Kitabı oku: «Доктор Данилов на кафедре», sayfa 3

– Открыл велосипед! – усмехнулся Скибкарь. – Мы уже не первый год готовим медицинских представителей! Прикинь, сколько врачей ежегодно выпускают четыре московских заведения и сравни их число с количеством молодых врачей хотя бы в нашей больнице!

– Это будет не совсем корректно, – ответил Данилов, – и ведь наша больница – скоропомощная городская. Сюда никогда очереди из врачей не стояли, вряд ли молодежь захочет…

– Вот сразу ясно, что родители у тебя не врачи, – перебил Скибкарь. – Верно?

– Да, – подтвердил Данилов. – Основателем династии надеюсь стать я. А какая связь?

– Такая, что в восьмидесятые годы, да и в самом начале девяностых тоже, в московские больницы действительно стояли очереди из врачей. Люди ждали, пока освободится место. Моя матушка два года кантовалась эндокринологом в районной поликлинике, пока ее не взяли ординатором¹³ в шестьдесят третью больницу. А некоторые, особенно урологи, куда дольше мыкались – пристроиться не могли. И это при наличии связей, как тогда говорили, блата и клинической ординатуры по специальности. Без блата и ординатуры можно было устроиться на «Скорую» и в окраинные поликлиники… А сейчас все больницы выезжают за счет понаехавших сотрудников, потому что притока молодых врачей давно уже нет. Лет десять уже. Ты на аспирантов с клинординаторами не смотри. Аспирант далеко не всегда работает по специальности. На многих фирмах ценится наличие ученой степени у сотрудника, это как-то внушает доверие… Возьми, к примеру, Машуровского – он и не скрывает, что кандидатская степень нужна ему для резюме.

– Зачем тогда идти в АИР? – удивился Данилов. – У нас же сложная специальность. В терапии работать проще…

– Но защититься гораздо труднее. Даже в «четвертом меде», где под видом диссертации можно протащить студенческую работу, написанную для кружка…

В прошлом году Скибкарь надеялся получить место доцента на кафедре анестезиологии и реаниматологии медицинского факультета Университета дружбы народов. Династические связи давали ему определенную надежду, но в итоге доцентом стал кто-то другой. Скибкарь обиделся не только на не принявшую его кафедру, но и на весь университет. Иронично называл его «четвертым медом» и всячески критиковал. Критика далеко не всегда была объективной. Разве же можно требовать объективности от отвергнутого? Вряд ли.

– …А у нас с этим делом все в порядке, тем хватает с избытком, отношение довольно либеральное. Разумеется, в той же фтизиатрии защититься еще проще, там не только кадровый голод, но и аспирантский, с каждым цацкаются, как с родным племянником. Но там – туберкулез, контингент специфический… Слушай, я давно хотел спросить, ты реально врачом на зоне работал или врут?

«Далась им всем эта зона! – раздосадованно подумал Данилов. – На то, что я в роддоме анестезиологом работал, никто внимания не обратил…»

– Да.

– Ух ты! – восхитился Скибкарь. – Прямо на настоящей зоне?

– А что, разве бывают поддельные? – удивился Данилов. – Вот уж не знал… Или это так санатории принято называть?

– Давай не будем цепляться к словам! Лучше расскажи как-нибудь про зону! У меня ни одного лагерного врача никогда в знакомых не было, ты первый…

– Я тронут… – съехидничал Данилов. – Только рассказчик из меня хреновый, но ты не отчаивайся, по выходе на пенсию я планирую написать мемуары. Один экземпляр непременно подарю тебе. С надписью, как положено.

– Не хочешь – не надо, – обиделся Скибкарь. – Я же не для сплетен спрашиваю, а просто интересуюсь. Это же такой своеобразный опыт…

– Тогда ладно, – уступил Данилов. – Там все, как здесь, только обыскивают каждый день на входе и на выходе, атмосфера тоскливая и избыток заборов с решетками. Вот и все отличия. И вообще, этим опытом лучше не интересоваться, не будить лихо. Высшие силы могут решить, что тебе очень нужен такой опыт…

– Типун тебе на язык, добрый человек! – Скибкарь совершил ритуал, отвращающий сглаз – поплевал через плечо и постучал по дереву. – Ничего мне не нужно, кроме чашки крепкого кофе! А потом – домой и смотреть «Анатомию Грэй». Не смотри на меня так, пожалуйста! Весьма качественный и очень душевный сериал.

Глава четвертая
РОМАНТИЧЕСКИЙ СЮРПРИЗ

Во второй половине рабочего дня к Колосовой заходили на чаек сотрудники, чаще всего доцент Короткевич и ассистент Скибкарь. Чуть реже заглядывал аспирант Липанов, который старался как можно быстрее сделать дела и свалить домой или еще куда. Липанов был очень занятым человеком, чем он занимался, кроме учебы в аспирантуре и подготовке к защите диссертации, не ведал никто, но о том, что ему катастрофически не хватает времени, знали все.

Во время чаепития обсуждали новости столичной медицины: кого повысили, кого сняли, кто чем отличился. Сегодня Колосова вспомнила одного из приятелей своего отца, недавно ушедшего на пенсию с должности главного врача четвертой городской больницы.

– До недавних пор Агабабян заведовал отделением переливания крови в НИИ кардиологии и кардиососудистой хирургии, – рассказывала она, – он там проработал около двадцати лет, пятнадцать из которых заведовал отделением. Заведовал себе, заведовал, и вдруг его снимают! Да как! Со скандалом, как не справившегося с руководством. Развалил, короче, отделение. Что же это такое получается – столько лет справлялся и вдруг не справился? Много лет работал, благодарности получал и вдруг развалил? Все сотрудники были в шоке и недоумении до тех пор, пока не узнали истинную причину от директорской секретарши, которая крутила роман с одним из врачей-трансфузиологов¹⁴. Причина оказалась сугубо экономической…

– Заносить перестал? – понимающе ухмыльнулся Липанов.

– Хуже – бизнес обломал. Институт по жизни закупал кровь и препараты крови на стороне, соответственно, директор получал за это откаты. Против традиций не попрешь. А Агабабяну года два назад вдруг захотелось развивать свое отделение. Возможно, что мужик, достигнув пенсионного возраста, просто хотел доказать, что он еще о-го-го какой руководитель, много пользы родному институту может принести. Положение работающего пенсионера ведь такое, надо постоянно подтверждать и доказывать свою состоятельность. Даже при том, что большинство руководителей в институте – пенсионеры.

Короче говоря, начал Агабабян неплохо, даже, можно сказать, хорошо – уже через полтора года (а для любого уважающего себя научного института полтора года не срок, там все вопросы очень долго решаются) институт перестал закупать кровь. Мало того – начали продавать свою. А продажа не покупка, с нее положено платить откаты, а не получать. Дальше продолжать или и так всем ясно?

Колосова обвела взглядом слушателей.

– Одно не ясно, – сказал Скибкарь. – Если собственное производство крови било директора по карману, то зачем он его разрешил? Вряд ли там что-то делалось без высочайшей санкции.

– Ну, не все же можно делать так, как хочется, – ответила Колосова. – Идея правильная, полезная, отвергнешь ее или начнешь тормозить, сам подставишься. У любого начальника куча недоброжелателей, а уж у директора НИИ кардиологии и кардиососудистой хирургии вообще легион! Только и ждут небось, чтобы он где-то как-то прокололся. Вот и пришлось согласиться. А в глубине души зло затаил и в нужный момент ударил.

– Два года ждал! – вставил Липанов.

– Гнать с работы, Эдик, тоже надо с умом. Так, чтобы наверняка и самому не подставиться. Помнишь, как в прошлом году наш ректор пытался избавиться от завкафедрой гистологии? Не смог же, до сих пор, наверное, локти кусает.

– Константин Антонович от своего не отступится, – уверенно сказал Липанов, – раз решил – обязательно съест! С ним шутки плохи. А что они с Андриевским не поделили, Катерина Михална?

– Говорят, что женщину, – Колосова загадочно улыбнулась и томно повела ресницами. – А кого именно, не спрашивайте, все равно не скажу.

– Даже под пытками? – Липанов хищно, во все зубы, оскалился, что означало улыбку.

– Даже за деньги, – ответила Колосова. – Ты, Эдик, смотри, если хочешь жить спокойно, никогда не наставляй рогов начальству. Это сильно осложняет жизнь…

Липанов, не сразу поступивший в институт и пришедший в аспирантуру после трехгодичной работы, был одних лет с Колосовой. Держался он с Екатериной Михайловной запанибрата, но при всем том обращался к ней по имени-отчеству и на «вы», а она звала его по имени и тыкала. Иерархические издержки.

Данилов не столько слушал сплетни, сколько думал о своем.

Вслед за загадочной Любой, которая ждала его завтра и имела срочную тему для разговора, Данилову прислали эсэмэски Ирина, Наташа, Ксана и еще три женщины, пожелавшие остаться анонимными.

Ирина называла Данилова «Вовочкой» и скучала по его поцелуям.

Наташа сообщала, что завтра встретиться не сможет, потому что вернулся муж.

Ксана просила встретить ее на вокзале.

Первая из анонимных корреспонденток написала какую-то сиропно-мармеладную похотливую ересь про нежные губки, розовые местечки, сладкие дырочки и тому подобное.

Вторая прислала послание гневное, изобилующее вопросительными и восклицательными знаками: «Как ты мог??????? Ненавижу!!!!!!! Знать тебя больше не хочу!!!!!!! Тварь!!!!!!!!!!!»

Третья поделилась радостью: «Ура! Я беременна!»

Все сообщения приходили по вечерам, между восемью и девятью часами.

Номер мобильного телефона Данилов не менял довольно давно, поэтому версия насчет того, что сообщения предназначались прежнему владельцу, какому-нибудь современному Казанове, сразу отпала.

Чья-то шутка? Да вроде бы некому так шутить. И все номера телефонов разные. Масштабная такая шуточка…

На всякий случай Данилов позвонил другу Полянскому и после обмена приветствиями взял быка за рога:

– Я тебя вычислил, – сказал он, – можешь больше не слать дурацких сообщений.

Полянский удивился настолько искренне, что его удивление чувствовалось и по телефону.

– Я?! Сообщений? Каких?

Данилов рассказал.

– Да это просто кто-то из мужиков, твой тезка, с похожим на твой номером телефона, недавно зарегистрировался на каком-нибудь сайте знакомств и начал активно общаться, – предположил Полянский. – Некоторые ошибаются и шлют сообщения тебе. Повторно же никто не пишет, так ведь?

– Да.

– Вот видишь!

– Ты говоришь – недавно, а одна написала, что она беременна…

– Не занудствуй! Она же не написала, что беременна от него, а просто сообщила. Типа – я теперь беременна, можно в меня или без резинки.

– Какой ты пошляк, Игорь, – подивился Данилов. – Может, женщина просто радостью поделилась.

– Да, – согласился Полянский, – поделилась. Некоторые женщины, да будет тебе известно, тоже не любят, когда с резинкой.

– Как твоя работа? – с нажимом спросил Данилов, давая понять, что пора сменить тему. – Все нормально?

– Да, только работать хочется все меньше и меньше, а денег – больше и больше…

Спустя два дня, в половине девятого вечера, когда Данилов приводил в порядок ванную после купания дочери, а именно вытирал пролившуюся на пол воду, на мобильный позвонили с неизвестного номера. Стоило Данилову ответить «да», как из трубки полилось визгливо-громкое:

– Вова! Зачем ты от меня прячешься?! Ты нашел себе другую любовницу, да?! А со мной все кончено, да?! Ты же столько раз говорил, что любишь меня, а сам… Вова, неужели ты меня больше не любишь?! А я тебя все равно люблю, люблю, люблю!

Судя по голосу, женщина была молодой.

– Вы не ошиблись номером? – вежливо поинтересовался Данилов.

– Как ты можешь! – собеседница укоризненно всхлипнула. – Я люблю тебя, не забывай! И я беременна! У нас будет ребенок! Ты слышишь?!

– В таком случае, вам лучше избегать лишних волнений и правильно набирать номер, – посоветовал Данилов. – Всего хорошего.

Он отключился, но это не помогло – спустя полминуты телефон зазвонил снова.

– Вова! Не смей бросать трубку! Вова! Я сейчас приеду! Я должна посмотреть тебе в глаза! – буйствовала незнакомка. – Я знаю, где ты живешь, и твоя жена мне не помеха! Я люблю…

«Приезжай!» – хотел сказать Данилов, но вовремя сдержался, представив себе, как где-то в Москве сидит на кухне Вова (такой крупный мужчина с волевым лицом), спокойно пьет чай или пиво и не ведает, какие тучи сгустились над ним. Нет, не мог Данилов подложить такую свинью (простите, таинственная и истеричная незнакомка) своему неведомому тезке, никак не мог. Поэтому он просто выключил телефон и вернулся в ванную.

Утром, незадолго до выхода из дома, Данилов включил телефон и получил сообщение о том, что вчера трижды с интервалом в две минуты и один раз часом позже до него пытался дозвониться неизвестный абонент, явно та самая истеричная незнакомка.

«Сменить, что ли, номер?» – подумал Данилов. Номер менять не хотелось – хлопотно. Во-первых, придется многих обзванивать, во-вторых, кто-то из старых знакомых может «потеряться». Хотелось надеяться на то, что поклонницы незнакомого тезки вскоре уймутся. Или хотя бы перестанут ошибаться при наборе номера. «Ошибаться?» – вдруг осенило Данилова. Ошибаться можно, когда отправляешь сообщение в первый раз и вводишь номер вручную. Если же у тебя роман с человеком, то его телефонные номера будут сохранены в памяти твоего телефона. Непременно, сто пудов! Возможно, в целях конспирации Вову переделают в Веру, чтобы не вызывать подозрений у ревнивого мужа, если тому вздумается просмотреть контакты жены, но номер сохранится. Тогда как же, интересно, ошибалась вчерашняя истеричка? Да еще несколько раз подряд? Как-то нелогично выходит: бездушные аппараты не ошибаются или так редко, что это можно не принимать во внимание…

Кто-то развлекается? Данилов убрал в сумку книгу и начал предаваться дедукции.

С шутниками было негусто – отсутствовали подходящие кандидатуры.

Не Полянский – это уже ясно. Он сразу бы раскололся.

Никита? Шуточки такие – в подростковом стиле, но тот никогда не был замечен ни в чем подобном. Внутренний кризис? Наложение появления еще одного ребенка в семье на кризис нежного возраста? Как вариант допустить подобное можно. Однако Никита не выдал себя ни сном, как говорится, ни духом – не поинтересовался, не намекнул, вчера вечером, например, был дома, но не вылез из своей комнаты, когда Данилов разговаривал по телефону. Хотя, возможно, у парня хорошие конспиративные способности. Данилов пожалел о том, что у него нет знакомого детского психолога и решил проработать вопрос самостоятельно при помощи всезнающего Интернета. Явно же там описаны варианты реакций подростков на появление в семье еще одного ребенка. Главное – порыться, как следует, и найти хороший первоисточник, какое-нибудь толковое руководство по подростковой психологии.

Можно и к Полянскому обратиться, ведь его нынешняя пассия, кажется, психолог. Нет, увы, искусствовед или что-то в этом роде. Психологом была другая, давно уже получившая отставку. Полянский еще, помнится, жаловался, что он для нее не мужчина и не любовник, а подопытный кролик, объект для исследований. Бр-р-р! Жуткое дело! Данилов бы и дня не вытерпел при подобных раскладах, а Полянский, по своему обыкновению, месяца три продержался.

А если не Никита, то кто же? Данилов вспомнил о своем недолгом романе в Склифе. Ольга? Вряд ли это возможно. Чувства через столько времени уже не вспыхнут заново, да и были ли они? А о жажде мести с Ольгиной стороны никакой речи быть не может: ни сам роман, ни обстоятельства его прекращения к отмщению не располагали. «Но это ты так думаешь, Вольдемар, – возразил самому себе Данилов. – У Ольги может быть иное мнение». Да, конечно, она могла создать в душе идеал, испытывать к нему определенные чувства, а когда оказалось, что между идеалом и реальным человеком, Владимиром Даниловым, нет ничего общего, затаить обиду на Данилова, на себя самих люди обижаются крайне редко. Обида могла зреть, расти, а созрев, потребовала от Ольги каких-то действий. По канонам индийского кино, честное слово! Или по Шекспиру. Как там у него: «Проснувшаяся месть влечет к делам»?¹⁵

«Нет, вряд ли это Ольга, – не столько решил, сколько постарался убедить себя Данилов. – Да и номер мобильного с тех пор, кажется, менялся… А трудно ли купить диск с базами операторов сотовой связи? Проще простого, было бы желание и триста рублей». Разумеется, Владимиров Александровичей Даниловых в Москве может оказаться несколько десятков, распространенная фамилия, да и имя-отчество не из редких, это вам не какой-нибудь Аристарх Модестович Лебединский-Поплевако, но, зная хотя бы примерно возраст, найти несложно. Потом все просто: обзванивай кандидатов и узнавай нужного по голосу. Дел на один вечер, а удовольствие потом можно растягивать надолго… Месть, как известно, относится к блюдам, которые подают холодными и едят медленно, не спеша, смакуя каждый кусочек.

Данилов так увлекся дедукцией, что проехал «Таганскую» и спохватился только на «Китай-городе». Пришлось возвращаться на остановку назад. Расстраиваться не стал, наоборот, порадовался, что не уехал куда-нибудь на «Баррикадную». А что? Вполне бы мог. Тогда бы точно опоздал бы на работу. Не страшно, но неприятно. Данилов вообще не любил опаздывать, хотя и пунктуальностью никогда не кичился.

Кандидатуру кафедрального шутника ассистента Саакова Данилов отверг сразу. Не тот стиль, не те отношения, да и схлопотать за такие шуточки можно по полной программе.

Кто же тогда? Следствие, как это принято говорить, зашло в тупик ввиду отсутствия подходящих кандидатур. Данилов начал фантазировать.

Возможно, этот самый тезка совсем недавно сменил номер телефона и раздал тем подругам, с которыми собирался расставаться, неправильный номер, волею случая оказавшийся Даниловским. Изрядно у него, однако, подруг, ничего не скажешь. Впрочем, у некоторых бывает и больше. На одной подстанции с Даниловым какое-то время работал доктор Шестаков, так у того в гареме было несколько десятков женщин, в том числе и двое фельдшеров с подстанции. Одни звонили ему в диспетчерскую, другим звонил он с мобильного, подстанционные дамы устраивали ему и друг дружке сцены, некоторые приезжали на своих машинах встречать его после суток… Короче говоря, мужик пользовался нешуточным успехом у представительниц прекрасного пола. А внешне был неказист: лысоват, сутуловат, тощеват, нос перебитый. И говорил мало, то есть уболтать никого не мог. Загадка, феномен.

А что? Очень даже логично! Сменил номер, раздал, кому хотел, номер липовый и, можно сказать, обрубил концы. Правда, та, что звонила по телефону, угрожала приехать, но вполне могло оказаться, что адрес у нее тоже был ложным. Явится такая в какое-нибудь благопристойное семейство и начнет с порога, не разобравшись, скандалить, вот уж будет комедия так комедия. А если бы ложный номер оказался не Даниловским, а принадлежал бы обладателю ревнивой жены, следящей за каждым шагом своего благоверного? Тогда бы после третьей эсэмэски мог случиться катарсис, плавно переходящий в Армагеддон. Ревнивцам и повода не требуется, им намека достаточно.

Данилов искренне порадовался тому, что его жена здоровая на голову и избыточной ревностью не страдает. «Да вообще Ленка замечательная, – подумал он. – И дочку такую же родила».

От мыслей о семье на душе сразу же стало тепло и приятно. Заниматься дедукцией больше не тянуло – вариант со сменой номера и раздачей ложного смотрелся вполне жизнеспособным. Пора было настраиваться на работу – поезд тормозил на станции «Новогиреево».

День выдался суетным, и виной тому был заказ новой мебели в учебные комнаты. Казалось бы, чего там сложного? Рассчитай сколько столов, сколько стульев и сколько шкафов, запиши и отправь. Но гладко все выходило на словах, на деле же постоянно возникали трудности. Главная была в том, что средства, отпущенные кафедре на обновление мебели, были довольно ограниченными, без возможности выхода за рамки. Данилов и Колосова два часа пытались скрестить ежа и ужа, заказать все, что нужно, и не превысить при этом лимита. Изгалялись и так, и эдак, но в итоге все же пришлось пожертвовать одним шкафом.

– Придурки мы, – сказала Колосова, подбив на калькуляторе итоговую сумму, – мыслим замшелыми стереотипами. На хрена в учебной комнате шкаф? Все нужное для занятий можно принести с собой и потом унести! Резон?

– Да! – согласился Данилов. – Можно вообще оставить старые шкафы.

– Старые шкафы уже забронированы, – Колосова подмигнула Данилову, намекая на то, что это носит неофициальный характер. – Два забирает Олег Тарасович, один – Владислав Петрович, один – Игорь Борисович.

Профессор Владислав Петрович Замятин, ученый секретарь кафедры, отвечавший за аспирантов, и доцент Игорь Борисович Паршин работали в части кафедры, базировавшейся на Нахимовском проспекте, в шестнадцатой городской клинической больнице. Данилов знал их в лицо, но не более того.

– А столы?

– Столы никому не нужны, – махнула рукой Колосова. – Их же на дачу не поставишь. Спишут их, наверное, или пристроят куда-нибудь…

Едва успели разобраться с мебелью, как пришла доцент Ряжская и начала выговаривать Колосовой насчет графика занятий.

– Зачем вы ставите мне группы, да еще сдвоенные, в дни лекций? – возмущалась она. – Вы же знаете, насколько меня утомляют занятия! Я же не провожу их формально, для галочки, я работаю с отдачей! Выкладываюсь вся и прихожу на лекцию выжатая как лимон. Сколько можно объяснять?

Колосова начала оправдываться, утверждать, что иначе никак не получалось, что она не придумывает расписание, а только перекраивает, стараясь всем угодить… Ряжская повздыхала-покручинилась, попросила на будущее быть повнимательнее к ее просьбам и ушла.

– Всем не угодишь, – прокомментировала Колосова. – Выкладывается она, как бы не так! Ах-ах, Раиса Ефимовна, кажется, перетрудилась! Небось по четвергам встречается с любовником, вот и не прочь прийти попозже.

– По средам, а не по четвергам, – поправил Данилов.

– Откуда такие сведения? – игриво поинтересовалась Колосова.

– Ниоткуда. Просто если по четвергам хочется прийти на работу попозже, то любовник явно был накануне, в среду…

После обеда Данилова дернули в отделение. В реанимации готовился помирать наркоман, обладатель скандально-высокопоставленных родственников. Заведующий отделением, страхуясь, срочно возжелал посмотреть его совместно с кем-то из кафедральных сотрудников. Олег Тарасович читал лекцию пятому курсу. Доценты, главная надежда и опора отделений, на сей раз не выручили – Кулешов отъехал в академию по каким-то делам, а Ряжская отказалась, сославшись на срочную занятость. Может, и не соврала. Скибкарь давал наркоз на какой-то чрезмерно затянувшейся операции, Короткевич ушла с работы вскоре после полудня, что-то там у нее стряслось, а у Саакова с заведующим отделением анестезиологии и реанимации были, мягко говоря, взаимные противоречия на фоне стойкой личной неприязни. Поэтому пришлось идти Данилову, хотя старшие лаборанты обычно совместных обходов с заведующими отделениями не делают. Но как шутил доктор Федулаев, с которым Данилов работал на «Скорой помощи»: «Ответственность – не водка, ею делиться приятно».

Наркоман был «хорош» (кавычки обязательны), даже слишком. Скелет, обтянутый изъязвленной желто-пергаментной кожей и подключенный к аппарату искусственной вентиляции легких. Однозначно не жилец.

– Как же я устал от …удаков, – первым делом пожаловался заведующий отделением Журавлев. – Непонятно, куда глядела родня, пока он доходил до такого состояния. А сейчас, видите ли, я, обратите внимание, «должен», и никак иначе, стабилизировать его и сделать транспортабельным, потому что папа с мамой хотят перевести сынулю в клинику Чуковского, где его берутся вылечить.

– Такого? – скептически уточнил Данилов, пальпируя живот пациента.

Врачу, конечно, положено всегда надеяться на лучшее, никогда не опускать рук, не отступать и не сдаваться. Это так. Но, увы, бывают ситуации, когда надежда на лучшее отсутствует напрочь, и верить в благоприятный исход может только идиот. Сейчас как раз был именно такой случай.

– Деньги-то им дадут независимо от результата, – заведующий посмотрел на монитор. – Сердечко-то частит.

– Да, – согласился Данилов. – Что он получает?

– Мне обещали срочно достать любой препарат, лишь бы он не «ушел», – сказал Журавлев.

– Так уж и любой, Анатолий Михайлович?

– Сказали, что да. Его дядька какой-то большой чин в мэрии, а мать – профессор Плехановки.

– Как же это его угораздило попасть к вам с таким семейным анамнезом?

– «Скорая» привезла. Валялся на Мартеновской в подъезде. Обычное дело.

Данилов кивнул. Действительно, если наркоману станет плохо в притоне, то «коллеги-наркомы» вынесут его в подъезд или на улицу и вызовут «Скорую». Так поступают для того, чтобы не палить притон, о котором и так знают все – от участкового уполномоченного, по старинке называемого инспектором, до участкового терапевта. Секрет Полишинеля…

Обычный, в сущности, день закончился оригинально. Идя по территории к воротам, Данилов сунул руку в правый, главный, карман куртки, проверяя, на месте ли список покупок, который утром, перед выходом, вручила ему Елена. Его на месте не оказалось, поэтому Данилов проверил другие карманы и, вместо того что искал, наткнулся в левом нагрудном кармане на что-то матерчатое и вроде бы кружевное на ощупь. При рассмотрении это оказалось женскими кружевными трусиками-стрингами сногсшибательного кислотно-розового цвета. Маленький треугольничек кружев с миниатюрным бантиком в стиле «кис-кис» и две тонюсенькие полоски ткани.

Рассматривать находку на ходу было не совсем правильно в больнице (как, впрочем, и в любом другом коллективе, только дай повод для сплетен). Данилов быстро сунул трусики обратно и застегнул карман на молнию, но запах духов ощутить успел. Тот же самый, что и недавно. Попутно вспомнил, что список покупок положил не в карман, а в сумку. Утром, уже одевшись, Данилов полез в сумку, проверяя, на месте ли его дорожная книжка, и как раз в этот момент Елена протянула ему сложенный вчетверо лист бумаги. Вместо кармана куртки список оказался в сумке.

Данилов свернул в первую попавшуюся арку, встал спиной к тротуару, внутренне смеясь над комичностью ситуации и немного удивляясь происходящему, достал стринги и внимательно их рассмотрел. Потом поднес поближе к носу – да, действительно, пахнут теми же самыми приторными духами и больше, кажется, ничем.

Разрозненные части головоломки встали на место. В таких случаях принято говорить или писать нечто вроде: «в голове щелкнуло» или «мозг озарила яркой вспышкой мысль», но на самом деле ничего такого не произошло. Данилов просто понял, что кто-то из сотрудников кафедры пытается осложнить его семейную жизнь. Усердно, надо сказать, пытается, респект за целеустремленность и изобретательность. Человек ограниченный, без полета фантазии, такого не натворит.

Шерлок Холмс или майор Знаменский из «Знатоков» никогда бы не поступили с уликой так, как Данилов, не выкинули бы стринги в ближайшую урну. Но эти известные сыщики, в отличие от Данилова, были неженатыми, и никто не стал бы задавать им неприятных вопросов типа: «Откуда у тебя это?»

Елена не принадлежала к числу ревнивиц, но всему есть свой предел. Если в кармане у мужа лежат чьи-то посторонние трусики, то к мужу непременно появятся вопросы. Если он ответит неубедительно (ответ вроде: «Не знаю, кто-то на работе подложил без моего ведома», – никак нельзя считать убедительным), то скандала или бурных объяснений не избежать. А куда они могут завести, никто предсказать не возьмется. Данилов, во всяком случае, не взялся бы. Он вспомнил, как однажды случайно нашел у Елены в сумке дорогую мужскую перьевую ручку, новенькую, в респектабельном футляре¹⁶, и чего напридумывал по этому поводу. А ведь тоже не считал себя ревнивым и до сих пор, если уж говорить начистоту, не считает. Но то – ручка, а тут – трусы.

«А ведь классная подстава! – подумал Данилов, отдавая должное неизвестному интригану или интриганке. – Лучше бы, конечно, подложить трусы в карман пиджака, только их я не ношу. Но и так хорошо, сразу выстраивается логическая цепочка: пришел муж на работу и сразу же, еще не раздевшись, завалил на стол, кушетку, диван или подоконник кого-то там. Снял трусы, сунул в карман (ну, не на пол же их бросать, в конце концов!), а надеть забыл, и она, гадина, не напомнила. Так увлеклись процессом… Здорово!

Половина дела была сделана – круг подозреваемых ограничился кафедрой. Никиту и кого-то еще постороннего можно было не подозревать. Свои поработали, как говорится, и к гадалке не ходи. Долго ли? Зашел в кабинет (на кафедре было принято запирать двери только перед уходом домой, в течение рабочего дня они не запирались, разве что на время тайных перекуров), открыл шкаф, положил трусы в карман, закрыл и ушел. Тем более что путь уже знаком – недавно духами на куртку брызгали. Просто, как две копейки. И карман был выбран с умом – тот, в котором ничего не лежало, так больше шансов, что посылка дойдет до адресата, – что Данилов явится домой с таким романтическим сувениром в кармане.

«Что мы имеем? – подумал Данилов и тут же ответил на свой вопрос: – Пока что ничего, но можно с уверенностью сказать, что Некто (так он обозначил неизвестную личность) – человек мелкий, подлый и неприятный».

Подобное умозаключение было сделано не столько из-за самих действий, предпринятых Некто, сколько потому, что он (или она) были уверены в том, что жена Данилова шарит по его карманам. А это, знаете ли, показатель.

Перед тем как спуститься в метро, Данилов остановился возле урны и проверил содержимое сумки, которая в течение всего рабочего дня оставалась в кабинете без присмотра. Вдруг и туда подложили что-то этакое – бюстгальтер с оторванной, якобы в порыве роковой страсти, застежкой, любовную записку («Хочу – не могу, жду – не дождусь, люблю, люблю, люблю!!!») или даже что-то из ассортимента магазина интимных товаров.

К счастью, ничего лишнего в сумке не было. Но не факт, что не появится. И очень даже вероятно, что следующим номером программы станет звонок на домашний номер телефона и разговор с Еленой в стиле: «Не мешай нашему счастью, потому что он любит не тебя, а меня». Однозначно. Некто действует по нарастающей – от сообщений к звонкам на мобильный и к романтическим сюрпризам. От простого – к сложному, от менее – к более действенному.

Решение проблемы напрашивалось само собой – рассказать все Елене и, обезопасив свои тылы, начать вычислять Некто. Сделать это надо было обязательно, и чем раньше, тем лучше. «До купания у нас – «тихий час», тогда и расскажу», – решил Данилов.

Список подозреваемых оказался длинным. В него вошли все сотрудники кафедры, работавшие в семьдесят седьмой больнице, кое-кто из аспирантов и клинических ординаторов – те, кто сегодня были, на кафедре. Не попали в список только двое – заведующий кафедрой и старший лаборант Колосова, даниловская наставница, потому что ей явно было не до интриг, да и отношения между ней и Даниловым сложились самые добрые.