Kitabı oku: «Муму. Гладиатор», sayfa 2
Глава вторая
Долгожданный обеденный перерыв не оправдал ожиданий Болдигова. Суп, как всегда, был сварен невесть из чего, котлета оказалась непрожаренной, официантка – вульгарно накрашенной бабищей.
– Ну что за жизнь такая! – думал он, возвращаясь на свое рабочее место в Лаврушинский переулок.
Именно здесь с незапамятных времен находился отдел древнерусского искусства, который вот уже пять лет возглавлял доктор наук Болдигов.
– Пора искать для обеда другое место, – решил он, потянув на себя массивную дверь.
Поднимаясь по мраморной лестнице в свой кабинет, Болдигов почувствовал в своем животе неприятное шевеление. Уже перед самой дверью он негромко отрыгнул.
– Иван Ефимович, вам тут звонят, – с порога набросилась на него секретарша. – Не по-нашему говорят. Вроде из Парижа.
Париж Болдигов очень любил, особенно в мае и на халяву. Вот и сейчас представилась отличная возможность слетать туда на пару деньков в рабочее время. Приглашение на конференцию по теме «Семантика иконы византийского обряда: новый взгляд» пришло в их отдел на имя Глинского. И поскольку сам Глинский по объективным причинам не мог полететь в Париж – его не так давно отправили по другому маршруту, – Болдигов без лишних сомнений заграбастал эту халяву себе. Но организаторы конференции оказались какими-то занудами. Они настаивали на своем: мы, мол, приглашали не вас, а мсье Андрея Глинского. Достали уже с этим Глинским-Попелинским!
– Гуд афтернун, – затараторил он в трубку с чудовищным акцентом. – Ай эм мистер Болдигов. Ай хэв ту эксплэйн ю зэт мистер Глинский нот ворк ин аур организашн мор. Ду ю антерстэнд? Мистер Глинский из нот ан хонест мэн, – продолжал он. – Нау хи хэз мэни проблеме виз полис. Хи ДИД мэни бэд сингс.
Услышав про полицию, настойчивая парижская мадам немного сбавила свой пыл. Никто ведь не хочет связываться с уголовниками и впутываться в чужие скандалы. Другое дело – такой честный гражданин, как Болдигов.
В итоге мадам согласилась на замену. Иван Ефимович довольно хмыкнул и положил трубку. Надо будет прямо сейчас позаботиться о билетах на самолет, вылет был назначен на послезавтра.
До конца рабочего дня ему надо было подготовить какую-то резолюцию по вопросам пожарной безопасности. Но нудная работа не шла, все мысли Болдигова были уже в Париже.
«Интересно, а нас в центре поселят? – думал он. – Организаторы обещали «четыре звездочки». Любят там ученых, однако».
Так и не закончив резолюцию, в шесть часов Болдигов вызвал по телефону одного из своих сотрудников, тихого лысенького буквоеда Евгеньева, от души поругал его за безделье и сбросил на него эту работу.
Раздумывая о том, сколько евро он потратит послезавтра в «дьюти-фри», Болдигов подхватил портфель, кивнул на прощанье секретарше и двинулся к выходу.
Мысли о сытном ужине, который ждет его дома, прервал телефонный звонок. Это был корреспондент какой-то газеты, он спрашивал о грядущей выставке, посвященной Андрею Рублеву.
«Как же вы достали, журналюги долбаные», – выругался про себя Болдигов. Затем он собрался с духом и зарядил:
– Традиции высокой духовности всегда были свойственны русской интеллигенции и той ее прослойке, которую не зря во все времена величали «цветом нации». Истинные творцы никогда не ставили материальные ценности во главу угла. И мы, как наследники великих гениев, также живем тем духом, который…
Про выставку он толком ничего не знал, потому что спихнул ее подготовку на одного из сотрудников. Но признаваться в этом перед прессой было как-то неудобно. Поэтому пришлось нести чушь.
Закончив разговор, Болдигов сунул телефон в карман, но вдруг заметил, что ему пришла эсэмэска.
Текст был коротким: «Встретимся на твоей даче в 9. Есть вопрос по Рублеву».
Аппетит моментально покинул Болдигова. Он понимал, что речь идет совсем не о том, о чем только что расспрашивал его журналист. И потоком словоблудия здесь уже не отвертеться.
«Что за вопросы, мать твою? – думал он, спускаясь вниз по лестнице. – Мы же вроде полгода как со всем разобрались. Вроде они сказали, что трогать меня больше не будут».
– Иван Ефимович, что-то вы сегодня грустите! – ему навстречу шла смотрительница Лилия Станиславовна. – Что, работы много, да?
– Ничего страшного, не волнуйтесь, – кивнул он и пошел дальше. На работников залов начальник мог позволить себе смотреть сверху вниз, или даже вообще не смотреть.
– Я к тому, что, если здоровье беспокоит, могу хороший совет дать, – продолжала доставать она. – Если компрессы из меда делать по утрам, то…
Болдигов не стал ее слушать и пошел дальше. Эта эсэмэска все никак не выходила из головы.
Впрочем, может, он зря беспокоится? Мало ли какие там вопросы? Может, им бумажку надо сделать или справку подписать? Или этот Глинский продолжает брыкаться?
«Да, попал парень, что называется, под раздачу, – подумал он. – Такой был… блаженный! Хоть с него иконы пиши. Но у жизни свои правила: или ты, или он».
Болдигов выбрал второй вариант. Выбрал, даже не раздумывая, и поэтому остался в своем кресле, а Глинский теперь хлебал баланду.
* * *
Известие о краже «Троицы» прогремело как гром среди ясного неба. Сотрудники Третьяковки весь следующий день ходили как пришибленные: неужели такое могло случиться? Это было покруче, чем в голливудских фильмах. И главное, никаких следов.
В тот октябрьский вечер Болдигов возвращался домой уже затемно. В машине работало радио. Какой-то майор полиции клялся, что преступление, «оскорбляющее дух русского народа», будет раскрыто уже в ближайшие дни. Болдигов не верил. Он еще не знал, каким именно образом это произойдет.
Поставив машину на стоянку, он размеренной походкой пошел к подъезду и не заметил, как старая «Волга», стоящая у его подъезда, кряхтя, сдвинулась с места.
«Вы задержаны» – гулом пронеслось у него в ухе. В это время двое рослых юнцов уже затащили его на заднее сиденье.
Потом были два часа в неотапливаемом «обезьяннике». Болдигов сморкался и, чуть ли не плача, просился позвонить домой. Сержант отвечал исключительно матом и не пускал даже в туалет. Болдигов не привык, чтобы им командовал какой-то отморозок со средним образованием. Но основное унижение было впереди. Почти в полночь дрожащего и сонного Болдигова потащили на допрос.
– Ну при чем, при чем здесь я? – вопил он истеричным голосом. – Ну у меня же алиби есть! Я вчера провел весь вечер с друзьями, мы в баню ходили!
– С твоими друзьями мы побеседуем, – ухмыльнулся майор. – Так что считай, у тебя нет алиби.
Болдигов закрыл лицо руками и взвыл. Майор толкнул его, чуть не свалив со стула, и произнес приглушенным голосом:
– Слезами, сука, горю не поможешь. Ты пойми: у нас установка есть. И дело мы должны раскрыть быстро, хорошо и красиво. А то общество и так не доверяет российской полиции. Хотя должно доверять, понял, да? И будет доверять – когда мы такую жирную суку, как ты, запрячем лет на десять. Поэтому ты сам же и признаешься во всем, понял?
Вскоре после этих слов Болдигову и предоставили выбор: или он, или…
Напуганный Болдигов был согласен подписать договор хоть с дьяволом. Майор достал лист бумаги и начал составлять протокол допроса. К утру была написана история, которая выглядела вполне правдоподобно.
На работу Болдигов отправился прямо из отделения – невыспавшийся, голодный, небритый. Прямо у входа он лицом к лицу столкнулся с Глинским.
– Как дела у молодых ученых? – Болдигов выдавил из себя радушную улыбку. – Что ж, желаю успехов в нелегкой вашей работе! А как семья? Когда у вас там планируется пополнение?
* * *
К вечеру полило как из ведра. И это был совсем не тот приятный майский дождь, о котором любят писать поэты. Погода казалась, скорее, октябрьской.
Фары автомобиля прорезали диагональную стену воды. Болдигову казалось, что эта стена вот-вот станет твердой, а затем упадет на него и раздавит.
Дача у него была километрах в пятидесяти от Москвы. Дорога туда вела не ахти какая. Да и у въезда на Ярославское шоссе, как обычно в такое время, образовался километровый затор.
Пробка рассасывалась медленно – как ни крути, конец рабочего дня. Все эти два часа Болдигов активно вспоминал маму того майора, который погнал его в такую даль. Поужинать толком он так и не успел, и это сильно его расстраивало.
Выехав наконец из Москвы, Болдигов почувствовал невероятное облегчение, но ехать по хорошему шоссе ему оставалось всего двадцать километров. Дальше его снова ждали злоключения.
Свернув с Ярославки, он двинулся по узенькой гравийке, вконец раздолбанной колесами тракторов. За окном иногда проплывали темные покосившиеся деревенские домишки. Места вокруг были глухие.
«Интересно, а откуда он знает, где моя дача? – подумал вдруг Болдигов. – Хотя вопрос, конечно, дурацкий. Эти всё знают. Лучше с ними не ссориться».
Ага, вот и знакомый поворот. Дорога плавно огибала озеро, в котором так любил рыбачить Иван Ефимович. Над темными камышами завис маленький ломтик предзакатного солнца, напоследок показавшийся из-за туч.
Свою дачу Болдигов называл имением. Это действительно была старая дворянская усадьба, которую в начале XX века выстроил некий Лаврентий Крамлин, отставной полковник и бывший член суда присяжных. Здесь, на берегу тихого озера Северное, он надеялся дожить свои дни, попивая вишневый ликерчик вдалеке от суеты и забот. Но пришел шальной семнадцатый год, и местные мужички, одним разом влив в себя годовой запас ликерчика, на радостях утопили барина в том самом тихом озере.
В небольшом, но изящном домике покойного Крамлина, построенном в стиле модерн, по советской традиции разместили мехдвор. А когда все тракторы заржавели, а солярка была разворована, его пришлось закрыть, и дом опустел.
Но времена снова изменились, и контра наконец победила. Скромному научному сотруднику Болдигову как раз в то время подвернулась крупная взятка (он помог вывезти за границу несколько картин Репина). И полученные денежки он решил вложить в свою мечту: заиметь дачу. И не просто дачу, а настоящую загородную резиденцию.
Болдигов выкупил заброшенное имение почти задаром, пообещав, что его отреставрирует. Затем он прикинул, что намного дешевле будет снести старый дом до фундамента, а затем построить на его месте что-то похожее. К счастью, оставшихся у него денег хватило, чтобы договориться с чиновниками и уладить все формальности. И теперь дача Болдигова стала главной его любовью и хобби. Он проводил здесь каждый отпуск. А иногда специально выписывал себе командировки в какой-нибудь Южно-Митусинск, чтобы рвануть сюда на внеурочную недельку и насладиться охотой, рыбалкой и одиночеством.
«M-да, запустил я свое имение», – подумал он, въезжая на заросшую плющом парковую аллею. Из-под кромок деревьев был виден только острый шпиль, венчавший модерновую башенку.
В самом конце аллеи, когда до дома уже оставались считаные метры, он остановился и заглушил мотор. Времени на часах было без десяти девять. Значит, как раз в срок.
Болдигов вышел из машины, негромко захлопнул дверцу и не спеша направился к дому. Где-то неподалеку от крыльца он ожидал увидеть притаившийся как будто случайно джип или на худой конец ту же старую черную «Волгу». Но местность казалась абсолютно пустынной. Следов присутствия человека поблизости не было.
Распустившаяся сирень после дождя пахла необычайно. Болдигов вдохнул полной грудью и с надеждой подумал: «Может, они забыли? Или передумали? Или недоразумение какое-то вышло?»
Он достал ключ и начал ковыряться в замке. Наконец массивная дубовая дверь открылась. Болдигов тщательно вытер ноги о половичок и включил свет в холле.
И тут он сразу понял, что безлюдность этого дома была мнимой. На фиолетовом линолеуме в холле Болдигов тут же заметил свежий след.
– Здравствуйте, Иван Ефимович, – услышал он из-за спины чей-то незнакомый голос.
Болдигов вежливо приподнял шляпу и процедил:
– Не имею чести. И чему обязан?
Он внимательно разглядывал незнакомца, выбравшего позицию за журнальным столиком справа от входа. Коренастый мужчина средних лет молча вытащил пачку сигарет. Он с таким же интересом разглядывал хозяина дачи и явно не спешил начинать беседу. Повисла тяжелая пауза.
– Простите, а где майор Ко…
Болдигов еще не успел договорить, как уже понял, что мог сказать лишнее.
– Он погиб в автокатастрофе, – спокойно ответил инкогнито. – Или, вернее, погибнет завтра. Сами знаете: аварии в Москве случаются часто. Низкая культура вождения, превышение скорости, пьяные за рулем.
Этому незнакомцу явно импонировала роль булгаковского Воланда, и актер из него получился бы недурственный. Болдигова аж передернуло. Иван Ефимович постарался взять себя в руки. Возможно, перед ним был всего лишь мелкий шантажист, который пытался взять его «на понт».
– Что вам от меня нужно? – спокойным голосом поинтересовался хозяин дачи.
– Я хотел задать вам только один вопрос, – незнакомец говорил тихо и без угроз.
– Но кто вы такой, и вообще… – осмелел Болдигов.
– Здесь я первый в очереди задавать вопросы, – перебил его нежданный гость. – К тому же вопрос у меня очень простой. Скажите, вы курите?
Болдигов немного опешил и от неожиданности аж растерялся.
– Ну что вы мечетесь, как будто вам скипидаром хвост намазали? Неужели сложно ответить? Курите или нет?
– Д-да, я… курю, но… как раз бросать собираюсь, – выдавил из себя Болдигов.
– Вот и спасибо, – нехорошо улыбнулся незнакомец. – Именно это я и хотел у вас узнать.
«Наверное, псих! – подумал Болдигов. – Чего доброго, набросится и укусит!»
Тем временем инкогнито сделал глубокую затяжку, стряхнул с сигареты пепел и не спеша начал свою речь.
– А то, знаете, я вот сам никак не мог понять: курите вы или нет. С одной стороны, вот пепельница, и это, как говорится, вещдок. Но ведь, с другой стороны, пепельницу можно держать дома и для гостей. А вдруг у вас жена курит? Или… ну, может, она вам и не жена, а?
«Точно псих!» – решил Болдигов.
– Ну, да это неважно, – продолжал Некто. – Ваша личная жизнь мне совершенно безразлична.
– Спасибо и на этом, – зло процедил хозяин дома. – Ну а сейчас моя очередь задавать вопросы. Скажите, зачем вы сюда явились? Ввалились без спросу в мой дом. Да и меня сюда вытащили? Неужели только для того, чтобы узнать, курю я или нет.
– В принципе да, – кивнул головой инкогнито.
– Я курю! Все, вы довольны? – нервно взвизгнул Болдигов.
– Да, я уже понял, что вы курите. Причем вот здесь, за журнальным столиком. Почитывая всякие газетенки, вроде этой, – он поднял со столика целую стопку желтой прессы с кричащими заголовками.
Болдигов вздохнул. Да, был у него такой грешок. Среди ученых он никогда в жизни бы не признался, что читает цветастые газетенки. Но здесь, втихаря, вдали от чужих глаз, он мог наслаждаться любимым чтивом.
– Классные заголовки здесь, да! – ерничал незнакомец. – «Пугачева изменила Галкину с Булкиным!», «Сожитель распилил сожительницу лобзиком!». А представляете такую статейку: «Видный российский ученый заживо сгорел в своем дачном домике. Как отметили специалисты МЧС, причиной возгорания стало курение в постели. Приняв на грудь пол-литра водки, светило науки расслабился на тахте с зажженной сигаретой. Правда, отличная тема для желтой прессы, да?
В этот миг Болдигов и сам пожелтел. В голове лихорадочно крутился вопрос: что делать? Попытаться бежать? Нет смысла – догонят. Сопротивляться? Но, поймав взгляд удава, которым одарил его незнакомец, Болдигов тут же почувствовал себя кроликом и отбросил эту мысль куда подальше. Оставалось только попытаться договориться.
Теперь горе-ученый понимал, что перед ним вовсе не сумасшедший. Но кто же, кто? Откуда он взялся? И что ему нужно?
* * *
Отправляя Болдигову эту эсэмэску, Сергей Дорогин по кличке Муму понимал, что он сильно рискует. Вместо дрожащего кролика на дачу мог заявиться кто угодно. Например, маленький отряд головорезов. Или, наоборот, взвод спецназовцев в полном обмундировании. Но выхода у Сергея не было. Приходилось действовать вслепую.
Благодаря связям в московской прокуратуре Муму смог получить доступ к делу о краже иконы. Из кучи допросов и другого процессуального шлака отфильтровать суть было нелегко. Среди множества фигурантов дела особого внимания заслуживали лишь две фигуры. Первая – это начальник Глинского, а вторая – следователь уголовного розыска по фамилии Колбышев.
Утверждать что-либо однозначно было сложно, однако Муму нутром чувствовал, что у обоих кадров в этом деле был какой-то особый интерес. Какой именно – это и предстояло выяснить.
Муму решил начать с Болдигова. Почуяв запах жареного, Болдигов сначала включил дурака и распустил нюни. Но стоило только Дорогину привстать со своего места и многозначительно потереть ладони, как клиент уже окончательно созрел.
– Меня пытали, понимаете! – причитал он. – Я просто оказался перед выбором. Да, может, это и аморально, может, мне следовало пожертвовать собой, но… Вы ведь знаете, что человек слаб.
Болдигов рассказал о том, что на следствии он дал ложные показания: якобы молодой ученый Глинский попросил у него разрешения остаться после закрытия для работы с иконой. А в тот день Болдигов якобы увидел у него в сумке огромный кусок холста, в который эта икона в конечном счете была завернута.
– А кто придумал подсунуть икону в багажник машины Глинского? – поинтересовался Муму.
– Ну… я придумал, – сознался Болдигов. – Машину я его знал, а про обед на даче Андрей сам рассказывал.
– Хорошо, ну а икона откуда?
Вопрос явно поставил Болдигова в тупик. И действительно, во всей этой суете он ни разу не задавался вопросом: откуда же взялась икона? Сначала ее крадут, а потом возвращают. Черт знает что!
– Я правда не знаю, – запричитал он. – Нет, ну честно не знаю. Я делал только то, что от меня требовал майор. Что он скажет, то и делаю.
– А икону вы проверяли потом? В смысле на подлинность.
– Ну да, вроде бы… Проверяли, конечно…
Муму сразу понял, что он темнит. Слишком неуверенным был голос этого светила науки.
– А если подумать? – отчетливо проговорил Дорогин.
Их разговор был своего рода русской рулеткой. Муму действовал наугад. Болдигов не знал, что Муму был практически не осведомлен об этой истории, но, поскольку этот кадр реально боялся за свою шкуру, выкладывал все начистоту.
– За неправильные ответы предусмотрены наказания, – предупредил Дорогин.
– Экспертиза была формальной, – потупил глаза Болдигов. – Я сам отвечал за ее проведение, сделал нужные записи в журнале. Так мне Колбышев сказал.
Дорогин еле слышно хмыкнул. Что ж, его догадка подтвердилась.
До сегодняшнего дня у него было только одно объяснение этой странной истории: кто-то украл икону, сделал качественную копию и эту копию подсунул Глинскому. Преступление раскрыто, вор в тюрьме, дело сдано в архив, икона висит на своем прежнем месте, и простой ценитель никогда не подумает, что он восторгается подделкой.
«Значит, не зря мы этого типа побеспокоили, – подумал Муму. – Но больше от него точно ничего не добиться».
Дорогин взглянул на часы – пол-одиннадцатого. Пора закругляться.
– Ну, сударь, не буду больше мучить вас расспросами, – вновь перешел на высокопарный тон Дорогин. – И попросил бы об одном джентльменском соглашении. Пусть этот разговор останется между нами. Договорились?
– Д-да, д-договорились…
Повисла тягостная пауза. Муму чуть заметно покачал головой. Болдигов сразу насторожился.
Он смекнул, что разговор подошел к концу, и это значило, что полезный информатор превращался в ненужного свидетеля.
– Нате вот водички попейте, – Дорогин вытянул из сумки бутылку негазированной «Бонаквы», налил в стакан и протянул его хозяину дачи. – Может, полегчает немного.
Болдигов истерично отмахнулся от такого предложения. Ничего хорошего от своего мучителя он уже не ждал.
– Попейте-попейте, – ласково настаивал Муму, нежно поглаживая появившийся невесть откуда пистолет с глушителем. – Да что вы, в самом деле! Пейте смело! Не умрете – это я вам гарантирую.
Дрожащей рукой Болдигов поднес стакан к посиневшим губам и сделал несколько глотков. Пить ему действительно очень хотелось, и он, преодолев страх, осушил стакан до дна.
Когда хозяин дачи пришел в себя, было уже полшестого утра. Естественно, что незваного гостя и след простыл.
Глава третья
Утро началось с порции любви – несколько вялой и быстротечной. Светлане было сложно скрыть свое недовольство. Она молча встала с постели и начала одеваться. Митя тем временем перевернулся на другой бок и мирно сопел.
– Вставай, соня, – растормошила его Светлана. – На работу пора.
Он тут же вскочил на ноги и неуклюже попытался заключить ее в объятия. Она деликатно отстранилась, решив ограничить все нежности поцелуем в щечку.
– Ну что, давай завтракать, – предложил Митя, когда банные процедуры были завершены.
– Давай, – согласилась Света. – И чем ты меня попотчуешь?
– Может, яичница? Или вот есть еще рыбий паштетик – если, конечно, он не испортился.
Всем своим видом Света показала, что меню, которое мог предложить скромный аспирант, ее совершенно не устраивало. Митя это прекрасно понимал. Но увы, на деликатесы его стипендии не хватало.
Митя взгрустнул.
– Видела вчера Любочку – ну, это подружка моя, я тебе про нее говорила, – Света сделала глоток горячего чая. – Они с Васей на Шри-Ланка собираются. Говорит, там пляжи – самые лучшие в мире.
Митя еще больше поник. К сожалению, он не мог подарить своей возлюбленной путевку на Шри-Ланка.
– Жарко там, наверное, – предположил он.
– Да нет, ничего подобного! Как раз сейчас самый сезон. Там обезьянки, слоны, по-моему, тоже водятся.
Митя в этот момент намазывал паштет на ломоть батона. Запах от серой массы был настолько отвратительным, что Митя понял: паштет, увы, придется выбросить вместе с батоном.
– Ну ладно, вот закончу работу, и тогда, может, тоже поедем куда-нибудь. Не в Шри-Ланка, так в Турцию.
– И когда это случится? Ну, когда ты работу закончишь?
– Пока не знаю, – вздохнул Митя. – Результаты так себе. Вчера вот поставил эксперимент…
Эту халтурку подкинула ему сама Света. У одной ее подруги друг работал в антикварном салоне, и там промышляли подделками. Например, выдавали икону XVIII века за икону XIV века. И вот жулики решили обратиться к продвинутым технологиям в области химии.
Митя Лопотев как раз занимался этой темой. Он писал диссертацию о создании веществ, полностью идентичных другим веществам. И, проводя в лаборатории по пятнадцать часов в сутки, смог добиться неплохих показателей. Например, ему удалось создать точный аналог прокисшей еще на той неделе сметаны. Результаты химического анализа полученного вещества были такими же, как и в случае с оригинальной сметаной. Возможно, этой субстанцией точно так же можно было отравиться, но на такой эксперимент Митя не отважился.
Он бы так и продолжал работу в избранном направлении и, совсем не думая об их практическом применении, клонировал бы гуталин и минеральную воду, но тут в его жизни появилась Света.
Одним поздним январским вечером Митя, как обычно, возвращался из лаборатории. Заснеженная остановка оказалась абсолютно пустынной. Последняя маршрутка уже давно уехала, а ждать автобуса можно было хоть полчаса. И тут вдруг появилась Она.
Из какой-то маленькой улочки вынырнула очаровательная блондинка. Хлопья снега оседали на ее волосы. Она подошла к остановке, взглянула на расписание, затем на экран мобильника, чтобы узнать время. Митя сразу обратил на нее внимание, но подойти к ней и познакомиться он бы не отважился никогда в жизни. И тут незнакомка сделала несколько шажков в его сторону и сама завела разговор.
Выяснилось, что им по дороге. Они в складчину заказали такси. Первому выходить было Мите. Когда водитель уже пересчитывал купюры, Света вдруг предложила обменяться телефонами:
– На всякий случай, если вы снова задержитесь на работе…
Митя так разволновался, что долго не мог припомнить свой номер.
Они созвонились уже на следующий день, а в следующую же субботу случилось их первое свидание. Его итогом стал жаркий поцелуй на прощанье.
Митя потерял покой и сон. Первые 25 лет своей жизни он был верен одной даме – Ее высочеству Химии. Но как только перед ним появилась реальная девушка, сразу же изменил своей лабораторной возлюбленной.
Света была настоящей красавицей. Броской, эффектной и, что удивительно, терпеливой. Неопытность Мити в амурных делах ее вовсе не раздражала. Он долго не мог понять, что привлекало такую красавицу в нем, небритом пареньке скромного телосложения в потертых джинсах и старой китайской куртке. Но Света сразу развеяла все сомнения.
– Для меня важен сам человек, а не его внешность, – сказала она на первом же свидании. – И особенно его интеллект. Жалко, что в наше время его мало кто ценит.
Именно этим Митя объяснял свои прошлые неудачи, которые в его личной жизни никогда не чередовались с успехами. На его интеллект женскому полу было глубоко наплевать.
Обычно девушки были готовы отдать предпочтение какому-нибудь безмозглому тусовщику, нежели лауреату Международного конкурса молодых ученых. Митя в их глазах был типичным очкариком и заучкой. И вот наконец нашлась та, которая оценила его по достоинству… Так, по крайней мере, думал Митя.
Он приобрел новую привычку – следить за собой. Он стал не реже чем раз в месяц посещать парикмахера, одолжил у мамы денег на приличную одежду и даже начал бриться каждый день, чего с ним прежде никогда не случалось. А еще он охотно рассказывал Свете о своих исследованиях, и она всегда увлеченно слушала, хотя и не понимала в химии решительно ничего.
Но вскоре стало ясно, что любимой этого мало. Получив на День святого Валентина коробку конфет, она поведала о том, что ее подруге Лидочке подарили бриллиантовое сердце. Скромный букетик роз на 8 Марта заставил ее произнести лишь дежурное «спасибо». Хотя откуда ей было знать, что Митя одалживал на него деньги по всему институту? Ведь ее подруге Катеньке парень подарил новый «фиат».
Митя не знал, где искать выход из этой ситуации, но Света предложила его сама. У одной ее подруги был друг, который…
Митя сначала отнекивался. Он не любил прикладных исследований и не собирался создавать рецепты шампуней. Его интересовала только наука во всей ее чистоте. Света не настаивала, но изводила аспиранта рассказами о богатых подарках, которые получают ее подруги.
Митя скрепя сердце согласился. За эту работу ему пообещали немыслимые деньги – десять тысяч долларов. Конечно, он понимал, что это плата за риск, ведь бизнес этих антикваров нелегальный, и если их поймают, то мало не покажется.
Митя забросил свои научные исследования и вместо них стал зарабатывать своей любимой на платье из бутика и отдых в Турции.
Света передала ему образец, который требовалось размножить. Митя снова трудился в своей лаборатории по пятнадцать часов. Но эта задача оказалась несколько сложнее, чем размножение кислой сметаны.
На часах было уже девять. Обычно в такое время Митя отправлялся в лабораторию. Сегодня он хотел задержаться дома подольше, но Света его поторапливала.
– Ну что, кажется, тебе пора? – поинтересовалась Света, допивая свой чай.
– Да, я уже иду, – кротко согласился он. – Вот сейчас посмотрю еще на тебя немного, моя радость.
– Кстати, моя подруга о тебе уже спрашивала. У них ведь тоже сроки, сам понимаешь.
– Не волнуйся, моя хорошая, в сроки мы вложимся. Уже не так и много осталось.
Он корпел над этой задачей уже целых три месяца. Но разве Свете объяснишь, что некоторые процессы невозможно ускорить? Тем более во время экспериментов не избежать ошибок.
– Срок через три дня заканчивается, – холодно взглянула на него Света. – Успеешь?
– Ну, я постараюсь, конечно, но, сама понимаешь, три дня – это очень мало. Совсем мало.
– А ты постарайся, – надавила Света.
– Ради тебя, мое вдохновение…
– Ладно, хватит нам с тобой болтать. А то ничего за сегодня сделать не успеешь.
Митя был огорчен. В последнее время они виделись все реже, поэтому он так ценил эти утренние минуты.
– Все, уже отправляюсь, – послушно промолвил он. – Может, сходим куда-нибудь сегодня? Например, в кино?
– Какое кино? Тебе же работать надо.
Перед уходом Митя наклонился к Свете, чтобы ее поцеловать, но та его мягко отстранила. И парень сразу понял, что вернуть расположение своей возлюбленной он может, только исполнив ее просьбу.
* * *
Болдигов с трудом поднялся с кресла. Голова буквально раскалывалась, в животе неприятно бурчало. Кажется, он не ел уже часов двадцать.
Ничего съестного на кухне не оказалось, но Болдигов вспомнил, что в кладовке можно найти какую-нибудь залежавшуюся банку консервов. Там же обнаружилась и бутылка дрянной водки – хозяин дачи обычно расплачивался этой валютой с местными рабочими за разные услуги. Сейчас такая находка была весьма кстати.
От первой рюмки его чуть не стошнило, зато вторая зашла как по маслу. Болдигов смачно отрыгнул и одним махом опустошил банку сайры. Голова немного прошла, но руки все еще тряслись. После третьей рюмки он наконец нашел в себе силы хорошенько обдумать произошедшее.
Раньше ему казалось, что самый страшный человек на свете – это майор Колбышев. Но с ним уже кое-как рассчитались, после суда он не беспокоил. И вот вчерашний визит…
«И откуда он взялся? – гадал Болдигов, вспоминая циничную улыбочку незнакомца. – Мент? Точно нет. Может, из ФСБ? Или все же бандит? Непохож, непохож».
Ментов, гэбистов и бандитов он представлял себе совершенно другими. Впрочем, свой отпечаток здесь накладывало чтение бульварных газет.
Стопка за стопкой бутылка постепенно опустошалась. Болдигов отчетливо понимал, что он уже пьян, но рука снова и снова тянулась к стакану.
В девять утра позвонили с Третьяковки. Болдигов совсем забыл, что сегодня рабочий день.
– Иван Ефимович, простите, что беспокою, – бормотала секретарша. – Тут вам звонил Лазарев из Академии наук, он интересовался «Троицей» Рублева, хочет ее исследовать.
Болдигов выругался матом, негромко, но вслух. Он сразу понял, откуда у Лазарева вдруг появился интерес к иконе Рублева. Тем более что Лазарев считался в их кругах самым дотошным экспертом и докой по части выявления подделок.
– А этот пострел уже везде поспел! – Болдигов снова вспомнил вчерашнего гостя.
– Простите, вы что-то сказали? – переспросила секретарша.
– Н-нет-нет, ничего…
Его голос явно выдавал в нем нетрезвого человека. Болдигов был готов держать пари, что она сразу это поняла. Секретарша даже по телефону могла унюхать запах изо рта.
Болдигов почесал затылок. Надо было выдумать какую-нибудь причину своего отсутствия на работе, а мозг наотрез отказывался сотрудничать.
– Я т-тут вчера отравился ужасно, – начал объясняться Болдигов. – И сегодня что-то мне с-совсем плохо, вот с температурой лежу под сорок.
