахи, порхая с ветки на ветку. И казалось вот сейчас со двора забежит дед и закричит что стадо уже за деревней, что дуры-коровы сейчас пойдут на колхозное поле, где лопушится широкими листьями свекла, а я семилетний первоклашка буду хлопать сонными глазами, не зная, что сказать.
