Убьет, значит любит

Анkа Троицкая

Убьет, значит любит

– Сволочь! Подлюка! Гад и сукин сын…

– Венчик, успокойся. Ну, постоит и уедет. Куда он денется?

Вениамин Семеныч отвернулся от окна и угрюмо посмотрел на жену.

– Неделю стоит. Какой смысл обозначать места номерами квартир, если любая скотина может поставить свой драндулет и стоять сколько влезет?

Он снова повернулся к тюлевой занавеске и принялся жечь серебряную Шкоду взглядом. Сидевшая за столом дочь доела тост с джемом и сказала:

– Может, это к соседям кто-нибудь приехал.

Мать налила кипятку в три кружки и поставила их на стол.

– Я Беату спрашивала, а она все про всех знает. Говорит, у нас в доме новую машину купил тот венгр… Лайош из девятой. Но она красная… Венчик, ты с молоком чай будешь или чёрный?

Но муж не ответил. Он кипел праведным гневом. Из окна номер незнакомой машины не был виден. Прямо в тапках он спустился во двор и подошёл к Шкоде. Спереди номер был заляпан грязью. Вениамин подошёл к багажнику и переписал номер себе на запястье.

– Я тебя, заразу… – начал он, но не договорил.

Из багажника сочился запах. В первую секунду Вениамин подумал, что в машине еще и продукты оставили. Потом он узнал этот запах, и его замутило. Отслужившему в армии в восьмидесятых этого запаха не забыть.

– Что с тобой? – спросила жена, увидев лицо вернувшегося Вениамина.

– У твоей полячки… Беаты, сын хорошо по-английски говорит? Беги к нему, пока на работу не ушел. В полицию надо звонить.

Дешевые квартиры в четырехэтажном доме на северо-востоке британского острова снимали в основном иммигранты из Азии и Восточной Европы, но жили тут и английские семьи. Отсюда, в этот пасмурный воскресный день, новость разлетелась по всему кварталу еще до прибытия полиции. А приехала она быстро. Сначала патруль, потом фургончик с криминалистами. Серебряная Шкода Октавия исчезла под палаткой, а двор обнесли желтой лентой. Любопытные глазели из окон, толпились у калитки, несмотря на осенний дождик. Местный констебль следил, чтобы жильцы спокойно перегоняли свои автомобили на соседнюю улицу, когда к нему подошел напарник, и спросил:

– Пойдешь со мной по соседям, или Аддисон будем ждать?

– Пойду, но пусть Викки сама берет показания у того русского, что нам звонил.

Тому была причина: Виктория Аддисон была единственной штатной офицершей, которая говорила по-русски. Сегодня у нее был выходной, но шеф велел перенести. Родом она была из города Белгорода, и недавно ей исполнилось тридцать лет.

Приехала Виктория к многоквартирнику в полдень, проклиная униформу, которая так ее полнила. Получив инструкции, она поднялась на третий этаж, медленно провела ладонью по светлым волосам и постучала в дверь с номером 11. Ей открыл грузный и хмурый мужчина лет шестидесяти.

Виктория улыбнулась, поздоровалась и представилась, назвав кроме имени еще и номер на погонах.

– Вениаминас Голубевс? – спросила она.

– Вениамин я, да. А это мои жена и дочь. Зоя и Нонна.

– Вы сегодня звонили нам с сообщением, которое требуется оформить в виде письменного свидетельского показания. Вы не возражаете?

– Нет, конечно. Проходите на кухню, там стол…

– Чаю хотите? Или кофе? – спросила супруга свидетеля.

– Да, черный кофе без сахара, спасибо большое.

– А я сам должен написать показания? Английский у меня – так себе…

– Можно на русском. Переведем.

– А нам с мамой тоже придется писать? – спросила Нонна, красивая молодая женщина, но маленькая и хрупкая, как подросток.

– Только если вы можете что-то добавить к рассказу вашего отца.

– Да мы все одно видели. Я вообще ее не сразу заметила. Не до того мне было. Нонночка как раз недавно домой вернулась. Я захлопоталась и…

– Мама, это никому не интересно!

На столе появились ручки и специальные бланки. Вениамин и Зоя переглянулись, но не стали спрашивать, почему эта коренастая офицерша с прической Шапокляк, так хорошо знает русский язык. Наверное, тоже из бывших наших, – обоюдно решили они, кивнув друг другу.

– А что писать то?

– Я вам помогу вопросами. Пишите только то, что видели и знаете. Гадать не нужно.

А часа через полтора Виктория забрала исписанные бланки, поблагодарила и ушла. На столе остался холодный, нетронутый кофе без сахара