Kitabı oku: «Судияр. Первый топор»
Глава 1
Судияр поднял к небу лицо, прищурился на мягкое, утреннее солнышко и умиротворённо вздохнул. Красота. Заботливо распушил пальцами густую, шелковистую бородку, пригладил усы и хлопнул широченными ладонями по крепким бокам. Новый день, новые тревоги, новые заботы… Но ведь и новые радости, не бывает в жизни без этого.
Одёрнул просторную, белую рубаху, притопнул ногой в чёрном, добротном сапоге и лёгким движением мускулистой руки выдернул топор из колоды, лежащей возле крыльца. Поднял на уровень глаз, повернул к себе хищное, остро отточенное жало, прищурился от прыгнувшего на лицо озорного, солнечного зайчика. Ах, до чего ж хорош инструмент! Никакому дереву не устоять. И неудивительно. Все накопления за несколько лет, до последней, завалящей монеточки, отданы кузнецу за этот топор. Да не местному, а из дальнего поселения, знаменитому на весь край мастеру. Он единственный, огнём и водой, да тайным словом, умеет сделать такой инструмент, что ничему перед ним не устоять. Всё рубит, хоть даже и обычное, мягкое железо; заточку держит так, что и не всякому, княжескому мечу снилось; уж конечно не ржавеет, особенно если чистить и смазывать вовремя да с душой. А уж Судияр-то к своему топору со всей душой, оттого и дело у лесоруба спорится и ладится, оттого и зовут его в роду уважительно: Судияр, Первый топор. В смысле – лучший.
– Судияр!
Звонкий, мальчишеский голосок вернул лесоруба из страны грёз на землю. А ведь как сладко замечтался! Принесла кого-то нелёгкая.
– Судияр! Тебя Старейшина кличет. Немедля.
– Что ж ты звонкий-то такой? – недовольно поморщился Судияр и невольно улыбнулся, глянув на сорванца-посыльного. Росточком чуть выше замшелого пня, в коротких штанишках и великоватой, замурзанной рубашонке. Голые пятки павшую хвою топчут, боли не чувствуя – давно уж закаменели, обувки не зная. Тёмно-русые, как и у всего Лесного рода, волосёнки торчат в разные стороны, глазёнки весёлые, шустрые, озорные.
– Уж прямо немедля? – нарочито-серьёзно уточнил Судияр. – А то что? Помрёт?
– С него станется, – пацанёнок широко улыбнулся беззубым ртом. – С прошлого лета собирается, да не выходит чего-то.
– Выйдет, – заверил мальца Судияр. – Дело такое, рано или поздно обязательно выйдет.
Спохватился, по-медвежьи неуклюже сунулся головой вместе с плечами под навес возле избы, покопошился там, выбрался наружу и оглушительно чихнул, распугав утренних пичужек. Повертел в руках красного, точно стеклянного, петушка на деревянной палочке, потер о подол рубахи и полюбовался сквозь петушковое, красноватое тельце на солнечный свет. Пузырьки в петухе занятные, а свет получается мягкий, переливчатый, загадочный. Протянул угощение парнишке.
– Держи. Сладкий – страсть!
– Откуда знаешь? – с подозрением прищурился малец и насупился, точно обиделся. – Поди сам уж полизал?
– Разок только, – сконфуженно признался Судияр. – Да ведь как удержишься? Гляди, красота какая.
Парнишка укоризненно покачал вихрастой головёнкой, зажал петушка в кулаке и кинулся прочь по своим, пацанячьим делам – только чёрные пятки замелькали. Судияр улыбнулся вдогонку и не спеша, вразвалочку, потопал к избушке Старейшины. Куда спешить? И верно, чай не помрёт, уж до обеда-то дотянет точно. Где это видано – помирать на тощее брюхо?
Не успел и пяти шагов сделать – замер, остановленный тихим, жалобным поскуливанием. Оглянулся. Возле крыльца устроился в смиренном ожидании лохматый пёс – большой, но ужасно худой, можно даже сказать костлявый. С огромной головой, безвольно болтающимися лопухами ушей, влажным, чёрным носом и круглыми, бесконечно печальными глазами. В селении не принято летом кормить собак. Что это за собака, которая сама себе летом пропитание добыть не может? Кругом еда, знай пошевеливайся. Другое дело зима. Зимой все друг другу помогают, друг к дружке поближе жмутся, и люди, и звери. Иначе в лесу долгую зиму не пережить.
Этот пёс оказался единственным исключением за долгие годы. Давно, не одно лето назад, он приковылял из леса на трёх лапах, четвёртая волочилась по земле на разлохмаченном куске собачьей шкуры, перекушенная вместе с костью. Лапу пришлось отрезать, чтобы не мешала ходить, рана быстро затянулась – воистину, как на собаке. С кем схлестнулся пёс в лесу, от какого зверюги пострадал, выяснить не смог даже Старейшина, хоть и шептал заклинания, и трясся над грязными плошками битых полдня. С тех пор бедного пса понемногу прикармливал весь род. За день трёхлапый успевал обойти селение по кругу, возле каждой избы находил оставленную для него горсточку объедков, тем и жил. С голоду пока не помер, но и разъесться не получилось. Пёс мазнул Судияра влажным взглядом и тяжело вздохнул.
– Эх, брат, – сокрушённо покачал головой лесоруб. – Совсем забыл я про тебя со Старейшиной-то. Неловко получилось. И ты тоже хорош, сидишь, помалкиваешь. Стеснительность – верная дорога к голодной смерти.
Забежал в избу, вытряхнул на дощечку вчерашнюю кашу, положил сверху кусок чёрствого хлеба и сунул псине под нос. Потрепал по загривку, почесал меж ушей. Старейшина подождёт, не помрёт же в самом деле. А помрёт, так значит не шибко важное дело было. Ради важного помирать обождал бы. Псина же, если не накормить, на соседа понадеяться – недолго протянет. Потому как все могут враз на соседа понадеяться.
– Ну вот, совесть спокойна, – пробормотал Судияр и ещё раз погладил пса по тяжёлой, низко опущенной голове. – Теперь можно и Старейшину послушать.
* * *
Как и полагается уважаемому человеку, Старейшина устроился жить на отшибе, наособицу. Мало того, ещё и на горушке; хоть и невзрачная, а позволяет на остальных свысока поглядывать. Плосковерхая горка сплошь поросла жиденькими деревцами да чахлым кустарником, и лишь на самом верху каменистая россыпь серой краски добавила. Отчего-то не буйствует растительность на той горушке, точно, как на плешивой башке самого Старейшины. От того и название ей – Плешивая. В смысле – гора.
По вихлястой, точно пьяной, тропинке, Судияр взобрался на самый верх, перевёл дух и приветственно помахал Старейшине. Дед нашёлся там, где и всегда – под хлипким, дощатым навесом, сквозь который, словно через сито, солнышко нежаркие лучи просеивает. Сидит, щурится, точно сытый кот на завалинке, степенно поглаживает длинную, седую бороду и глядит из-под кустистых бровей внимательно и лукаво – точно каверзу какую затеял. Добротная, белая рубаха ниже колен, словно бабье платье, но ему по годам-то уж и без разницы. Хоть штаны, хоть платье, кому надо присматриваться? Не голый и на том поклон.
– Здравствуй, дед, – уважительно, хотя и без лишних церемоний, поприветствовал Старейшину Судияр. Старый-то, вроде как, и правда родственником приходится, да и по своему положению Старейшина всему роду дед, от того и без церемоний. Чай не на княжьем дворе, поклоны-то бить. Тут все свои.
– Здорово, негодник, – неласково отозвался Старейшина, но Судияр лишь хмыкнул в усы. Это старый ещё ласково приложил, можно сказать любя.
– Рядышком пристраивайся, разговор есть.
Лесоруб огляделся, лёгким ударом вогнал топор в бревно, неведомо для какой надобности торчащее посреди дворика, и шагнул к Старейшине под навес. Поморщился. Не крыша, одно название; ладно хоть дождя нет, не спасло бы недоразумение щелястое. Прежде чем присесть на широкую, почерневшую от времени, лавку, глянул внимательно, памятуя о недавнем конфузе. Не заметил в тот раз дедова кота, уселся… Судияр глянул наверх и увидел в одной из щелей навеса недобрые, зелёные кошачьи глаза. Затаил обиду хвостатый, и поберегся на этот раз, повыше вскарабкался. Оно конечно у него восемь жизней, однако не дело их под чьей-то задницей без счёту губить. Могут внезапно закончиться. Да и просто обидно, чего уж там.
– Чего косишься? – сверкнул бесцветными, выцветшими глазами Старейшина. – Штаны запачкать боишься?
– Не хотелось бы, – покладисто протянул Судияр, уселся и чинно сложил руки. – Постирать, конечно, дело нехитрое, да только легче не марать.
– Так и скажи, что стирать некому! – неведомо отчего осерчал дед. – Жмётся, как девка к заборчику, жеманится! Самому-то не зазорно? У твоих одногодков, Судиярушка, уже детишек семеро по лавкам, старшенькие сами топор в руках удержать могут, а ты не то, что жену – зазнобу завести не сподобился.
– Завести… – недовольно повторил Судияр. – Что она, кошка, что ли, или коза какая, заводить-то её? Придёт время, одно неловкое движение, и сама заведётся, не выведешь потом. Дурное дело нехитрое.
– Так ведь в том-то и беда, – Старейшина взмахнул сухой, тонкой ручкой, – что со временем неосторожных движений всё меньше, а ума всё больше.
– А как мудрость придёт – так и вовсе двигаться неохота, – с готовностью поддержал старого Судияр и покосился насмешливо. – Да и вообще. Конечно, в детстве, я тебе на лавку, прямо под задницу, жабу подсунул… Так ведь я ж пацанёнок неразумный был, неужто столько времени на меня зло держать?
– Значит, это всё-таки ты, гадёныш, ту жабу подложил, – с непонятным удовлетворением в голосе проговорил Старейшина. – А я все эти годы сомневался, вас там, сорванцов, много было. Хорошо же, учту на будущее. А к чему ты сейчас ту жабу вспомнил?
– Ну как же, – растерянно пробормотал Судияр. – Не просто же так ты мне зла желаешь, на женитьбу подбиваешь. Я думал, что ту мою выходку никак забыть не можешь.
– Ты бы поменьше думал, не к лицу тебе, – посоветовал старик. – Не для дум у тебя лицо скроено. Чем тебе жена-то плоха, понять не могу? Как без бабы в хозяйстве? Все мужики вокруг с жёнами, один ты чего-то нос воротишь.
– Так потому и ворочу, – протяжно вздохнул Судияр, – что вижу, как живут эти все. Неужто бы мне жена позволила такую кучу монет на топор потратить? Напополам бы распилила, но не допустила. Так и тюкал бы плохеньким – раз по дереву, раз по ноге. Зато как все, и кубышка цела – будет жене на новый сарафан. А сапоги такие разве ж я при живой жене смог бы купить? Ходил бы в лаптях, опять же, как все.
Старейшина сердито засопел и задвинул под лавку ноги в лаптях.
– Так ведь можно вовсе остаться и без бабы, и без детей, – и сокрушённо потряс бородой. – Вот дать бы тебе по башке посохом, да жалко.
– Башку? – без особой надежды уточнил Судияр.
– Посох. Гляди, какой на нём узор затейливый, сколько старания и времени на резьбу ушло. Не хватало только сломать о башку твою дурную. Да ладно бы прок был, но ведь нет на то никакой надежды.
– Всё к лучшему, – пробормотал лесоруб. – Ты вообще вокруг себя только красивые вещи держи, какие ломать жалко. Глядишь, моя башка меньше пострадает. Она хоть и дурная, а родная.
– Да ты весь, хоть и дурной, а родной, – вздохнул старик.
Судияр покосился на Старейшину, слегка пошевелил плечами. Всем известно: что старый, что малый – ума негусто. Попыхтит и перестанет, дело проверенное.
– Чего звал-то, дед?
– По делу, сказал же, – с досадой напомнил тот и пришпилил недалёкого родственника недовольным взглядом. – Ты сейчас куда собрался, мил человек?
– То есть как? – искренне изумился Судияр. – Уж ясный день на дворе, давно за работу пора. Надумал я срубить то непокорное дерево, что на дальней делянке стоит. Сколь уж об него топоров поломали, и не сосчитать.
– Топоров! – издевательски фыркнул дед. – Там двое лесорубов ноги себе покалечили, топорами-то махаючи.
Скривился, увидев усмешку на Судияровом лице, поморщился.
– А ты отчего уверен, что у тебя выйдет этого упрямца свалить? Ты, конечно, Первый топор – так ведь и дерево не последнее.
– Я слова нужные знаю, – перешёл Судияр на загадочный шёпот и сунулся поближе к дедову уху. – За просто так-то ни человек, ни животина, ни даже дерево помирать не согласятся. Понятно, дерево всеми ветвями отмахивается, за жизнь до последнего бьётся. А вот если цель хорошую измыслить, смысл ему указать…
– Какой же в смерти может быть смысл? – удивился Старейшина. – В жизни-то смысл не всегда сыщешь, а смерть и вовсе просто бессмысленное её окончание.
– Если так думать, то конечно помирать не захочется. А уж тем более с жизнью расставаться по чьей-то пустой прихоти. Это и вовсе зазорно.
Судияр привычным жестом распушил бороду, волосья меж пальцев, точно воду, пропустил, пригладил.
– А теперь представь: вместо того, чтобы от старости рухнуть и в болоте сгнить – превратится то дерево в добротную избу, что не один век стоять будет. Сколько благодарных слов от людей за это время наслушается. Вот тебе и смысл. Совсем же другое дело.
– И ты сможешь дереву это растолковать? – скептически скривил Старейшина худое, морщинистое лицо – так, что аж бороду в сторону увело.
– Обязательно смогу, – твёрдо заверил Судияр. – Это человеку не всякому получится высокую цель растолковать, а дереву – запросто.
– Вот уж меня бы ты точно не уболтал, – проворчал дед.
– Так, а я о чём?!
Старейшина пожевал сухими, тонкими губами, отчего борода мелко затряслась, что у того козла на выпасе.
– Это что ж получается? – спохватился заполошно. – Я тупее дерева по-твоему? Ты это сейчас сказал?
– Ничего я такого не говорил, – немедленно отгородился Судияр от Старейшины обеими ладонями. – Ты это сам сказал, а мне бы такое и в голову не пришло.
Старейшина с подозрением оглядел простодушно улыбающегося лесоруба, заглянул в наивные по-детски глаза и покачал головой.
– Да и то верно, где уж там. Мыслитель из тебя… Ладно, заболтал своими деревьями, а у меня ведь к тебе дело серьёзное. Всё равно с великим деревом окромя тебя никто не управится, славу твою из-под носа не уведёт. Можно и отложить это дело на время. Уж прости, Судиярушка, но без тебя нынче вовсе невпротык. Чуешь, какой ты в нашем роду незаменимый?
– А со мной впротык, выходит? – несмело уточнил Судияр.
– Истинно так, – подтвердил старец. – Именно в туда. А дело такое…
Старейшина неожиданно резко подскочил, точно об лавку задом занозился, расправил рубаху и огладил ладонью встопорщившуюся бороду. Подхватил дожидавшийся у стены посох, выпрямился и, неведомым образом, обратился в того самого уважаемого и авторитетного Старейшину, каким помнил его Судияр с сопливых, детских пор. Почтительно встал, какие уж тут шутки, голову наклонил, чтобы над дедом очень уж нагло не возвышаться, и изобразил внимание на простоватом лице.
– Вот, на человека стал похож, – отметил польщённый старик и потянул сухонькой ручкой Судияров рукав. – Айда к склону поближе, оттуда видно получше. Ну и ветерок, опять же, мух поменьше.
Вышли к самому краю горной площадки, встали рядышком. Прямо из-под ног полого скатывается в низину склон горушки: по верху щебенистый и серый, а внизу густо поросший невзрачной, кудрявой травкой, с часто натыканными худосочными кустиками. Прямо под ногами вольготно раскинулось селение рода Лесного Духа – несколько десятков изб разной величины, раскиданных безо всякого порядка. Кому где Дух на душу положил, тот в том месте себе жилище и изладил. На узенькой, серебристой речке, дугой пересекающей низину, копошатся бабы со своей нескончаемой, извечной стиркой; меж ними, поднимая тучи брызг и водной пыли, носится малышня, да и детишки постарше не отстают. Самому резвому нет-нет да и прилетит мокрым жгутом поперёк хребта – не больно и не обидно, аккурат для добавки веселья. В речушке, слыхал Судияр, обитает самый настоящий водяной, но это сомнительно. Уж больно мала речка, сущий ручеёк. Тому водяному голову на один бережок положить, тут же и хвост на другой берег вылезет. Да и шумно от малышни, суетно и беспокойно. Можно, конечно, пугануть детвору, да только себе дороже обойдётся. Мужики в таком деле ни к какой нечистой силе почтения не испытывают, за ребят малых обозлятся всенепременно, а речка мелкая, прятаться негде. В два счёта на бережок добудут и от души изобидят, не поглядят, что хозяин вод. Лесному духу помолятся, да и разделают на мелкие кусочки, аккурат на засолку. По Судиярову разумению, если уж где и селиться водяному, так в дальнем озере, на самом рубеже Лесного края. Вот где чешуйному раздолье! И омуты бездонные, и заводи тихие. Да и, опять же, сказывал соседский мужик, что видел там русалок, песни их слушал и на хороводы под луной любовался. Правда, только один раз получилось полюбоваться-то. Второй раз пошёл и сгинул, больше не видали сердешного. Судияра едва заметно передёрнуло. Чего хорошего в утопленницах, чем там любоваться? Холодные, как рыбы, тиной от них несёт – даром, что поют и пляшут. То ли дело, когда живые девки в речке плескаются! Горячие, аж вода кипит.
Приложил ладонь к глазам, прикрылся от солнечного света. Там, за озером, начинаются нечистые места, болота да трясины. Довелось как-то заночевать неподалёку от этой страсти, до утра пришлось охи да вздохи нечистой силы слушать. Какой там сон, когда мороз по коже, и бежать хочется, куда глаза глядят. Кто-то невидимый всю ночь то ли на судьбу жалился, то ли запором маялся, с рассветом только и затих. Не то глотку надорвал, не то сдох совсем. Хотя, дождёшься от этих тварей, сдохнут они. Скорее уж всю округу в свою трясину уволокут. Над теми местами Лесной Дух не властен, и его детям туда лучше носа не совать. Оторвут вместе с неразумной башкой.
По правую руку, аккурат меж двух горок – дорога к другим селениям, в другие края. Вот и весь незатейливый мирок, маленький, как детская ладошка, и такой же милый и родной. Судияр повернулся к Старейшине, который тоже замер с устремлённым вдаль взором и осторожно потряс его за край рукава.
– Мне эта картина с детства знакома, – сообщил как бы невзначай. – Не стоило время терять, ещё раз показывать. Или тут загадка какая кроется?
– А? – встрепенулся дед и медленно вынырнул из омута глубокой задумчивости. – Загадка? Не время сейчас загадками баловать! Ты что думаешь, мне заняться нечем, леса тут с тобой разглядывать?
Судияр деликатно промолчал.
– Я тебе всю эту красоту показал только для того, чтобы один вопрос задать. Хочешь это всё потерять в одночасье?
– Что? – не понял Судияр.
– Всё, – терпеливо повторил старик и плавно, по дуге, обвёл рукой весь Лесной край. – Ничего здесь скоро не будет: ни домов, ни баб, ни детишек… Ни даже вот этой чистой речушки! Будет здесь скоро зловонное болото, населённое нечистыми тварями, а для людей места не останется. Да и не станут люди в таком месте жить.
Судияр недоуменно пожал могучими плечами, ещё раз окинул взглядом красоту под ногами. Ничто не предвещает.
– Ну вот чего ты меня, дед, стращаешь, как маленького? – спросил недовольно. – Говори, как есть, а в каком месте пугаться я уж как-нибудь сам соображу.
– Лужок вон тот видишь, на берегу озера? – старик ткнул длинным, тонким пальцем в нужную сторону.
– Добрый лужок, – кивнул Судияр. – Трава там сочная, густая, одно удовольствие скот на выпас гонять.
– Было – удовольствие, – строго осадил его Старейшина. – А теперь туда под страхом смерти никого не загонишь. Пропал наш лужок.
– Ну-ка, ну-ка, – заинтересовался Судияр. – Что за страсти в наших тихих краях?
– А ты не перебивай, – досадливо поморщился старик, – я всё по порядку и расскажу. Вчера, ближе к вечеру, прибежал с того лужка пастушок. Не малец, подросший уже мальчонка, понятие имеет. Лица на нём нет, губёнки трясутся, через всю спину царапина такая, что даже меня, всего повидавшего, оторопь взяла. А скотина вперёд него галопом примчалась. Уж на что коровы бессмысленные создания – так и те с перепугу аж ворота вынесли, не стали дожидаться пока откроют. И попряталась вся животина, по щелям да углам забилась, затаилась.
Старик перевёл дух и многозначительно покачал головой.
– Пацанёнка подлечили, успокоили, к ночи только и сподобился рассказать, что там приключилось.
– Чего-то уже страшно, – честно признался Судияр, но старейшина лишь отмахнулся, точно от надоедливой мухи.
– Напал на наше стадо самый настоящий дракон! – провозгласил торжественно, однако тут же сбился с высокопарного тона. – Ну, дракон не дракон, но ящер изрядный. Вылез прямиком из трясины, весь в грязи, тине и болотной жиже, и давай скотину по лужку гонять. А ведь лужок-то наш, Лесного рода, нечисть разная туда в жизни не совалась. А этому хоть бы что, разрезвился, как у себя дома. Пастушок перепугался и бежать, тварь за ним и совсем уж было догнала да за спину ухватила, но тут на пацанячье счастье коза ящеру под ноги угодила. Пока этот гад козой хрустел мальчонка и смылся. А так-то бы…
Старейшина обречённо махнул рукой, но Судияр и сам без труда представил, чем бы всё закончилось, кабы не та несчастная коза. Лицом потемнел, большие, карие глаза прищурил и бездумно зашарил рукой по бедру – там, в ременной петле, обычно верный топор висит.
– Коли один появился, так скоро и остальных можно ждать, – проговорил внезапно охрипшим голосом. – Надо, значит, на болото идти, топором помахать. Пока эти твари к нам в дома не пожаловали.
Старейшина вздохнул, опустил худые плечи и Судияру показалось, что вот-вот соскользнёт рубаха с плеч, расползётся возле дедовых ног белой, холщовой лужей. Обошлось, удержалась.
– Да если бы всё так просто было, Судиярушка, – проговорил старик едва слышно. – Я всю ночь глаз не сомкнул, записи старинные листал, искал, что про эту напасть предки наши знали, как справлялись. Нашёл.
Недолго помолчал, плешивой головой покачал и жалко помотал бородёнкой из стороны в сторону.
– Не одолеть эту напасть обычным оружием. Колдовская тварь, нечистая. Тут заговорённым железом бить надо.
– Ну так заговори, – хмыкнул Судияр. – Ты ж грамоте обучен, заклинания знаешь, умом и сноровкой не обделён.
– Не достанет тут моего ума, – сокрушённо махнул рукой дед. – Какая у меня волшба? От скотины напасть малую отогнать, человечье недомогание спугнуть. А на серьёзную болезнь силёнок уже не хватит, тут настоящий волшебник нужен. В наших краях такого нет.
– А в каких есть? – с затаённой тоской в голосе протянул Судияр, догадался уже, к чему Старейшина клонит.
– Отсюда на восход, – указал направление дед. – Точно не скажу, но в той стороне. А по дороге придётся у людей поспрашивать, самому поискать. Хогосом того волшебника кличут, кто-нибудь да подскажет.
– А если не найду? – угрюмо поинтересовался Судияр.
– Тогда и дома своего не найдёшь, когда вернёшься, – тихо проговорил старик. – Да и возвращаться уже некуда будет. Станут здесь ползать слизкие твари, а за ними следом и болото расползётся, весь наш край захватит. Вот так и знай. А вместо духмяного ветерка с изумрудных лугов, тебя встретит отвратная, трясинная…
– Да понял я уже, дед, – невежливо перебил Старейшину Судияр и с тоской поглядел в сторону далёкого, горного прохода. Идти туда жуть как не хотелось.
– Может, какое-нибудь напутствие мудрое дашь? Чай не на прогулку посылаешь.
– Вот это и помни всегда, – сурово бросил старик и для большей убедительности ткнул твёрдым пальцем в Судиярову грудь. – Не на прогулку идешь! Не управишься – все тут пропадём ни за чих кошачий.
* * *
В свою избушку Судияр вернулся куда быстрее, нежели к Старейшине добирался. Оно и понятно, под горку-то. Знай ногами шустрее перебирай, чтобы носом вместо сохи не попользоваться. И толку от такой пахоты чуть, и больно, опять же. Но помог Лесной Дух, не подвели ноженьки. Дверь аккуратно прикрыл, осмотрел небогатое жилище, точно в чужой дом полюбопытствовать зашёл. Усадистая печь, возле невеликого оконца стол с лавками, да просторная лежанка у дальней стены – вот и всё хозяйство. Ну, и на кой тут баба? Только барахло плодить, да место занимать. Опустился на лавку, свесил руки меж колен и тяжело вздохнул. Вроде и не княжьи хоромы, а всё равно покидать не хочется. Подумалось: а князю каково из своих теремов выезжать? Но мысль мелькнула и пропала, не до княжеских горестей, свои складывать некуда. Одно хорошо, никакой живности не сподобился завести: козу там, собаку, кошку… Жену опять же. Смело можно дверь корягой подпирать и в дальний путь отправляться. Волноваться не о ком.
Потянул с печи большую, холщовую суму с широким, наплечным ремнём, встряхнул и тут же оглушительно чихнул от набившейся в нос пыли. Давно не пользовался, некуда с ней ходить. В лесу работать, так и узелка малого хватит, обед с собой взять. Аккуратно уложил в холщовое нутро смену одежды: рубаху, штаны, да две пары добротных портянок; сверху каравай хлеба в чистом полотенце и добрый кус вяленого мяса в отдельной тряпице. Баклажку для воды потряс возле уха, убедился, что пустая – не забыть возле околицы в роднике водички набрать, вода там вкусная. Три варёных яйца, что на обед припасал, да сочная луковица в жёлтой, хрустящей шкуре – вот и все дорожные припасы. Рад бы каких разносолов прихватить, да где ж их взять? Прошлогодние съел уже, а нынешних не заготовил ещё. Да уже и не заготовить будет, с походами этими. Эх…
Осторожно, точно хрупкую драгоценность, снял с полки горшочек, укрытый холщовой тряпицей и крепко обвязанный по горлышку прочной верёвочкой. В горшочке лечебная, чудодейственная мазь; бабка-травница, что на самом краю селения, поближе к лугам, обитает, самолично готовила. Масла там всякие, травы, отвары да выжимки – нормальному человеку всего и не упомнить. Да не шибко и надо, нормальному-то. Тем более, что бабка ещё заклинаний каких-то нашептала, так тут уж вообще леший ногу сломит. В лесной работе та мазь очень нужная вещь, поскольку редкий раз в лесу хотя бы без царапины останешься. А царапину, даже самую малую, обязательно обработать нужно, иначе охватит ранку телесным огнём, а от неё и всего человека целиком сожрёт. Видел Судияр такое один раз, и на всю жизнь того раза хватило. Запомнил. Уложил горшочек в суму, помянул добрым словом бабку-травницу, пошли ей Лесной Дух доброго здоровья и долгой жизни. Рано помирать, ученица пока ещё дура-дурой, траву от хвои с трудом отличает. А по возрасту скоро о парнях думать начнёт, тут и вовсе учёбе конец.
Снял со стены походный ремень: тяжёлый, кожаный, суровой нитью прошитый. В обычной жизни такой предмет на себе таскать в тягость, а в походе вещь нужная. Подпоясался, на правый бок кожаные ножны повесил с ножом малым, на левый – кошель под разную мелочь. Как раз мелочь там, кстати, давно лежит, своего часа ждёт – неполная горсть монеток невеликого достоинства. В родовом селении они вовсе не нужны, тут люди и без них обходятся, а в дороге непременно на что-нибудь сгодятся. Дождевик – короткую накидку с капюшоном, скаткой за спину на тонком ремешке пристроил. Ну, и главное. Широкий ремень с петлёй на конце через плечо и в петлю – главный предмет в нелёгкой, лесорубьей жизни – топор. Ощутимо надавило, левое плечо налилось приятной тяжестью. Но своя ноша не тянет, дело известное.
Скрипнула входная дверь, Судияр степенно, как хозяину и полагается, повернулся на звук. Поглядел, кого там в гости принесло, да тут же всю степенность и растерял – точно сквозняком от двери её выдуло. Соседка, пышная, невысокая женщина со странным именем Роя, остановилась в дверях, пухлым плечиком к косяку привалилась и сквозь прищур на Судияра уставилась. Кончик тёмно-русой косы в руках теребит, простенькое, белое платье на сторону сбилось и обнажился лакомый кусочек, хорошо знакомого Судияру, соседкиного плеча.
– Далеко ли собрался, Судиярушка?
Томным голоском чёрствую Судиярову душу точно мягкой лапой погладило. Был бы пацан несмышлёный, так и поверил бы в эту мягкость, сам бы расплылся, как шматок масла под жарким солнышком. Да только давно уже прошли несмышлёные года, а потому от обманчивой мягкости сжалось сердце в предчувствии чего-то нехорошего. И вот всегда так, с этой Роей. Мужа её позапрошлым летом на делянке деревом насмерть зашибло, так с тех пор и кукует одна. И вроде нет ничего плохого в том, что к Судияру время от времени заглядывает, а вот неловко всякий раз, точно тайком в чужой кошель руку запустил.
– Далеко, – ответил коротко.
– А чего ж ко мне попрощаться не забежал? – спросила Роя ласково, но прищур при этом до толщины клинка сузился.
– Чего ж прощаться? – пожал плечами Судияр. – Чай не навсегда ухожу… Надеюсь.
– Да ведь не чужая… надеюсь. Хоть сказал бы, ждать тебя, или уж зря не маяться?
Судияр вздохнул, мазнул взглядом по вздымающейся, соседкиной груди и поспешно вильнул глазами в сторону.
– Ты мне не жена, чтобы ждать, – пробурчал вновь охрипшим голосом. – Женщина свободная.
– Была б жена, так и не спрашивала бы, – усмехнулась Роя. – Жене и так всё понятно, без вопросов. А мне, свободной женщине, знать хочется: чего ждать, на что надеяться?
– Мне бы кто объяснил, – выдавил Судияр и решился-таки прямо посмотреть в насмешливые глаза соседки. – Я не знаю, вернусь ли – куда уж тут в будущее заглядывать.
– А если вернёшься? – настойчиво спросила Роя.
– А если вернусь – тогда и поговорим, – выдохнул Судияр. – Чего сейчас-то?
– Любимый выход любого мужика, – грустно усмехнулась Роя. – Отложить вопросы на потом, а к тому времени, глядишь, само рассосётся. Ну, коли не сказал нет – буду надеяться.
Отлепилась от косяка, не глядя, отработанным движением опустила в ушко металлический крючок на двери и мягкими, неслышными шажками двинулась к замершему посреди избы Судияру.
Так я и да не сказал, – подумал он и начал обречённо стаскивать с себя навьюченное снаряжение…
Солнце уж аккурат на серединку неба выкатилось, когда Судияр двинулся-таки в путь. Совсем было за околицу вышел, да вдруг что-то словно кулаком в спину торкнуло, аж с шага сбился. Оглянулся.
У крайнего дома обнаружился давешний пацанёнок. Улыбается так, что издалека видать – не все зубы растерял, передние только. А остальные вот они, жизнью ещё не траченные, на солнышке белизной сверкают. Да и на пустом месте новые вырастут, дай срок. Просто возраст такой, беззубый. Машет прутиком над вихрастой головой, а другой рукой сползающие штаны кверху тянет. Почувствовал Судияр, как дыхание вдруг пересекло, горло точно чья-то безжалостная рука сжала, запершило там и в носу защекотало, а в глазах вдруг горячо сделалось. Махнул мощной лапищей в ответ, отвернулся и зашагал быстрее, зачастил. А то ведь стыдоба, взрослому мужику слезу пускать, как бы не увидел кто. Протопал по полянке и с облегчением нырнул в тень сумрачного, густого леса.
И подумалось отчего-то: а ведь это прошлая, простая и вихрастая жизнь, сейчас прутиком на прощание помахала. А что там, впереди?
