Kitabı oku: «Мне давно хотелось убить», sayfa 2
Выяснилось, что Жанна – филолог, учительница русского языка и литературы в школе – в свободное от основной работы время сначала шила только для своих знакомых, причем бесплатно, но позже, после смерти ее матери, когда возникла острая необходимость в деньгах (Жанна копила деньги на мраморный памятник), а в школе, где она работала, зарплату практически не платили, она и занялась шитьем всерьез.
Юля нашла ее по объявлению в газете и, оставшись довольной ее первой работой (Жанна сшила ей летнее платье из голубого шифона для отпуска), заказала еще несколько вещей. Возможно, если бы не работа, которая отнимала почти все время, Юля успела бы подружиться с Жанной настолько, что отпала бы необходимость в постоянном «женском» общении со Щукиной. Дело в том, что в присутствии Жанны, находясь у нее дома, Юля отдыхала и чувствовала себя попавшей на тихий и спокойный остров, где можно расслабиться и почувствовать себя женщиной. Сидя в глубоком низком кресле с журналом мод на коленях и представляя себя в платье от Жана Пату, она хотя бы на эти пару часов забывала о кошмарах, свидетельницей которых ей приходилось бывать по роду деятельности. Как приятно было заехать к Жанне после встречи в морге с Лешей Чайкиным, руки которого по локоть вымазаны кровью очередного вскрытого трупа… Да, что и говорить – у Жанны ей было хорошо, в этом теплом и ярко освещенном множеством ламп мирке, заваленном пергаментными, шуршащими под ногами лекалами и цветными лоскутами, бобинами с нитками и подушечками с иголками… Приятно было слышать ее воркующий нежный голос и вдыхать аромат домашнего печенья, которое Жанна пекла настолько часто, насколько ей позволяло время. А примерки! Это приятное касание мягкой шерстяной ткани к коже или прохладного шелка, ласкающего тело… Раньше, когда знакомые женщины рассказывали Юле о том, что они получают удовольствие от примерок, это казалось ей чуть ли не извращением: подумать только – наслаждаться прикосновениями какой-то портнихи! Но теперь, столкнувшись с этим чисто женским времяпрепровождением, она поняла и оценила казавшиеся ей раньше патологическими чудесные физические ощущения, доставляемые ей Жанной. Здесь не было ничего сексуального, это было нечто совершенно другое, но не менее приятное и, уж конечно, – невинное…
Перед тем как подняться, Юля взглянула на окна Жанниной квартиры – только они из всего дома и светились в голубом сумраке зимнего дня. Жанна работает, и ей требуется много света, гораздо больше, чем всем остальным жильцам, экономящим в полдень на электричестве.
Шубин приучил ее держать пистолет всегда наготове, и это стало, слава богу, уже привычкой. Пусть Жанна портниха, что ж с того? Мало ли…
Юля вошла в подъезд, поднялась на один лестничный пролет и заглянула в почтовый ящик с цифрой 15. В нем лежал конверт. Достать его было невозможно, и она подумала о том, что нужно сообщить о нем Жанне.
Поднявшись на третий этаж, она остановилась напротив двери и потопталась немного на пороге перед тем, как позвонить. Она попыталась прислушаться к звукам, доносящимся из квартиры Жанны, – было тихо. Подозрительно тихо, потому что обычно оттуда доносился стрекот швейной машинки.
Она позвонила. Послышались шаги, затем какой-то шорох и даже бормотание, наконец дверь распахнулась, и Жанна, увидев на пороге Юлю, бросилась ей на шею:
– Господи, как хорошо, что ты пришла… Заходи скорее… – И уже шепотом, возле самого уха: – Знаешь, меня хотят убить…
Глава 2
– Слушай, Витя, я уже целый час пью водку и закусываю этим роскошным салом, а ты все молчишь…
Шубин опьянел от жары, от водки и розового, в мясных прожилках, тающего во рту сала. Не мог он не попробовать и густого и душистого грибного супа, и маленьких соленых огурчиков, которые Витька вылавливал пальцами из трехлитровой банки. Когда же на столе появилась стопка толстых и жирных, пересыпанных сахаром, блинов, Шубин понял, что жизнь его прожита зря, раз у него нет ни дома, ни жены, ни просто кого-то, кто бы так заботился о нем.
– Так ты женился? – пытал он своего друга, уписывая за обе щеки приторные, пышные, с привкусом свежих дрожжей, блины и запивая их вишневым киселем. – А где же ты прячешь свою хозяйку?
Но Витька продолжал упорно молчать. Он тоже пил, закусывал, но всем своим видом показывал, что самое главное, ради чего он и вызвал Шубина, – впереди.
Лицо у Витьки было напряженным, озабоченным. И видно было, как он старается угодить гостю, как суетится, ухаживая за ним и пытаясь словно бы задобрить.
– Или ты мне говоришь, куда спрятал ту, которая все это приготовила, или я… не знаю, что с тобой сделаю…
– Пойдем покурим… – вдруг предложил Витька и встал из-за стола. Высокий, на голову выше Шубина, Витька Ерохин утер рот рукавом клетчатой фланелевой рубашки и тяжело вздохнул: – Выйдем на крыльцо.
Рыжие спутанные вихры его заметались на ветру, в них стал быстро набиваться снег.
После ярко освещенной кухни и сеней воздух на дворе, куда они вышли, казался темно-синим. Пахло дымом. Под ногами скрипел снег, где-то поблизости, в соседних дворах лаяли собаки.
– Так ты женился или нет? – Шубин вздохнул полной грудью и закашлялся сладким, обжигающим морозным воздухом.
– Да что ты заладил: женился да женился. Один я, понятно? И уж не женюсь, видно.
– Не понял… – растерялся Шубин. – А кто же блины-то пек? Огурцы солил? Соседка, что ли?
– Да нет… Я сам. Сам все: и блины, и огурцы. У меня еще и борщ есть. Я все умею, мне никто не нужен.
Шубин даже протрезвел. Витька всегда любил женщин, и они любили его.
– Ну-ка ущипни меня…
– Думаешь, чего я тебя вызвал-то?
– Ну не бабу же ты попросишь меня искать?
– Я нашел уже, – сказал Витька дрогнувшим голосом и вздохнул, достал сигарету из кармана и закурил. – Потому и вызвал.
– Ничего не понял.
– Пойдем покажу…
Он легко сбежал с крыльца и быстрым шагом направился, пересекая заснеженный большой двор, в сторону сарая. Шубин едва поспевал за ним.
Вспыхнул свет – это Витька включил фонарь в сарае.
– Входи, – позвал он.
Шубин вошел в сарай, и первое, что ему бросилось в глаза, – аккуратные, свежеструганые полки, на которых стояли какие-то коробки, банки, бутылки… Идеальный порядок, как и должно быть у хорошего хозяина. Под ногами старенький, но чистый линолеум в крупную черную клетку.
– А что, сарай не отапливается? – спросил Шубин и хотел было уже пройти дальше, как Витька схватил его за рукав.
– Стой! Гляди…
Он наклонился и поднял с пола серую рогожу.
Шубин присел на корточки и, когда Витька отошел в сторону, чтобы не закрывать собой свет, увидел большой узел с тряпьем.
– В тот вечер на ней было точно такое же платье… красное, в белую крапинку. Там внутри и сумочка ее – красная, с застежкой. А еще ухо с сережкой. Это я дарил ей эти сережки. Они недорогие, с маленькими рубинчиками.
Витька развязал узел, и Игорь увидел, что это действительно женское платье, но только потерявшее форму и все в расплывшихся пятнах, напоминающих кровь. Рядом с красной сумочкой, смятой, словно этот узел долго лежал под прессом, а потом замерз на морозе. И ухо. Серое, с крохотной золотой или позолоченной сережкой и красным камешком.
– Что это? Откуда это у тебя? И чье платье? Сумка? Да не молчи ты!..
Шубин тотчас протрезвел. Его затошнило от выпитого и съеденного за столом. Зато теперь он знал, зачем его вызвал к себе Ерохин.
– Ее звали Наташа, фамилия Литвинец.
– Ты знал ее? Она что, пропала?
– А ты откуда знаешь?
– Да ниоткуда, – хмыкнул Игорь и поднялся, отряхивая колени. – Я что, похож на идиота?
– Я встречался с ней, а где-то в сентябре она пропала. Ее видели вот в этом платье…
– А откуда у тебя этот узел?
– Кто-то подкинул. Но ведь если найдут, то сразу же подумают обо мне! И меня во всем обвинят! А я ее не убивал… Веришь?
– Пойдем в дом, а то холодно… И возьми ЭТО с собой. Я посмотрю, подумаю, что делать дальше…
Вернулись в дом, выпили еще.
– В пятницу вышел из дома, а узел на крыльце лежит, снегом засыпанный. Ни следов, понятное дело, ничего такого… Кто-то принес, оставил, только, спрашивается, зачем? И где это платье лежало до сих пор? Я уж молчу про ухо…
– А может, это и не ее ухо?
– Может, на уши-то я особо не смотрел, сам понимаешь, меня другие части тела интересовали, но сережка та самая, из тех, которые я дарил…
Витька до полуночи рассказывал Шубину про Наташу. По его рассказу выходило, что было ей чуть больше двадцати, но опыта жизненного ей занимать не приходилось: развитая девица была, не по годам, мужчин любила, веселая была, как выпьет – петь начинает… Витька года два с ней кружился, она ночевала у него, брала деньги, продукты, но никогда ничего не готовила, не убирала, все больше в постели время проводила, на гитаре играла и пела, любила поспать и вечно из-за этого опаздывала утром на работу. А работала Наташа Литвинец на почте – посылками да заказными письмами занималась.
– Послушай, а что бы тебе не избавиться от этого узла? – Шубин долго не мог понять, что от него хочет Витька, и, решив, что тот просто перепуган до смерти из-за того, что его могут принять за убийцу, предложил ему ЗАБЫТЬ обо всем, что случилось. О страшной находке.
– Да ты что? А если по этим вещам можно убийцу найти?
– Но тебе-то что? Если твою Наташу убили, то она все равно уже не воскреснет, а если жива – тогда тем более зачем тебе все эти волнения? Или ты собрался заказать расследование?
Шубин сказал это просто так, чтобы охладить Витьку, чтобы он, пораскинув мозгами, решил для себя, какую роль он собирается играть в этой истории, как вдруг услышал:
– А зачем я тебя вызвал, как ты думаешь? Конечно, чтобы найти убийцу! Ведь у нас в М. исчезли еще две девушки: одна в октябре, другая – в ноябре. Только следов не нашли нигде. И эти две, последние, в отличие от Наташи, из хороших семей, студентки… Как в воду канули.
– Послушай, Витя, ты мне друг, я понимаю, конечно, но ведь я же работаю не один, у меня контора… – Шубин не знал, как ему сказать, что расследование стоит денег. И немалых. Ведь Витька и понятия не имеет, сколько они со Щукиной платят экспертам, оперативникам, с которыми иногда приходится работать бок о бок, сколько денег идет на бензин, на аренду помещения… Да и Крымов, заподозрив, что у Шубина появилось собственное дело в М., молчать не станет…
– У меня есть доллары. Кроме того, тебя здесь ждут. Я же не один такой…
– Кто еще ждет?
– Родители этих студенток. Милиция уже сколько ищет – все безрезультатно. У нас в городе нет частного детективного агентства, вот я и подумал, что было бы неплохо объединиться…
– И что, ты пошел к родителям этих девушек и все рассказал про узел? – побледнел Шубин, боясь даже предположить, чем может окончиться эта история для Витьки. Ведь стоит в прокуратуре узнать, что в его сарае лежит это красное платье с отрезанным ухом, как его повяжут – и никому он уже ничего не сможет доказать! И никакие деньги не помогут!
– Да ты что… – перешел на шепот и без того перепуганный Ерохин. Он даже вспотел от волнения и, словно извиняясь, пожал плечами и налил себе еще водки в рюмку. – Извиняй, Игорек…
Выпил.
– Нет, просто я с отцом одной из девчонок на короткой ноге. Разговорились как-то, ну я и рассказал про тебя…
– Это было уже после того, как ты нашел на крыльце узел?
– Конечно, а с чего бы мне заговаривать с Романом… Роман – это и есть отец Тани Трубниковой, – пояснил он.
– Значит, вы решили меня нанять, чтобы я помог найти студенток, а заодно и предполагаемого убийцу твоей Наташи? Но с чего ты взял, что все эти случаи связаны между собой?
– Ни с чего. Это просто предположение. Но у тебя появились улики или… как это называется, то, что я нашел…
– Если вы хотите официально обратиться в наше агентство, то кому-то из вас необходимо поехать со мной в город и встретиться с Крымовым.
– Это твой начальник? Я понимаю. Что ж, поедем. Только ты ему ничего не рассказывай про узел. Достаточно того, что о нем знаешь ты. Мне ни к чему рисоваться, тем более что я здесь ни при чем. Просто тебе с этим материалом будет легче работать: ну там экспертизы разные, отпечатки, пятна крови…
– Хорошо, Витя, я все понял. Если действительно все так серьезно, как ты говоришь, и если родители исчезнувших студенток не против, то можно с ними встретиться прямо завтра, утром.
– Я им так и сказал. – Витя снова тяжело вздохнул и закрыл лицо руками, словно умываясь невидимой водой. – Ну что ж, Игорек, утро вечера мудренее – давай укладываться спать. Ты как любишь спать: чтоб мягко было и жарко или жестко и холодно?
* * *
– Судя по твоему описанию, эта женщина действительно с зоны. А вот то, что ее отпустили раньше времени оттуда только лишь для того, чтобы она убила тебя, – в это что-то не верится… Хотя уверена, что будь это даже правдой, мы никогда не сможем это проверить…
– Как так? Почему? – Жанна смотрела на нее сквозь слезы, которые не успевала подбирать платочком: они катились по щекам и капали на скатерть или блюдце.
Вот уже полчаса Юля расспрашивала Жанну о зечке, но особых результатов этих расспросов пока не наблюдалось – слишком уж нереальной выглядела рассказанная портнихой история.
– Очень просто. Ее могли НЕ ОТПУСТИТЬ, а, оформив документ о ее смерти, выпустить на свободу за определенную услугу. Ты понимаешь, о чем я говорю?
– Конечно, но такое случается редко и лишь в тех случаях, если действительно есть причина, настоящая причина… Скажем, когда речь идет о политике или крупных суммах денег. Понимаю так же и то, что подобные вещи – я имею в виду заказные убийства – могут инициироваться и мафией, как ни пошло это звучит… Но какой прок убивать меня?
Юля поймала себя на том, что Жанна неплохо подготовилась к разговору и, несмотря на слезы, успела хорошенько обдумать создавшуюся ситуацию. То есть никакой истерики уже не было.
– К сожалению, очень часто бывает так, что ни в чем не повинные люди обречены на смерть по одной-единственной причине…
– Знаю: свидетели?
– Правильно. Вот поэтому тебе надо собраться с мыслями и попытаться вспомнить, чего такого, что тебе нельзя было увидеть, ты все же увидела, свидетельницей какого события – возможно, криминального характера – ты явилась.
– Но ничего похожего не было… Поверь мне! Самое страшное событие, которое произошло в моей жизни, – это смерть мамы.
– Ты извини меня, конечно, тебе болезненны эти воспоминания, поскольку прошел всего год, не так ли? Но все равно ответь мне: как умерла твоя мама? Она умерла естественной смертью?
Жанна промокнула веки платочком и высморкалась. Отпила немного остывшего чая и прокашлялась.
– Нет, не думаю… То есть с ней произошел несчастный случай. Она сильно порезалась и скончалась от потери крови.
– Как это произошло? Поподробнее можно?
– Да, конечно… Она мыла окна в комнате и нечаянно разбила стекло. Скорее всего она встала на табурет, который под ней сломался, и мама упала прямо на окно, выдавила стекло, и оно обрушилось на нее… Я же не видела, как все это случилось… Я нашла ее лежащей на полу в луже крови среди битого стекла… У нее были страшные порезы, и на лице, и на теле… Еще она при падении стукнулась головой об угол стола, но это уже мнение судмедэксперта…
– Вскрытие делалось?
– Да, конечно. Ведь мама была довольно молода и ничем не болела. Следователь почему-то сразу предположил, что в квартире во время падения мамы был кто-то еще, он искал следы пальцев, обуви, целую неделю ходил сюда, все что-то вынюхивал…
– Ты так странно говоришь об этом, словно тебя все это раздражало. Но почему? Разве тебе не хотелось, чтобы он выяснил все досконально?! Что это за пренебрежительное отношение к работникам прокуратуры? – полушутя-полусерьезно заметила Юля, в душе понимая Жанну, которой в тот момент было не до следователей. Смерть матери – что может быть трагичнее… – И что? Ничего не нашел?
– Ничего. Вернее, следы-то были, и множество… Ведь у мамы было свое дело, и в тот день у нее было несколько человек…
– А что у нее было за дело?
И здесь Жанна замолчала. Опустила голову. Юля, увидев такую странную реакцию на самый банальный вопрос, удивилась еще больше. Мало того что Жанну раздражал следователь, который пытался выяснить истинную причину смерти ее матери, так теперь еще она не хочет говорить, какое такое у нее было СВОЕ дело. В голову лезли самые невероятные предположения, вплоть до проституции. Хотя навряд ли это можно назвать делом, да еще так спокойно сообщить, что «в тот день у нее было несколько человек»…
– Мы жили тем, что давали деньги под проценты.
Юля вздохнула с облегчением. Ростовщичество – занятие не такое уж позорное, особенно если учесть, что Жанна росла без отца, то есть в доме не было мужчины, который содержал бы семью и заботился о жене и дочери.
– Поэтому-то следователь и предположил, что это не несчастный случай?
Жанна пожала плечами.
– Ты что-то скрываешь от меня…
– Да ничего я не скрываю, просто не такими уж крупными суммами мы располагали, чтобы маму за это могли убить. К тому же она брала совсем маленькие проценты…
– А у нее остались какие-нибудь записи, книги, куда она вносила имена должников?
– Были, наверно… Конечно, были, но они куда-то делись, вернее, старые-то все остались, а вот последняя исчезла. Думаю, что ее забрал тот самый следователь, который занимался этим делом. У меня-то в то время в голове стоял такой туман, что я мало что помню… Соседи приносили успокоительные лекарства, я очень много спала и плохо соображала. Вот только когда снова начала шить, постепенно пришла в себя, а так… – она махнула рукой и всхлипнула. – Но мы, по-моему, отклонились от темы. При чем здесь вообще мамина смерть?
– Мы же ничего не знаем, а потому можно только предполагать причину визита этой женщины. – Юля старалась говорить спокойно, терпеливо вынося все раздраженные выпады перепуганной насмерть Жанны: слыханное ли дело – является из тюрьмы какая-то зечка и сообщает, что ее отпустили на свободу лишь на условии, что она должна тебя убить?! – Тем более что сама ты так ничего и не вспомнила…
– Да что я могу такого вспомнить?! – вскрикнула, словно от боли, Жанна и заскулила, как раненое животное. – Я никого не убивала, не обижала, не оскорбляла, не унижала! Я же просто шью! Как ты думаешь, могут убить человека только за то, что он криво прострочил или вытачку поставил не на месте? Но ведь и этого не было! У меня отличные отношения с клиентками, и сумасшедших среди них нет…
– Я знаю, тебе неприятно, но давай вернемся к разговору о твоей маме. Кстати, как ее звали?
– Валентина.
– Если ты ничего не можешь вспомнить из того, что ТАКОГО могло бы произойти с тобой, то, быть может, есть смысл подумать над тем, не имеет ли визит этой самой Марины отношение к кругу знакомых Валентины? Пойми, у меня уже есть кое-какой опыт, и потому постарайся отнестись к моим предположениям спокойно, если это вообще возможно…
Юля чувствовала, что начинает уставать от этой казавшейся нескончаемой беседы.
– Я боюсь. Это единственное, что я сейчас чувствую… Что же касается маминого круга общения, то это в основном постоянные люди, ее приятельницы или знакомые знакомых… Дело в том, что мама была очень осторожным человеком и никогда не связывалась с незнакомыми ей людьми. Перед тем как ссудить кому-нибудь малознакомому денег, она требовала рекомендаций от тех, от кого приходили эти люди…
– А личная жизнь?
– Чья? – вспыхнула и покраснела Жанна. – Моя?
– И твоя, и мамина…
– Нет-нет, это исключено. Что касается меня, то человек, с которым я встречаюсь, надежный… И уж если бы он и был в чем-то замешан, то угрожали бы, соответственно, ему. При чем здесь я? А у мамы… Даже не знаю, как сказать. Словом, если у нее кто-то и был, то я этого мужчину не видела. Мама никогда и никого не приводила сюда…
– Неужели она тебе ничего не рассказывала? Ты же взрослая женщина, Жанна, ты не могла не замечать каких-то особенностей ее поведения… Женщина, отправляясь на свидание, подолгу собирается, приводит себя в порядок… Да и по телефону она наверняка с кем-то переговаривалась… Просто я вижу, что ты не расположена сейчас к такому разговору, поэтому давай поступим следующим образом. Я сейчас оставлю тебя одну, а ты сиди дома и никому не открывай. Глазок в двери есть? Есть. Вот как увидишь, что пришел твой парень, ему и откроешь. Не думаю, что эта Марина будет ломиться в дверь… Да, кстати, попроси своего знакомого отремонтировать телефонный провод, а если он этого не умеет делать, то пусть пригласит мастера…
– Что толку, если ОНА все равно его перережет… Она вернется, она просто дала мне немного времени, чтобы я поняла… Господи, что я такое говорю!
– Был бы Шубин в городе, он бы подсказал, как лучше поступить, он и сам бы схватил за шиворот эту тетку и вытряс бы из нее все…
– Она не тетка. Она молодая, но вся в морщинах, я же говорила. А вела она себя так, что я ей поверила, понимаешь? У нее такой тяжелый взгляд, такой неприятный голос… Юля, не уходи, побудь со мной.
– Вообще-то я могу оставить тебе сотовый телефон, и тогда она уж точно тебе не перережет провод… – Юля достала из кармана куртки телефон и отдала его Жанне. – Подожди-ка, я сначала перезвоню Щукиной… – Она набрала номер агентства, Надя взяла трубку. – Это я.
– Ты жива? – хохотнула Надя, находясь, судя по всему, в прекрасном расположении духа. – Рада тебя слышать. Как дела у твоей портнихи?
– Довольно странное дело. Шубин не звонил?
– Звонил и даже оставил телефон. Ты можешь ему позвонить, только не по сотовому, конечно. Он в М. и какое-то время там еще пробудет. У нас появились первые в этом году клиенты. Сразу три. Я уж не стану тебе рассказывать по телефону, приезжай, все узнаешь… Короче, работы невпроворот. Разбирайся поскорее со своей портнихой и возвращайся…
Щукина вела себя невыносимо, раздавала приказания, словно она была Крымовым. Юля почувствовала, что у нее запылали щеки. От злости. От непонимания того, что вообще происходит с Надей, и откуда у Щукиной это настойчивое желание вывести ее, Юлю Земцову, из равновесия? Неужели во всем виноват Крымов, точнее, те отношения Юли с Крымовым, свидетельницей которых почти две недели была Надя? Это ревность?
– Достань из сейфа новый телефон и сделай к моему возвращению так, чтобы он заработал. Ты знаешь, кому позвонить, что сказать и сколько это стоит…
– Не поняла… Зачем тебе это? Решила сделать рождественский подарок своей портнихе?
– Вот именно. Это очень важно, поэтому не ерничай, а делай так, как тебе говорят… Свой телефон я действительно оставляю здесь, у Жанны. Я буду в агентстве примерно через час.
Она положила трубку и некоторое время сидела неподвижно, глядя на падающий за окном снег и думая о том, что, наверное, так никогда и не научится ставить зарвавшихся людей на место. А ведь Щукина зарвалась. Она потеряла всякий стыд и совесть, раз позволяет себе так разговаривать с Юлей.
Очнувшись от своих невеселых мыслей, она, ободряюще улыбнувшись притихшей Жанне, позвонила Крымову.
– Привет, это я.
Она тотчас представила себе спальню Крымова и его самого, валяющегося на кровати с блокнотом в руках – он занялся прозой. Смешно. Она не могла воспринимать это всерьез. Впрочем, как и Шубин с Надей.
– Здравствуй, солнышко… – услышала она масленый голос Крымова и почувствовала, как приятная волна прошлась по всему телу, словно Крымов на мгновение переместился сюда, в Жаннину квартиру, специально для того, чтобы обнять Юлю. – Как дела? Ты собралась в М.?
– А что, в этом есть необходимость?
– Так ведь появились первые клиенты! Тебе Щукина ничего не сказала?
– Она сказала, что это не телефонный разговор. Я звоню тебе по другому делу…
– Как, еще клиенты? – Крымов явно оживился. Ему, бездельнику, дела и деньги падали прямо с неба.
– Думаю, что да, но не уверена. Хотела посоветоваться с тобой, но думаю, что мой визит ты можешь истолковать не так, как бы мне этого хотелось. Это тоже, кстати, не телефонный разговор. Ну так как, ты примешь меня или приедешь в агентство сам?
– Приеду сам, но для начала мне бы хотелось пообедать с тобой где-нибудь… Давай встретимся минут через сорок – раньше-то я не доеду, снега видишь сколько намело! – возле «Тройки». Идет?
– Идет.
Юля вернула телефон Жанне:
– Ты поняла, как им пользоваться?
– Конечно… Спасибо тебе большое.
– Так что звони – телефоны мои все знаешь?
– Нет, только тот, что в агентстве…
– Кстати, а почему ты сама не позвонила мне, а попросила своего знакомого?
– Бориса? Да я вообще теперь не выхожу из квартиры. Боюсь. Мне кажется, что она стоит где-то рядом, на лестнице или в лифте…
– А она тебе, случаем, не приснилась?
Жанна горько усмехнулась. И в эту минуту в дверь позвонили. Обе женщины вздрогнули, как по команде.
– А ты-то чего дрожишь? – Жанна натянуто улыбнулась, слегка ущипнув Юлю. – Тоже боишься? То-то и оно.
– А что, заметно?
– Конечно. Но это Борис. Я чувствую.
Подойдя к двери, она заглянула в глазок.
– Я же говорю… – Она открыла дверь, и на пороге показался высокий мужчина в заснеженной шапке и длинном пальто с меховым воротником. Из-за снега Юля не разобрала, какой мех, хотя как женщине ей было любопытно рассмотреть, во что именно одет приятель Жанны. – Да ты же весь в снегу… Ну-ка выйди в подъезд и отряхнись как следует…
Юля обратила внимание на то, каким взглядом Борис посмотрел на нее, – это был «крымовский» взгляд. Так смотрят мужчины, которые в каждой женщине видят потенциальную любовницу. Но это было неудивительно, ведь Борис был красив необыкновенно. Особенно это бросилось в глаза после того, как он, отряхнувшись в подъезде, вернулся уже без шапки и пальто (все это он держал в руках), и Юля получила возможность увидеть его густые русые вьющиеся волосы, аккуратно подстриженные и словно только что уложенные в парикмахерской, прямо-таки иконописное лицо – слегка вытянутое, с прямым носом, большими карими глазами и выпуклыми светло-розовыми губами, и ухоженную, посеребренную ранней сединой бородку, придающую его облику какую-то завершенность и солидность. Хотя Борис был довольно молод. Ему от силы было двадцать с небольшим.
– Знакомьтесь, это Юлия Земцова, а это – Борис. Боря, это та самая Юля, которая работает вместе с Крымовым, я тебе говорила… Она оставила мне на время свой сотовый телефон, так что теперь мы сможем, если это понадобится, вызвать милицию или же позвонить ей в агентство…
– Очень приятно, – Борис почтительно склонился перед Юлей, как если бы он был на светском рауте, и, поймав ее руку, поцеловал ее. – Кто бы мог подумать, что такая хрупкая девушка занимается такими страшными делами… Я много слышал о крымовском агентстве от своих знакомых. Надеюсь, вы поможете нам избавиться от этой ненормальной, которая вывела из себя Жанночку… Взгляните, на ней же лица нет… Я ей говорю, что эта зечка скорее всего наркоманка, что она несла всю эту чушь про убийство просто так, чтобы запугать или попросту выманить у нее деньги…
– Но она не просила у меня деньги… Она сказала, что ей заплатят за то, что она убьет меня.
– Все это ерунда, и не надо так реагировать на эту сумасшедшую. Возможно, она действительно вышла с зоны, но скорее всего ты видела перед собой просто алкоголичку… Вспомни, может, ты узнала ее?
– В смысле? – не поняла Жанна и посмотрела на Юлю так, словно бы искала у нее поддержки. – Ты понимаешь, о чем он говорит?
– Жанночка, вполне возможно, что она твоя одноклассница или однокурсница, которую ты не узнала… Иначе откуда бы ей знать, как тебя зовут? – продолжал Борис.
– Вот именно. Это и настораживает, – подала голос Юля. – Но я постараюсь помочь. Сегодня же я буду знать, кого из женщин в последние пару дней выпустили из городской тюрьмы, и, если окажется, что особы с приметами Марины нет, я постараюсь собрать информацию по тюрьмам области. В любом случае тебе, Жанна, надо успокоиться и взять себя в руки. Может, Борис и прав. А теперь вы меня извините, мне пора. Будем перезваниваться. Мне почему-то кажется, что она больше не появится…
– Она обещала прийти сегодня…
– Если придет, то сразу же звони. Ну все, пока… – Юля поцеловала Жанну, улыбнулась Борису и ушла, унося в сердце смутную тревогу.
Кроме того, спускаясь по лестнице вниз, забыв напрочь о существовании лифта, она поймала себя на том, что и сама боится встретить где-нибудь на площадке женщину в черном. Зечку.
Поравнявшись с почтовыми ящиками, она вспомнила про письмо, которое видела в ящике, когда поднималась к Жанне, но, заглянув в него, обнаружила, что он пуст. «Странно, может, показалось?»
* * *
– Как вы можете есть такую дрянь? – Он подсел за столик к девушке в кроличьей шубке и улыбнулся ей, как старой знакомой. – Это же автостанция, вокзал, попросту говоря, разве можно вообще прикасаться к чему-то здесь, где так много бомжей, больных, проституток… А вы едите курицу руками…
Девушка покраснела и уронила неожиданно для себя куриную ножку в пластиковую тарелочку.
– А вам-то что? И где еще я поем?
– У вас что, нет дома?
– Почему же нет, есть, конечно, но я туда сегодня уже не попаду. Вы разве не знаете, что все рейсовые автобусы отменили из-за снегопада? Придется теперь здесь ночь куковать. Или вы думаете, что мне действительно доставляет удовольствие эта еда? Да я и сама знаю, что это гадость… У нас в общежитии и то лучше готовят, я имею в виду в буфете…
– Так вы живете здесь в общежитии?
– Я здесь учусь в пединституте. Квартиру снимать больно уж дорого, так мы с подружкой доплачиваем коменданту общежития, чтобы к нам никого не подселяли, короче – живем вдвоем.
– А почему вы не едете в общежитие, а собираетесь провести ночь на вокзале?
– Странный вы какой-то… Снегопад, понимаете? Завтра первый рейс будет в шесть утра, я просто не доберусь сюда утром из-за снега… Уж лучше здесь как-нибудь прокантуюсь, лишь бы на автобус успеть. У меня и билет есть. Все? Вопросов больше нет?
Но он уже почувствовал, что зацепил ее, дурочку молоденькую, что теперь она никуда от него не денется. Вон как смотрит своими голубыми глазищами! Да ей до смерти хочется говорить с ним, просто находиться рядом… Интересно, у нее уже есть парень, с которым она спит, или же она бережет себя для какого-нибудь деревенского мужика, за которого собирается отдать замуж ее отец? Ведь она откуда-то из района, из деревни, пожалуй… Только там рождаются такие вот крепкие и здоровые дурехи с румяными щеками и большой грудью. Вот только шубка больно дешевая, стало быть, у родителей не так уж много денег, чтоб содержать дочку в городе, да еще и одевать хорошо.
– А вы тоже куда-то едете?
– Да, в Москву. Но только через неделю. У меня там дела.
– А на вокзале что делаете?
