Визг чудища оглушил Сельму, ударил по ушам не хуже взрыва ультразвуковой гранаты. В тот же момент что-то врезалось ей в поясницу. Воздух вышибло из груди и легких: весь вышел в захлебывающемся крике. От боли мир потонул во мраке и слепящих разноцветных вспышках. Руки безвольно разжались, и Сельма соскользнула по спине твари вниз, попутно пересчитав все ее выпирающие позвонки. Запоздало пришло осознание: левый бок горит огнем, и рубашка там насквозь пропиталась теплой липкой кровью.

Открыть глаза почему-то оказалось труднее, чем приподняться на дрожащих, ослабевших руках. Еще до того, как Сельме все же удалось разлепить склеенные потом и солью веки, она уже знала, что увидит: тяжелые шаги твари раздавались прямо над ухом, шею обжигало ее дыхание. Еще немного, и все будет кончено. Из инстинктивного упрямства Сельма попыталась отползти подальше, слепо пошарила вокруг себя в поисках ножа. Она подняла взгляд, и придушенный истеричный смешок вырвался из горла: рукоять так и торчала из шеи чудовища, лениво прохаживавшегося вокруг наемницы и, кажется, выискивавшего на ее жилистом и поджаром теле более-менее аппетитные куски.

"Злорадствует, мразота. Издевается. Говорил же тот генерал на инструктаже, что эти обезьяны-переростки полуразумны…"

Из обреченной прострации Сельму вывел глухой стук, с которым к ее ногам подкатилась штурмовая винтовка. Секундой позже тварь дернулась и возмущенно рявкнула, получив по башке увесистым обломком кирпича. Свирепо сопя и раздувая ноздри, она отвернулась от недобитой наемницы к новой "угрозе" – лохматой соплячке, копошащейся в пыли в поисках нового "снаряда".

От слабости у Сельмы мутнело в глазах. Руки тряслись, как у алкаша наутро после бурной попойки; бок онемел и пульсировал такой болью, будто по нему лупили раскаленным железным прутом. Но инстинкт самосохранения – штука донельзя упрямая.

МЕТТ-19 была облегченной моделью, сконструированной специально для мобильных диверсионных отрядов, однако сейчас она показалась Сельме тяжелее многоствольного пулемета. Оружие плясало в руках, очередь ложилась неровно, как у последнего салаги, но мимо такой туши трудно было промахнуться. Попав под шквальный обстрел, тварь задергалась и заметалась. Снова развернулась к Сельме, напружинила мощные задние лапы… одного прыжка ей бы хватило, чтобы размазать наемницу по асфальту. Та успела раньше: без промаха всадила в морду чудища остаток магазина, разворотив ее в кровавую кашу.

Они рухнули одновременно: тварь – навзничь, Сельма – на четвереньки. Ее била крупная дрожь, сердце бешено гоняло по телу кровь, насыщенную адреналином сверх всяких пределов. В голове словно поселился выводок сумасшедших дятлов, долбящих череп изнутри. Она меланхолично коснулась окровавленного бока, пустым взглядом уставилась на заляпанные красным пальцы.

Вроде дышит. Вроде кровью не захлебывается. Значит, могло быть хуже.

– Эй, вы как?!

Девчушка, которую Сельма наметила Маброху в подстилки, бросилась к ней, размахивая руками и развевая на бегу косичками. В большущих глазах горел страх вперемешку с восторгом.

– Жить буду, – прохрипела Сельма. Худо-бедно поднялась, опершись на охотно подставленное плечо. – Винтовку подай.

Девочка подавилась потоком восхищенных слюней.

– А "спасибо" сказать не хотите?! – возмущенно пискнула она, однако винтовку владелице протянула.

Сельма поморщилась. Да, рабыня из нее так себе… бить будут много. Если они все-таки выберутся из этой треклятой дыры, конечно.

– Не шуми. Хочешь всю стаю на нас навести?

– Какую еще…

Вместо ответа Сельма ткнула пальцем туда, где малоэтажные старинные дома смешивались с бетонными высотками. Знакомые хвостатые силуэты ползали по стенам и прыгали с крыши на крышу. Догорающий закат играл злую шутку, то скрывая тварей в полумраке, то множа зловещие подвижные тени.

Девочка спала с лица. Судорожно вздохнув, прижалась к Сельме и крепко схватила ее за руку.

– Теть, – прошептала она напугано, – а у вас машина быстрая?

Тишину прорезал низкий гортанный вопль. Слишком близко, чтобы и дальше стоять на открытом пространстве, как две овцы на скотобойне.

– Вот и проверим, – Сельма, едва не потеряв равновесие, закинула винтовку на плечо. В глазах на миг потемнело. О том, далеко ли она уедет в таком состоянии, думать совершенно не хотелось. – Залезай в салон. Ехать будем с ветерком.

* * *

В глубине души Тамике всегда хотелось приключений. Настоящих, а не той унылой возни в развалинах, за которой она проводила каждый день: сколько ни бахвалься перед друзьями, а себя-то не заставишь поверить, что собирать мусор, копаясь в пыли, и при каждом шорохе прятаться по темным углам действительно так круто и захватывающе. Опасно – еще как, но ничуть не весело. А хотелось, чтоб как в книжках и потрепанных комиксах, целый ящик которых хранился у Мирама под кроватью: с перестрелками, погонями и лихими сюжетными поворотами.

Очень дурацкое желание. Тамика не знала, что за высшая сила его исполнила, но хорошо бы она взяла этот подарок назад, и поскорее. Не надо таких приключений, никогда больше не надо!

Где-то невдалеке снова взвыл монстр, перекрывая рев мотора. Женщина, сидевшая за рулем, от души выматерилась и прибавила скорость – хотя Тамике казалось, что быстрее ехать уже нельзя, иначе внутренности полезут изо рта и глаза лопнут в глазницах. По крайней мере, у нее точно. Жалобно и совсем не по-крутому хныкнув, она уткнулась лицом в сиденье. Каким-то чудом ее еще не вырвало, но это, наверное, оттого, что в животе все словно спрессовало и вдавило в спину. В окна Тамика предпочитала не смотреть: улицы и дома проносились мимо так быстро, что при взгляде на них мутило вдвое сильней. Бешеная скорость даже выдула из головы страх перед чудовищами: Тамике уже было не до того, чтобы представлять свою жуткую смерть от их ужасных зубов и когтей – все эмоции и мысли слились в одно паническое "А-а-а!!!". Оно раздирало грудь, и хотелось наконец его выкричать, но горло будто сжала чья-то сильная ручища: ничего, кроме писка, через ее хватку не протискивалось.

Машина заложила очередной крутой вираж, и Тамику чувствительно приложило макушкой об дверцу. Девочка зашипела и попыталась принять более-менее устойчивое положение: читай, раскорячиться на манер паука и покрепче ухватиться за спинку переднего сиденья. В прямоугольнике окна мелькнул клочок неба – уже почти сизого, с бледными мазками розового, – но его тут же загородили сплошные кирпичные стены, замелькали тошнотворно-однородной массой. Машина сбавила ход: похоже, тетку угораздило свернуть в один из узких переулков с поворотами под прямым углом и понатыканными как попало пристройками. Здесь не разгонишься, даже если очень захочешь.

Тамика наконец смогла нормально усесться. Мир перед глазами все еще немного кружился, живот сводило спазмами, и сердце почему-то стучало одновременно в груди и горле, но в целом все было не так плохо. По крайней мере, ее до сих пор не съели. Воя чудищ тоже не слышалось: то ли отстали, то ли потеряли, то ли решили выпасать добычу скрытно. В последнее Тамике верить совсем не хотелось, и она решила, что будет верить в хорошее, пока монстр не заглянет прямо в окно.

– Вроде оторвались, – сказала она в пустоту. Просто потому, что хотелось хоть что-то сказать. – Куда мы сейчас?

Женщина не ответила. Даже головы не повернула: молча сжала на руле пальцы в кожаных перчатках и снова заставила машину ускориться. Тамика бы не отказалась увидеть выражение теткиного лица – по лицам обычно многое можно сказать и додумать, – но из-за сиденья видно было только ее чернявую макушку.

– Эй, теть! Вы хоть знаете, куда ехать?

И снова молчание – разве что счесть за ответ хриплый вздох, до того громкий, что больше похож на стон. Вот теперь Тамика всерьез разволновалась: припомнила, как сильно женщине досталось во время схватки с чудищем. А что, если она уже на последнем издыхании и не соображает ничего? Тамика однажды такое видела, когда один из охотников вернулся в общину с разодранной, как гнилой матрас, грудью. И ведь дотащился как-то, сумел доползти до больницы – только мозги у него, кажется, отключились раньше тела. Перед тем, как умереть, он точно так же ни на что не реагировал и невнятно стонал.

– Эй-эй, вы там в порядке?!

– В порядке, – ответила женщина таким деревянным голосом, что Тамика поняла: ничего она не в порядке. – Заткнись и не отвлекай.

Тамика обиженно надулась. И что у взрослых за манера грубить в ответ на нормальные вопросы?

По крайней мере, чудовища больше не давали о себе знать. Точно отстали. Оно и понятно: кто за такой шустрой добычей угонится?

Немного расслабившись, Тамика с ногами забралась на сиденье, попыталась устроиться поудобнее. А тут мягко! Она потянулась, щурясь от удовольствия: после целого дня, проведенного с тяжеленным рюкзаком на плечах, мышцы ужасно ныли. Внезапно навалилась дикая усталость: так и тянуло прилечь, уютно свернуться клубком и не думать вообще ни о чем. Тамика со всей силы ущипнула себя за руку, чтобы сбросить это сонное отупение.

Она еще не в безопасности. Нельзя быть в безопасности посреди Старого города, вдали от общины. И уж тем более – в компании незнакомой тетки, которая везет тебя неизвестно куда.

– Не заткнусь, пока вы не скажете, куда мы едем. Вы ведь даже не знаете, где я живу!

Переулок кончился, и машина, вновь оказавшись на открытой местности, набрала ход. Тамику инерцией отбросило на спинку сиденья. Тетка даже не шелохнулась, но дышала очень тяжело. Ей явно было плохо, и Тамику это беспокоило гораздо сильнее, чем планы незнакомки: она, по крайней мере, точно не собиралась полакомиться нежным девчоночьим мясом и могла завалить из винтовки тех, кто собирался.

– Мы едем подальше от этих тварей. Утихни, если не хочешь стать десертом.

– Так в общине все равно безопаснее будет! Давайте я вперед сяду и расскажу, как туда добраться.

Не став дожидаться согласия, Тамика решительно полезла на переднее сиденье. Точнее, решительно попыталась полезть: на внезапном крутом повороте ее швырнуло обратно.

– Вы специально!

– Сиди… спокойно. Иначе…

Что "иначе", Тамика так и не узнала. Тетка вдруг гортанно зарычала, почти как та раненая зверюга: угрожающе и одновременно жалобно. Машину повело в сторону; лобовое стекло лишь в последний момент разминулось с несущимся прямо на него фонарным столбом. Дальше она заметалась кривыми зигзагами, будто за рулем сидел непросыхающий пьяница Крэг-Мясник, и под рев мотора влетела в тупичок между двумя домами, каким-то чудом не задев бортами стены.

– Все, – выдохнула тетка. Голос у нее сделался совсем слабый – тихий и, вдобавок, дрожащий. – Привал. Сейчас… немного отдохну, и поедем дальше. Сейчас…

Она со стоном уронила голову на руль, так и не выпустив его из судорожно стиснутых ладоней. Ее сгорбленные плечи мелко затряслись. Одна рука соскользнула вниз, прижалась к боку. Теперь, когда стих гул двигателя, стало отчетливо слышно, что дышит женщина прерывисто, с присвистом. Будто тихо плачет.

Чувствуя, что в груди и животе гадко холодеет, Тамика намотала на кулак косичку и резко дернула. Обычно это помогало успокоиться и собраться, но, как видно, не сейчас. Липкий страх продолжал расползаться по телу, в считанные секунды оплетя позвоночник, сердце и горло. Чтобы прогнать его таким нехитрым способом, пришлось бы содрать с себя скальп.

– Теть, вам совсем-совсем плохо? – тихонько спросила девочка и тут же обругала себя бестолковой дурехой: нет, черт возьми, хорошо! Может, она вообще помирать собралась, а Тамика тут глупые вопросы задает. – У вас есть какие-нибудь лекарства? Или бинты? Ну, хотя бы крепкая выпивка и тряпки?

Женщина слабо застонала. Вслепую пошурудив рукой возле себя, нащупала какой-то рычажок, и спинка сиденья медленно откинулась назад, превращаясь в некое подобие кровати.

– Есть. В багажнике… то есть прямо за тобой. Там ярко-зеленый ящик с листом на крышке. Вытащи и дай его мне.

– Я знаю слово "аптечка", – буркнула Тамика. – Сейчас. Вы там не умирайте, ладно?

Судя по тихому смешку, умирать сию же секунду тетка не собиралась. Тамике очень хотелось верить, что в ближайшие несколько часов она не передумает.

Перегнувшись через спинку сиденья, Тамика принялась копаться в багажнике. За то время, пока они удирали от чудовищ, на улице почти стемнело, и рыться пришлось на ощупь. Под руки чего только ни попадалось: тюки какой-то ткани, разводные ключи, ящики, плоские металлические штуковины непонятного назначения… девочка поймала себя на том, что прикидывает, сколько можно выручить на продаже всего этого. Стало немного совестно: она ведь не мародерка какая-то! Ну, в смысле, точно не из тех, кто оставляет людей умирать или вовсе добивает, чтобы заграбастать их вещи. Наконец обнаружилась и аптечка – ее было нетрудно отличить по форме. У Миллиты под кроватью хранилась точно такая же. И такая же тяжелая: Тамика едва не крякнула, поднимая ее

– Чего достать? – деловито осведомилась девочка, откинув крышку. – Черт, ничего не видно… эй, теть, вы меня вообще слышите?

Женщина слабо махнула рукой и защелкала клавишами на приборной панели. На стекла надвинулась темная полупрозрачная пленка; в следующую секунду в салоне зажегся неяркий свет.

– Давай сюда.

Тамика послушно пристроила аптечку между водительским и пассажирским креслами.

– Достань воду, бинты и пузырек антисептика. Еще антибиотик… мазь в бело-красном тюбике, написано "Гентамицин". Прочесть сможешь?

– Я не тупая, сейчас найду, – огрызнулась Тамика, раскладывая названное по сиденью. – Тут еще нож есть. Вам нужен?

– К сожалению. Положи пока, скоро понадобится.

Сцепив зубы, женщина осторожно поддела край куртки. В том месте, куда пришелся удар чудовища, ткань была разодрана в клочья и густо пропитана спекшейся кровью. Не надо быть доктором, чтобы понять: она намертво присохла к ране, и отдирать оставшиеся от одежды лоскуты теперь придется с мясом, даже если хорошенько их размочить. Тамика уже видела такое, когда помогала Марисе в госпитале в обмен на лекарства. Под лохмотьями, должно быть, отвратительное месиво, лечить которое так же больно, как и противно.

– Дай антисептик.

Женщина протянула трясущуюся руку. Схватить пузырек у нее получилось только с третьей попытки, и то он едва не выскользнул из ослабевших пальцев. Даже при том неярком свете, который давала лампа под потолком, было видно, что лицо у раненой смертельно бледное – про такое обычно "ни кровинки" говорят, и Тамика еще ни разу не видела, чтобы эти слова подходили настолько хорошо.

"Много крови потеряла", – констатировала она. Пожалуй, на такой нехитрой диагностике и заканчивались ее познания в медицине. Познания – но не умения. Уж что-что, а обрабатывала ранения девочка не так уж плохо. Не настолько жуткие, правда, но от вида крови и гноящихся тканей в обморок точно не грохнется.

– Стойте, – Тамика перехватила запястье женщины, когда та уже стянула перчатки и протирала антисептиком ладони. – Давайте лучше я. Самой себя штопать труднее, можете одуреть от боли и напортачить.

– Ты? – женщина скривила некогда красивые губы, рассеченные уродливым шрамом. – Детка, это тебе не царапину пластырем залепить. Не лезь под руку.

– А вот это вы зря, – нахмурилась Тамика. Меж тем она взяла бутылку воды и аккуратно, стараясь не потратить больше необходимого, побрызгала на присохшие к ране тряпки. "Пациентка" вроде не возражала, хотя и морщилась. – Меня хозяйка часто сдает в аренду врачихе, когда не хочет платить за лечение деньгами. Я много чего умею, вы не смотрите, что маленькая.

– Хозяйка? Так значит, ты рабыня?

Тамика случайно дернула за неразмокший лоскут, и он оторвался вместе с полоской кожи. Женщина придушенно выругалась. Тамика решила, что "блядь" – точно не про нее, а значит, обижаться не на что.

– Извините. И я не рабыня. Точнее, не совсем. Ну, Миллита, наверное, думает, что так и есть, но я могу в любой момент от нее уйти. Просто некуда.

Женщина хмыкнула и умолкла. То ли берегла силы, то ли не хотела продолжать разговор. Но Тамика часто слышала от Марисы, что с пациентами надо общаться, чтобы они отвлеклись от своей боли и не потеряли сознание. Тамике, с ее невеликими знаниями, было трудно сказать, собирается ли ее попутчица терять сознание, но это пришлось бы очень некстати: водить машину девочка не умела, а посреди ночи добираться на своих двоих до общины – гиблое дело. Да и оставаться одной отчаянно не хотелось. С теткой, способной в одиночку расправиться с чудовищем, хотя бы не так страшно.

– Тут руками не отдерешь, срезать придется…

– Тогда давай нож. И спирт, обеззаразить.

– Боитесь, что зарежу? Знаете, это было бы очень глупо.

– Вот твои добрые намерения меня и пугают. Прикончишь еще нечаянно, из лишнего энтузиазма… отрежь лучше еще бинта и найди иглы. Без швов не обойдемся.

Копаясь в аптечке и смачивая бинты антисептиком, Тамика краем глаза поглядывала на женщину. Шипя и тихонько матерясь, она очищала рану от кровавых корок, присохшей ткани и гноя. Несмотря на заметно трясущиеся руки, выходило у нее удивительно споро: заниматься таким самолечением ей явно было не впервой.

"Интересно, что она вообще забыла в Старом городе? Ведь не бедная, даже если с другими толстомордыми сравнивать. И не сволочь. Вроде бы. Сволочь бы незнакомую девчонку спасать не стала".

– Теть, а зачем вы меня спасли?

– Сама не знаю. Не трещи под руку.

– А если серьезно?

– Дай сюда бинт. Черт, а глубоко полоснула, зар-раза…

– Я сама, не дергайтесь. Ну, а все-таки…

Женщина одарила Тамику таким выразительным взглядом, что лезть к ней с расспросами вмиг перехотелось. Некоторое время сидели молча: Тамика, насупившись, подавала тетке нужные предметы, протирала нож спиртом и помогала обрабатывать самые простые участки раны. Очень скоро тишина стала гнетущей, почти невыносимой: в ней слишком отчетливо слышалось рваное дыхание и сдавленные стоны. Без разговоров, помогавших отвлечься, в голову начали лезть неприятные мысли. Например, о том, что монстры до сих пор рыщут где-то поблизости, и злобности у них ничуть не убавилось; или о том, что воспалившаяся, мерзостно-горячая рана выглядит очень плохо, а бледное лицо Тамикиной спасительницы – еще хуже, так кожа только от сильной кровопотери белеет…

– Все, – едва слышно выдохнула женщина, стягивая последний шов и не глядя бросая в аптечку медицинскую иглу. – Осталось перебинтовать, и можем ехать дальше. Дай воды.

Схватив протянутую Тамикой бутылку, она принялась жадно пить, давясь, закашливаясь и проливая воду на подбородок и грудь. Во всех ее движениях появилась болезненная дерганость. Она и раньше была, но не такая сильная: видимо, во время операции женщина собрала волю в кулак и силком заставила ослабевшее тело подчиняться. А сейчас – расслабилась… главное, чтоб не насовсем.

Тамика осторожно сжала ее руку, резко пахнущую кровью и медикаментами. Под горячими от возбуждения пальцами Тамики кожа женщины была холодной, как лед, и такой же влажной. Глупо, наверное, было бы спрашивать ее о самочувствии: и так ясно, что оно препоганое. Но спросить хоть о чем-нибудь хотелось, потому что тишина была слишком нехорошей и вязкой. Тамике в ней снова начал мерещиться далекий вой.

– Теть… я все спросить хотела. Как вас зовут?

– Сельма.

– Очень приятно. А я Тамика.

Сельма криво усмехнулась.

– Надо же, какая вежливая.

– Со мной бывает. А куда мы поедем дальше?

Сельма задумалась. Морщась, приложила ладонь к больному боку; посмотрела на тусклый синий экран, показывающий карту с какими-то стрелочками. Тамика уже пыталась ее прочитать, но ничего не получилось: все обозначения были непривычными, а дороги из-за кучи лишних подробностей казались незнакомыми.

– В твою общину поедем. Садись вперед, будешь лоцманом.

* * *

К общине они выехали глубокой ночью, когда даже самые отъявленные местные отморозки отсыпались за надежными стенами домов, а зверье рыскало по улицам с уверенностью полновластных хозяев. Последние километры пути Сельма преодолела на упрямстве, подстегнутом двумя таблетками ядреного энергетика: изнуренный организм все норовил провалиться в сон, однако она понимала, что, закрыв глаза на минуту, рискует больше никогда их не открыть. Дело было даже не в ране – смертельной та не была и, если им с девчонкой удалось предотвратить заражение крови, уже не станет, – а в обладателях желтых глаз, горящих в темноте, прытких теней, скользящих по стенам, и зубастых челюстей, чавкающих слишком близко. Пока зверушки сторонились машины, оценивая ее как нечто несъедобное и, вероятно, опасное, но Сельма не спешила расслабляться: многие твари, выведенные изобретательными тайерскими живодерами, бросались на все, что движется. Некоторые и вовсе были натасканы на крупную технику: эти не то что "Налетчика" вскроют, как консервную банку, но и броневик расколупают, не обломав когтей.

Тамика об этом не подозревала, а потому чувствовала себя в полной безопасности. Убедившись, что Сельма не собирается умирать и чувствует себя довольно сносно, она окончательно успокоилась и, кажется, стала воспринимать происходящее как веселое приключение, которое подходило к счастливому концу. Этому дикому детенышу явно пришлось по душе мягкое кресло: Тамика и минуты не могла просидеть, не попытавшись улечься, свернуться клубком, откинуть спинку назад, забраться на сиденье с ногами или пристроить их на любую удобную поверхность. Сельма не реагировала, только один раз молча спихнула грязные босые пятки (девчонка зачем-то сняла обувь) с приборной панели.