Алкогольная независимость

Ремонтно-строительное

В лёгкой летней коляске, зевая во всю ширину между дёсен с десятком зубов, тридцатого ноября одна тысяча девятьсот девяносто какого-то года ехал двухлетний Артёмка под маминым управлением домой. Спать хотелось неимоверно; раз за разом, широко открываясь, рот его норовил откусить трубу котельной и, закрываясь, отхватить хлопающий на ветру металлический отлив её крыши, который взлетал с порывами ветра, но хлипкие гвозди ещё придерживали от птичьей роли. Сон приближали изрытые ямы проезжей части, служащей одновременно тротуаром, где второй год кряду накануне холодов начинал свою работу бравый отряд снежных ремонтников. Артёмка подозревал, что они трудятся так давно, ещё когда он не был стеснен этим организмом, столь медленно растущим, и точно мог что-то предпринимать, но что – молодая память не сообщала, по-видимому, не зная, и мучительно направляла его взор к вырывавшемуся из высокой кирпичной трубы дыму, как к спасательному маяку. Тот клубился и уносился стремительными воздушными массами. Ну точно, как того хочет отлив. «Вот бы отпустить его, как же он просится, гремит, разве вы не слышите, люди?» – думал он и указывал пальцем на крышу, косясь на снежных людей. Но те копались в своей канаве, и не было им дела до какого-то беззубого младенца, ручонки, крыши и чего бы то ни было ещё, кроме их злополучной норы.

Ещё память настойчиво подсказывала, что мама отправит его в ясли, а сама вернётся на работу, что она сыта по горло безденежьем и всем, отсюда вытекающим, – и ничего ему не останется, кроме как унаследовать отцовы замашки и рыть канавы лопатой. Подобно этим мужикам, мимо которых они едут. Почему мама так говорила, оставалось неясно, как и то, что такое замашки. Может, это его взмахи рукой или крыльев голубей, или – точно! – клубов дыма? Он подрёмывал, вздрагивая на перевале тропы через рытвины между помойкой и пятиэтажкой под номером два. Клубы уносили его за собой вверх, кружили в ярких картинах сна, где он переступал борт песочницы в летнем костюме – яркой жёлтой майке, синих шортах и панаме, с ведром и лопатой наперевес, опускал лопату в рыхлый песок – тот на глазах превращался в землю, и Артёмка укладывал ее в ведро. Неподалёку стояли полукругом мужики, кивали и пели «спасибо, добрый малец», топтались по сломанным разноцветным лопатам и вёдрам, переминались с ноги на ногу от холода и снега, посыпавшего их суровые головы и грязные мозолистые руки. Малец, чувствуя силу от хвалебных пений, азартно помогал мужикам переносить излишки земляной насыпи с асфальта в сторону от пешеходно-проезжей части. Дорожное покрытие сразу переливалось чистотой, сверкало, восстанавливалось и шло в прежнем весёлом настроении прямо к дому, куда ежедневно напролом по ямам и ухабам таскала его мать. Артёмка и сейчас, закончив рыть, поехал с горки прямиком к подъезду. Но матери почему-то не оказалось рядом. Ему пришлось волочить коляску по ступеням на пятый этаж, вваливаться в квартиру и ползти к кровати. При виде последней дремота усилилась, Артёмка обнял коляску, которую продолжал тащить за собой, сунул в неё голову, удивился тесноте сиденья, зачем-то нырнул в него и заснул…

Утром, едва солнечные лучи коснулись верхушек деревьев, Артём Николаевич Святко попытался открыть глаза. Голова звенела. Перед взором промелькнула только что виденная жёсткая коляска, в которой его возили по бездорожью. Вместо неё в качестве подушки у щеки громоздилась оранжевая строительная каска, ремешок сдавливал висок и горло, мешая дышать. Быть подушкой предмет явно не должен. Артём Николаевич ослабил натяжение, снял злополучную каску и силился вспоминать. Вчера прошла сдача объекта. Закончен проект реконструкции коммуникаций жилого массива, где он вырос. Разумеется, пили. Сначала отогрелись с рабочими. Да-да, теми самыми снежными людьми. Потом приехал городской ад (так местные любовно звали администрацию и всех её неизменных членов). Мэр – вожак интеллектуалов-дерибанщиков – скрывался в адском доме и вместо себя прислал зама по жилищно-коммунальному беспределу Ухватова Гришу – бывшего начальника Артёма Николаевича. С ним тоже пришлось пить. Последнее, что запомнилось Святко, это мама, волочившая к коляске заспиртованное тело (наверное, в такси), эпизод с коляской на голове, провал в памяти, утро.

Понадобилось двадцать пять лет от катаний на коляске дремавшего на ухабах Артёмки до устранения дыр в системах водо- и теплоснабжения микрорайона, перестройки основных подающих магистралей и уход от расположения труб под дорожным покрытием. К началу ремонтных работ люди успели все внутридомовые трубы заменить на новые, причём за свой счёт, и частично перестроить жильё с превышенным на двадцать лет сроком эксплуатации. Оставалось качественно провести уличные коммуникации, и Святко оправдал возложенную на него строительную задачу, непосильную для всех предыдущих поколений власть имущих.

Хороший парень – не профессия

Прозрения не видно

Квартира многоэтажки. В центре комнаты огромный дубовый письменный стол с белой кружевной скатертью, резное дерево на широких тумбах с восточными узорами. Вечереет. Настежь открытое окно, ветер играет занавеской и читает раскрытую толстую книгу на столе, нервно перелистывая страницы. За столом Демид подпёр голову левой рукой, волосы подыгрывают занавеске. Правой печатает на ноутбуке, останавливается. Рука замирает над клавиатурой, жестикулирует по-дирижёрски, выщипывая что-то из пространства.

«Нет, это невозможно! Читаешь-читаешь, а прозрения не видно. Никаких идей. Вся жизнь из них, нелепых, нереализованных, а теперь и они исчерпались? Отупение? В ссылку таких!..» – дирижёр успокаивается.

«Хорошо уподобиться коту, свернуться калачиком в углу, где дети и тапки не достанут, уткнуться носом в тёплую шерсть (соседскому лысому сфинксу не повезло в холода), отоспаться, – встаёт, разминает поясницу, потягивается. – Спина не болит у кота. У него спорт во всем – у тарелки, на подоконнике, на тропинке. На дерево залез и живи, жди, что пролетит – цапнет; высота – всё видно. Хорошо. Коты хороши».

Садится обратно, уставившись на ноутбук, потирает глаза, бормочет:

«А если собака, то лучше дворняга. Взгляд у неё есть. Не то, что у меня – сплошное покраснение. Кто нормальный в третьем часу ночи сидит в горбатой позе и пилит по клавиатуре вместо отдыха? Точно не все дома. Собака с грустными глазами не отпускает. Видел сегодня (нет, уже вчера), на ошейнике металлическая пластина с надписью «Дуся». Приготовилась было вилять хвостом, с опаской поглядывает, не пнут ли, и ждёт: а вдруг угостят? Дудки! Ушёл. Ушёл. Собачья жизнь. Но ошейник прицепили, знать, живёт, кушает – бедняга не тощая. Куплю сосисок, покормлю. Что за люди? Выгонят, а потом зверина мучается».

Сплетня первая. Литератор

Демид стоял на балконе и думал. Собрался вернуться в квартиру, как порыв ветра принёс свежий воздух луговых трав с холмов. Он остановился, набрал полные лёгкие живительного аромата, прикрыл глаза и задержал дыхание.

«Действительно, что за люди? Ничего им не надо. Ни государства, ни ума, ни творчества, ни книг – некогда на это распыляться, всё бы зарабатывали, торговали, и на том кончено. Библиотеку, и ту закрыли. Куда катимся? Не думал, что смогу к себе применить «литератор». Жанр неясный, стиль непонятный. Хотя нет, отчего же? Болтовнёй зовётся, лавочной сплетней. Но какой воздух!» – свежести хватило на второй вдох. Тут ароматы сменились кухонными, пришлось вернуться в комнату, плотнее прикрыв дверь.

Сплетни живут в умах. В зависимости от засорённости почвы, чем грязнее, тем обильнее, рождаются они из старых, меняя их, обновляя, путаются с отжившими, порождая нелепицы. Всячески друг другу помогают не погибнуть. Это не люди, где каждый сам за себя.

Стоит вовремя затаиться, и у подъезда услышишь глас народа и его отдельных элементов. Демид часто выходил на балкон и ждал новостей. Раньше курил, сейчас – ради информации.

Васька, мужик лет тридцати пяти, дворовой крепости, излагает свою мысль. Всегдашний его собеседник, молчаливый друг Руслан того же возраста и крепости офисной. Периодически общаются с Демидом, но тот их игнорирует и близко не подпускает – могут предложить выпивку, что в настоящей работе, как он считает, недопустимо. Не пьёт около года. Мужики от неполной компании места себе не находят – так привязаны к товарищу. Но на того нашли перемены: решился оставить за собой литературное наследие.

Василий заливал:

– Демид в писаки подался! Свет ночами жжёт, а денег домой не несёт! Писака! Сантехник вон (ты понял, о ком я, ну этот, как его, быть здраву, вылетело напрочь… черная «Мазда»… ладно, потом вспомню) и тот на машине ездит, в Турцию отдыхать летает. Дачу строит. А этот рехнуться решил. Что он, больше не человек, что ли?

Руслан в своё время выяснил, что на улице без мышечного сопровождения безопаснее молчать. На пустой разговор его вызвать было невозможно, и он держался Васьки, которому болтать, как дышать, всегда необходимо. Но если речь шла о друзьях и о важном, он легко включался:

– Бе-до-ла-га, – задумчиво по слогам протянул Руслан, – он, а не пёс. На днях про собаку говорил, покормить нечем. Не понял только, про свою ли? У него вроде нет, а? – он вопросительно покосился на Ваську, продолжая фоновую аналитическую деятельность.

– Схожу сегодня, погутарим, заодно и узнаю. Кофеём, что ли, угостить парня? Не знаешь, что у него сейчас, любовь к чему? – Василий многозначительно потёр горло – настойчиво хотелось выпить. После болтовни он искал продолжения своему, как ему виделось, красноречию, которое раньше годами разбавлял Демид, выступая связующим мостом в их с Русланом встречах, и вместе они запивали разговоры на любые темы. Но приятель нарушил жизненный устой коллективного свободного времени. Становилось невыносимо от недостатка жидкого объединяющего момента в монологах обретать уверенность, и он вечерами искал утешения то в пиве, то в чём покрепче. Конечно, если не успевал вмешаться сдерживающий фактор – Васькина жена.

– Помнишь, матэ пили, он нам такое про него рассказывал, что боюсь теперь окромя воды что-то пробовать. Вещества запредельные, говорил, стимуляторы его мозговой деятельности! Во выдал! У меня и без них стимулируется, лишь бы не мешали, – почёсывая горло, не унимался собутыльник.

Демид пытался закодировать Василия с Русланом, и хотя ничего не вышло, у молчуна побочным действием проявилась книгомания. Теперь Руслан всё свободное время спускал на чтение. Удалось каким-то чудом разбудить редкую тягу к познанию. Книги носились из библиотеки, выкупались с рук и мест приёма макулатуры, и дом постепенно превращался в склад.

– Нет, я не хочу, на кой мне эти стимулы! У меня сам знаешь, что дома, какие рамы и ограничения, нужны ли ещё другие формулы, окромя полста граммов вечером – да разве выпросишь больше у моей? Ты-то знаешь! Хе-хе. Пойду я, заболтал ты меня, Васька. Подруга ждёт. Бывай!

Тот в ответ понимающе кивнул, соглашаясь, точно заразился умом и размышлением:

– И ты бывай, Рус.