Kitabı oku: «Боярский холоп», sayfa 3

После вольных упражнений начиналось самое интересное – схватки. К ним допускались не все. Казацкий батька и его помощники давали разрешение на схватки. Без их одобрения никто из казаков не мог противостоять в поединке соперникам. Поскольку в лагере я был главным казацким батькой, то решение принимал я, а в отсутствии меня – Вереница или Паливода. Поединки разделялись. Вначале следовали один на один и без оружия, потом на одного нападали двое, трое и даже пятеро. После этого следовал некоторый отдых, разбор схваток, а потом в дело вступали палки, копья и сабли.

Если честно, не было такого предмета, который не мог использоваться в сражении. Даже вырезанные деревянные ложки вполне подходили для того, чтобы ими, если умел, всерьез выключить противника. Базовыми были те или иные упражнения, а потом каждый нарабатывал, что понял, увидел и осознал. Брали пример с батек и их помощников, но батька показывал, как правило, один раз. И все вслед за ним, как стадо, не повторяли. Кто, как понял, тот так и выполнял. Потом, когда приходило время, батька вновь возвращался к пройденному, уже подробнее показывал и рассказывал. В общем, методов и способов было немало, как донести до учеников то, что им было необходимо знать.

Два-три года и вокруг батьки образовывался круг казаков, которым он показывал и передавал то, что считал для них нужным. И это обучение было избирательным. Я не мог обучать чему-либо тех казаков, которые принадлежали к представителям темных сил, сильно под них попали или были слишком опущены. Человека, который был рабом и привык ползать на брюхе перед господином, обучать гопаку, все равно, что читать глухому стихи. Темная и рабская кровь, текущая в жилах, не даст возможности обучиться чему-либо путевому и толковому. Кроме того, что такой человек ничему не научиться, он еще и ухудшит такую возможность для других. Ведь упражнения также можно поставить под контроль, чтобы получать с них главное – энергии, выделяющиеся при движениях.

Нет, конечно, можно научиться движениям, можно после этого, ощутив силу, податься разбойничать. И скрывать не буду, такие прецеденты были на Сечи далеко не одиночными. Можно, но это будет уже не гопак и не искусство, а так, слепая сила, способная опустить, но не поднять. «Якщо нема розуму, то діла не буде (если нет ума – дела не будет), – так говорил мне Вернидуб. – Клепки нема, горщик не варить, а з макітри (головы) дим йде». Батька знал, что говорил. Смотрел чуть мимо меня пристально, слегка щурясь, и вздыхал. А когда я его спрашивал, чего он вздыхает, Вернидуб, как правило, молчал, или по усам рукой проводил, а потом говорил: «Доживешь лет до пятидесяти, вот тогда понимать и начнешь».

И батька не ошибся в прогнозах. К этому времени я начал видеть, а еще больше понимать то, что раньше ускользало и проходило мимо моего внимания. И то, что я видел, по большей степени меня не радовало. Я наконец-то понял, на что намекал мне Вернидуб, вспомнил Задеригу и его слова. Отец погиб при загадочных обстоятельствах, когда я находился в отлучке. Я знал, чьи усилия раньше времени оборвали его жизнь. Я не хотел мести, не хотел поначалу разбираться, что к чему, но последующие события вынудили меня прояснить ситуацию.

Да, неведение – благо, но лишь до определенного момента. Потом оно тормоз. Мир, который я продолжил открывать для себя, тренируя казаков, был суров, необычен, но, тем не менее, он позволял более полно и пристально увидеть реальное положение дел, некоторой мерой избавиться от иллюзий и начать жить не в забытьи, а на земле, крепко опираясь на свои ноги. Наверное, как я вижу сейчас, в последние годы жизни, это и есть счастье. Не что-то другое, не счастье детей, внуков и правнуков, поскольку оно им не положено, исходя из условий и событий, происходящих в Украине, а именно понимание связи процессов и явлений, событий, видя, к чему они ведут и хотя бы отчасти влияя на ситуацию. Без этого знания жизнь человека, я убедился на собственном опыте, пуста. Если нет дела и ты себе его не находишь, то чаще всего рано уходишь из жизни.

Около половины казацких батек ушла из жизни в расцвете сил, не дожив и до шестидесяти лет. Лишь некоторые перешагнули порог восьмидесяти или, как я, девяноста лет, пребывая в силе с ясным сознанием и осознавая все, что происходит.

Мне же в тот памятный год предстояли необычные задания и испытания, о которых я даже и не догадывался. Единственное что, наша казацкая группа, насчитывающая вначале четыре десятка казаков, к жнивам уже расширилась до трех сотен, несмотря на то, что я брал для занятий далеко не всех казаков. Мне было неприятно, но я честно говорил, что тот или иной казак не подходит. И тут уже ничего нельзя было сделать. Для каждого своя наука. Кому-то достаточно ходить в лаве, метко стрелять из ружья и знать базовые приемы владения оружием, а для кого-то это даже не азы, а так, всего лишь сильное начало, вход в дело, в котором ты понемногу начинаешь понимать себя, осознавать предназначение, острее и пристальнее смотреть на мир.

Приходит время, когда и добро, и зло перестают тебя волновать, как справедливость и несправедливость. Хотя, признаюсь, до сих пор меня многое напрягает и побуждает крепко сжимать рукоять сабли или длинной палки, заменяющей посох. Я, хоть и знаю, как правильно себя вести, не свободен от резких эмоциональных проявлений, несмотря на то, что учил на все реагировать спокойно, не поддаваться на эмоции, когда тебя выводят из равновесия. Сам полной мерой силу в этом действии я не обрел. Только лишь на пути к тому, чтобы изменить в этом себя.

Да, тот год был действительно знаковым для меня во всех отношениях. Я встретил свое прошлое. Точнее, оно само пришло ко мне, появившись передо мной самым необычным образом.

Вроде бы ничего особого не сказал, а рассказ написал. Можно было бы и подробнее описать казацкое житье-бытие, но я предпочел сказать в общем, чтобы оставить подробности на потом. Спешить-то некуда. Обстоятельность – залог успеха.

Казацкие забавы

Сразу после жнив солнце поумерило силу, как будто понимая, что ему пришел черед отдохнуть от работы, дать земле отдохнуть и набраться сил до следующей весны и поры пробуждения. Слегка похолодало, но было тепло. В то время в гости в казацкий лагерь прибыл с казаками, как и обещал, Рушайло. Вот только не стал он, как хотел, обучаться. Видно было, что другие дела волновали казака. То и дело хмурился помощник атамана. И на то, как я узнал чуть позже, были причины. Не стал Тимофей вокруг да около ходить. Отозвав меня в сторонку, слегка потоптался, повел в стороны головой, потом усмехнулся в усы, поправил их и сам себя спросил:

– И чего это я в твоем присутствии немею, хару что ли свою на меня наводишь?

Я только лишь усмехнулся.

– Стало быть, нет?

– Ты же говоришь, двигаешься свободно. Ничто тебе не мешает. Напрасно меня винишь. В тебе причина. Меня о чем-то попросить хочешь. Так ты не стесняйся, говори.

– Все видишь, – немедленно отреагировал Рушайло. – Дело есть к тебе тонюсенькое. Тут надо дипломатом быть…

– Что замолчал? Говори, коли начал.

– Ты к тому, чтобы атаманствовать, вроде как равнодушный? Почему так? Все хотят старшими быть. Это как в песне: «Гей, казаче, не журись юначе, роки швидко пролетять. Будеш отаманом, може ще й гетьманом, треба тільки добре наше діло знать…».

Тимофей хотел продолжить, но я его остановил вопросом:

– Делать что надо и где?

– Вот это другой разговор, – сразу же отозвался Тимофей. – Дело тонкое, почти дипломатическое. Надо бы купцам из Московии помочь пройти на юг к Перекопу. Обоз большой. Напасть могут.

Я усмехнулся. Дело прояснялось.

– Так хан вроде, несмотря на войну, к купцам благоволит…

– Оно-то так, но хан ханом, а орд и разбойных ватаг, готовых напасть, хватает. Да и мурзы, говорят, сами без соизволения хана разбоем промышляют. Тут надо кому-то опытному за дело взяться.

Я уже тогда чувствовал, что не договаривает что-то Тимофей. Так его и спросил:

– Скрываешь что? Говори, как есть, а то ты как будто и не казак, все неудобно тебе.

– Осенью надо поехать в Московию. Найти нужно будет купца Митяя Толкунова. Он близко возле царя сидит, все знает. У него с казаками остановитесь. Это в пригороде Москвы. Там есть постоялый двор. Тебя с казаками устроят. Лишь бы помог. Между прочим, и зиму перезимуешь там.

– Холодно зимой в Московии, – попробовал отшутиться я, но Тимофей сразу же посерьезнел.

– Ты дело, которое начал, не бросишь. Если что, батьки подменят. Весной, как только снег сойдет, отправишься с купеческим обозом на юг. Доведешь до Перекопа и свободен. Дальше сами пойдут.

– Ты хоть веришь, в то, что говоришь? Это я, если возьмусь за дело, брошу подопечных на полпути? Идите, мол, куда хотите, я вас знать не знаю? В моем возрасте так не поступают. Не по-рыцарски это. Если взялся, должен хотя бы туда довести, по-хорошему, и обратно. Я не могу, чтобы следующий год мимо меня прошел. Обучение – это процесс, требующий постоянного приложения силы в определенном направлении. Я его курировать должен, если за это дело взялся, и батьки, о которых ты говоришь, тут не причем.

Тимофей казак хитрый и расторопный был. Видя, что меня не так-то легко уговорить, он зашел с другой стороны. Оглянувшись по сторонам, видя, что никто кроме меня его не слышит, сказал:

– Так ты Вереницу с собой возьми. Казак он справный и лихой. Тебе поможет. Ты вернешься, а он обоз туда доведет и обратно до Великого Луга.

– А его ты спросил?

– Если ты с ним поговоришь, Славко согласится.

– Ради чего все? Почему я должен тратить время на то, чтобы ехать в Московию, кого-то сопровождать. Что Войско или старшина от этого выигрывают? Царское расположение? Так царю мы нужны только лишь для того, чтобы от татар и турок отбиваться. А так он все равно нас разбойниками больше считает да опасными смутьянами. Если бы не враги, то нас бы в кандалы или на кол посадили через одного, а остальных бы в ярмо запрягли.

– Ты не выспался видно. Московиты нам не враги. Царь старшину жалует.

– Это я вижу, да только все рубли оседают в карманах старшины. Тебя кто послал?

Тимофей слегка помялся, но все же ответил:

– Степан Балуба. Он дружбу водит с московскими купцами.

– А ты, стало быть, с ним…

– Платит он щедро, – признался Тимофей. – Сам знаешь, жить на что-то надо. Приходится подрабатывать.

– Так это ты на мне заработать решил? И почему свет клином на мне сошелся? Неужто мало казаков достойных? Я не молод уже, да и дело есть. Не поеду, так и скажи Балубе и Пидкопайлу. Знаю, что вместе ходят и одно дело делают.

– Ты подумай. Сгоряча решение не принимай. Золотом и серебром платят, звонкой монетой. Зачем отказываться?

– Кто посоветовал мою кандидатуру? – спросил я, пристально вглядываясь в Тимофея.

– Никита Медунец.

– Что? Батька Медунец? Я не ослышался?

– С ним Балуба советовался, кого бы к делу привлечь. Никита на тебя указал, пояснил, что лучше тебя с делом этим никто не справится.

Я почувствовал некий скрытый смысл в словах Тимофея и уже тогда понял, что от дела не откажусь, но все же так сразу соглашаться не хотел. Поэтому сказал Тимофею, что подумаю. Он же в ответ предупредил меня, чтобы я с ответом не тянул, поскольку, если откажусь, то ему придется искать кого-то другого. Я же не хотел получать кота в мешке. Уже тогда я знал, что дело не совсем чисто, но смолчал. Было нечто такое в предложении, что побудило меня пока от него не отказываться. И это нечто скоро дало о себе знать.

Через три дня после беседы с Тимофеем приснился мне сон. В нем я с кем-то спорил, а потом говорил, что так не должно быть, что все равно справедливость восторжествует, но в ответ мне послышались только лишь смешки. Я тогда выхватил саблю и приготовился к бою. Не видел я врага, но знал, что он есть и подыскивает ко мне пути, чтобы неожиданно напасть. Во сне я отчетливо видел перед собой поле, но наблюдал за ним с высоты холма. Здесь, на вершине, никого не было. Со всех сторон склоны пригорка заросли невысокими деревьями и травой. Тут я был один, но на самом деле я постоянно чувствовал еще чье-то незримое присутствие. Существо, следившее за мной, не спешило себя проявлять. Оно тяжело сопело, а потом до меня донеслись слова:

– Не стоит тебе делать то, что надумал. Мимо пройди. Тогда разойдемся миром.

– Говоришь так, как будто хочешь, чтобы я поучаствовал. Скрытых угроз я не боюсь. Выжил там, где давно должен был умереть.

– Если себя не бережешь, то о сыне подумай. Ему еще жить и жить.

– Ты сына сюда не впутывай.

– А то что? Ты даже не знаешь, кто я. Как можешь ты что-то сделать мне, не разобравшись, с чем имеешь дело?

– Покажись, тогда и поговорим.

Я, если честно, не рассчитывал во сне на то, что неизвестный мне голос каким-то образом проявит себя, но ошибся. В воздухе передо мной на холме вдруг появился мужчина в плаще. В руках у него был посох. Среднего роста крепко сбитый мужчина был похож на волхва, но я знал, что передо мной не волхв, а, скорее всего, его противоположность. Мужчина, я для себя это выяснил сразу, копил в себе темную силу.

– Вот и я, – усмехнулся незнакомец. – Зовут меня Зослав. От волхвов я ушел. Теперь сам по себе живу. Мне себя и свое лицо прятать нечего. Кто ты и как тебя зовут, я знаю.

– Следишь за мной?

– В прошлых воплощениях мы с тобой были тесно связаны, хотя чаще всего были врагами. За тобой долг. И ты мне его сполна выплатишь. Если ты не поедешь, считай, что половину его уплатил.

– У меня нет перед тобой долгов, – заявил я и взялся во сне за саблю.

– Думаешь, меня напугал? Ты должен мне. И свое я взыщу, хочешь ты того или нет. Посмотри вниз, глянь, что происходит. Смерть широкой косой косит лучших воинов. Тебя я предупредил. Еще свидимся.

Мужчина исчез, а я непроизвольно сделал несколько шагов к краю вершины, чтобы посмотреть вниз на поле битвы, которая уже завершалась. Внизу сражались два воинства. Лязг мечей, хрип коней, крики, пыль, взбитая ногами людей и лошадей, – вот, что предстало моему взору. Одно воинство, что четко было видно, терпело поражение, а второе – как бы наверстывало упущенное, из почти побежденных, являя собой победителей. Конный маневр, который провел воевода Боброк, спутал все планы победителей. Мамай, уже готовящийся праздновать победу, вынужден был принимать в срочном порядке меры, чтобы избежать полного разгрома. Но не это привлекло мое внимание.

Внезапно я увидел молодого мужчину, который был тяжело ранен в грудь. По всему видно было, что он обладал недюжинной силой. Пересвет, мелькнуло тогда в моей голове. Над лежавшим на земле воином в воздухе уже кружил коршун. «Смерти нет, – услышал я чьи-то мысли. – Есть только лишь путь из одного воплощение в другое. Его проходит каждый. Если можешь, не забудь Пересвета…».

После этих слов картина исчезла, как и лицо молодого мужчины, который почему-то улыбался. Я резко проснулся и долго лежал, ворочаясь, думая, к чему бы этот сон, а потом, уже утром, начал разбираться с тем, что же и к чему мне приснилось. Ответ толком не приходил. Мне было непонятно главное: кто послал мне мысль о том, чтобы я не забыл Пересвета? Как я ни старался, а определить лицо, пославшее мне мысль, не удавалось. Видимо, неизвестный мне мужчина принял меры или просто не хотел, чтобы я узнал его имя. Это было подозрительным, но на самом деле, учитывая ситуацию, я знал, что подобные люди стараются никак не засветиться. Ответ на вопрос: кто же неизвестный мне мужчина, пришел позже.

Налицо было противоречие. Некто Зослав был против того, чтобы я куда-то ехал, а неизвестный мужчина, наоборот, хотел, чтобы я не забыл Пересвета. Одно исключало другое. Выбор я еще не сделал, но все больше склонялся к тому, чтобы принять предложение Тимофея.

Историю же о Пересвете я толком не знал, слышал, что была битва, в которой воевода Боброк Волынский, осуществив фланговый маневр, разбил татар и обратил их на одном из флангов в бегство. Знал я, что перед сражением был поединок, но кто в нем участвовал, мне было неизвестно. Также занимало меня: кто же был тот мужчина, так не желавший, чтобы я куда-то ехал. Ответа на этот вопрос пока не было, хотя кое-какие догадки у меня все же были. Скорее всего, я во сне говорил с кровником. Мне вообще по жизни везло: постоянно на кого-то нарывался. Упорная штука – судьба. Из жизни в жизнь в разных народах и обстоятельствах ты сталкиваешься с одними и теми же лицами, которые преследуют тебя. И деться от этого некуда…

Еще батька Вернидуб предупреждал меня о том, что наши судьбы и судьбы кровников, как и друзей, тесно переплетены и так будет продолжаться до тех пор, пока полностью не разложится дух, а ему до этого, по словам Вернидуба, оставалось совсем немного. Вернидуб многому меня научил, в том числе смотреть сквозь пространство и время, видеть суть вещей, а не их обертку. Если бы не он, сам бы я вряд ли бы дошел до того, что знаю. Все-таки на первых порах тебе необходим в том или ином роде опытный наставник, а батька был в то время на Сечи одним из лучших, если не лучшим характерником. Тем не менее, он видел во мне продолжение нашего общего дела. Традиции не должны были оборваться на нем, но, к сожалению, они по факту уже оборвались на мне, а окончательно оборвутся на казаках, которых я обучал.

Так вот, я думал день, а после решил посоветоваться с Вереницей. Славко, выслушал меня, только рукой по усам провел, прищурил один глаз, искоса на меня посматривая, а потом произнес:

– Как я вижу, кортыть (так и хочется) тебе в путь-дорожку собраться. Где мы, а где Московия… Там же, если нет связей, и в пыточную попасть можно. Запытают, и все тут. Да и кто будет молодежь обучать? Ты Тимофею это сказал?

Я едва заметно наклонил голову.

– Тиме-то, какое дело? Зыск (толк) какой?

– Не знаю, но говорит, что купцы платят щедро.

– Что-то здесь не так, – щурясь, высказал мнение Вереница.

– Вместо меня останешься. Я поеду. Кого-то из наших возьму.

– Нет, батька, так дело не пойдет. Я с тобой поеду. А то ты без меня в какую-нибудь халепу (беду) встрянешь.

– А учить, кто будет?

– Паливода есть. Ему Пабож и Подбородько помогут. А что, казаки справные, умелые, за себя постоять могут, да и других научить…

– А ты чего так обрадовался? – подметил я. – Приключений захотелось? Они за мной, как хвост, следуют: куда я – туда и они.

– Охота на тебя в деле посмотреть, – признался, широко улыбаясь, Славко.

Я в ответ только лишь вздохнул.

– Не нагулялся, саблей не намахался и пороху не нанюхался?

– Этого добра хватает, да все равно влечет. Чувствую, что застоялся, как конь в стойле. С тобой пойду, если решишь.

Я только лишь глубоко вздохнул. Вопрос был решен. Правильно ли я тогда поступил, я понял только лишь спустя годы. Это сейчас, когда мне уже за девяносто, могу точно сказать: я не ошибся, несмотря на опасности и игру, которую против меня затеяли. Многим я не нравился. Смерть по следам ходила, да потеряла меня. А потомкам скажу: нет опаснее врага, чем враг, рядящийся в личину друга. Во многом мы проиграли сражения не потому, что были слабее врагов, а потому, что в нашем стане были предатели, действия которых в самый решительный момент приводили к печальным последствиям.

Тимофею же, который, как будто что-то почуял и на следующий день пришел ко мне за ответом, я сказал, что окончательно приму решение после соревнований, которые в начале осени по издавна ведущимся обычаям устраивали казаки. Для этого были отведены специальные места. День и час казацких забав выбирался в каждый год индивидуально в зависимости от обстановки и казацких походов, однако в те времена, несмотря на сложную ситуацию, отсутствие многих казаков, забавы все равно проводились. Их главными устроителями были казацкие батьки, часть старшины и атаманы. Победители соревнований имели определенные привилегии и заслуженно уважались остальными казаками. Хочешь или нет, а в казацкой среде люди сильные, умелые, умеющие за себя постоять, ценились, несмотря на упрямый характер. А он был у большинства бойцов вольного стиля.

Атаманам, возглавляющим ватаги, всегда требовались умелые и знающие свое дело воины. Так что забавы поощрялись еще и атаманами, которые вроде бы и казаками считались и к Войску впрямую, скажем так, не принадлежали. В особенности взаимоотношений и иерархии на Сечи я подробно вдаваться не буду. Скажу лишь, что сечевая организация была отлажена и действовала, как единый механизм, но кроме внешней стороны существовала еще и внутренняя.

Сечевые законы были законами рыцарской доблести. Да, не буду скрывать, не все их выполняли. Требовать этого от всех было иногда смешно. Да и как тут говорить о чести, когда близких тебе людей убивают или уводят в рабство? Тем не менее, большинство казаков, в том числе и я, соблюдали неписаные законы казацкого братства. Один из них гласил, что, если не объявлена война, то нападать на противоположную сторону ты не имеешь право. Твои действия будут тогда рассматриваться, как разбой.

Но много ватаг не соблюдало этого правила. Да и как тут соблюдать, когда казаки и некоторые мурзы, промышляющие ясырем, были кровными врагами? Скажу сразу, на всех татар это не распространялось. Но на пограничье, а за Великим Лугом уже шли земли, закрепленные за ногайскими татарами, и казаки, несущие дозор, и татары все прекрасно знали, кто какой участок земли контролирует или караван ведет. Имена атаманов и мурз были на слуху. Кроме этого на пограничье действовали еще отряды-невидимки, в них частенько набирался всякий сброд или янычары получали практику в боевых условиях. Стычки мелкие и средние, происходящие помимо походов татарских орд за ясырем, были суровой реальностью. Их счет шел за год даже не на десятки.

Война кормила и позволяла заработать на кусок хлеба огромному количеству людей, которые промышляли разбоем или были воинами, воюющими на той или другой стороне. Ситуация же с казаками, которые были после Хотынской баталии очень сильно злы и обижены Польской Короной, постепенно выходила из-под контроля. Каждый год все больше усугублял противоречия. В воздухе пахло кровью и близкой сечей, тем более что даже не тысячи, а десятки тысяч людей сбегали с запада на Запорожье, где казаковали. Тоже, не буду скрывать, происходило и с Московией. Беглецов оттуда хватало. Так что говорить о хорошей жизни, что в Речи Посполитой, что в Московии – не приходилось. И ситуация только лишь усугублялась.

Что же касается казацких игр, то я опишу их чуть подробнее, чтобы прояснить ситуацию. Потомки хотя бы отчасти, как мне видится, должны знать, как и что на самом деле происходило, чтобы не было кривотолков.

День начала игрищ назначался заранее, как и место, где они происходили. Сюда к этому времени съезжались и сходились сотни, иногда тысячи казаков. В соревнованиях мог принять участие каждый. Сила, ловкость, умение ценились превыше всего. Наградой служили золотые и серебряные монеты, оружие, иногда лошади. Победитель получал также возможность по своему усмотрению выбирать курень или ватагу, мог сам стать атаманом или даже кошевым. Во всяком случае, победа давала возможность такого становления, поскольку имена победителей знала не только вся Сечь, но и, без сомнения, вся Украина, стар и млад, все равно, как гопак, базовые упражнения из которого знали все мальчишки и девчонки.

Народная молва разносила славу о победителях, зачастую преувеличивая их заслуги, но в любом случае, чтобы выиграть соревнования, надо было иметь недюжинные силу, ловкость, сноровку и умения. На место забав сходились не только казаки, но и просто умельцы кулачного боя, борьбы и смешанных навыков. Все они имели полное право участвовать в соревнованиях на общих основаниях. Традиция эта велась еще от деда-прадеда, но, чем дальше шло время, тем все больше было тех, кто не хотел, чтобы представители нации были сильными, умелыми и крепкими, умеющими держать удар.

Мне грустно говорить правду, но есть то, что есть. Против подобных ристалищ выступали и поляки, и московиты, и духовенство, которое почему-то видело в этом всем чуть ли не покушение на свои устои и возвращение к язычеству. А результат, потомки, вы можете видеть в своей жизни, когда ответите себе на вопрос: многие ли в вашем времени танцуют гопак? Уточню, не то, что им считается, а практикующие древнейшее искусство, которое арии более семи с половиной тысяч лет, если считать от вашего времени, разнесли во время походов и в Индию, и в Китай? Ответ, думаю, будет однозначен.

На Сечи казацкие забавы в том виде, в котором я их еще застал, продолжались до 1635 года. Потом их запретили, неофициально, конечно. Была, скажем так, не прописанная статья в договоре, когда после очередного поражения казацкого восстания под руководством Сулимы, казацкая старшина обязалась пойти на ряд уступок. Уже в те времена казацкие батьки, которые кое-что умели, вынуждены были, скажем так, скрытничать. Искусство, которым владели вначале сотни, потом десятки, а затем и единицы, все больше становилось запретным. Шло постепенное, но неуклонное закрепощение. Господам не нужны были люди, которые могли за себя постоять.

Что же касается праздника, а казацкие игрища были на самом деле праздником для всех казаков и казацкого люда, то длились они пять дней. На шестой объявлялись победители. Им вручали награды, и они же под грохот барабанов и литавр обходили трижды круг. Все схватки велись в круге на утоптанной земле сразу в нескольких видах единоборств. Одним видом была борьба, исключающая удары. Еще один вид представлял собой преимущественно ударные техники (кулачный бой). Также казаки мерялись силой в подъеме тяжестей и в силовых упражнениях, к примеру, в приседаниях с бревном или с возом, который закреплялся прочно за одну ось. Были и показательные выступления с оружием и без него. Об этом всем, чуть подробнее.

Курень казацкой разведки, само собой, выставлял на состязания бойцов. Из года в год, когда, конечно, проходили соревнования, казаки из куреня неизменно занимали первые места, что касается ударных техник и рукопашного боя. Правда, иногда бывало и так, что получали травмы, но это уже – второй вопрос. В этот раз курень выставил самых лучших бойцов. Вот только в силовых забавах не было в курене казаков, которые безоговорочно считались бы первыми. С другой стороны, вполне хватало борцов и представителей вольного стиля на базе гопака. Таким чемпионом в то время был Петр со смешным прозвищем Макытра. Он тренировался в лагере со всеми и сам, как видел и понимал. Иногда со мной и другими батьками советовался.

Также умелыми бойцами были Алексей Пулга, Епифан Копотько, Степан Гузно и другие бойцы, имена которых не привожу. Также не буду подобно описывать сами забавы. Скажу лишь, что, как правило, набиралось до сотни пар, в которых желающие сходились в схватках. За день каждый участник не имел права больше трех раз участвовать в поединке. Чаще всего дело ограничивалось двумя поединками. Руководили ристалищем казацкие батьки, поскольку на Сечи они и их помощники были хранителями давних традиций. Я тоже выступал, но в роли судьи.

Главным в забавах был назначен в тот год батька Григорий Тягинец или Тягиня, как его кратко все называли. Было Свириду Тягинцу тогда шестьдесят три года, но на первый взгляд больше пятидесяти лет дать ему было нельзя. Подтянутый и стройный, может, даже чуть сухощавый, Тягинец был проворен и ловок. Он был воплощением казака, закаленного в боях и невзгодах, побывавшего в переделках и повидавшего мир. Смотрел Григорий на мир с едва заметной усмешкой, терявшейся в казацких усах. Чуб спадал на плечо, а серьга в ухе добавляла колорита казацкой натуре. Во взгляде темных, слегка охристых глаз, то и дело мелькали веселые огоньки. Юмор так и копился в казацкой натуре, то и дело находя себе выход в виде словечек, заслышав которые, казаки чаще всего брались за животы от смеха. Умел Тягинец сказать.

Григорию помогали устраивать праздник еще шестеро батек, среди которых был и я. Судил я десятки поединков, останавливая их тогда, когда было видно, что победа принадлежит одному из соперников, чтобы не допустить травмы. Что же касается поединков, то в данном случае все было просто. Дубовыми листьями выкладывался круг, за границы которого выходить было нельзя. Кто нарушал правило, тому в любом случае засчитывалось поражение. Земля в круге была тщательно утоптана. Она должна была быть плодородной. Чаще всего соревнования происходили возле дубов, но это правилом все же не было. Места каждый год менялись по ряду причин.

Так вот, в тот год всего бойцов набралось восемьдесят две пары. В первый день прошли с перерывами восемьдесят два поединка. Чаще всего они были очень быстротечными, умелые бойцы друг с другом встречались позже. Второй день и последовал еще сорок один поединок. Как результат, остались двадцать пар на третий день. Еще четверых участников отсеяли в связи с травмами. Тягинец был в решении суров и однозначен: калечить и усугублять травмы, синяки и ссадины, понятное дело, таковыми не считались, возможности особо ретивым бойцам не давал.

К окончанию третьего дня осталось всего восемнадцать участников, двоих в связи с травмами Тягинец снова снял с соревнований. Четвертый день выявил всего девять победителей до полудня. У одного не было пары. Казацкий сход пошумел-пошумел и назначил на свой взгляд лучшего победителя среди выбывших казаков. Во второй половине дня в пяти поединках сошлось десять лучших бойцов. Образовалась пятерка победителей. Среди пятерых выбывших казацкий сход вновь выбрал наиболее достойного, чтобы на следующий день он вновь проявил силу и характер в поединках. Так что на пятый день последовали три схватки, выявившие троих победителей.

Точно также из троих выбывших казацким голосованием избирался достойнейший боец, который вновь составлял пару. После отдыха во второй половине дня оставалось, таким образом, два участника, которые разыгрывали первое место на следующий день. Народа набиралось тогда поглазеть на зрелище несколько тысяч. Имя победителя надолго запоминалось в людской памяти. Награждение победителя шло под звуки литавр и барабанов. Как правило, дарился полный «казацкий набор»: сабля, конь с упряжью, новая одежда и сапоги, золотые монеты и оружие, чаще всего ружье и пистоль.

Так было и на этот раз. Победителем стал Епифан Копотько, предводитель казацкого десятка. Владел приемами он, надо сказать, виртуозно, умел «читать» противника, предвидя его действия. Победил заслуженно, обойдя Савелия Бузняка. Кровь, правда, тому пустил, вывихнул слегка запястье, но с кем не бывает… Обошлось без серьезных травм.