Kitabı oku: «Мой любимый глюк»
Глава 1
– Красота, а не дежурство выдалось, отдых чистый воды, – думала я, растягиваясь во весь свой немалый рост на загодя принесенной из дома раскладушке. Потому как на рост мой ни один диванчик, стоящий в процедурной, не подходил.
Что поделать. Не всякая девушка достигает в своей жизни максимума, а мне вот повезло. В чем в чем, а вот в росте я его достигла. Пусть только в росте, ага.
Согласитесь, не каждая может похвастаться, что, протянув руку, без проблем достает до самого высокого шкафчика, и спокойно берет с него коробку с туфельками.
Да, и еще могу яблок или слив нарвать спокойно, только чуть ветку приклонить. Причем самых-самых, красивых, спелых, сочащихся сладостью. Такие почему-то только на самом верху и растут.
Вот разве не повезло мне, а?
– Ну, с чем еще повезло, – задумалась я, – Вот. До сих пор радуюсь, глядя на медали, заработанные непосильным трудом на почве волейбола. Куда меня со школьных лет зазывали целых два клуба. А городок у нас небольшой, провинциальный. Чуть не передрались из-за меня, ага.
Приятное воспоминание согрело мне сердце, и я повернулась на другой бок. Спать-то надо. Суточное дежурство скоро к концу, и я уже предвкушала, как через два часа окажусь в родимой однушке, и приму наконец нормальную ванну.
Нет, вы не подумайте чего.
Больница у нас хоть и небольшая, но оснащенная вполне себе прилично. Повезло. Главврач Михал Петрович расстарался. Контактов у него полно,
Администратор отличный.
Но вот в здании, хоть и отремонтированном и радующем глаз евроремонтом, душ так и остался один на этаж. Увы.
А я, между прочим, предпочитаю ванну.
– Так, сколько у нас уже? – я посмотрела на мобильник. – Пять утра? Да это же самый сон. Какого лешего я тут верчусь-кручусь. Через полтора часа уже Танька придет. Нет, Зоя. Спать! – сказала я себе, но сон так и бежал от глаз куда подальше.
Удивительное дело. Бессонницей я отродясь не страдала.
Мне же сегодня предстоит поход! Давно, кстати, запланированный, по новому торговому центру, где, говорят, можно купить приличное нижнее белье.
Конечно, на мой размер найти его непросто, но вот Виктория Сикрет знает толк в своем деле.
Ну что, давайте знакомиться?
Я Зоя. Зоя Савельева. Мне тридцать два года, одинокая, замужем не была. Не привлекалась и прочее.
Характер от нордического далек, и вывести меня из себя довольно просто. Правда, не скажу, что я сразу кидаюсь на обидчика и качаю свои права. Наоборот, я скорее молчу и только сверкаю глазами.
– Ишь, засверкала изумрудами своими, – бывало, говаривала мама, – Вылезай из-под кровати, кому говорю!
А я и правда, когда обижусь, с детства возьму да и спрячусь куда подальше. Полежу, повздыхаю, посверкаю, да и отойду потихоньку.
Сейчас под кровать я, конечно, не залезаю. Но вот сверкать – сверкаю. Но в душе я девушка очень даже добрая, и пациенты это чувствуют и любят меня.
А я не сказала еще?
Медсестрой процедурной зарабатываю себе на хлеб без масла. На масло же мне регулярно перепадает от благодарных пациентов.
Я, как никто другой, между прочим, отлично обращаюсь с иглой, и прямо вот интуитивно чувствую, из левой или правой руки кровь лучше брать.
И синяков после моего вмешательства не бывает.
Так что, кроме роста, есть чем мне похвастаться.
Танька, мы с ней сменщицы, только фыркает. Завидует.
А что тут завидовать? У меня же само собой получается. Просила она показать, как я делаю. Показывала. Да что толку. Если не дано, то не дано. Правда, опыта Таньке тоже не занимать, и старательная она, не отнять.
Но пациенты все-равно ко мне в очередь, а к Таньке с трудом.
А вот оно надо мне при одной и той же оплате труда?
Хотя приятно, не спорю. Да и лишняя пятидесятка, а то и сотенка, не помешает, верно говорю?
Ох, да что я тут разболталась с вами, когда самый сон.
– Ну вот, дождалась, – подумала я и глубоко вздохнула, уже спуская ноги на пол. Потому что застучали каблучки, и дверь открылась.
– Дрыхнешь все, Савельева? – весело сказала Танька. – Вставай, полседьмого уже.
– А чего ты такая веселая? – удивилась я, все еще зевая. Надо сказать, для Таньки такое состояние, да еще с раннего утра, было совершенно нетипично.
– А вот не скажу, – заулыбалась Танька, и мечтательно закатила глаза. Потом закружилась, тихо припевая.
Вот тут я совсем прибалдела.
– Неужели прибавку дали?! – догадалась я вдруг.
– Фи, прибавку. Бери выше. Меня в хирургию переводят! – и Танька засияла всем лицом
– Да ты что-о! – чуть не простонала я. – Да как так-то? Точно?
Я не верила. Вот не верила, и все. Уж если кого в хирургию брать, так меня. По всем статьям лучше Таньки работаю.
На сердце сразу потемнело. Я встала, быстро переоделась в потертые джинсы и ветровку.
– Поздравляю, – буркнула, и пошла.
– Зой, да ладно тебе! – крикнула вдогонку Танька. – Приходи вечером в “Лакомку”, я проставляться буду.
– Хрен тебе, а не “Лакомка”, – зло подумала я, а сердце сжималось и зависть черной кляксой затмевала глаза.
– Как пить дать, переспала с Кудачевым, – решила я.
Да, все мы знали, что от завкадрами нашей больнички зависит многое. И падок был Сергеич на женский пол. Вот и…
Да и Танька, что и говорить, девка видная. Фигуристая, и все, как говорится, при ней.
Я же… Нет, ничего плохого о своей внешности я сказать не могу.
Вот только рост у меня метр девяносто два и вес семьдесят кило.
Груди нет, попы нет. Талии – нет. Я скорее на мальчишку, на пацана похожа. Высоченная, тонкая, ухватиться мужику не за что.
Как говорится, ни рожи, ни кожи.
Таких, как я, называют обидным словом “плоскодонка”.
Из глаз вдруг брызнули слезы. Злые, соленые и горькие. На улице вовсю хлестал дождь, что для конца октября было удивительно. Не дождь, а натуральный ливень, которому бы в мае быть самое то.
А вот ко мне Сергеич даже не пытался клинья подбивать.
Да в нашем городке, как я уже поняла, еще со времен своего глубокого детства, ценились девушки типа Таньки – ладненькие, кругленькие, с приличным бюстом, и приличной пятой точкой.
Похоже, местные мужчины плевать хотели на каноны высокой моды, к которым вот я, например, имела самое непосредственное отношение.
С таким ростом и такой фигурой как у меня, вполне можно было, как я поняла потом, сделать неплохую карьеру в модельном бизнесе.
Да только где тот бизнес и я, девочка семнадцати лет, которая совсем недавно потеряла маму?
Да и не было у нас никаких модельных агентств.
– Да и черт с вами со всеми! – разозлилась я еще больше, и слезы потекли еще сильнее.
Обидно, обидно, что и говорить.
Вот в хирургию я бы пошла, и пошла с удовольствием. Там и оклады выше, и работа интереснее.
А что тут у меня?
Забор крови, уколы, клизмы, вот и весь набор.
Глава 2
Клариэль
Я поклонился, и, чуть прихрамывая, вышел. Воздух пьянил и кружил голову. Я шел, и не верил себе. Надо же, все еще жив. Владетельный, к моему глубочайшему удивлению, не использовал ритуальный кинжал.
А ведь я был готов. Или думал, что был готов. Впрочем, можно считать чудом, что я вообще дожил до своих пятьсот тридцати. Конечно, для эльфов это не возраст. Так, начальная зрелость, можно сказать. Но при моей должности помощника Главы клана по воспитанию подрастающего, так сказать, поколения, это и вовсе удивительно.
Поди-ка уследи даже за единственным резвящимся отпрыском, который обладал просто неуемной фантазией и энергией тайфуна.
Но я никогда бы не подумал, что этот мальчишка, которому и трехсот не исполнилось, окажется так решителен.
Решителен и непредсказуем.
Собрался опробовать ново приобретенную способность к открытию пространственных каналов – и опробовал.
Конечно, я понимал своего воспитанника очень хорошо. По складу Линолиэль был словно и не высокородный эльф от слова совсем.
Не знаю, за какие грехи предки-основатели наказали лорда Нуэвеля, но его единственный наследник родился позже срока и вырос весьма странным эльфом.
Нет, чтобы как другие в его возрасте, увлекаться живописью, музыкой, стихами. Да хоть архитектурой, на худой конец Почему нет?
А наш Линолиэль чувствовал отвращение к такому роду занятий. Сердце его принадлежало исключительно мечтаниям. Причем мечтаниям, связанным с путешествиями. И ладно бы, в пределах родного клана. Хорошо, пусть даже планеты.
Но его прельщали неизведанные миры!
Можете себе представить?
И на реализацию этих своих желаний мой великовозрастный воспитанник отдавал все свои силы, денно и нощно торча в библиотеке, собранной еще Основателями.
Каково же было бедному родителю, когда это великовозрастное дитя вдруг исчезло. Исчезло, практически не оставив и следа. А все порталы,не к ночи будь помянуты.
Я ведь любил мальчишку всем сердцем, и покрывал, как мог. А ведь надо было, надо было доложить Владетельному о его увлечениях. Сейчас я это очень хорошо понимал.
В тот же раз я сидел и скучал, глядя на своего воспитанника, который, погрузившись в чтение, вдруг замер, а потом неожиданно выпрямился.
Выпрямился, повернулся ко мне и радостно завопил:
–– Клариэль, я нашел! Смотри, смотри внимательно!
А я, вот что нашло, сам не знаю, скорее от скуки, взял да и подошел. Посмотреть.
И только подошел, как Линолиэль прочитал в голос фразу на языке основателей, который знал в совершенстве, как никто другой, а потом вскрикнул и схватил меня за руку.
Тут и завертелось все перед глазами. Завертелось, закружилось, а я только и успел, что положить руку на меч, с которым не расставался.
Похоже, это меня и спасло. Спасло от участи пропасть где-то там, в огромном множестве миров.
А вот Линолиэль… Он вдруг отпустил мою руку, и с совершенно счастливым лицом исчез в появившемся откуда ни возьмись портале.
Только потом я узнал, что не прошел в портал исключительно из-за меча.
Понятно, что Владетельный, лорд Нуэвель, был в бешенстве. Еще бы, единственный наследник да сбежал в какой-то из миров.
Поди его там найди!
А парень ведь действительно бежал.
Не желал быть наследником, ни в какую.
Даже не знаю, почему Владетельный меня оставил при себе. Почему дал второй шанс? Лорд Нуэвель не отличался холодным нравом, и, что для высокородного было совсем не характерно, обладал взрывчатым темпераментом.
Вот с тех самых пор я и прихрамываю при ходьбе. В момент гнева Владетельный не удержался, и магия рода хлынула волной, отбросив меня к стене зала для аудиенций.
И все бы ничего, да я же никогда не расстаюсь со своим мечом, вот и… Хорошо еще, что пострадало не самое святое, да.
Я вздрогнул и поежился, вспоминая этот момент.
Но вот эти последние новости! Новости, которые сорока на хвосте принесла. Да ладно бы, сорока. То птица, что с нее возьмешь. А вот спустившаяся с гор Прорицательница, высокороднейшая Миралиэль Видящая, это уже не шутки.
Слава Основателям, что еще до того, как сиятельную угораздило податься в провидицы, мы с ней были весьма дружны.
Я усмехнулся, вспоминая ее прелестные формы и податливые губы. Ее роскошные белые как снег волосы, которыми доходили до середины бедра, укрывая девушку будто покрывалом.
Поэтому Миралиэль пришла сначала ко мне, а не сразу к Владетельному.
Видящая открылась, что вот уже трижды, особенно на новую луну, у нее были видения. Видения, в которых она лицезрела некую особу, очень и очень похожую на нашего пропавшего Линолиэля.
Я, вот честно, похолодел. Ибо видения нашей провидицы, а особенно на новую луну, обладали способностью сбываться.
–– Особа…, – задумчиво проговорил тогда я. – Но… Возможно, это был сам Линолиэль?
Однако та только усмехнулась, покачав головой.
Не надо и к гадалке ходить, чтобы предположить, что это могла быть за особа.
Как всякий эльф, Линолиэль был чрезвычайно влюбчив и охоч до женского пола почти также страстно, как до поиска секретов отцов-основателей.
Похоже, где-то там, в одном из миров, растет его дочь. Девушка, которая принадлежит к роду Владетельного. А владетельные своей кровью не разбрасываются. Тем более сейчас, когда рождаемость в клане сошла почти на нет.
И вот теперь – найти ее.
Найти? Легко сказать. Но это моя ошибка. Только моя. И ее надо исправлять.
Я тяжело вздохнул. Терпеть не могу проходить через порталы!
Зоя
Вот наконец и дом, родной дом. Старенькая, но еще добротная пятиэтажка сиротливо выглянула из-за угла. Листья давно опали, и скользким темно-желтым ковром покрывали весь двор. Ветер раскачивал одинокие качели, и я, оглянувшись по сторонам, решила составить им компанию.
А что мне терять? Все-равно мокрая, так хоть словлю капельку кайфа. И стоило только, закинув рюкзак за спину, сесть на холодный пластик, и как следует раскачаться, как обида свернулась комочком, слезы потихоньку высохли, да и дождь вдруг затих.
Я качалась, закрыв глаза, чувствуя, как душевная буря затихает. А вместе с ней навалилась вдруг усталость. Ночь-то почти без сна. Хоть и привыкла я к дежурствам, слава богу, уже десять лет работаю, а недосып дает себя знать.
Но как же здорово было качаться! В эти минуты я забывала обо всем. Удивительно приятный и действенный способ приобрести душевное равновесие и поднять себе настроение.
Кроме того, я вспомнила о предстоящем походе в бутик нижнего белья, и настроение улучшилось еще больше. Накачавшись всласть, даром, что сорокалетняя дама, я затормозила обеими ногами, шурша по скукоженным, потерявшим всякую красоту листьям.
Двор был тих. В субботнее утро все еще спали, и ни одна живая душа, а особенно душа Дашки Петровой, нашей местной сплетницы, не мешала любимому занятию по возвращении с дежурства.
Я встала с качелей, и постояла пару минут, вдыхая чуть горьковатый, пахнущий поздней осенью воздух. Легкое головокружение после любимого “вверх-вниз”прошло, и я, потянувшись, пошла к подъезду.
Однушка встретила меня теплом и зычным мявом Флавика.
– Что, Флавушка, кушать хочешь? – задала я риторический вопрос алчно глядящему попеременно то в пустую миску, то в мои глаза, коту.
Флавик кот у меня не простой, а натуральный британец. Подобранный, правда, на соседней помойке еще малышом.
Характером обладал найденыш истинно британским. Пожрать же любил так, что если бы мог говорить, то я уверена, после каждого приема пищи говорил бы одно:
– Что-то я не наелся.
Мужик, натуральный мужик. И повадки такие же. Поесть, поспать, погулять. Правда, вот с “погулять” Флавик расстался в возрасте девяти месяцев, и с тех пор я неоднократно, особенно по весне, замечала его укоряющий взор. Душа, несмотря на казалось бы, отсутствие определенных возможностей, все-равно просила.
Просила воплей, особенно на полную луну. Просила свободы и романтики. И как-то раз Флавик поддался своим желаниям, и даже вышел на площадку, когда я неплотно закрыла дверь, вынося мусор.
Его не было целые сутки.
А на следующее утро, несчастная морда с поцарапанным носом сидела у порога и утробно завывала.
Больше попыток вырваться на свободу и урвать свой кусок романтики умный кошак не предпринимал. Видимо, понял, что “нас и здесь неплохо кормят”.
Да и я, глядя на его довольную морду и лоснящуюся шерсть, забывала о своем одиночестве.
Что ни говори, а когда тебе тридцать два, поневоле задумаешься, о собственной жизни.
Время идет, живешь себе в однушке с котом и проводишь жизнь практически на работе. Сутки через трое, это, конечно, вполне себе щадящий график. Но я не выдерживала, и для себя выбрала тот, от которого многие отказывались.
Сутки через двое.
А что?
Ни семьи, ни детей. А когда приходишь, и видишь Флавика, душа, конечно, радуется. Но. Вот куда с большей радостью я бы увидела на его месте прекрасно сложенного мужчину с длинными белыми волосами, собранными в высокий хвост.
С чуть кривоватой улыбкой и глазами, полными страсти. Изумрудными, как море. Его руки с длинными, чуткими пальцами зарываются мне в волосы, а губы, жесткие и требовательные, накрывают мои, заставляя стонать.
– Мряууу! – завопил Флавик.
– Да чтоб тебя! – заорала я, приземляясь пятой точкой на плитку, коей не так давно умудрилась, в итальянском стиле, выстлать прихожую.
Всем хороша плитка. Да скользкая, зараза, оказалась.
И я хороша. Размечталась с недосыпу, да и Флавику на хвост наступила.
– На ходу спишь, подруга! – укорила я себя. – Блондины с длинными волосами мерещатся.
И вот тут я замерла.
Ведь блондин этот мне мерещился уже не единожды. Вот, бывало, закрою глаза, а он тут как тут. Прямо передо мной.
Смотрит вроде на меня, а на самом деле – сквозь.
Происходило, правда, это странное явление только тогда, когда я, вот как сегодня, приходила с дежурства практически не выспавшаяся. За последние две недели уже третий раз его вижу.
Однако сегодня этот глюк, как я про себя называла сие явление, что-то изменил в моем восприятии.
Потому что этот мужчина, который уже, похоже, стал моей навязчивой мечтой, идеей фикс, как любят говорить психиатры, сегодня посмотрел не сквозь меня, а прямо мне в глаза.
Вот тут я ойкнула, и сказала себе обреченно:
– Зоенька, детка моя, а не пора ли тебе сходить к Павлу Егорычу, родная?
( Павел Егорыч это наш больничный психиатр)
– А пока – спать, спать и спать, – строго сказала я себе. – Ванна? Потом. Все потом. Сейчас только легкий душ и бегом в нагретую Флавиком постельку.
Флавик, зараза такая, несмотря на купленные специально для него два лежака экстра класса, предпочитал спать именно у меня. Хорошо, что в ногах. Потому как близкого соседства с усатой кошачьей мордой я не переносила.
Щекотно.
Легкий душ мне явно пошел на пользу, и в голове посветлело. По крайней мере, никакие высокие стройные блондины уже перед глазами не маячили.
А вид нагретой постельки манил к себе. Я юркнула под одеялко и свернулась калачиком, вдыхая запах свежевыстиранного белья.
И не просто свежевыстиранного, а еще и высушенного на воздухе. Я обожаю сушить белье именно так. Нет ничего более приятного, как зарыться носом в пахнущую свежестью подушку, и, создав себе такое уютное гнездышко, забыться сном.
Ах, как хорошо!
И конечно, я заснула почти сразу, стоило только вдохнуть этот запах, который побеждает любую бессонницу. Флавик давно сменил гнев на милость, и уютно мурчал, устроившись в ногах.
Идиллия.
В которую, мгновенно ее разрушив, прокрался громкий, дребезжащий звук мобильника.
Глава 3
Вставай, Зоя!
Терпеть не могу, когда меня будят. Бесит. А особенно, когда раздается такой вот звук. Да, я сама его поставила на “Больница”. А что делать, если ласковые, умиротворяющие мелодии, которые раньше стояли, не слышала в упор?
Я дернулась, чуть не сбросив Флавика, схватила нещадно голосящий телефон и хрипло сказала:
– Алле…
– Зоя Савельевна, вы уж извините, – взволнованно заговорила Антонина Ивановна, старшая медсестра.
– Вы только с дежурства. Но тут такое дело, – было продолжила она.
И тут я сразу поняла, что спать мне в ближайшее время не удастся.
А возможно, придется даже отменить поход в торговый центр. Потому что Ваганова наша просто так звонить не будет. Да и называть меня по имени-отчеству тоже. У нас же провинция, все друг друга знают, и по именам величают. Значит, что-то серьезное там.
– Антонина Ивановна, – ответила я, нещадно зевая и с трудом открывая глаза. – Да приду я, приду. На месте расскажете.
– Что за день такой, – бурчала я себе под нос, опять натягивая джинсы, которые еще толком и не высохли.
Верный Флавик тоже было вскочил, но, вот умная животина, мяукнул и вернулся на место.
– И правильно, Флавик. День туманный, день осенний, только спать да спать, – улыбнулась я, глядя, как он сворачивается и закрывает глаза.
На душе ощутимо полегчало. Вы замечали наверняка тоже, вот стоит поговорить с этакой животиной, и все. Теплее становится.
Скорее надела кроссовки, да не простые, а купленные в дорогом “Спортмастере”, с пропиткой и подошвой как у вездехода. Не скажу, что элегантные, но для нашей российской глубинки весьма и весьма подходящая обувь.
Еще и не промокает практически.
Все. Нацепила куртку потеплее, потому что с недосыпа стала бить дрожь. Надо бы перекусить. Да некогда. Ничего, в процедурной у нас и кофейничек есть, и чаек, и сладенькое всегда имеется. Шоколадок вон полно. Правда, глаза глаза на них давно не глядят.
Тут яичница хорошо бы пошла. Да хоть бы и бутербродик с полюбившимся в последнее время сыром под привлекательным названием Тильзитер.
Вот что за мода, совать эти шоколадки бесконечно? Нет бы ту же пятидесятку в карман. Стесняются многие, ага. Кому-то легче шоколадкой, чем денежкой, отблагодарить специалиста.
На самом-то деле это все ерунда. Приятно, конечно. Да и для кармана неплохо. Но вот работать я от этого лучше, или, паче того, хуже, не работаю.
Просто делаю свое дело на “пятерку”, и все. Независимо от подарочков. По-другому просто не умею.
Я вздохнула и вышла на улицу. Дождя, слава богу, уже не было. Стоял туман.
Двор наш опять был пуст, даже несмотря на то, что на часах уже одиннадцать.
Одиннадцать!
Да я и двух часов не проспала.
Однако делать нечего. И я заспешила, кое-где прямо по лужам, в родную больницу.
Дядя Федя, наш охранник, уже маячил возле служебного входа, дымя как паровоз. Дым смешивался с туманом, и придавал ему вид этакого служителя при входе в преисподнюю.
– Зоя, давай скорее! Тебя ждут уж, – поторопил он меня.
– Дядя Федя, ты меня прям как почетного гостя встречаешь, – засмеялась я, – Аж на крыльцо вышел.
Мужчина хохотнул, затянулся пару раз, и, аккуратно погасив сигарету, открыл дверь:
– Прошу покорно, мадам!
Не лишен был изящества слога, что и говорить.
Я вошла да скорее в процедурную. Не выношу запаха табака от слова “совсем”. А уж дядя Федя курит, выдыхая такие клубы дыма, что пройти мимо него можно, только задержав дыхание по максимуму.
У дверей процедурной нервно ходила взад-вперед Антонина Ивановна, и лица на ней не было.
Сама бледная, только на щеках алеют два пятна.
– Что случилось, Антонина Ивановна, – вся веселость сразу сбежала с моего лица, и я кинулась к женщине.
– Переодевайся, скорее, Зоя, – тихо сказала она. Привезли час назад потерпевшего. Мужик был без сознания. Сейчас вроде оклемался чуток. Но надо срочно под капельницу, а ни у кого не выходит, понимаешь?
Я понимала.
Бывают такие вены, которых еще найти надо.
Но чтобы ни у кого? Вот это странно, конечно.
– А Танька? Ее ж смена. Или уже в хирургию ускакала? – не выдержав, сказала я, и почувствовала, как обида поднимается.
– Зоя, да ладно тебе! Все же знают, что Таньке до тебя, как до Луны, – ответила раздраженно Антонина Ивановна, и поправила покосившийся колпак.
– Все знают. да?! – обида прорвалась, и я почти закричала.
– Знают, а как в хирургию – так ее!
Но даже несмотря на обиду, я уже переодевалась и мыла руки.
– Готова я, – буркнула, чуть успокоившись, – Ведите, Антонина Ивановна. Он в палате уже или в реанимации?
– Да дышит. В палате, – ответила старшая медсестра, и вздохнула.
Антонина Ивановна у нас дама предпенсионного возраста. Маму мою хорошо знала, вместе работали они. Правда, мамочка тогда как раз была старшей медсестрой, а Тонечка, как она ее называла, только-только пришла в больницу после медучилища.
Так что знакомы мы с Антониной Ивановной с самого моего детства. Я же практически росла в больнице нашей. Частенько к маме бегала после школы. Помню этот запах больничный. У нас в садике, да и в начальной школе так пахло. Щами из свежей капусты, котлетами и пюре.
Правда, в больнице еще прибавлялась вездесущая хлорка и запах кварца. Так мне нравился этот запах, когда кварц включали! Не знаю, почему. Мне казалось, что так пахнет на море. На юге, где это море плещется и высокая волна разбивается о скалистые берега.
Но на море мы никогда не были.
Какое море, когда жили без отца, а мама брала дежурство в две смены, да еще по уколам бегала? Тут одеться бы да обуться. Хорошо еще, что поесть в больнице можно было. Сестра-хозяйка жалела маму, да и от больных, которые попривередливей, оставалось. Не все любят больничную еду.
Многим, вон, из дома приносили в термосах.
А мне вот нравилось. Особенно когда фрикадельки давали.
Я быстро шла по коридору, стараясь выбросить из головы посторонние мысли. Нельзя. Если уж мне не дали выспаться, то случай действительно экстраординарный.
Вот и палата.
Я открыла дверь, и спросила у Антонины Ивановны, которая шла следом:
– Какая кровать? – спросила я на автомате. Хотя чего там спрашивать, когда три были пусты, а вот на четвертой, у окна, явно кто-то лежал.
И из-под тонкого больничного одеяла виднелась рука.
С красивыми, длинными, такими чуткими пальцами.
Очень знакомыми пальцами.
Глюк?!
Я остолбенела. Сердце бешено заколотилось. Я едва удержалась от желания отбросить одеяло и увидеть его лицо.
Посторонние мысли, которые были выброшены из головы, вернулись и обрушились горным водопадом.
О боже мой! Ведь эти руки, эти же самые руки были у моего белобрысого глюка. Глюка, который преследовал меня последние две недели.
– Так. Зоя. Отдышись. Возьми себя в руки. – сказала я себе. – С глюком потом разберемся.
И я, отдышавшись, занялась своим делом. Делом, которое знала как свои пять пальцев, и которым, могла заниматься и с закрытыми глазами.
Потому что, как я осознала не так давно, глаза-то мне и не были нужны. Ведь я всегда находила самое лучшее место для постановки иглы, только касаясь руки пациента.
Будто меня вел кто. И игла входила легко, безболезненно.
Однако вот с этим, конкретным пациентом, глюком моей мечты, явно что-то было не так.
Как всегда, я коснулась руки и легко пробежала пальцами, закрыв глаза и вслушиваясь в ответ.
Не спрашивайте, какой это должен быть ответ. Просто я чувствую – вот оно, это место..
Появляется уверенность в правильности и все проходит на “ура”. Однако в этом конкретном случае ответа не было.
Или я его не слышала?!
– Ну что, Зоя? – раздался сзади голос Антонины Ивановны.
– Нашла? – с надеждой сказала она.
Я вздрогнула. Вот только ее не хватало. Обычно никто над душой у меня не стоит во время процедуры.
– Антонина Ивановна! – раздраженно прошептала я. – Ну вы что, под руку тут мне.
– Не выходит, и у тебя не выходит, – не слушая меня, заговорила та, и в голосе ее уже ощущалась паника.
– Выйдет! – со злой уверенностью ответила я. Да что же это такое. Это же вызов всей моей профессиональной гордости. Или это из серии “и на старуху бывает проруха”?
Скажу честно, до сих пор эта “проруха” меня не касалась от слова совсем.
Однако все когда-нибудь бывает в первый раз. Вот эту истину, очевидно, и мне придется осознать.
– Ну нет!
Сдаваться я не привыкла, и поэтому коснулась другой руки мужчины, левой. Ответ был тем же самым, то бишь никаким. Такое ощущение, что вен, как таковых, у этого человека не было вообще.
А вот этого быть не может. Не может, и все! Мы так устроены, это же простая физиология.
От непонимания и бессилия я закрутила головой. Повернулась к Антонине Ивановне и с отчаянием в голосе сказала:
– У него вен нету. Или я сошла с ума.
Та охнула.
– Зря я тебя подняла, Зоенька. Ты и так сутки через двое. Отдыхать тебе надо, девочка моя. А то вон уже что – вен нету, – запричитала Антонина Ивановна.
– Да нет. Вы меня не поняли, – угрюмо сказала я. –Тут дело не во сне. Нету у него вен, и все. Потому и нащупать не могу.
Антонина Ивановна запнулась, и утешающе коснулась моего плеча.
Надо сказать, что о своей этой особенности – чувствовать там, где остальные видели, ну, или не видели, я особо не распространялась.
До последнего момента я всегда думала, что и все так делают. И никогда не считала эту свою особенность чем-то выдающимся.
А вот старшая медсестра знала. Не понимала, как это у меня работает, но знала. Что же до понимания, то тут и я не понимала. Просто у меня так получается, и все тут.
Я растерянно смотрела на воспитанницу мамы, она на меня.
Мужчина же, который лежал тихо-спокойно, практически не дыша, вдруг громко застонал и что-то сказал на непонятном языке.
Мы обе резко обернулись, и увидели, как он сбросил одеяло и стал рвать на себе несчастную ночнушку, которую, очевидно, нашла кастелянша в своих запасах.
Сил у него, похоже, было достаточно. Мои ли неудачные попытки поставить капельницу привели его в этакое состояние, или что другое, но ветхая рубашка в линялых голубеньких цветочках не выдержала напора, и стала распадаться на глазах, являя нам, совершенно обалдевшим от этакого зрелища, одну часть тела, обычно скрываемых под одеждой, за другой.
Когда же, застонав сильнее, он дернулся в последний раз и наконец успокоился, то открылся во всей красе. Мы с Антониной Ивановной минуту, не меньше, обалдело взирали на могучий символ мужского плодородия, который поражал воображение.
В конце концов бедная старшая медсестра, на своем веку повидавшая немало, и вырастевшая двоих парней, покраснела как маков цвет, закашлялась и отвернулась.
Я же…
А тоже отвернулась. Мне необходимо было отдышаться и прийти в себя.
Мужское начало было потрясающего вида, что и говорить. Не скажу, что я была таким уж знатоком в этом вопросе. В конце концов, не так много мужчин было в моей жизни. Однако сравнение было явно не в их пользу.
Да ладно начало.
А вот эти его белокурые, длинные волосы, которые разметались по неудобной больничной подушке, вот они довершили дело.
Ну, здравствуй, глюк. Явился наяву.
И я, девушка выдающихся достоинств, к которым относится еще и весьма крепкая нервная система, не выдержала увиденного и тихо уплыла в обморок.
Последней моей мыслью была одна, утешительная:
– Ну, хоть к Павлу Егорычу идти не надо.
