– Ну вот, почти на месте! – радостно сообщила Тамика, когда впереди показались редкие точки электрических огней и ярко-рыжие всполохи живого пламени. – Вы как, теть? Хуже не стало?

Сельма отделалась немногословным "нет", но девчонке этого оказалось достаточно, чтобы растрещаться вовсю.

– Вовремя мы вашей раной занялись. Я уж боялась, что вы от кровопотери помрете. Но вы все равно к Марисе, нашей врачихе, зайдите. Как приедем, я сразу к ней забегу и разбужу, чтобы она вас осмотрела. Обратно в Новый город сегодня ехать не надо, не доедете: я же вижу, что вам до сих пор плохо. А так переночуете, поедите нормально… можете, кстати, утром к моей хозяйке зайти и оплату с нее стребовать за то, что меня спасли. Вот у старой карги морда вытянется!

Сельма невольно улыбнулась, с трудом подавив глупое желание потрепать девчонку по голове. Это маленькое диковатое существо нравилось ей куда больше, чем следовало. Товар вообще не должен нравиться: это хозяин может привязаться к своей рабыне, как любой человек привязывается к домашнему зверьку, а продавцу даже имя "зверька" знать не следует, чтобы глупых мыслей в голове не возникало. Вот у Сельмы – возникли. Черт бы побрал тайерскую обезьяну на стероидах, из-за которой простая вылазка превратилась хрен пойми во что! Теперь еще неизвестно, получится ли мирно забрать девчонку из родной общины, и во сколько обойдется сделка с ее нынешней хозяйкой.

"Или вовсе плюнуть на заказ, оставить мелкую в покое? Заслужила ведь, что отрицать. Не каждый день встретишь такого храброго детеныша".

Сельма помотала головой, гоня прочь этот сентиментальный бред. Не для того она мучилась, спасая Тамику от мутанта. Не для того сейчас терпит дикую слабость и резкую, пульсирующую боль в разодранном боку. Дите, конечно, жаль, и даже очень. Но Маброх обещал вполне утешительный гонорар.

Перед глазами на миг заплясали черные мушки, и Сельма опустила оконные стекла, впуская в машину холодный ночной воздух. Немного полегчало, но обманываться не стоило: если сейчас свернуть к Новой Лайотре, как она подумывала сделать, ее просто вырубит на полпути.

В общину все-таки придется наведаться. Может, это и к лучшему: пусть детеныш проведет еще одну ночь с верой в человечество. Завтра маленькой Тамике придется распрощаться с ней навсегда.

* * *

Домой Тамика вернулась только после того, как сдала Сельму на руки бесцеремонно разбуженной Марисе. Врачиха поворчала, но больше для порядка: она была доброй теткой и никогда бы не отказала раненой в помощи, будь та хоть богатой чужачкой из Нового города, хоть обдолбанной наркоманкой, помирающей от передоза. Сельма вроде бы чувствовала себя нормально – по крайней мере, до больницы смогла дойти самостоятельно и даже почти не шаталась, – так что свой долг Тамика посчитала выполненным. Можно было наконец завалиться спать. Утром она еще обязательно зайдет к Сельме, проведает. Ну и попрощается, как же без этого.

Почему-то от мысли, что Сельма скоро уедет и больше никогда не вернется, становилось очень грустно. Глупо, конечно, скучать по женщине, знакомство с которой продлилось меньше суток, но Тамика знала, что скучать будет обязательно. Сельма была совсем не такая, как тетки из общины. Она – крутая, сильная и красивая, совсем как героини комиксов. Даже Авидия, бессменный кумир Тамики на протяжении многих лет, на ее фоне превращалась в обыкновенную старуху – толстую, потрепанную жизнью, грязную и, к тому же, одноглазую. Унылую, как и все вокруг.

"Да что там! Авидия – прям-таки вся унылость Старого города, собранная в одной бабке. Если на много километров вокруг не сыскать человека круче нее, то что об остальных говорить?"

Тамика задрала голову, разминая шею. Плечи вновь оттягивал рюкзак, полный ценного хлама и теперь уже наверняка битой посуды, и тащить его было гораздо тяжелее, чем днем. С темно-синего неба подмигивали те немногие звезды, которым удавалось пробиться сквозь прорехи в рваных плотных облаках. Уличные фонари, сосущие энергию из дохленькой подстанции, горели неровным голубоватым светом, то зажигаясь ярко-ярко, то почти затухая. Ветер хлопал мокрым тряпьем, развешенным на просушку; где-то вдалеке слышался вой – хорошо, что не такой, как в последние несколько ночей. В холодном воздухе витали запахи плесени, гнилья и вонючего дыма от костров, разведенных в железных бочках.

Тоска одолела Тамику вконец. И вот так ей жить? Всегда, до глубокой старости? До встречи с Сельмой она почти не задумывалась над этим: принимала все как должное, мечтая только о том, чтобы вырасти, стать самостоятельной мусорщицей, обзавестись более-менее симпатичным парнем и когда-нибудь возглавить общину, как Авидия. Теперь даже думать о таком "счастье" было тошно.

"Развесила нюни, – раздраженно фыркнула она, поправляя норовящую сползти лямку рюкзака. – Радоваться надо, что спаслась, а не хныкать. Будто что-то новое узнала! Кто-то рождается в нормальных городах, а кто-то – в таком, как наш, или вовсе в диких землях. Нас, оборванцев, в местах побогаче никто не ждет. Нечего из-за этого сопли на кулак наматывать".

У порога Миллитиного дома Тамика похлопала себя ладонями в поисках ключей. Те оказались именно там, где должны были оказаться: во внутреннем кармане, застегнутом на заедающую молнию. Тамика всегда клала их именно в него, чтобы ни в коем случае не потерять.

Ключ провернулся в старой скважине с мерзким скрежетом. Толкнув дверь (хорошо, что у Миллиты не хватало силенок подпереть ее самостоятельно), Тамика шагнула в родной затхлый полумрак и тут же расчихалась. Вроде бы убиралась она совсем недавно, а пылища уже висела в воздухе стеной: трухлявые полы, старая мебель и ветхие ковры ее не только накапливали, но и производили, понемногу рассыпаясь в прах.

Стоило Тамике сделать шаг, как деревянные доски надрывно заскрипели под ботинками. Девочка досадливо закусила губу: не хватало только разбудить мерзкую старушенцию! Тамика вообще предпочитала не пересекаться с тетушкой лишний раз, а уж тем более – с тетушкой разбуженной и злой. Вряд ли она встретит блудную батрачку радостными объятиями и вкусным завтраком.

То, что надеждам спокойно прошмыгнуть к себе на чердак сбыться не суждено, Тамика поняла, услышав знакомые шаркающие шаги.

– Кто здесь? – донесся из гостиной визгливый голос Миллиты. – А ну пшли отсюда, стервятники, пока перья на месте!

Тамика презрительно фыркнула: даже ее годам к восьми перестало пугать это дребезжащее тявканье. Неужели Миллита настолько тронулась умом, чтобы думать, будто грабителей оно сможет впечатлить?

– Это я вернулась, тетушка. Спите дальше.

Полы в гостиной заскрипели особенно надрывно. Наверное, даже гнилым доскам было противно носить на себе Миллиту. Та не заставила себя ждать: прошаркала в коридор с резвостью, какую не заподозришь в таком тщедушном тельце. Тамика понятия не имела, сколько Миллите лет. Все годы, что они жили вместе, хозяйка выглядела, как тощая скелетина, вечно завернутая в драную шаль. Еще она пыталась укладывать жиденькие седые волосенки в красивые прически, подсмотренные в старых журналах мод, но получалось убого. Тамика однажды сказала об этом напрямик, а потом с гордым видом врала друзьям, что губу в кровь расшибла, подравшись с уличными бандитами.

– Вернулась все-таки, поганка, – пробрюзжала старуха, поправляя очки на тонком и, наверное, когда-то красивом носу. – Где тебя так долго носило?

– Меня сожрать хотели, – буркнула Тамика. – А я не хотела, чтобы меня жрали. Можно мне уже спать пойти, а? Я устала.

– Устала она… с дружками, небось, таскалась, дрянь неблагодарная. Вот радуйся, что меня под вечер радикулит прихватил, отлупить тебя как следует не могу! Товар принесла?

Обычно Тамика пропускала такие слова мимо ушей. Подумаешь, Миллита опять ведет себя как последняя тварь. Она всегда так себя вела, даже когда Тамика была совсем маленькой и надеялась, что тетушка ее полюбит. Но сегодня в голове как перемкнуло что-то: девочку вдруг охватила жгучая обида, от которой хотелось плакать, грязно ругаться и кидаться в мерзкую старушенцию тяжелыми предметами. В груди стало жарко и тесно, словно там поселился толстый бесенок с огненными крыльями: такого изображали в глупых детских книжках, рассчитанных на маленьких идиотов. Ну кто еще поверит, что детей на плохие поступки толкает какой-то рогатый пузатик? Тамика всегда смеялась над этими картинками, а вот сейчас сама готова была поверить в бесенка. По крайней мере, что-то злое внутри нее точно поселилось.

– Ага. Подавись! – прошипела она и швырнула рюкзаком прямо в Миллиту. Та с визгом отшатнулась. – Чтоб тебя прикончили из-за этого хлама, сволочь.

От возмущения Миллита аж подавилась вздохом.

– Ты… да ты как смеешь так со мной разговаривать, паршивка?! – визгливо воскликнула она. – А ну-ка поди сюда, дрянь! Все, лопнуло терпение. Сейчас ты у меня так получишь, что до рассвета встать не сможешь!

– И кому от этого хуже будет, а?! Ты ж без меня задницу подтереть не можешь, карга старая!

– Я не собираюсь терпеть хамство от неблагодарной нахлебницы! Еще одно слово, и будешь ночевать на улице!

– Ну и буду! И ночевать, и жить, если придется!

Старуха уже готова была разразиться очередной тирадой, но Тамика не стала слушать. Она развернулась и вылетела за порог, так сильно хлопнув дверью, что в ушах зазвенело. По разгоряченному лицу хлестнул ледяной ветер. Несколько секунд она так и стояла: запрокинув голову, ловила ртом прохладный воздух. Глаза щипало: машинально утершись рукавом, Тамика поняла, что плачет.

"Что я ей сделала?! Хоть бы раз по-человечески отнеслась, сволочь. Черт с ней, с любовью, но почему нельзя нормально жить вместе? Я же хотела… пыталась с ней ладить, тетей ее называла, хотя какая она мне тетя…"

Тамика всхлипнула – то ли жалобно, то ли злобно. Она злилась на саму себя: за глупую вспышку гнева в том числе, но куда сильнее – за это беспомощное нытье. Миллита того не стоила. Вообще никто не стоил. Она бы еще мамашу, бросившую ее с этой каргой, припомнила!

Несколько раз шмыгнув носом и утерев слезы, Тамика заставила себя собраться. Можно беситься, можно реветь, а делать что-то надо. Ночевать на улице – все равно что повесить себе на шею вывеску "Свежее мясо. Чудовищам – даром". Стучаться к Миллите? Она впустит. Не потому, что пожалеет, конечно: просто без Тамики старуха действительно как без рук. Но унижаться перед этой гадиной? Дать вытереть об себя ноги, чтобы получить разрешение поспать на трухлявом, кишащем клопами матрасе? Ну уж нет. Ни за что.

Тамика поежилась от холода. Старые дома неприветливо пялились на нее пустыми темными окнами. Можно было пробраться в один из незаселенных и переночевать там. Или постучаться к кому-нибудь из друзей: их родители, конечно, поворчат, но Тамику впустят. Особенно если пойти к Кирни: у нее отличная мама, очень милая, да и отец вполне ничего, хоть и надирается иногда. Но беспокоить их и навязываться было как-то неловко.

Совсем рядом послышался подозрительный хруст. Тамика испуганно вздрогнула и приготовилась дать деру, но "монстром" оказалась обыкновенная крыса. Девочка мстительно запустила в нее камнем, желая не столько пришибить, сколько сорвать злость. Гадкое создание с писком припустило по улице, прямо к рыночной площади.

Тамика призадумалась. На рыночной площади стояла больница Марисы. Разве добрая врачиха откажется приютить ее на одну ночь? Она ведь знает, что Тамика не станет воровать лекарства или еще как бедокурить… к тому же, там Сельма, которую обязательно надо проведать, прежде чем она уедет.

Решение созрело мгновенно. Показав в окно Миллитиного дома неприличный жест, Тамика поспешила вслед за крысой.

* * *

В больничной палате спалось отвратительно. Большую часть ночи Сельма провела в муторной полудреме, то проваливаясь в сон, то пробуждаясь от очередного приступа боли. Анестетики и лекарства местная костоправка, похоже, получила в наследство от предшественницы, как семейно-профессиональную реликвию: некоторые препараты годились скорее на полку в музей медицинской науки, чем в дело. Интоксикацию они давали такую, что Сельма и впрямь забыла о своей ране – куда сильнее донимали тошнота, жар и ломота в суставах. В минуты, когда мысли не растекались по голове вязким киселем, она задыхалась от сырого затхлого воздуха, пропахшего болезнью, лежалым бельем и мышами.

Что хуже всего, Сельма чувствовала себя абсолютно беспомощной. Каждый шорох заставлял ее нервно вздрагивать и шарить рукой по полу в поисках винтовки. Верная МЕТТ неизменно обнаруживалась прислоненной к стене, ровно на том месте, где Сельма оставила ее, но спокойствия это почти не прибавляло. От яда оружие не спасет, да и при нападении сейчас бесполезно – в быстроте реакции любой мало-мальски шустрый мужичок даст сто очков форы вялой, как резиновая кукла, наемнице. Лежа на спине и пялясь в потолок, Сельма пыталась хотя бы разозлиться – на костоправку с допотопными лекарствами, Тамику с ее заботой и себя саму, – но даже злость выходила дохлой. "Отдых" вкупе с "лечением" вынимали последние силы.

На улице какая-то животина решила продрать глотку. Сельма страстно пожелала твари сдохнуть в муках: в тяжелой, будто похмельной голове вой отдавался взрывом баллистической ракеты. Заснуть получилось лишь под утро, когда грязно-розовый свет уже вовсю пробивался сквозь застиранную кружевную занавесочку на одиноком окне.

Первым, что Сельма увидела после пробуждения, были худые детские коленки в мешковатых штанах.

– Привет! – воскликнула Тамика, сидевшая на вплотную пододвинутом к койке стуле. Тот был явно высоковат, и девчонке пришлось согнуться в три погибели, чтобы их с Сельмой лица оказались на одном уровне. – Вы как себя чувствуете?

"На ловца и зверь бежит". Прежде ситуация бы Сельму изрядно позабавила, но сейчас вызвала лишь глухое раздражение. Неужели этой девчонке никто не говорил, что от незнакомых людей надо держаться подальше?

– Нормально, – пробормотала Сельма, садясь на постели. Что удивительно, не соврала: ночная дурнота отступила, оставив на память о себе вполне терпимую ломоту в висках, рана тоже вела себя сносно. Будь Сельма чуть более благочестивой прихожанкой, то обязательно проставилась бы богам за внеурочное чудо. – Ты что здесь забыла, ребенок?

– Вас, – ни капли не смутившись, ответила маленькая бестолочь, беззаботно болтая ногами. – Я с хозяйкой сильно поругалась, вот и пришлось ночевать здесь. Я еще ночью хотела к вам зайти, но Мариса не разрешила. Вы, кстати, воды хотите? Мариса сказала, что вас обязательно надо напоить, когда проснетесь.

Слова у этого ребенка не расходились с делом: в ту же секунду Сельме под нос была сунута керамическая кружка с водой. Сельма осушила ее в несколько жадных глотков, даже не поморщившись от ржавого привкуса, оставшегося на языке.

Тамика смотрела на нее с гордостью медсестры, выходившей своего первого пациента. Умильно до тошноты. Надо было вчера хватать это чудо с грязными косичками, не размениваясь на разговоры. Волосы намотать на кулак, рвануть на себя, ударить шокером куда придется – и в машину, пока не очухалась. Черт дернул замешкаться…

– Кстати, с вами Авидия хотела встретиться. Ну, глава нашей общины. Я пообещала ей сказать, когда вы проснетесь.

Сельма проглотила просящуюся на язык ругань. Глупо было бы ожидать, что новость о гостье из Нового города не разлетится по всей общине вместе с говорливыми очевидцами. Да и "Налетчика", припаркованного прямо у больницы, не заметит разве что слепой.

"Что ж, Авидия так Авидия. Посмотрим, что надо этому первому лицу на помойке".

– Тогда чего ждешь? Ноги в руки, и беги докладывать. Я не собираюсь торчать в этой дыре целый день.

Тамика спрыгнула со стула, не забыв обиженно фыркнуть что-то про "спасибо-пожалуйста", и шуганным зайцем вылетела за дверь. Передвигаться шагом этот ребенок то ли не умел, то ли не считал нужным.

Пока девчонка носилась в поисках Авидии, Сельма неторопливо приводила себя в порядок. Насколько, конечно, было возможно: одежда после вчерашних подвигов годилась разве что нищим на подаяние. И то – в Лайотре попрошайки бы посчитали такой дар за личное оскорбление. Но Сельма не с губернатором общаться собралась, а у местных скорострельная винтовка и умение с ней обращаться вызовет куда больше уважения, чем безупречный костюмчик.

Когда в палату постучали, Сельма уже доедала завтрак за небольшим откидным столиком. Местная докторша косилась на пациентку с нескрываемой опаской и еду ей подала торопливо, будто боялась, что Сельма сейчас бросится на нее и откусит руку по самый локоть. Это забавляло, как и скорость, с которой она кинулась открывать дверь. То ли норов у Авидии был горячий, то ли костоправке не терпелось избавиться от общества Сельмы.

– Выйдите все, – раздался из-за порога низкий, почти мужской голос. – Тамика, к тебе это тоже относится.

– Но я же!..

– Мне повторить?

Девчонка сникла и понурой мышкой шмыгнула прочь. За ней, уже с куда большей охотой, последовала костоправка Мариса. Сельма же уселась в вполоборота к двери и, облокотившись на столешницу, с изумлением посмотрела на вошедшую.

"Не может быть".

Слух еще мог подвести. Мало ли в мире мужеподобных баб с прокуренным басом? Но второго такого фактурного лица вряд ли сыщешь во всем Литтере.

– Лайла? Вот уж кого не ожидала здесь встретить.

Старуха, теперь называвшая себя Авидией, удивленно хмыкнула – будто лошадь после водопоя отфыркивалась.

– Сельма? Вот так да. И какими ветрами лучшую девчонку Маброха Вшивого Козла занесло в наши края?

– Все теми же, Лайла, все теми же. Которые к деньгам.

– Ну конечно. – Старуха бесцеремонно умостила внушительный зад на койке, и та жалобно скрипнула под ее весом. Улыбка, которую она адресовала Сельме, должна была выглядеть дружелюбной, но сколотые зубы и черная повязка на глазу придавали ей очень уж зверский вид. – Ты, красавица, осторожнее лови такой ветерок парусами. А то, неровен час, пропишешься здесь так же, как я…

Лайла-Авидия грубовато хохотнула, Сельма ответила ей натянутой улыбкой. В те времена, когда эта женщина курировала у Маброха работорговлю, они неплохо ладили. Поладят ли теперь – черт знает. Преступники в бегах обычно не любят отпускать свидетелей, и старая дружба в таких делах – аргумент довольно слабый.

– Надо было догадаться. Авидия… "народная освободительница", "женщина, восставшая против рабства"… злое у тебя чувство юмора, Лайла. Чернушное.

– Жизнь такая. Представь себе, тот тайерский паренек до последнего думал, что я его из плена по доброте душевной спасла. Бывают же люди… не испорченные интеллектом. С его подачи имечко и появилось. Курить будешь?

– Завязала.

– А, муж не одобряет? Ну, это он правильно. Не должна красивая бабенка дымить, как старая выхлопушка.

– Винс может засунуть свое неодобрение себе в задницу. Мы уже почти год как разбежались.

Лайла щелкнула зажигалкой и затянулась, прикрыв глаза от удовольствия. В нос ударил знакомый аромат "Черной Мэйбл". Сельма привычно помахала рукой у лица, отгоняя густой дым.

– Хорошо пошла… насчет Винса ты зря так. Хороший парень. Получше многих, во всяком случае. Зато теперь ясно, почему ты снова ввязалась в торговлю малолетками. Помнится, тебе вечно такие дела поперек горла стояли… но какая, нахрен, совесть, когда приходится и счета оплачивать, и тратиться на девичьи капризы из своего кармана, а, Сельм?

Сельма поморщилась, будто обнаружила тухлятину среди водянистых кусочков тушенки.

– Как догадалась?

– А тут большого ума не надо. Не из альтруизма же ты спасла нашу Тамику, рискуя собственной красивой шкуркой.

Лайла покровительственно потрепала Сельму по плечу. Зашлась было смехом, но тут же оборвала его. Ее грубое, словно выдолбленное из камня лицо посерьезнело; единственный здоровый глаз прищурился, веселые искорки в его глубине исчезли, как не бывало.

– За то, что спасла девчушку, я тебе благодарна. Тамика мне всегда нравилась… так что знай: бесплатно я ее тебе не отдам. Придется раскошелиться, если хочешь вернуться к боссу с подарочком.

Сельма криво усмехнулась. Все складывалось даже проще, чем она ожидала… вот только в душе вновь всколыхнулся горьковатый осадочек. Ей бы радоваться и потирать руки в предвкушении гонорара, но не получалось. Тамикина доверчивая мордашка вспоминалась слишком ярко.

– А ты тоже старое не забываешь, как я погляжу? Знаешь, а ведь девочка тебе верит. Я видела, с каким восторгом она прыгала вокруг тебя.

– Она и тебе верит, – невозмутимо вернула шпильку Лайла. – Дети вообще любят верить кому попало, и в том их беда. Семисот литтаров будет вполне достаточно, чтобы моя совесть спала спокойно.

– Завышаешь.

– Занижаю. Я еще не забыла расценки на симпатичных малолеток. Шестьсот пятьдесят, или пойдешь ловить девчушек по другим общинам. Смотри сама.

Лайла не стала говорить, что будет, если Сельма решит поохотиться на ее территории самостоятельно. Та сама все хорошо знала. Натравить на раненную чужачку всю общину – минутное дело для женщины, руководившей охотой за живым товаром в целом регионе. Либо Сельма будет играть по ее правилам, либо не будет играть вообще.