– Хочешь сделать оптовую закупку? Не выйдет, Сельм. Тамика у нас единственная сирота таких лет. Не хочу будоражить людей, отнимая дочек у любящих мамаш и папаш. Хочешь, могу сторговать двух оборванок постарше? Пятнадцать и шестнадцать лет, самый сок. Ходовой товар, без меня знаешь.

Сельма поморщилась. Нет уж, ей одной хватит. Пожалуй, даже с лихвой.

– Обойдусь.

– Тогда остается Тамика. Берешь?

– За шестьсот ровно.

– Наглеешь.

– Тебе и триста вряд ли на голову упадут.

– Твоя правда. Черт с тобой, забирай.

Лайла хлопнула могучими ладонями и с довольным видом откинулась к стене, не забыв подложить под спину подушку. Внезапно гаркнула во все легкие, так, что даже Сельма вздрогнула от неожиданности:

– Тамика! Хватит подслушивать под дверью. Иди сюда.

С каким-то смешанным чувством облегчения и совсем уж глупого стыда Сельма наблюдала, как Тамика несмело входит в палату. Наметанный взгляд тут же выцепил и покрасневшие, припухшие глаза, и нервные движения пальцев, то сжимавшихся в кулаки, то впивавшихся в ладони. Казалось, даже косички понуро обвисли, как хвост у побитой собаки.

– Раз ты все слышала, объяснять ничего не стану, – сурово прогремела Лайла. – Теперь ты собственность госпожи Амьер. Ты у нас умная девочка, думаю, сама понимаешь, что покрывать тебя, если вздумаешь дать деру, никто не будет. Поедешь, куда повезут, сделаешь все, что велят. И все это – молча. Голос подавать будешь, только если спросят. Понятно?

Тамика молча кивнула. Впервые за все их непродолжительное знакомство Сельма увидела ее такой несчастной: девочка явно готова была расплакаться в любой момент, сдерживаясь лишь из упрямства. Неожиданно для себя самой Сельма подошла к ней и положила ладонь на худенькое плечо. Тамика вздрогнула, но бежать не стала: только обиженно зыркнула исподлобья и вновь принялась изучать мыски потрепанных ботинок.

– Думаю, наручники и поводок нам ни к чему, – сказала Сельма тихо. – Ты ведь будешь хорошей девочкой, Тамика?

Тамика напряглась, вся сжалась, как пружина – того и гляди, подскочит, распрямившись. Глаз она не поднимала, но Сельма заметила одинокую слезинку, которая, скатившись по грязной щеке, повисла на кончике носа.

– Конечно, буду, – буркнула девочка. – Вы же знаете, что мне все равно некуда бежать.

* * *

Еще вчера Тамика мечтала уехать из Старого города. Хоть как-нибудь, хоть с кем-нибудь – лишь бы подальше отсюда, к безопасности и нормальной жизни, о которой она знала только по журналам, книжкам да старой рекламе. Сегодня Тамика, прижавшись носом к окну машины, смотрела, как ненавистные трущобы остаются позади, и размазывала слезы по лицу.

Все должно было быть не так! Она собиралась скопить достаточно денег, чтобы ее пустили жить в Новый город, как нормального человека. На худой конец – охмурить, как мамаша, симпатичного богача и уехать вместе с ним. Детские мечты о том, что мать за ней вернется, Тамика с высоты своих десяти с половиной лет считала наивными, но все же хранила глубоко-глубоко в душе, чтобы никто о них не узнал и не высмеял. А в итоге все вон как сложилось…

Тамика забралась на сиденье с ногами и уткнулась лицом в коленки, чтобы Сельма не услышала, как громко она сопит. Не хотелось показывать перед ней слабость, особенно теперь. Умом Тамика понимала, что обижаться на нее глупо: ничего личного, каждый крутится как может, и что там еще взрослые говорят… но все равно обидно было до рева. Они же помогли друг другу, а это чего-нибудь, да стоит! Тамике казалось, что теперь они не совсем чужие, раз такое вместе пережили. А оказалось – чужие. Просто одна маленькая девочка слишком любит придумывать себе всякую ерунду, вот и все. Как с Авидией. Про нее Тамика тоже достаточно глупостей нафантазировала… пора бы уже запомнить, что настоящие люди об этих фантазиях не догадываются и соответствовать им не собираются.

Тамика сердито утерла слезу кулаком. Жалеет себя, как маленькая! Но, с другой стороны… если не она, то кто еще? Сельма с Авидией ей очень наглядно показали, что другие ее жалеть точно не станут.

– Ты, наверное, проголодалась, – бросила Сельма, даже не повернув головы. – В спинке сиденья есть ящичек для всякого хлама. Покопайся в нем, там должны были заваляться протеиновые батончики.

Героини комиксов в таких случаях гордо задирали нос и говорили нечто пафосное и глупое, вроде "Я лучше умру с голоду, чем приму подачку от тебя!" Тамика, в отличие от нарисованных красавиц, хотела есть, а потому буркнула угрюмое "ага" и принялась рыться в поисках батончиков. Те нашлись быстро, в компании медицинских пластырей, изоленты, непонятных болтов и каких-то бумажек. Из съедобного Тамика еще обнаружила нетронутую упаковку леденцов и здраво рассудила, что они тоже для нее. Не станет же Сельма набрасываться на нее из-за конфеток?

"А Миллита бы стала – за то, что взяла без спроса, – подумалось вдруг ей. – Может, не так уж все плохо? По крайней мере, я больше не увижу физиономию этой старухи".

Батончики оказались вкусными, фруктовыми. Тамика и сама не заметила, как сточила их все: голодный желудок по-прежнему просил добавки и не угомонился даже после целого пакетика леденцов, съеденных на десерт. Настроение немного поднялось – у Тамики даже появилось желание смотреть в окно.

В этой части Старого города ей бывать никогда не доводилось: дома здесь были выше, но скучнее, чем в центре – ни тебе резных каменных фигур на стенах, ни затейливых крыш, ни витых заборов. Только высотки из стекла и бетона, да широченная "ав-то-ма-ги-страль", прямая, как ковровая дорожка у Миллиты в коридоре. Пару раз Тамика замечала, как что-то скачет по крышам, а однажды через дорогу перебежало мохнатое создание, похожее на большую собаку, но нападать зверюги не решались. Думали, наверное, что машина сильнее.

Все было так спокойно и однообразно, что Тамика заскучала. Грустные мысли, ненадолго отступившие под натиском фруктовых батончиков и леденцов, снова начали одолевать ее. Вспомнились Мирам и Кирни, вспомнилась другие ребята, собиравшиеся по утрам и вечерам на крыше больницы… они, конечно, заметят, что Тамики нет. Наверняка сочинят страшную, но очень крутую историю о том, как она нашла старую военную базу тайерцев и почти вынесла оттуда все сокровища, но огромный зверокиборг набросился на нее и растерзал как раз в тот момент, когда Тамика разбиралась с устройством навороченного лазерного пистолета. Она знала, что сочинят: традиция такая была у ребят из Старого города – придумывать пропавшим товарищам интересную судьбу, чтобы их смерть не казалась слишком обидной. Не пройдет и недели, как все забудется: в компании о Тамике больше не вспомнят, а Мирам, смотревший на нее влюбленными глазами, начнет клеиться к другим девчонкам. Скорее всего, к Кирни. А Тамику в это время будут продавать на рынке – как пылесос, только живой.

Скинув надоевшие ботинки, Тамика вытянулась на сидении во весь рост, улеглась на бок. Взгляд зацепился за какой-то предмет, валявшийся на полу. Как оказалось – поводок. Похож на собачий, только крепче. Тамика перевернулась на спину, чтобы его не видеть, и стала смотреть в потолок. Не интересно, но хоть о будущем рабстве ничто не напоминает.

Дорога убаюкивала. Очень скоро глаза у Тамики начали слипаться: в конце концов, вчера она очень устала, а поспать нормально так и не смогла – переживала за Сельму. Дуреха. Как там говорила Авидия, которая на самом деле Лайла? "Дети слишком любят доверять кому попало". Жаль, что она права.

Несмотря на горькие мысли, Тамика быстро задремала. А когда проснулась, мир вокруг изменился.

Сперва, только-только продрав глаза, она испуганно пискнула и, закрыв голову руками, скатилась под сиденье: отовсюду доносился страшный гудящий рев, от которого вибрировали борта аэромобиля, а из ушей, казалось, вот-вот потечет кровь. "Монстры!" – решила Тамика и приготовилась бежать со всех ног. Однако секунды шли, а чудовища все не нападали, да и Сельма вела машину слишком неспешно для человека, который чего-то боится. Ужас, вцепившийся в сердце колкими коготками, понемногу отпускал. Набравшись смелости, Тамика решилась высунуться из-под сиденья и выглянуть в окно.

В тот же момент все страхи вылетели у нее головы: все место занял чистый, перехватывающий дыхание восторг.

– Вот это да… – зачарованно выдохнула Тамика, прижимаясь лбом ко стеклу.

На улице творилось что-то невообразимое. Тамика будто попала на другую планету, потому что на этой – беспросветно-унылой и вечно пыльной, – просто не могло быть таких чудес. Казалось бы, такие же дома, такие же дороги, как и в Старом городе, но все красочное, новехонькое и ухоженное, все сверкает разноцветными огнями – настолько яркими, что глазам больно смотреть… а машины! Десятки, да нет, сотни, или даже тысячи машин проносились за окнами и ревели, как стая монстров; их было так много, что некоторые не могли сразу проехать в нужную сторону и выстраивались в длинные очереди. Сельма вполголоса ругалась на какие-то "пробки". Похоже, ее Новый город совсем не восхищал.

В тот момент Тамика позабыла обо всем на свете. Забыла о том, что никогда больше не увидит друзей. Забыла, что ее предали единственные взрослые, которым она хоть капельку доверяла. Забыла, что ее ждет рабство. В голове сделалось легко и весело, сердце билось часто-часто, то приятно сжимаясь, то снова ускоряя темп. Даже промелькнула шальная мысль: а может, ей повезло? Разве может здесь быть хуже, чем в Старом городе? А не попадись она Сельме, так бы и копалась в руинах до старости…

Вскоре они свернули с длинной широкой улицы вглубь города. Машин здесь было чуть меньше, зато людей – гораздо больше. Тамика не могла налюбоваться на красивых женщин в чистой и броской одежде; провожала глазами мужчин, которые тоже выглядели для нее, как инопланетяне – все такие аккуратные, совсем не похожие на грязных оборванцев из общины. Тамике вдруг стало стыдно за собственный вид: а вдруг кто увидит в окно, какая она замызганная? От одной мысли пакостно становилось. Девочка даже откинулась на спинку сиденья, но ей все равно продолжало казаться, что разодетые прохожие тычут в нее пальцами и смеются.

"А ведь здесь очень много людей, – подумала Тамика с легким испугом. – В такой толпе легко потеряться".

В голове яркой звездочкой вспыхнула идея – такая простая и очевидная, что Тамика даже удивилась, как не подумала об этом раньше.

"Если в толпе легко потеряться, то легко и потерять".

Она пнула ногой поводок. Снова представилось, как ее водят на таком по рынку, где вместо товара – живые люди, и всякие разодетые толстомордые рассматривают ее, как кусок мяса, щиплют за щеки, тычут пальцами в царапины и ушибы, сбивая цену… Нет уж, не бывать тому! Расхрабрившись, Тамика подумала даже выпрыгнуть на ходу, но машина, пронесшаяся мимо на огромной скорости, отбила всякое желание так делать. Да и дверная ручка, которую Тамика ради интереса подергала, не поддавалась.

"Значит, надо подождать, пока меня выпустят. А там…"

На загадочном "а там…" ход мыслей сбился. Тамика понятия не имела, как живут в Новом городе, есть ли тут монстры, и как здесь принято обращаться с бесхозными детьми. Может, их отлавливают? Тогда придется прятаться не только от Сельмы, но и от каждого встречного. И все-таки это лучше, чем в рабстве. Прислуживать в каком-нибудь богатом доме Тамика, в принципе, была бы не против, но Мирам рассказывал, что чаще всего маленьких девочек из Старого города продают всяким извращенцам. Или в бордели для таких же извращенцев, только победнее. Мол, такие уроды всегда платят за детей лучше всего. Друг, конечно, мог и прибрехнуть – фантазия у Мирама всегда была буйная, – но проверять не хотелось.

"Я убегу, – решительно подытожила Тамика. – Здесь не Старый город, монстры не сожрут. С голоду тоже не умру. Напрошусь к кому-нибудь батрачкой, стану работать за еду и постель… ну, или воровать буду. Я ловкая и шустрая, а толстомордые – ленивые и неповоротливые. Они-то не прячутся от чудовищ каждый день. Придумаю что-нибудь, лишь бы не к извращенцам".

Тем временем Сельма повела машину по каким-то переулкам. Если приглядеться, становилось ясно, что точно таких же было полно в Старом городе: узкая полоска дороги, зажатая между одинаковыми высотками – зрелище для Тамики вполне привычное. Но на первый взгляд – будто в сказку попала: в каждом окне горел свет, каждую стену украшали яркие рекламные плакаты, в каждой витрине показывали по маленькому чуду – совсем новые, невероятные вещи просто умоляли забрать их себе, и было их так много, что глаза разбегались. И как только местные банды – должны же они тут быть! – еще не растащили все это богатство?

Перед одной из высоток машина замедлила ход и начала медленно, изворачиваясь и пятясь, втискиваться в узкий зазор между другими машинами – неподвижными и, судя по всему, брошенными. "Стоянка", – припомнила Тамика слово. В Старом городе они тоже были, но больше напоминали свалки металлолома.

– Выходим, – объявила Сельма. – Давай без глупостей, детеныш.

– Конечно, тетенька, – кивнула Тамика с самым примерным видом и приготовилась бежать так быстро, как только сможет.

Едва Сельма открыла заднюю дверь, Тамика пулей выскочила из салона и со всех ног бросилась наутек. В ушах засвистел ветер; разом нахлынули восторг и ужас – будто с головой окатили ледяной и горячей водой одновременно.

"Свободна! На-ка, выкуси!"

Тамику разбирал хохот, счастливый до ненормальности; торопливые шаги за спиной скорее подстегивали, чем пугали. Вдруг лодыжку пронзила острая боль. Нога предательски подвернулась, но Тамика каким-то чудом смогла удержать равновесие. В тот же момент болью взорвался затылок: Тамику с силой рванули за косички. На сей раз она все-таки упала – позорно шмякнулась на задницу. Из глаз брызнули слезы; скальп, казалось, вот-вот оторвется, не выдержав натяжения. Очередной рывок заставил ее подняться, еще один – с обреченным хныканьем попятиться назад.

– Я же говорила тебе: "без глупостей", – совсем не злым, даже скучающим голосом сказала Сельма, наматывая косички на кулак, как вожжи. – Почему вы все думаете, что бегаете быстрее меня?

Тамика ничего не ответила, только губы кусала, чтобы не разреветься. Осознание приходило медленно, как боль при переломе – сначала вроде ничего, а потом так нахлынет, что воя сдержать не можешь.

Не смогла. Не убежала. А ведь почти, почти получилось!

– Отпустите, мне больно! – огрызнулась она, утирая слезы тыльной стороной ладони. Получилось не гордо, а жалко. Тамике аж самой противно стало.

Натяжение чуть ослабло, но косичек Сельма не выпустила.

– Больно? – переспросила она со смешком. – Нет, детка. Это не больно. "Больно" – это сапогом под ребра. "Больно" – это кулаком по селезенке или кнутом вдоль хребта. Окажись на моем месте кто-то другой, он бы тебя уже просветил. Может, и мне стоит так сделать, а? Как считаешь?

Тамика хотела сказать что-нибудь гордое, как крутые девицы из комиксов. Но получилось почему-то жалобное, несчастное "не надо".

– То-то же, – Сельма наконец отпустила ее волосы, но вместо этого крепко схватила за руку. Пальцы у нее оказались очень сильные: запястье Тамики они сжали не хуже тисков. – На первый раз я тебя прощу, но не вздумай выкинуть что-то подобное снова. Себе только хуже сделаешь. Ты поняла меня?

Тамика понуро кивнула. Что тут непонятного? Она облажалась и теперь все-таки попадет в рабство, а если вздумает сопротивляться, ее хорошенько взгреют. Яснее и быть не может.

– Куда мы? Вы меня прямо сейчас продадите, да? – хмуро поинтересовалась Тамика, когда Сельма повела ее ко входу в многоэтажку. Со стороны, они, наверное, напоминали мать с капризной дочкой, которая упрямится и не хочет идти домой. От этой мысли на душе стало совсем гадко.

Сельма усмехнулась

– Погляди на нас, глупый ребенок. Как по-твоему, я могу в таком виде общаться с покупателем? Да и за твою чумазую рожицу никто больше пяти сотен не даст. Приведем себя в порядок, отдохнем, а тогда можно будет и с заказчиком созваниваться.

– Ясно. А кто заказчик? Извращенец, которому нравятся маленькие девочки?

Тамика надеялась, что Сельма рассмеется и назовет ее дурой. Или просто скажет, что она нафантазировала себе чушь, и заказчик – это милый богатый старичок, которому нужна девочка на побегушках. Но Сельма промолчала.

– Теть?..

– Понятия не имею, зачем ты ему нужна, – раздраженно процедила Сельма, почти не разжимая губ. – Я в мотивы клиентов не вникаю.

Тамику это ни капли не успокоило. Остаток пути она проделала молча, стараясь ни о чем не думать. Заметив это, Сельма тяжело вздохнула и зачем-то потрепала ее по макушке. Тамика не знала, к чему это, но решила, что не к добру.

Вряд ли Сельма стала бы жалеть ее просто так.

* * *

Вечерняя программа не баловала разнообразием. Телевизор, купленный на их с мужем последний совместный гонорар, ловил около трехсот каналов, включая тайерские, но смотреть что по родным, что по вражеским было решительно нечего. Несколько художественных фильмов средней паршивости, бесчисленные ток-шоу, музыкальные каналы, как один транслирующие электро-поп… белый шум, одинаковый по обе стороны баррикад. Во всех новостях по-прежнему обмусоливали скандал недельной давности – что-то об экспериментах на людях, которые проводила под своей эгидой Королевская тайная служба Тайера. Старина премьер-министр, потрепанный жизнью и элитным алкоголем, изображал праведное возмущение и так достоверно пучил глаза, будто в Литтере опыты ставили исключительно на мышках. Впрочем, повод возмущаться у него и впрямь был: в генной инженерии монархисты обскакали Литтер так далеко, что оставалось только плюнуть и дальше совершенствовать химоружие – благо, здесь перевес был на правильной стороне.

Сельма прибавила громкость, хотя истории о зверствах королевских ученых ее интересовали не больше, чем треп тайерских ведущих, с ехидцей рассуждающих о совместимости демократии и рабовладения. Ей надо отвлечься, вот и все. Вытеснить лишние мысли потоком бестолковой информации и для верности залить их оримом. Пара стопок, не больше – достаточно для приятной легкости в голове, но слишком мало для утреннего похмелья. Главное, не увлечься.

Диктор наконец сменил тему, перешел на очередные парламентские дебаты. Кто-то снова пытался протолкнуть отправку гуманитарных миссий в зоны отчуждения, но инициатива увязала в болоте финансовых вопросов. Сельме было все равно – лишь бы не додумались снова задрать цены на лицензии, а то велись одно время разговорчики. Если так дальше пойдет, скоро маленькая Тамика окажется золотой – что по рыночной цене, что по себестоимости.

В дверь гостиной несмело поскреблись. Обернувшись, Сельма встретилась глазами с Тамикой: отмытая и причесанная девочка мялась на пороге, теребя край ярко-синей майки. Та была велика даже Сельме, а на худенькой и низкорослой Тамике и вовсе смотрелась балахоном.

– Привет, – смущенно сказала она. – Я тут подумала… в общем, мне одной сидеть очень грустно. Вы не против, если я с вами побуду? Я не буду мешаться.

По-хорошему, Сельме стоило бы запереть это существо в кладовке и не выпускать до самой сделки, но почему-то она позволила ему свободно разгуливать по квартире и даже накормила ужином. Не прогонять же теперь.

– Не против. Только веди себя тихо.

Тамика прошлепала босыми ногами по ковру и уселась в угловое кресло. В одной руке она держала пакетик чипсов, содержимым которого тут же принялась хрустеть. Сельма поморщилась, но ничего не сказала – очередной глоток орима подавил раздражение. Помимо приятного вкуса напиток обладал легким седативным эффектом, благодаря которому брак Сельмы продержался на год дольше, чем следовало.

Какое-то время в комнате звучал лишь бубнеж телевизора да хруст Тамикиных чипсов. Но когда стальной фон выпуска новостей сменился кислотными красками рекламы, девочка осмелилась подать голос:

– Никогда раньше не смотрела телевизор. У нас ни один канал не ловит, представляете? Все экраны только шипят и статику показывают…

Сельма удивленно вскинула бровь.

– Ты знаешь слово "статика"?

– Ага. Так дед одного моего друга сказал, а я запомнила. Я много чего запоминаю… ого! Вы видели эту тетку в костюме курицы?! Какой же дурой надо быть, чтоб так по улицам расхаживать!

Тамика возбужденно подпрыгнула в кресле, тыча пальцем в экран. Рекламировали набившую оскомину сеть забегаловок, логотип которой – антропоморфная курица в легкомысленном платье, – давно перестал забавлять даже мальков дошкольного возраста. А вот Тамика была в полном восторге.

Выглядело мило. Сельма тоже не сдержала улыбки.

"Пускай детеныш порадуется жизни еще немного. Пускай…"

Уголки губ судорожно дернулись и застыли, один ниже другого.

"Пускай – что? Повеселится, пока сама не стала развлечением для старого похотливого козла? Какое благородство. Сама себе удивляюсь".

Схватив бутылку, Сельма плеснула себе еще орима. Она зарекалась пить больше двух стопок. Счет шел уже на четвертую.