Kitabı oku: «Опекун. Повесть»
© Андрей Иванович Клепаков, 2019
ISBN 978-5-4490-8107-0
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Писатель и драматург Дмитрий Данилов автор пользующихся успехом пьес «Человек из Подольска» и «Сережа очень тупой» представляет повесть Андрея Клепакова.
Мое знакомство с текстами Андрея Клепакова началось с повести «Опекун». Я начал читать – и прочитал, практически не отрываясь. У повести интересный и мрачноватый сюжет. Одинокий мужчина средних лет, неплохо зарабатывающий и живущий вnсвое удовольствие, неожиданно для самого себя берет опеку над девятилетней девочкой, дочерью его умершей двоюродной сестры. Девочка осталась сиротой, и у нее появился вот такой опекун.
Главный герой повести – изрядная сволочь, хоть и не лишенная обаяния. В определенный момент он задумывает и осуществляет довольно-таки чудовищное и очень подлое уголовное преступление.
Я поймал себя на том, что сочувствую этому персонажу. Понимаю, что это не такая уж редкость, так бывает. Но я в принципе не склонен сопереживать персонажам в процессе чтения. Вообще, яркость и выпуклость персонажей – это не то, что меня особенно интересует в литературе, есть вещи и поинтереснее.
А тут – прямо вот хотелось, чтобы у этого чувака, преступника и подлеца, все было хорошо. Читал, смотрел на себя со стороны и удивлялся.
Мне кажется, такой эффект – это достижение для автора сюжетного текста с акцентом на психологию персонажей.
В повести много чего происходит, не буду пересказывать содержание. Происходят события, в основном, невеселые.
Текст проходит по касательной через разные жанры – тут и роман воспитания, и комедия положений, и детектив.
Читать очень интересно.
Еще интересен язык. Нет, здесь нет каких-то изысков, словесных игр. Все достаточно скупо, экономно. Но в какой-то момент понимаешь: этот язык абсолютно равен тексту, который им, этим языком, написан. Язык в точности соответствует задачам текста, ни больше, ни меньше. Нет ни неумелости, ни нарочитой демонстрации «литературного мастерства», «оригинального стиля» – а точно и в хорошем смысле просто рассказанная история.
Ничего лишнего. В этом смысле характерно самое начало повести: «Мне позвонили и предложили оформить опекунство. Иначе, сказали, девочку отправят в детский дом». Сразу к делу, без сложных вступлений и размазывания словесного вещества по листу бумаги. Юмор присутствует, но он правильно дозирован, не выпирает и не раздражает (а юмор в текстах часто раздражает). Все на своих местах. Проза, равная самой себе и авторскому замыслу. Я считаю все это ценными качествами.
Очень рекомендую.
Дмитрий Данилов
Мне позвонили и предложили оформить опекунство. Иначе, сказали, девочку отправят в детский дом.
Минут пять я не мог понять, что за девочка. После довольно долгого разговора с инспектором опекунского совета выяснилось, что умерла моя двоюродная сестра. И у нее осталась дочка, а я единственный имеющийся в наличии родственник.
Надо же, – подумал я, – Ирка умерла.
Последний раз я видел ее десять лет назад на ее свадьбе. И вот, здрасьте, померла.
– Ну, – спросил я, – а отец ребенка тоже умер?
Отец исчез, объяснили мне.
Точно! Я теперь вспомнил, муж Ирки развелся с ней лет через пять, кажется, и пропал. Затерялся на необъятных просторах нашей родины, а возможно, что и на просторах всего мира. Ирка подавала на алименты, но эти, как их, судебные приставы папашу беглого найти не смогли. До меня доходили тогда глухие слухи об этом.
Больше про Ирку я ничего не знал. Наши родители умерли, а сами мы, когда выросли, контактов никогда не поддерживали. В детстве, понятно, виделись часто. На одной даче летом жили. И вот теперь – пожалуйста, померла. Блин!
Я осторожно спросил, что значит опекунство. Объяснение было долгим и неприятным. Самое дерьмовое, как я понял, что ребенок должен жить со мной. Минимум до шестнадцати, сейчас ей было девять. Жопа! Я уже набрал воздух, чтобы сказать, сдавайте в детский дом… и не смог. Спросил, что надо делать, поинтересовался, от чего умерла Ира и где сейчас девочка.
Ирина умерла от рака, девочка в больнице, ее положили на время, пока не решится вопрос с детдомом или опекунством. А ехать мне надо к ним в управу, начинать оформлять документы. Оказалось, на другой конец Москвы. Черт!
Я положил трубку и длинно и витиевато выругался. Ирке на том свете, наверное, икнулось.
Две недели ушли на сбор справок: НД, ПНД, собственность, доходы, моральный облик. И через месяц я с инспектором опеки поехал забирать девочку.
Внутренне я смеялся, Господь нашел-таки способ всучить мне ребенка. Женат я был три раза, но без детей. Разводился, и из-за расхождения взглядов на этот самый вопрос демографии тоже.
В фойе больницы мы ждали, когда приведут девочку. Я разглядывал жизнерадостных зверушек на стенах больничного вестибюля и ряды машинок и кукол в стеклянных шкафах.
– Наверное, надо ей каких-нибудь игрушек купить? – повернулся я к инспектору.
Та пожала плечами,
– Наверное. Съездите потом на квартиру, ключи я вам дам, заберете там, что нужно, вещи ее, игрушки. Да и еще наследство надо будет оформлять, это тоже на вас ляжет.
Я вздохнул.
– В школу переведете поближе к вашему дому, – сказала инспекторша. Я кивнул. Я уже знал, что Маша, так звали девочку, последние полгода в школу почти не ходила. Ухаживала, как могла, за умирающей матерью.
– В какой класс? – спросил я.
– Она училась в третьем, должна была пойти в четвертый, но лучше посоветоваться с учителями. Много пропустила, может быть, ей лучше опять в третий. И так уже почти весь сентябрь прошел.
Я снова кивнул.
К нам подошла молодая женщина, миленькая, в очках. В пальцах она крутила визитную карточку. Поздоровалась с инспекторшей, улыбнулась мне:
– Здравствуйте, это вы Машу Кузнецову забираете?
– Я.
– Меня зовут Алена Николаевна, я психолог.
– Здравствуйте. Сергей, – представился я.
– Я бы хотела с вами поговорить.
Я в очередной раз кивнул.
– Можем пройти в мой кабинет, – предложила психолог.
Я оглянулся,
– А можно здесь? Вон там, например, – я махнул рукой в сторону двух тяжелых кресел, обитых коричневым кожзамом. – А то девочку скоро приведут, не хотелось бы заставлять ее ждать.
Легкое недовольство мелькнуло в глазах девушки, но она согласно кивнула. Мы прошли и сели. Кресла оказались неудобными. Я развалился и утонул, психолог с выпрямленной спиной села на край. Строго на меня посмотрела,
– Маша сложная девочка. Вы знаете, что она два раза пыталась убежать из больницы?
– Да, мне сказали. Алена, я могу вас так называть? – спросил я. Девушка кивнула. – А куда она хотела бежать? Ведь кроме меня у нее вроде никого нет.
– В том-то и дело, что бежать ей некуда. Не буду углубляться в психологические дебри, но это попытка убежать не из больницы, а от травмирующей ситуации. Слава богу, что ее поймали. Страшно представить, в какую беду могла бы попасть, – девушка выразительно на меня посмотрела. – Уход отца, смерть матери, – продолжила она. – Девочка находится в сильной депрессии. Сейчас она очень замкнута, почти неконтактна. Вам будет с ней непросто.
Я пожал плечами:
– Но деваться мне теперь некуда. Племянница все-таки.
– У вас ведь своих детей нет? – спросила Алена Николаевна. – И опыта педагогического тоже?
– Нет. Но я думаю, что если девочку не обижать, в угол не ставить, строго не воспитывать, то мне удастся найти с ней общий язык.
– Вы терпеливый человек?
– Да, – соврал я.
– Хорошо. Потому что терпения вам понадобится много. Сказки на ночь рассказывать умеете? – вдруг спросила Алена.
– Что?
– Сказки на ночь. Самый простой путь к сердцу ребенка. Только нескучные и без тупой морали. Сумеете?
– Не пробовал, но думаю, что сумею, – самонадеянно заявил я.
Психолог вздохнула, протянула визитку:
– Звоните, не стесняйтесь, всегда проконсультирую. Если что, звоните сразу, не доводите ситуацию до открытого конфликта.
Алена встала, я с трудом выбрался из кресла. Мы попрощались. Психолог ушла, я поискал глазами инспекторшу, та куда-то делась, и снова провалился в кресло. Закинул ногу на ногу и попробовал представить себе Иркину дочь.
«А что если девчонка глупая или толстая?» – вдруг испугался я.
Напротив меня очень полная мамаша успокаивала ревущего бегемотика. Развернув сникерс, мать совала шоколадку бегемотику в рот.
– Бли-ин, – подумал я обо всей авантюрности своего решения.
Потом увидел свою девочку. Ее, цепко ухватив за руку, вела инспекторша. Девочка была худенькая, даже тощенькая, светленькие волосы собраны на затылке в конский хвост. Клетчатое платье сидело кривовато, коричневые колготки пузырились на коленках. Она шла, глядя куда-то вбок и вниз. Сердце у меня екнуло, и я этому удивился.
Рядом шла врач со стетоскопом на шее и спортивной сумкой в руке. В другой руке она держала бумаги.
Я выскочил из кресла и сделал несколько шагов навстречу. Все остановились, врач поставила сумку на пол.
– Вот, Маша, познакомься, – сказала инспектор, – теперь ты будешь жить с этим дядей.
– Это мой папа? – спросила девочка, мельком взглянув на меня и снова уставившись в пол.
Инспекторша вопросительно посмотрела на меня. Я присел перед девочкой, пытаясь поймать ее взгляд. Безуспешно.
– Нет, я не твой папа. Меня зовут дядя Сережа. Я двоюродный брат твоей мамы. Тебе придется жить со мной, это лучше, чем попасть в детский дом, – сказал я, выпрямляясь.
Маша никак не прореагировала.
Врач передала мне документы, список рекомендованных препаратов, потрепала девочку по плечу. Напутствовала ее бессмысленной фразой типа «будь хорошей девочкой» и попрощалась с нами.
Я поднял сумку, и мы вышли из больницы.
Спускаясь по ступенькам крыльца, Маша пробурчала под нос:
– Все равно сбегу.
– Куда? – спросила инспектор.
– Ты колобок? – удивился я.
Маша промолчала. Когда мы уже подошли к машине, девочка вдруг сказала:
– Я от бабушки ушел, я от дедушки ушел, а от тебя и подавно уйду.
Поставив сумку в багажник, я хлопнул крышкой:
– А чего время зря терять? Поехали сразу к лисе. И бегать никуда не надо будет.
Предупредив мое предложение подвезти, инспекторша сказала:
– Я сама доберусь, езжайте.
Было понятно, что ей хотелось побыстрее от нас отделаться.
– Садись впереди, пристегнись только, – велел я Маше. Мне совсем не светило следить, как она будет на поворотах перекатываться по заднему сиденью. Езжу я быстро.
Когда я сел в машину, девчонка открыла дверь и попыталась выскочить, я прыгнул и успел поймать ее за ногу. Она упала, наполовину вывалившись из машины, лягнулась свободной ногой, больно попала сандалией мне в лицо и отчаянно заорала:
– Спасите, помогите! Меня дядька чужой увозит!
Заслышав крики, инспекторша оглянулась, замерла на секунду и бегом бросилась к нам. Прохожие начали останавливаться, одна женщина достала мобильник.
Ухватив вторую брыкающуюся ногу, я смог втащить орущую девчонку обратно.
– Не волнуйтесь, – кричала на бегу инспекторша. – Я сотрудник опекунского совета! Эта девочка сирота, она в шоке, мужчина ее опекун. Все в порядке! Не обращайте внимания.
Около машины она остановилась и, порывшись в сумочке, достала удостоверение и, раскрыв его, показала самым любопытным.
Я ловил мельтешащие руки и ноги. В меня летели слюни и сопли.
– Дверь закройте! – крикнул я инспекторше. – Мне ее не удержать!
Хлопнула дверца, я ударил по кнопкам, блокируя двери. Девчонка вывернулась, куснула меня за руку и ткнулась в закрытое окно машины. Мне вдруг стало смешно, и я заржал. Девочка перестала биться и удивленно на меня посмотрела.
– Я поеду с вами, – закричала инспекторша. Я чуть приспустил стекло.
– Не надо, – все еще смеясь, ответил я. – Думаю, что справлюсь.
Маша сидела тихо и только строила страшные рожи.
– К лисе не поедем, – перестав смеяться, серьезно сказал я. – Ты ей пасть порвешь. Животное жалко.
– Я же говорю, все равно сбегу, – гордо ответила Маша.
– Может, и сбежишь, – согласился я, – только вот, смотри, – я достал смартфон и включил «Навигатор». На экране расползлось зеленое пятно.
– Видишь, эта точка внутри зеленого круга, это ты. Пока ты была в больнице, тебе в тело вшили чип. И теперь всегда видно, где ты находишься. Это карта, вот больница, – я ткнул в экран, – а это – вон тот дом, – и показал пальцем на дом, перед которым стояла машина. Ирина, судя по всему, жила небогато, и вряд ли девочка была знакома с работой «Навигатора».
– Ты все врешь! – выкрикнула Маша. – Ничего мне не вшили!
– Вшили, – спокойно сказал я. – Под наркозом и вшили. Ты ничего не почувствовала. А что было делать? Ты же убегала, а как тебя ловить? Вот и вшили. Теперь и у меня, и у милиции маяк стоит. Тебе же надо в школу ходить, а не по просторам бегать.
– Врешь, – уже не так уверенно возразила Маша. – Шрам бы остался, и болело бы.
– На спине где-нибудь вшили, чтобы не видно было. А не болело, потому что таблетки давали. Батарейки на два года хватит, – для пущей убедительности добавил я. – Потом менять надо, меня предупредили.
По стеклу, привлекая мое внимание, постучала инспекторша.
– Я позвонила, сейчас придет доктор, укол ей сделает, доедете нормально, на ходу не выскочит.
Маша поерзала на сиденье. Я поднял глаза. К автомобилю подходила врач, у нее в руке под салфеткой угадывался шприц.
– Ну, – спросил я девочку, – будем колоть, или ты спокойно поедешь?
– Не хочу укол, – сказала она.
– Разумно, – согласился я. – Выбирай. Прокатишься на машине или проспишь всю дорогу.
Маша молчала. Подойдя, врач сказала:
– Держите девочку, я ей в руку колоть буду. Только крепче держите, она у нас бойкая.
– Ну? – спросил я. – Колем или пристегиваемся?
– А по правилам нельзя ребенка на переднем сиденье возить, – уходя от ответа, сказала Маша.
– А мне плевать. Я люблю всякие правила нарушать, – заявил я, жестом предупредив врачиху, чтобы чуть подождала. – Ты ведь тоже любишь? Нарушать правила? – спросил я.
Девочка молчала.
– Ну, значит, будем нарушать вместе, – и я взялся за ремень безопасности.
Маша дала себя пристегнуть. Я заблокировал стеклоподъемник.
– Спасибо, – улыбнулся врачу, – вроде мы договорились.
– Может, ее лучше назад посадить, – предложила врач.
– Сзади мне будет труднее ее контролировать. Еще удавку на шею накинет, – засмеялся я.
Доктор покачала головой.
– Удачи, – сказала она. – Телефон мой у вас записан, звоните, если что.
Я еще раз поблагодарил врача, улыбнулся инспекторше и завел машину.
Прокатиться не удалось. Пробки. Тачка еле ползла. Мы заскучали. Оба.
– Мне надо в туалет, – торжественно объявила Маша.
– Пять минут терпишь? – абстрактно поинтересовался я, прекрасно зная ответ.
– Нет, – радостно прозвучало. – Я сейчас описаюсь.
– Хорошо, – кивнул я, останавливаясь во втором ряду и включая аварийку. Сзади засигналили. Я вышел из машины, злорадно ухмыльнулся и показал средний палец вставшему за мной «Фольксвагену». Водитель зашевелил губами и включил поворотник. Как говорится: «Слов не слышно, но по губам видно – оскорбляет». Обойдя тачку и вынув из нее девочку, я сказал:
– У тебя два варианта: или ты писаешь прямо здесь, на газоне, под деревом, или мы идем к метро. Видишь голубые кабинки? Это туалеты. И ты писаешь там.
– Мне нужен нормальный туалет, в торговом центре.
– До торгового центра полчаса тащиться. Ты не доедешь, точно описаешься.
– Не описаюсь.
– Думаешь, оттуда легче сбежать? Как в кино? – Я достал телефон и включил «Навигатор». – Вот она – ты, – сунул смартфон девочке в нос. – Ты сбегаешь, я звоню в полицию. Тебя ловят с собаками. Знаешь, какие теперь у ментов собаки умные? Они смотрят на экран и бегут за движущейся точкой. У них на специальном ошейнике перед мордой устройство закреплено. А когда собаки тебя догоняют, они очень больно кусают за попку. Гораздо больней, чем укол. Зубы-то у них – милицейские.
Маша молчала. Я опустился перед ней на корточки:
– Я могу тебе что-нибудь купить, о чем ты мечтала? Барби, например, или домик для Барби? Или Барби с домиком?
– Шестой айфон, – ответила девочка и с интересом посмотрела на меня. Вот оно – поколение некст! Дети индиго. Я думал секунду.
– Знаешь, – сказал я, – шестой тебе будет неудобно держать. Он очень большой, давай купим пятый. Или пятый «S»?
– Ты врешь, – недоверчиво проговорила Маша.
Я кивнул.
– Я вру часто, почти всегда. Но не сейчас. Поедем, купим.
– Правда? – в потухших глазах девочки что-то зажглось.
– Садись в машину. Если описаешься – не купим.
До торгового центра было две остановки на метро. Мы ехали двадцать пять минут. Еще пять я крутился по стоянке, искал место.
Про туалет Маша больше не вспоминала.
Когда мы снова сели в тачку, девочка не отрываясь смотрела в айфон и самозабвенно нажимала кнопки. Я самодовольно улыбался.
– Привет, – сказала она кому-то в телефон. – Ага, я. Это мой новый номер. Запомни. У тебя какой скайп? Сейчас наберу. Жди. Хочу картинку показать. Не, пятый.
– Класс. Я-то думал, она в шарики играет, а она в скайпе зарегистрировалась, – покачал головой я.
Маша подняла айфон, взяла панораму, вид из окна, мой вид, и снова поднесла телефон к уху.
– М-да, с «Навигатором» я, пожалуй, пролетел.
– В мерседесе. Не, не папа, дядя. Ну, пока, позвоню еще.
– Это не «Мерседес», – сказал я, взглянув на девочку. Она сидела, сжав бедный айфон так, что у нее побелели костяшки пальцев. Ее глаза были полны слез.
Я отвернулся, делая вид, что ничего не заметил, и подумал, – какие, однако, страсти в девять-то лет.
– На обед пиццу будешь? – спросил я.
– Пиццу? – девочка задумалась. – Не знаю, буду, наверное.
– Ты, что пиццы никогда не ела?
– Не-а, – беззаботно ответила Маша.
Я позвонил в «Папа Джонс», заказал большую, морскую на тонком тесте. До дома оставалось уже недалеко, и, несмотря на пробки, были все шансы приехать раньше, чем ее привезут.
– Тапочки у тебя есть? – Маша топталась на коврике у двери.
– Тапочки? Нет, тапочек нет. Вытри ноги и проходи так. На улице сухо, особой грязи нет.
Девочка продолжала стоять как приклеенная. Я задумался, вспоминая.
– Подожди, щас поищем.
Залез в тумбу для обуви и в глубине нашарил пару зайчиков. У одного было оторвано ухо.
– Вот, померяй, от девушки одной остались.
Тапочки оказались почти впору.
– В ванную заходи, руки мыть.
Я отрегулировал воду. Маша стояла рядом и крутила головой, разглядывая душевую кабину.
– Ручки давай, – сказал я.
Девочка протянула руки. Я намылил их жидким мылом.
– Ты что, мне будешь руки мыть? – удивленно спросила она.
– Ну, да. Всем моим девушкам очень нравилось, когда я мыл им ручки. На этом, собственно, они и горели, – мечтательно улыбнулся я.
– Они что, маленькие были? Только маленьким руки моют.
Вода с рук девочки текла почти черная.
– Я бы не сказал, что они были маленькими, обычные девушки, взрослые.
– Глупость какая, не понимаю, чему тут нравиться.
– Доживешь до двадцати лет, поймешь, – усмехнулся я, вытирая ладошки и пальчики. – Ногти надо подстричь, черные все.
– А вот ногти на правой руке стричь не умею, – призналась Маша.
– Подстригу, – успокоил я.
Раздался звонок в домофон. Привезли пиццу.
Маша съела половину, и смотрела еще на кусок. Я положил ей на тарелку. А я-то надеялся, что останется и на ужин. Ладно, поужинаем в кафе под домом. Других вариантов все равно не было. Одинокий, холостой мужчина, я как-то не особо склонен к занятию кулинарией.
– Ну, пошли устраиваться, – сказал я после обеда.
Для Маши была выделена спальня.
– Это будет моя кровать? Какая огромная.
Я кивнул. Таких, как она, на кровати могло комфортно поместиться штук шесть.
– Туалетный столик и пуфики уберу, купим обычный компьютерный стол. Пока заниматься будешь в другой комнате. В школу устраиваться пойдем завтра. Часть полок в шкафу уже освободил, можешь сейчас разложить свои вещи, я помогу. Потом съездим к тебе, заберем зимнюю одежду и что тебе еще понадобится.
Я оглядел комнату,
– Телевизор ночью не смотреть. Дом панельный, звукоизоляция плохая, соседи прибегут. Курить только на балконе, даже зимой.
– Я не курю, – пораженно ответила девочка.
– Сейчас не куришь, а что будет года через три, никто не знает.
– Ты разрешишь мне курить?
– Я тебе все разрешу. Терпеть не могу что-то запрещать.
Девочка долго молчала, потом сказала:
– Но ты же запрещаешь смотреть ночью телевизор.
– Да, – согласился я. – Противоречие. Но жизнь и состоит из сплошных противоречий.
– Ты странный, – задумчиво сказала Маша.
– И желающий странного, – кивнул я. – Пошли в другую комнату.
В другой комнате стоял диван, на котором теперь мне придется спать, пара глубоких кресел, фальшивый камин с электрической подсветкой, наследие одной из моих жен, и компьютерный стол со старым стационарным компьютером.
– Комп отдам тебе, когда купим новый стол, – ткнул я пальцем в монитор. – Можно бы перетащить и этот, но он слишком здоровый, в комнате будет не повернуться.
На кухне зазвонил телефон.
– Твой, – сказал я Маше. Девочка опрометью бросилась бежать. Я прислушался. Ее разговор оказался коротким: «Привет. Я потом перезвоню».
– Приятель звонил? – спросил я, когда она вернулась в комнату.
– Подружка. В соседнем подъезде живет. Вместе в школу ходим, – объяснила Маша.
– Та, которой ты из машины звонила?
Девочка кинула.
– В одном классе учитесь?
Маша кивнула снова.
– Она не очень хорошая подружка, правильно?
– Да, не очень, – согласилась девочка.
– Но другой нет?
Маша промолчала.
– Хочешь, можем съездить к ней в гости?
Маша промолчала снова, а потом спросила:
– А ты разрешишь мне не ходить в школу?
– Я-то разрешу, – пожал я плечами. – Но в нашей стране обязательное среднее образование. Поэтому восемь классов тебе придется закончить. Хоть чучелом, хоть тушкой.
– Почему чучелом? – удивилась девочка.
– Анекдот такой есть про попугая.
– Расскажи.
– Расскажу, потом.
– Почему потом? Расскажи сейчас.
– Ты не поймешь, придется много всего объяснять. А мне лень.
– Это нечестно! – насупилась девочка.
– Конечно, нечестно, – кивнул я. – Я вообще очень нечестный.
Маша замолчала. Потом спросила:
– Ну?
– Что ну?
– Ну, почему нельзя в школу не ходить?
– А, – ответил я, – потому что я опекун, и тетя, которая сегодня была с нами – из опекунского совета, и она будет приходить и проверять, как ты у меня живешь. Ходишь ли в школу, хорошо ли ешь, не обижаю ли я тебя. Если ответы будут отрицательными, тебя у меня заберут и отдадут в детский дом. А там уж от школы не отвертишься.
Маша нахмурилась, что-то обдумывая.
– Значит, если я на тебя нажалуюсь, меня заберут?
– Да, – кивнул я.
– А тебя накажут?
– Не знаю, думаю, что нет. Хотя, в зависимости от того, что буду делать. Если ты в школу ходить не будешь – то просто заберут. Если я тебя голодом буду морить – накажут.
– А зачем?
– Что зачем? – не понял я.
– Зачем ты меня взял?
– А что было делать? Не отдавать же тебя в детский дом?
– Почему?
– Ну, ты моя племянница.
– Ну и что?
– Ну, у меня только одна племянница. Ты, – улыбнулся я.
– А если бы было много?
– Я бы взял только одну.
– Почему одну?
– А на фига мне много племянниц? – засмеялся я.
Маша пожала плечами и пробурчала под нос: «А на фига одна?» – и уже громче спросила:
– Про попугая расскажешь?
– Расскажу, на ночь, вместо сказки.
На ночь, после ужина в кафе и душа в душевой кабине (Учились правильно крутить краны. Научились. Наводнения не было.), я рассказал анекдот. Маша не поняла. Пришлось долго объяснять, когда она, наконец, въехала, то не смеялась.
– Попугай умер? – спросила она.
– Нет, – ответил я. – Он улетел.
– Куда?
– Как куда? В Израиль, – ответил я и заржал. – Хоть чучелом, хоть тушкой. Спи давай, – и, поцеловав девочку в нос, погасил свет и вышел из комнаты.
На следующий день пошли в школу. Устраиваться. В кабинете директора посмотрели наши документы, поспрашивали Машу по программе. На какие-то вопросы она ответила, на какие-то нет. Решили взять в четвертый класс, но мне настоятельно порекомендовали с девочкой позаниматься дома. И вообще первое время обязательно контролировать выполнение домашнего задания. Я согласно кивал, Маша болтала ногами и озиралась по сторонам.
Я отменил не очень важную встречу и из школы повез Машу в зоопарк. Ничего оригинальнее придумать не смог. В зоопарке Маша была один раз и очень давно, как она выразилась, в детстве. Я приблизительно тогда же. В общем, ей понравилось. Мне, в общем, тоже. Пообедали в центре в ресторане. По дороге домой заехали в книжный, купили целую кучу учебников и прочей школьной фигни. Список я получил у директора.
Попыток сбежать девочка больше не предпринимала. Процесс приручения лисенка вроде шел успешно.
Остановив машину у подъезда (нашлось место), я увидел, что Маша благополучно спит. Видимо, сказалось нервное напряжение последних дней.
Отстегнув девочку и подобрав валяющийся на сиденье айфон, я пристроил ее у себя на плече. Нагруженный книгами и девочкой, с трудом сумел ткнуть ключом в домофон. Дверь навстречу мне распахнулась, я еле увернулся от удара. Из подъезда вышла соседка по этажу,
– О, Сергей, оказывается, у тебя девочка. А ты и не говорил никогда. Дочка?
Пришлось ответить:
– Племянница, сирота. Теперь будет жить со мной.
Маша проснулась, зашевелилась, и я спустил ее с рук.
– Как тебя зовут, милочка? – наклонилась к ней соседка.
Маша набычилась и промолчала.
– Катя, – ответил я. – Просто стесняется немного.
Маша удивленно подняла на меня глаза.
– А сколько тебе лет, Катенька? – умильно спросила соседка.
– Найн, – то ли по-английски, то ли по-немецки гавкнула Маша.
– Ничего не поняла, – выпрямилась соседка.
– А что вы хотите, – я улыбнулся и развел руками, – поколение некст, – и мы с Машей вошли в подъезд.
– Ах, Сережа, какой ты молодец. Сироту взял, – донеслось в спину, и дверь щелкнула, закрывшись.
– Почему ты сказал, что меня зовут Катя? – спросила у лифта Маша.
– Для нее и Катя сойдет. И вообще, не фиг всяким бабкам лезть к моей девушке.
– А кто это?
– Соседка по этажу. Противная старушенция. С детства не люблю. Она меня, впрочем, тоже.
– На бабу-ягу похожа немного, – задумчиво заметила Маша.
– Она и есть баба-яга, вполне настоящая. На помеле летает и детишек маленьких крадет.
– Ну да? – Маша даже рот открыла.
Я кивнул.
– Ты поосторожней с ней. Не расслабляйся, сопрет – только так.
– Да ну. Ты опять врешь. Никто на помеле не летает.
– Может, и не летает, – легко согласился я. – Но ты все равно поосторожней.
– А как ее зовут? – спросила Маша.
– Ягвида Станиславовна.
Маша хмыкнула.
– Поэтому ты ее бабой-ягой и зовешь?
– В детстве звал тетей Ягой. Ей очень не нравилось.
– Ты здесь с детства живешь?
– С самого-самого. Я здесь родился.
Мы вышли из лифта и подошли к двери.
– На, попробуй открой дверь, – протянул я Маше ключи. – Может быть, придется приходить из школы, когда меня не будет дома. Я все-таки работаю. Иногда.
Маша, высунув от напряжения язык, крутила ключом в замке. Замок щелкнул.
– Молодец, теперь второй, – я показал, как вставляется нижний ключ. Дверь открылась.
– Бабкам-ягам и всяким другим Кощеям, добрым молодцам и красным девицам дверь не открываешь, конфет не берешь, ключи не даешь и советов и предложений не слушаешь, в машины не садишься, а сразу посылаешь… Ну, сообразишь, куда послать? – спросил я, входя в квартиру и забирая у Маши ключи.
– Соображу, – важно кивнула девочка.
– Что будешь отвечать особо настырным?
– Отвянь, педофил, – презрительным тоном произнесла Маша.
Я заржал и покачал головой.
– Супер!
– А я твоя девушка? – спросила Маша.
– В смысле? – кашлянул я.
– Ну, ты сказал, что не фиг всяким бабкам лезть к моей девушке.
Секунду-другую я молчал, заглатывая назад все непрошенные шутки и ассоциации,
– Ну, раз ты не юноша и живешь у меня, то по-любому получается, что ты моя девушка, – улыбнулся я.
Маша удовлетворенно кивнула.
«Блин», – подумал я и, уходя от скользкой темы, спросил:
– Учебники сейчас посмотрим, или ну их на фиг до школы?
– Сейчас.
До школы оставалось два дня. Я договорился с директором, что приведу Машу в понедельник. Разглядывая учебники, чесал в затылке, какую программу для ребенка придумать на выходные. Придумал. Заказал билеты. На субботу в театр Образцова на «Лампу Аладдина», на воскресенье в Останкино на телебашню. Погоду вроде обещали хорошую.
Вечером после душа Маша лежала в постели, я сидел рядом и рассказывал сказку на ночь. Весь ассортимент известных мне сказок оказался знаком и Маше тоже. Чтобы не повторяться, пришлось придумывать по ходу.
– Это сказка про двух девочек – двух принцесс, которые потерялись во времени, перепутались и поменялись местами, – начал я.
– Как так? – раздалось с кровати.
– Ну, как? – сказал я. – Одна была настоящая принцесса, жила в замке, в сказочной стране, все как положено. А другая в нашем времени, в Москве, обычная девочка и принцессой была давно, в какой-то своей прошлой жизни.
– Прошлая жизнь? Разве это не враки? – последовал вопрос.
Пришлось рассказывать про прошлые жизни. История получилась увлекательной, и принцесс мы отложили на следующий раз. А пока договорились, что Маша постарается во сне увидеть свою прошлую жизнь, а я свою, и завтра мы поделимся приснившимся.
– Спи, – шепнул я, выключив свет и поцеловав девочку на ночь.
Утром ребенок чуть не плакал от разочарования. Прошлая жизнь не приснилась. Я успокаивал, как мог, аргументируя, что мне тоже не приснилась, и что сразу и не приснится, но надо стараться. И каждую ночь, ложась спать, надо хотеть, чтобы приснилась, и тогда когда-нибудь обязательно приснится. Сначала прошлая, потом позапрошлая, ну, и так далее в глубь веков, до египетских пирамид.
Про пирамиды Маша знала.
– А до пирамид? – спросила она.
– До пирамид были Ур и Элам.
Про этих Маша уже не слышала.
Пришлось рассказывать. Шумеры, боги Энлиль и Энке, царь Гильгамеш.
Однако пора было собираться в театр, и я предложил рассказать про Гильгамеша на ночь.
Но нет, на ночь были затребованы принцессы.
– А тебе снились твои прошлые жизни? – уже в машине спросила Маша.
Я кивнул.
– Снилось кое-что.
– Ур и Элам?
– Знаешь, мне трудно сказать, Ур это был или Элам. Там таблички при въезде не было. Но судя по тому, что я видел и чувствовал, скорее всего, действительно эти времена и это место.
– Расскажи.
Я рассказал. Закончил, как раз подъехали к театру. Маша плакала. Я улыбнулся:
– Ну, не расстраивайся, это же было так давно, и я потом еще сто раз родился. А в следующей был фараоном и дожил до ста лет. Пошли про Аладдина смотреть.
– Пошли, – всхлипывая, сказала Маша.
На Аладдине смеялись и хлопали. Я обратил внимание, что у девочки в углу рта показалась капелька крови. Видимо не смеялась очень давно.
На ночь начались принцессы: волшебные письма, феи, драконы и дальше по списку, рыцарь, конечно, ну и паж на закуску. Самому стало интересно.
Ücretsiz ön izlemeyi tamamladınız.
