Kitabı oku: «Здравствуй, папа», sayfa 2

Она шла уже часов пять. Солнце клонилось к закату, когда она решила сделать привал. Ни гор, ни даже больших камней, у которых можно было расположиться, поблизости не наблюдалось, поэтому Ира просто остановилась и сбросила рюкзак прямо посреди бескрайней равнины. «Буду отдыхать здесь!» – решила она.

Темнело здесь быстро, словно она находилась около экватора, а не в средних широтах. Едва она успела натаскать сухих веток и разжечь костер, как солнце свалилось за горы и наступила ночь. Ира достала пищевой концентрат и, прикинув запасы воды во фляге, не стала разводить его как положено, а вместо этого отламывала от плитки маленькие кусочки и размачивала во рту. На вкус, конечно, та еще гадость, но для поддержания сил достаточно. Неизвестно, когда ей удастся пополнить запасы воды. Время здесь течет иначе, чем в нормальном мире. Однажды папа держал ее в симуляторе больше года, пока она не смогла найти выход, а снаружи в это время прошло меньше двух часов.

Перекусив, она подкинула в костер толстое бревно, неизвестно как попавшее сюда, ведь ни одного большого дерева на ее пути ни разу не попалось. Его должно хватить до рассвета. Положила под голову рюкзак и легла. Из темноты доносились звуки ночной жизни. Лай, смешанный с воем, – койоты вышли на охоту. Стрекот цикад, шум ветра и топот зверьков, проснувшихся после дневной жары и выползших в прохладу и темноту, чтобы поймать себе ужин или, наоборот, стать им для кого-то половчей. Всё это переплеталось в особый, неповторимый, словно отпечатки пальцев, узор, по которому можно с точностью определить, где ты находишься и что происходит вокруг. Внезапно в эту природную мелодию вплелся чужеродный, не имеющий права быть здесь шум. Ира присела и закрутила головой, пытаясь определить источник звука.

Шаги. Тяжелая, мощная поступь человека. Подул ветер, и к шагам прибавилась вонь. Резкий, чужой среди травянистых ароматов прерии запах пота и чего-то еще. Сладковатый и очень знакомый запах. Ира втянула носом воздух и потянулась к пистолету. Пахло кровью. Из темноты, заглушая ночные звуки, донеслись хрипы затрудненного дыхания больного человека. Кто-то дышал так, что, казалось, каждый вдох – последний. Скрежет и свисты больных легких навевали мысль о зимней буре и несмазанных петлях старых амбарных ворот. Ира обхватила рукоятку пистолета.

Внезапно темнота перед ней сгустилась, и прямо на нее к костру вышел человек. Нет, наверно, не так. Из темноты в небольшой круг света, очерченный пламенем костра, выпала огромная жирная туша, похожая на человека. Туша была облачена в оранжевый тюремный комбинезон с белыми цифрами номера на плечах и рукавах. На груди расплывалось несколько бордовых пятен. Ира присмотрелась и все-таки смога разглядеть в этом огромном бесформенном сгустке жира мужчину. Он постоял несколько секунд, покачиваясь, около костра, маленькие глазки посреди огромного, заплывшего жиром лица бессмысленно шарили вокруг. Наконец он увидел ее и на мгновение сосредоточился.

– Помоги! – прохрипел он и рухнул на землю, чудом не упав в костер. Последним движением он перевернулся на спину и затих, видимо, потеряв сознание.

Ира убрала пистолет и, подойдя к телу, первым делом проверила пульс. Живой! Пульсация редкая и крайне слабая. Достав из рюкзака нож и аптечку, она разрезала костюм на груди мужчины, чтобы осмотреть раны. Рассекая ткань, она обратила внимание на табличку, что-то вроде бейджика, пришитую к нагрудному карману. Там были фотография стриженного налысо толстого мужчины, множество цифр, по-видимому, номера статей, по которым он был осужден, и надпись большими красными буквами «Блок Д. Особо опасен». Вспомнив Уголовный кодекс, ведь юриспруденция тоже входила в ее обучение, Ира сообразила: лежащий перед ней умирающий от ран мужчина был осужден за убийства, изнасилования и даже людоедство.

Скорее всего, это сбежавший преступник! Да еще и осужденный за такие страшные преступления. «Может, просто стоит дать ему умереть, ведь я могу ничего не делать и лечь спать? До утра он точно не дотянет, и проблема решится сама собой. Нет, я не даян⁴, я не имею права так поступить», – Ира решительно потянулась к аптечке.

Распахнув ее, она не смогла сдержать улыбку. Анатомические и хирургические пинцеты, зажимы, корнцанги и скальпели металлически блестели, будто смотря на нее. Судя по набору инструментов, она поступила именно так, как задумывал папа. Хотя она никогда до конца не понимала всех его планов. Обезболив и простерилизовав раны, Ира приступила к извлечению пуль. Раны оказались неопасными: толстый слой жира вполне заменил мужчине бронежилет, и ни один жизненно важный орган не пострадал. Он просто потерял много крови и был измотан. Закончив, она положила извлеченные пули в ладонь мужчины и заклеила отверстия хирургическим пластырем. Вколола ему глюкозу с витаминами для восстановления сил и на всякий случай антибиотики, чтобы избежать возможного заражения. Дыхание раненого стало ровным и спокойным. Похоже, он просто уснул. Она хотела тихонько уйти, пока он не проснулся, но, глянув на часы, поняла, что до рассвета осталось совсем немного и лучше поспать, иначе она не восстановит силы и не сможет продолжить путь. Ира легла так, чтобы их разделял костер, подкинула туда еще дров и, на всякий случай положив рюкзак и пистолет под голову, закрыла глаза.

Проснулась от того, что кто-кто резко выдернул из-под нее рюкзак и она упала на землю, сильно ударившись головой о камни.

– Что ты делаешь? – Ира резко вскочила и посмотрела на разбудившего ее ночного гостя, который спокойно сидел напротив нее и ковырялся в ее рюкзаке. – Это мои вещи!

– Я ищу то, что нужно мне, а значит, это мое, – спокойным голосом ответил мужчина. – Не волнуйся, то, что мне не нужно, я отдам тебе обратно, – он достал из рюкзака пистолет, внимательно осмотрел его, потом перевел взгляд на Иру и хмыкнул. – Не бойся. Ты помогла мне, значит, ты в безопасности. Хотя… сколько тебе лет?

– Я точно не знаю, – она запнулась с ответом, – точнее, не помню. Наверное, что-то с головой. Иногда мне кажется, что я родилась всего год или два назад уже взрослой, а порою представляется, что мне несколько сотен лет.

– Интересно, – протянул он в ответ. – Ну на вид тебе лет пятнадцать, максимум семнадцать. Ты старая. Для меня, – хихикнул он мерзко. – Я педофил и убийца. По крайней мере, они так сказали, – он махнул головой куда-то в сторону неведомых их. – Вот было бы тебе лет десять или меньше, тогда тебе было бы опасно со мной. Даже если бы я не хотел причинять тебе вред, мог бы не удержаться, – он плотоядно облизал губы, и этот жест выглядел настолько мерзко, что Иру буквально затошнило. – Не бойся, – повторил он, – я тебя не трону.

Он достал из рюкзака аптечку и раскрыл. На ярком утреннем солнце содержимое зловеще блеснуло.

– Вот то, что мне надо! – обрадовался толстяк и, достав из аптечки штопфер⁵, радостно посмотрел на Иру.

– Для чего? – она сделала несколько незаметных шагов назад, готовая бежать в случае любой опасности. Было совершенно непонятно, что у толстяка на уме. Возможно, он просто заговаривает ей зубы, чтобы… Ей даже думать не хотелось, что он способен с ней сделать.

– Чтобы избавиться от этого! – он поднял рукав, и она увидела застегнутые на запястье наручники с болтающимися остатками цепи. – Мешают и больно натирают кожу, – обиженным тоном проговорил толстяк, копаясь в замке браслета изогнутым крючком штопфера. Наконец замок щелкнул, и наручник с металлическим звоном упал на землю. Избавившись таким же образом от остальных оков, он победно вскрикнул и отбросил инструмент в сторону. – Теперь можно и перекусить, – беглец с довольным видом снова запустил руки в рюкзак. – Ты будешь, если останется! – утвердительно произнес он, доставая сухой паек. – Дай воды! – он требовательно протянул руку; Ира, сама не зная почему, подчинилась и, отстегнув от пояса флягу, протянула толстяку.

– Хорошо, – протянул он, сделав долгий глоток из фляги, потряс ее, держа около уха. – Мало воды, тебе не останется, – заключил он и, сунув флягу в карман, громко и протяжно рыгнул.

– Это моя вода, – наконец нашла слова Ира. – Почему мне не достанется?

Толстяк молча откусил от плитки сухого энергопайка и стал тщательно жевать, смотря на Иру. Покончив с едой, он вытер руки об штаны и наконец-то заговорил:

– Потому что это нужно мне, вот и всё.

– Но так же нечестно! – возмутилась Ира. – Я спасла тебя, а ты отбираешь у меня еду и воду!

– Зато я оставил тебе жизнь! Ведь я не убил тебя?! Справедливо? – бывший заключенный засмеялся и достал из рюкзака еще один брикет еды. – Ты просто пока еще не поняла, с кем ты связалась. Меня зовут Штош. Естественно, это не то имя, что при рождении дали мне родители, но уже много лет называю себя именно так. Ты наверняка читала об мне в сети или видела по телевизору. Ты смотришь телевизор? – неожиданно спросил Штош.

– Ни разу не смотрела, – обескураженная внезапной сменой темы, ответила Ира, совершенно не понимая, как ей реагировать на происходящее.

– Молодец, – похвалил он ее, – там только гадость. Никогда не смотри телевизор, чтобы не стать таким, как я, – Штош неожиданно перешагнул через разделявшее их остывшее костровище и протянул руку к ее голове в попытке погладить.

Ира отшатнулась, выныривая из-под его тяжелой, пропахшей потом и еще чем-то мерзким руки.

– Не делай так больше, – прошипела она злобно. – И вообще никогда не прикасайся ко мне!

Штош снова улыбнулся своей странной улыбкой и посмотрел на Иру, словно учитель на нерадивого ученика.

– Если ты так и будешь меня перебивать, то никогда не узнаешь мою историю, – он сел на землю и, не обращая внимания на то, слушает она его или нет, продолжил: – Я вырос в очень хорошей состоятельной семье. Отец у меня был дипломатом, а мать… – Штош на мгновенье задумался, – мать была хорошо образованна, красива и любила отца больше, чем он того заслуживал. Я был поздним ребенком и, видимо, не особо ожидаемым. Отцу было почти пятьдесят, матери на пару лет меньше, когда я появился на свет. Обычно поздних детей очень любят и балуют, так со мной и произошло. Мне давали всё самое лучшее. Образование, игрушки, еду. Всё, чего я только мог пожелать. Если родители хоть в чем-то мне отказывали, стоило мне даже не заплакать, а лишь оттопырить нижнюю губу, показывая, что я расстроен или обижен, как мать тут же начинала кричать на прислугу, обидевшую меня, на продавца в магазине или отца, не желавшего оплатить мой очередной каприз. Так продолжалось до пятнадцати лет. Я жил в неге и сытости, пока мать не скончалась, перебрав со снотворным, – Штош поднял глаза к небу и сделал непонятное движение рукой, прикоснувшись ко лбу и плечам. Словно бы перекрестился, но сделал это настолько небрежно, что Ира не смогла уловить суть жеста. – После смерти матери отец быстро нашел себе новую жену, а та уже не собиралась терпеть толстое и капризное напоминание о предыдущей женщине, живущее с ней под одной крышей. Она быстро определила меня в одно из тех псевдооздоровительных заведений, где под видом привития дисциплины детей мучают голодом и физическими истязаниями. Там меня и кучу таких же, как я, несчастных толстяков из состоятельных семей заставляли бегать, прыгать и морили голодом. Однажды я выбрался из домика, где нас запирали на ночь (мы там спали прямо на полу, на жестких тонких матрасах), и поплелся в сторону забора. Дойдя до него, я понял, что перебраться через высокие прутья толщиной с палец и высотой в три человеческих роста, да еще и увенчанные острыми пиками на концах, я просто не в силах. Несколько раз попытавшись, я сполз вниз и горько заплакал от отчаяния. Мне очень хотелось есть и было просто невыносимо жаль себя.

«Почему ты плачешь? – неожиданно спросили из-за ограды. – Тебя кто-то обидел?» Я вытер слезы и оглянулся. Прямо за забором стояла маленькая худенькая девочка лет десяти. В коротком платье и белых босоножках. И от нее невыносимо вкусно пахло сдобой и домашней едой, – Штош прервал свой рассказ и громко втянул носом воздух. – Никогда ни от кого я больше не чувствовал такого запаха. А я искал, поверь, – ухмыльнулся он. Ира вдруг заметила, что зубы у него сточены и остры, словно у хищника. – Девочка подошла ближе к ограде и протянула руку сквозь прутья. «На, возьми», – сказала она. На протянутой ладони лежала подтаявшая плитка шоколада. Я схватил ее за руку и стал тянуть к себе сквозь забор. Прутья впились в нее, и от боли она закричала, очень громко. Так закричала, что я испугался, что нас услышат воспитатели из лагеря. Они прибегут и отберут шоколад, думал я. Я из всех сил ударил девочку по голове, она замолчала и стала оседать вниз. Я вцепился зубами в руку так сильно, что вместе с плиткой шоколада откусил ей несколько пальцев. О боги, я перепробовал к тому времени сотни изысканных блюд, но вкус попавшей мне в рот крови с шоколадом был самым запоминающимся. Я убежал в сторону от забора под истошные крики девочки и наслаждался вкусом, пережевывая ее маленькие пальцы со вкусом шоколада. Наутро в лагерь пришла полиция, меня нашли, хотели судить и посадить в тюрьму. По крайней мере, грозились, но появился отец, заплатил всем за молчание, а родителям той девочки – за ущерб, и всё замяли. Новая жена к тому времени от него сбежала, и он забрал меня домой. Я снова зажил полной жизнью, но теперь в ней не хватало вкуса крови и шоколада. Я становился старше, и одним только поеданием жертв дело уже не ограничивалось. У меня появились другие, более откровенные желания. Я стал видеть в этих девочках не только еду, но и иные способы наслаждения. Понимая, что в таких забавах отец меня уже не сможет прикрыть, я вынужден был стать умнее. Я выходил на охоту так, чтобы меня было сложно найти. Я подстерегал девочек вечером в парках, когда они заигрывались и шли домой слишком поздно. Я знакомился с ними около школ, предлагая посмотреть щенков в машине. Конечно, шли не все, но те, кто шли… – Штош закатил глаза, изображая на своем отвратительно жирном, покрытом прыщами лице нечто вроде гримасы наслаждения. – Так продолжалось несколько лет, и счет девочек уже пошел на третий десяток. В городе царила паника, родители боялись выпускать детей на улицу и мне становилось всё сложнее и сложнее охотиться. Но я всё равно был умнее их, и мне можно было делать то, что я хочу, поэтому я продолжал искать вкусных девочек. Я даже завел себе ящик, в который складывал маленькие сувениры на память о них. Ботинки, например, или сережки с бантиками, – Штош шмыгнул носом и обиженно сказал: – Они забрали всё и не вернули.

– Кто – они? – удивленная резким переходом, спросила Ира.

– Которые меня нашли и посадили в клетку. Те, которые сказали, что я, чтобы что-то сделать, должен спрашивать разрешения. А я не буду спрашивать! – крикнул толстяк. – Я буду делать всё что хочу. Они поймали меня и посадили в клетку. А я убил их и ушел из клетки! – Штош внезапно замолчал и удивленно посмотрел на Иру. – Почему я всё это тебе рассказываю? Только потому, что ты спасла меня?

– Наверное, – ответила не менее озадаченная Ира. – По крайней мере, я не вижу других причин для подобной откровенности. Разумеется, если ты не решил убить меня, как и всех своих жертв, и просто усыпляешь внимание.

Штош внимательно посмотрел на нее, словно увидел впервые.

– А может, и стоило попробовать, – словно размышляя вслух, произнес и тут же сам себе ответил: – Шоколада нет, да и ты слишком большая. Возни много, а вкус не тот, – и, будто вспомнив о чем-то, встал с земли. – Ладно, я пойду дальше. Спасибо за всё, – он достал из кармана флягу и, допив остатки воды, бросил на землю. – У тебя больше нет ничего, что бы мне было нужно, – он пнул опустевший рюкзак в костровище, развернулся и пошел в сторону восходящего солнца.

Ире невыносимо хотелось выстрелить в его жирную спину. Она представила, как сейчас вынет пистолет, прицелится, нажмет курок и восемнадцать тупорылых пуль войдут в жирную тушу Штоша. Она не сделает ошибки тех, кто стрелял до нее. Она попадет в голову и сердце, и людоед навсегда останется лежать в прерии. «Ты не судья, – напомнила она себе, и видение моментально исчезло. – Пусть он идет своей дорогой, а ты своей».

Подобрав разбросанные по стоянке вещи, она вновь всё сложила в рюкзак и забросила его на плечи. Пусть еды и воды не осталось, но ведь никогда не знаешь, что пригодится в дороге. Путь лежал на восток, и только пройдя несколько километров, она сообразила, что идет вслед за Штошем. Солнце поднялось в зенит и жарило совершенно нещадно. Арафатка практически не помогала. Горло саднило от сухого ветра, и очень хотелось пить. Краешком сознания она понимала, что это не настоящая жажда, а лишь иллюзия, но легче от этого не становилось. В какой-то момент ей стало совсем невыносимо, и она решила немного схитрить. Еще давно она обнаружила, что, находясь в конструкте, она способна переделывать его по своему вкусу. Папе она об этой способности не рассказывала, но для себя решила пользоваться ей понемногу и только в крайнем случае, иначе станет просто неинтересно. Ведь какой смысл играть в игры, зная заранее, что ты всегда выиграешь?