Kitabı oku: «Бойся своих желаний», sayfa 2

Киркпатрик только что совершил посадку на длиннющей взлетно-посадочной полосе аэродрома Кырыштым, которая явно не часто видела шасси гражданских машин. Если только не допустить, что русские поставили на поток захват пассажирских лайнеров над Охотским морем.

Капитан включил реверс и выпустил на полную закрылки, и благополучно затормозил – а полоса все тянулась, а по обе стороны от нее расстилалась заснеженная тайга… И некуда свернуть, и на мгновение возникла даже в голове странная мысль, что вот так эта дорога будет длиться через непроходимые леса, и длиться – пока, в конце концов, не въедешь по ней прямо в Кремль.

– Прослушайте, пожалуйста, мистер Киркпатрик, – продолжил вещать в наушниках генерал Васнецов, – порядок вашего пребывания на гостеприимной советской земле. Итак. Первым делом всем нам следует позаботиться о пассажирах, верно? Поэтому после того, как вы проедете на указанное нами для стоянки место, мы вывезем всех путешествующих для кормежки и отдыха – автомобили и автобусы уже в пути. К сожалению, трапов, соответствующих вашему воздушному судну, у нас в хозяйстве нет, поэтому вам, к моему глубокому сожалению, придется воспользоваться собственными аварийными. Первыми из самолета должны выйти, как у вас на Западе заведено, путешествующие первым классом. Кто там у вас на борту из важных персон, вы говорите? Сенаторы, парламентарии, проповедники, музыканты?

– Да, десять человек.

– Мы развезем их всех в гостиницы. Лимузины уже на подходе. Далее наступит черед обычных пассажиров.

Послушный парень «Боинг» все катил и катил по гигантской взлетке-просеке в тайге. И экипаж в кокпите, и Киркпатрик не сомневались: пассажиры на своих местах во все глаза глядят в иллюминаторы по сторонам – хотя по совести ничего особо интересного видно-то и не было: мощнейший заснеженный бор, в сравнении с которым даже леса Монтаны и Орегона показались бы пригородным парком. Наконец-то стал виден край посадочной полосы – и рулежная дорожка, опять-таки среди леса, направление на которую показывал защитного цвета советский джип. Киркпатрик осторожно отправился следом за русским внедорожником – и спустя еще две минуты оказался на бетонной площадке, где и остановился.

Площадка была лишена каких-либо строений и иных объектов. Ни ангаров, ни трапов, ни заправщиков, ни автобусов… Абсолютно пустая бетонная поверхность среди леса, и кроме американского самолета – лишь только зеленый, как кузнечик, джип русского производства. Впрочем, если внимательно присмотреться, можно увидеть: по периметру всей площадки, в строгом порядке, на расстоянии метров пяти друг от друга, под сенью окружающих деревьев выстроились советские солдаты в ушанках, шинелях и с автоматами через плечо. И, едва лишь самолет замер и Джон Киркпатрик заглушил моторы, оцепление получило, видимо, команду сомкнуться, потому что каждый солдат сделал шагов двадцать вперед – и в результате могучая, американская, однако безнадежно гражданская воздушная машина оказалась в плотном кольце вооруженных советских парней.

Пока Киркпатрик совершал руление по бесконечной ВПП (явно предназначенной для советских стратегических бомбардировщиков, нацеленных на родные Соединенные Штаты), а затем передвигался по рулежной дорожке и парковался на одинокой площадке, он не переставал исподволь оценивать окружающую обстановку и степень угрозы пассажирам, экипажу и доверенной ему технике. И вдобавок – слушать в наушниках бубнеж генерала Васнецова, который беспрерывно втолковывал ему инструкцию, как следует взаимодействовать с властями в период «кратковременного пребывания на гостеприимной советской земле».

– Ваши пассажиры особой важности, а также впоследствии экипаж будут доставлены в лучшие из имеющихся в нашем распоряжении гостиниц, где обычно проживает офицерский состав, временно командируемый сюда из других воинских частей… К сожалению, мы не имеем достаточного количества мотелей и отелей для того, чтобы разместить всех остальных пассажиров вашего лайнера. Мы отправим их для ночлега в солдатские казармы. Прошу заметить: для того, чтобы создать вашим пассажирам хотя бы минимальные удобства, нам пришлось временно эвакуировать оттуда наш солдатский и сержантский состав и разместить его в полевых условиях в палатки.

Киркпатрик тут хотел буркнуть, что ни он, ни кто бы то ни было из его пассажиров в гости к Советам не напрашивался – однако все же прикусил бойкий ирландский язычок, решил не злить генерала Васнецова. А тот продолжал вещать:

– Автобусы, мистер Киркпатрик, уже подъехали, на кухнях готовится обед, дневальные застилают свежее белье. После эвакуации всех пассажиров и экипажа на борту, как и положено капитану, остаетесь вы один. К вам поднимутся представители советского военного командования, и вы передаете ваш самолет под нашу ответственность.

– Я обязан это сделать? Оставить свою машину вам?

– Вы обязаны это сделать, – подчеркнул советский военный. – А мы просто обязаны его досмотреть. Вы слишком долго путешествовали над нашими водами и землями, в том числе над теми, которые мы предпочитаем никому не показывать.

– У меня на борту нет шпионской аппаратуры, генерал.

– Вот мы и хотим в этом воочию убедиться, сэр. Итак, еще раз: первыми идут сенаторы и проповедники, затем – музыканты, потом все прочие пассажиры, после – экипаж. Вы хорошо меня поняли, мистер Киркпатрик?

– Боюсь, что да. Когда мы сможем продолжить наш полет?

– Когда мы покончим с формальностями, ваш самолет будет заправлен, вы проверите его исправность, а экипаж отдохнет. Заверяю вас, что задерживать и искусственно чинить препятствия вашему отлету мы не станем.

– Мы тоже не хотели бы злоупотреблять вашим гостеприимством, генерал, – галантно отвечал Киркпатрик.

– Что ж, у нас говорят: раньше сядешь – раньше выйдешь, – хохотнул general Vasnietsov. «А они шутники, эти русские – когда все идет по-ихнему». – Давайте начнем эвакуацию, капитан.

– Йес, сэр.

Киркпатрик переключил микрофон на внутреннюю трансляцию и отдал указание стюардессам открыть люки и развернуть трапы экстренной эвакуации.

И в тот же самый миг откуда-то с дороги, скрытно выходящей из леса, вывернули два черных лимузина, похожих одновременно на весь американский автопром пятидесятых годов: с огромными крыльями и полутораспальными капотом и багажником. Лимузины подкатили к самолету и остановились в почтительном отдалении. А из того самого советского джипа, что показывал дорогу пассажирскому лайнеру, выпрыгнули двое высших советских офицеров: один – генерал, с лампасами и тремя звездами на золотых погонах, второй – полковник. Не спеша, можно даже сказать, величаво, они направились к гражданскому лайнеру. А тут и экипаж Киркпатрика сработал, как часы. Две стюардессочки раскрыли первый запасной трап левого борта, одна скатилась по нему и встала на земле страховать пассажиров, вторая замерла наверху у распахнутого люка, обе, умницы, – ни малейшего тебе внимания ни на тайгу вокруг, ни на автоматчиков, ни на советских генералов, словно дело происходит в тренировочном центре.

И вот – покатились: первыми двое конгрессменов, потом косоглазые японские парламентарии, затем – еще более косоглазый корейский проповедник. Все пятеро съезжают по трапу с большим человеческим и гражданским достоинством. Каждому стюардесса помогает подняться, символически отряхивает, каждому козыряет стоящий у подножия трапа советский генерал, а полковник всех новоприбывших провожает по очереди к подкатившему лимузину, подсаживает, улыбаясь. Все в высшей степени политесно – будто бы даже в соответствии с неким разработанным протоколом – хотя вряд ли, подумал Киркпатрик, в СССР существует протокол по части встречи пассажиров лайнеров, захваченных в чужом воздушном пространстве. Или все-таки он есть? Или русские сумели так подготовиться к их встрече за неполные три часа, пока самолет летел до аэродрома Кырыштым?

Гигантский кар, нагруженный пятью американо-японо-корейскими ВИП, отвалил от надувного трапа, а потом на малой скорости удалился в сторону леса. На его место под крыло выдвинулся второй черный лимузин. Киркпатрик, внимательно наблюдающий из своей кабины за сими маневрами, вдруг подумал, что здесь, в сибирской тайге, черные машины выглядят в высшей степени странно. Подобного рода «Понтиаки» или «Шевроле» пилот привык видеть на улицах американских городов в желтом, красном, синем цвете – да еще, как правило, в варианте кабриолет, с несерьезными водилами или компаниями, обвеваемыми всеми ветрами. И теперь лицезреть их родных братьев, выкрашенных в похоронный черный, казалось столь же странно, как если бы субъект, всю жизнь проходивший в гавайке, появился на людях в смокинге. А смокинг, если продолжить сравнение, опять же сильнейшим образом диссонировал с шинелями и ушанками, глухим лесом вокруг, кольцом охраны с автоматами и военным джипом поблизости. Однако вместе с тем – Джон прислушался к себе – никакого страха не было. Он почему-то не беспокоился ни за свою судьбу, ни за будущность пассажиров. Было лишь безмерное любопытство. И в высшей степени интересно, что случится дальше, и до крайности забавно. Ситуация оказалась из тех, с рассказом о которых станешь впоследствии королем вечеринок – да и внукам на закате жизни будет что поведать близ камина с бокалом ирландского.

Между тем церемония встречи подходила, как отчего-то почувствовал первый пилот, к своей кульминации. Со стороны леса к самолету зачем-то выдвинулась еще одна группа военных людей, человек восемь. Приглядевшись, Киркпатрик заметил, что это ни больше ни меньше – военные музыканты. Эдакий полковой оркестрик. Вспыхнула на зимнем солнце медь труб и погасла. Оркестранты подошли к трапу и построились в две шеренги. Вскинули трубы. Парок от их дыхания улетал вверх. Место перед музыкантами занял дирижер – животастый, но перетянутый портупеей. Трубачи, скашивая глаза в пришпиленные к инструментам ноты, грянули довольно слаженно «Марсельезу». И в тот момент абсолютно все солдаты, стоявшие в оцеплении, взяли на караул, а двое дежуривших у трапа высокопоставленных военных вытянулись по стойке «смирно» и поднесли ладони к фуражкам.

«Странно, отчего играют «Марсельезу»? – подумалось Киркпатрику. – Песня хоть и революционная, но это ж французский, кажется, гимн. У русских – другой, а что именно? «Интернационал», кажется?» Однако тут «Марсельеза» словно сама собою перешла в совсем другую мелодию – ее Джон узнал, хотя не слишком жаловал, да и странно было бы не знать, когда родные дети, погодки Джон-младший и Джек, гоняли сингл на своем проигрывателе до посинения. «Love, love, love… – с напряжением задули в трубы советские музыканты тему, сочиненную теми самыми парнями, что присутствовали сейчас на борту «Боинга». А потом: – All we need is love, аll we need is love…»⁵

И ровно в сей момент на трапе стали возникать музыканты. В руках они держали гитары в чехлах. По именам их Киркпатрик не различал, все четверо были ему на одно лицо. Но парни, вылезавшие один за другим на экстренный трап, выглядели донельзя довольными, и каждый, слыша мелодию собственного сочинения в исполнении русских солдат, приходил натурально в экстаз. Еще в проеме люка, невзирая на мороз, и первый, и второй, и третий, и четвертый, начинали бешено и радостно махать руками, отдавать честь, посылать оркестру воздушные поцелуи, словом, всячески дурачиться. Стюардессы – и та, что регулировала наверху выпуск пассажиров из люка, и нижняя, помогавшая их приземлению, лучились вблизи своих кумиров восторженными улыбками. Киркпатрик ощутил мгновенный приступ ревности – потому как не сомневался, что обе представительницы славного воздушного экипажа готовы немедленно отдаться любому из этих четверых волосатых подонков. Та, что встречала парней внизу, аж прижаться старалась к ним форменной своей грудью.

А советский трубач, временами чудовищно фальшивя, принялся выдувать, солируя, затравочную мелодию битловской песни, ленивый речитативчик:

 
There’s nothing you can do that can’t be done,
Nothing you can sing that can’t be sung.
Nothing you can say, but you can learn how to play the game.
It’s easy⁶.
 

Ливерпульские юные миллионеры, сведшие с ума всех тинейджеров по всему миру, съезжали, к собственному великому восторгу, на попах по резиновому трапу; внизу, тиская походя стюардессочку, поднимались на ноги и замирали, встречаемые неслыханными почестями со стороны роты советских солдат и высших офицеров. Во всем происходящем вдруг почувствовалась атмосфера карнавала, хипповского хеппенинга – совсем уж неожиданного со стороны суровых русских, тем более военных, тем более на секретном сибирском аэродроме.

И весь экипаж Киркпатрика, повскакавший с мест и столпившийся по левому борту, завороженно наблюдал за диковинной картиной – равно как, пилот в этом не сомневался, и все пассажиры, прильнувшие к иллюминаторам.

А внизу Битлы, не сговариваясь, построились в шеренгу. И генерал, и полковник продолжали держать под козырек. Оркестр грянул припев, и авторы всемирно популярной песни не удержались, подхватили, чрезвычайно радостные, не жалея даже глотки на морозе: «All we need is love, аll we need is love…»

А когда оркестрик наконец стих, трехзвездный советский генерал – кто бы заснял эту шокирующую картину! – отдал короткий рапорт стоящему первым юному хиппарю (кажется, то был мистер Маккартни). Слов Киркпатрику не было слышно, однако происходило воистину что-то потрясающее, неслыханное, из ряда вон выходящее.

Полковник сделал английским музыкантам приглашающий жест в сторону лимузина, однако господин Маккартни, принятый советской стороной за старшего, что-то ему возразил. (Жаль, о чем говорили, в кокпите не было слышно.) Генерал в ответ коротко кивнул, и четверо хиппарей, более популярных, по их собственному утверждению, чем Иисус Христос, кинулись к полковому оркестрику. Они окружили солдатиков в мешковатых шинельках и всячески принялись выражать им свое восхищение. Разумеется, советские валенки из сибирской глуши не понимали ни слова по-английски, а ливерпульские парни не знали ни шиша по-русски, но общение вышло на славу. Битлы хлопали своих почти ровесников по плечам, поднимали вверх большие пальцы, обнимали музыкантов. Затем явился химический карандаш (его, кажется, подобострастно поднес полковник), и всемирные звезды стали оставлять свои автографы на нотах советских солдат – тут и стюардессочка не утерпела, покинула свой пост и подсуетилась с неведомо где добытым клочком бумаги.

Затем, наконец, битлы отлепились от оркестрантов. А советский полковник стал крайне вежливо, но настойчиво оттеснять звезд к лимузину. Дирижер поднял руку, и русские солдаты снова грянули в свои трубы, литавры и барабан все ту же песню. Битлы, не без помощи полковника, уселись в автомобиль. Последним впрыгнул в черный торжественный кар советский генерал – и стало совершенно ясно, ради кого и чего он здесь присутствовал. На перроне остался полковник, и оркестрик, надувая щеки, доканчивал «All we need is love». Праздник завершался.

А на смену лимузину, который с непоколебимой важностью уплыл в сторону леса, вырулило два автобуса – пузатых и корявых: для всех прочих пассажиров, не обремененных высоким статусом или всемирной известностью.

«Конечно, – подумал Киркпатрик, – за те три часа, что нас перехватили, и полковник Фиодоров на своем «МиГе» довел нас сюда, никто не смог бы подготовить подобной встречи: с оркестром, лимузинами, ротой оцепления, трехзвездным генералом и двумя автобусами. И что остается думать? Значит, они нас ждали. Значит, все неслучайно. И в воздушное пространство Страны Советов мы залетели, выходит, совсем даже не наобум».

Киркпатрик зло глянул в сторону второго пилота.

– Ты топор из-под компаса уже вынул? – высокомерно, ехидно и зло спросил он.

– Что-что? – округлил глаза подчиненный. Он, кажется, совершенно искренне не понял.

– «Дети капитана Гранта» читал?

– Нет, сэр.

– Ты еще и неграмотный? Думаешь, ты выбрал для себя подходящую линию защиты? «Дяденька, я просто случайно заблудился», да?

– Не понимаю, сэр, о чем вы… – пробормотал помощник.

– Ладно, руководство разберется. Ты только моли бога, мальчик, чтобы тебя не стало раскручивать ФБР…

– За что, сэр? – обалдел второй пилот, не выходя из своей несознанки.

– Ты, тварь, знаешь за что! – рявкнул Киркпатрик.

3. Звездная минута

Сразу после описанных событий

Февраль 1968 года, СССР, Хабаровский край,

секретный аэродром дальней авиации,

поселок Кырыштым

И вот наступил звездный час генерала Васнецова… В черном лимузине на советской земле рядом с кумирами всего свободного мира… Правда, следует признаться, что никакой он не генерал – да и странно было бы иначе, какой же советский генерал, разве только не служащий Первого главного управления КГБ СССР, мог бы изъясняться с американским пилотом, а потом и с ливерпульскими музыкантами на сносном английском языке? Генеральскую форму Васнецов надел только лишь затем, чтобы гостям из-за моря (да и местным дуболомам) легче было усваивать про его полномочия. «А каким может быть мое звание в переводе на военный язык? – мимолетно задумался он. – Неужто маршальским?» Во всяком случае, начальник Дальневосточного военного округа перед ним вытягивался в струнку, не говоря уж о первых секретарях дальневосточных обкомов. Еще бы: специальный эмиссар ЦК, советник самого Брежнева с неограниченными полномочиями, прибывший с особым, совершенно секретным заданием. Решать многие вопросы ему пришлось уже здесь, когда дали отмашку и стало известно, что они – полетят. Взять хоть одну вроде бы мелкую деталь: как раздобыть в глухой тайге на совсекретном аэродроме Кырыштым лимузины, достойные высоких гостей? Пришлось срочно перебрасывать военно-транспортным бортом один из Владивостока, другой – из Хабаровска. А вот еще, казалось бы, чепуховина – но она явилась истинным украшением спецоперации – военно-духовой оркестрик! Где, скажите, разыскать в глухой тайге ноты и, главное, слова песенок пресловутых Битлов – которые даже и в столице Страны Советов днем с огнем не сыщешь? Пришлось гнать фельдъегеря в Москву, в спецхран, за нотами и лириксом – тут Васнецову без особых полномочий и без звания, приближенному к маршальскому, и вовсе было не обойтись.

Но это мелочи – хотя в нашем деле, товарищи, мелочей не бывает! – в сравнении с организацией спецоперации в целом, в которой были задействованы такие высоты, такие силы, что только держись! И советские посольства, и резидентуры в США, Великобритании, Японии, Индии и Канаде, и ПГУ, и ГРУ, и воздушные, наземные и железнодорожные части ДВО, и местные управления КГБ, МВД, а также обкомы КПСС, не говоря уже о райкомах с горкомами и горсоветами на подхвате… И никто, кроме отдельных, особо доверенных исполнителей, не догадывался о конечной цели и смысле операции и главных ее фигурантах.

4. Как мы назовем рок-группу?

Еще двумя годами ранее

1966 год. СССР, Москва и Подмосковье

Васнецов Петр Ильич

А уж сколько сил понадобилось Васнецову, чтобы саму эту идею о визите в СССР ансамбля «Зе Битлз» протолкнуть через самые верха – порой, что там и говорить, еще достаточно косные, особенно когда речь идет о марксистско-ленинском воспитании нашей молодежи. Разумеется, ничего бы не удалось сделать передовому человеку Васнецову, проходившему, между прочим, годичную практику в Колумбийском университете, когда бы не команда, прозвучавшая из самых что ни на есть державных уст. Разумеется, не мог он рассчитывать ни на главного идеолога страны товарища аскетичного Суслова, ни на ответственную за культуру ткачиху Фурцеву.

Васнецов много раздумывал в часы одинокие ночи, каким нестандартным ходом вернуть к СССР доверие и уважение на Западе – изрядно пошатнувшееся после двадцатого съезда КПСС, да так и не восстановленное? Как привлечь к зияющим высотам коммунизма западную молодежь? Как наших комсомольцев, которые, несмотря на мощную идеологическую работу по искоренению низкопоклонства перед Западом, все чаще поворачивают свои головенки в сторону тлетворного буржуазного влияния, причем по всем фронтам: от одежки до литературы и музыки? И вот однажды ночью, среди бессонницы, в гостинице, просим заметить, города Вашингтона, округ Колумбия, Васнецова (не генерала, но тогда завсектором ЦК) вдруг осенило: «Битлз!» Кто нынче известнее всех в так называемом свободном мире? Чья популярность несопоставимо выше, чем у битников, художников-абстракционистов и даже политиков (включая, увы, заграничных коммунистов)? Чья музыка слышится всюду, даже из советских молодежных общежитий и квартир (когда они оставлены взрослыми), затмевая недавно возникших отечественных кумиров Высоцкого и Окуджаву? Да, да, именно «Битлз»! А ведь эти музыканты (Васнецов являлся широко образованным человеком и буржуазную прессу не просто почитывал, но тщательно прорабатывал) были простыми парнями из портового английского города, наши – рабочая косточка. И песни пусть зачастую безыдейные – зато порой все ж таки случаются и с душой, а кое-когда даже демонстрируют кризис духовности и религии, а также трагическую разобщенность, одиночество простого человека в мире капитала:

 
Father McKenzie writing the words of a sermon that no one will hear,
no one comes near.
Look at him working, darning his socks in the night when there’s nobody there,
what does he care?⁷
 

Генерал Васнецов (который тогда и не мечтал, что будет когда-нибудь называться генералом) вдруг подумал – в тот миг, когда счастливая идея о битлах вдруг пришла ему в голову: «О, насколько бы повысились акции!» Кого и чего, и где? Акции и СССР, и других стран народной демократии, и идей мира и социализма, особенно в западном мире, да и у нас в стране – если бы кто-то из популярных музыкантов пусть даже не восторженно, но в позитивном контексте отзывался о первой в мире Стране Советов! И только лишь мысль о такой захватывающей перспективе пришла ему в голову – а Васнецов, как и положено подлинному шестидесятнику, работал не за деньги, не за карьеру, а лишь бы, как пелось в популярной в СССР, но не битловской песне: «Была бы страна родная, и нету других забот», – сразу пришла и другая, горьковатая: а с чего бы волосатикам положительно отзываться о нашей Родине? А следом и другая, конструктивная: как сделать так, чтобы они, эти популярные люди, воспели, хотя бы даже в прозе, страну Ленина и Горького?

Самый простой путь – гастроли. Но у генерала немедленно начиналась изжога, стоило ему лишь представить, сколь обыден данный путь, сколь много трудов он потребует и каким непредсказуемым может оказаться его результат. И какими пагубными провалами грозит он ему лично – если хоть что-то в ходе визита музыкантов пойдет не в ту степь. Стоит, допустим, восторженным комсомольцам прорвать оцепление и выскочить на летное поле Внуково навстречу кумирам… Или ненормальной поклоннице из числа золотой молодежи бросить, подобно англо-американским ровесницам, свой лифчик на сцену… Или же отделу по борьбе с проституцией накрыть девчонок, желающих проникнуть в битловские номера… А кому-то из фарцовщиков засыпаться на спекуляции билетами на концерт… Васнецов не сомневался: любой такой прокол – и старая гвардия, и без того с недовольным ворчанием скалившая зубы на него, красивого, сорокалетнего, сожрет в один момент. Да и вместо восторженных откликов от битлов можно дождаться в результате таких афронтов лишь язвительных комментариев в буржуазных СМИ. А даже если пройдут гастроли без сучка, без задоринки – где гарантия, что о первой в мире стране социализма волосатики станут высказываться в восторженных тонах? С чего бы вдруг? От лицезрения Красной площади? Кремля? Ленинских гор? Только что построенной, с иголочки, Останкинской телебашни? Эмиссар ЦК был здравым человеком и знал, что от досужего гастролера можно добиться лишь стандартного восхищения красотами архитектуры – а от этих юнцов-зубоскалов, может, и того не услышишь. Напротив, того и гляди обнаружат или тараканов в «Интуристе», или нехватку пива в баре – никогда не угадаешь.

А вот если привезти битлов инкогнито… Да безо всякой шумихи… В обход посольств и наглых борзописцев-инкорреспондентов… И тогда, той же вашингтонской памятной ночью, замаячила в голове у него первая идея будущей блестящей спецоперации… Потом она стала принимать все более ясные и впечатляющие контуры.

Однако ее, столь красиво и лихо придуманную, следовало для начала пробить – и Васнецов понимал, что никто ему тут не помощник, не на кого ему опереться – ни на непосредственных начальников в ЦК партии, ни на товарищей из КГБ, ни на кого из членов Политбюро. Больше того – он предчувствовал: стоит ему только не то что начать двигать свою идею, а хотя бы даже о ней заикнуться, как он получит в ответ от вышестоящих товарищей не просто непонимание, а, пожалуй, и шепотки за спиной, и выразительное покручивание у виска, и сочувственные взгляды. А ведь ничто не может быть хуже для советской – партийной – комсомольской карьеры, чем сочувствующие взгляды и недвусмысленные жесты в районе виска, ибо следующим шагом может стать диагноз: заврался, оторвался, вознесся – и последующая ссылка вдаль, в лучшем случае в страну Конго, а то ведь и в Ямало-Ненецкий округ.

Но, к счастью, для продвижения своей блистательной идеи был у шестидесятника один-единственный канал, имел он одного-единственного, но важного сообщника…

В ту пору – как, впрочем, и нынче – многие вопросы удавалось решать заинтересованным товарищам через вельможных жен. Ни тогда, ни сейчас сие не означало обязательного адюльтера – хотя и на адюльтер, разумеется, готовы были ради карьеры пойти нижестоящие товарищи, пусть и опасным, обоюдоострым оружием он представлялся. Иное дело платонические ухаживания. Легкая, а то и грубая лесть. Бескорыстное и охотное исполнение самых разнообразных поручений, от мелких до деликатных. Согласитесь: какое женское сердце, обычно одинокое, измученное бесконечными отлучками супруга, цекистого ответлица, не дрогнет от безупречно вежливого, скромного, привязанного, исполнительного адъютанта! Кто не замолвит за него мужу словечка, указывая на преданность без лести, столь ценимую на этажах власти! Не одна карьера началась, да и нынче начинается с места оруженосца, верно и без посягательств несущего шлейф важной дамы!..

Встречались в то время, равно как и сейчас, отдельные любители, что действовали через детей сиятельных персон. Огромный простор открывало совместное обучение в центровых спецшколах – как правило, с английским уклоном, где при определенной политической маневренности сын простого инструктора ЦК мог усесться за одну парту с дочерью члена секретариата или, допустим, кандидата в члены политического бюро. И даже сын дворника (но счастливо проживающий где-нибудь в районе Бронных) запросто сталкивался на переменках с дочерьми министров.

Надо отдать ему должное, негенерал Васнецов – в прошлом боевой офицер, фронтовик, морпех – был человеком прямым и знающим себе цену. Ниже собственного достоинства счел бы любое лизоблюдство, особливо перед дамами. И потому не уважал такого рода маневры. Однако чем отличается человек умный и смелый от льстеца и хама? Да тем, что у него получается любое лыко в строку. Помогает ему, как говорили в старину, бог (которого, разумеется, нет – это такая фигура речи).

Короче говоря, в данной ситуации пригодилось третье поколение – иными словами, внучка.

Как уже отмечалось, дети и внуки партийной элиты тесно общались между собой. Еще теснее, пожалуй, чем их отцы и матери. И семья Васнецовых в данном контексте вовсе не являлась исключением. Надо заметить, что негенерал (или больше чем генерал) всячески старался поддерживать со своею дочерью Натальей пятнадцати лет от роду отношения в духе добросердечия и взаимопонимания. Он, во-первых, любил ее и, во-вторых, помнил, что юность особенно подвержена разного рода порывам. И счастье, если этот порыв произойдет в правильном направлении: к учебе, познанию мира или хотя бы даже любви – но к достойному юноше из хорошей семьи. А ведь случается и наоборот с детьми – особенно с теми, что проживают в обстановке материального благополучия, а также недостатка внимания со стороны родителей и педагогов. Упустишь подростка – а там недалеко и до дурной компании, начнутся фарцовка, пьянство, неудачная любовь, а то и беспорядочные половые связи или даже наркотики! Во избежание вышеуказанного, Васнецов старался по возможности понимать свою доченьку, любить, а через это и контролировать. Хоть и вздыхала ревниво жена, Валентина Петровна: «Балуешь ты ее!» – старался Васнецов с Натальей проводить как можно больше времени.

Собственно, знакомство с современной популярной музыкой у «генерала» с Наташкиных интересов и началось. Когда он отъезжал в ответственную командировку в Штаты, упросила его дочка привезти долгоиграющую пластинку тех самых битлов. Что ж! Желание дочери – закон (если только оно, это желание, в правильном ключе и нужном русле). Васнецов, верный своим традициям контролировать и направлять, первоначально сам прослушал музыку волосатиков, а также почитал кое-какую литературу. И признался себе, что ему песнопения парней из рабочих кварталов скорее понравились. Если, конечно, отбросить всю шелуху вроде их длинных волос, а также вызывающее поведение на сцене (и атмосферу истерии, раздутую вокруг квартета продажными буржуазными газетами, радио и телевидением). Песни-то были мелодичные, приятные, запоминающиеся. А генерал знал в музыке толк. Любовь к мелодике и ритмике началась еще на войне, а продолжилась в послевоенные годы, когда бравого прихрамывающего каплея в отставке взялась учить музыке выпускница Елецкой музшколы, московская студентка Валечка – и ведь выучила, очень недурственно стал Васнецов музицировать, а уж пел своим баритональным басом – вообще заслушаешься. А сама учительница вскорости стала его женой и матерью Натальи.

Раз уж буржуазная молодежь нынче столь увлечена бит-ансамблями, как их называют, – будучи там же, в Америке, подумал генерал, – имеет смысл и у нас в стране создать нечто подобное по форме, наполнив, разумеется, советским, полезным содержанием. Пусть выходят молодцы на сцену (вот, кстати, и название хорошее для музыкального коллектива: «Добры молодцы») и поют – и о любви, конечно, но в то же время пусть звучит в их творчестве патриотическая нота: Родина, березки, память о войне, любовь к труду, уважение к старшим… И конечно, следует вычистить поганой метлой все наносное, вредное. Волосы можно разрешить не столь, конечно, длинные, как у «Битлз» – однако чуть длиннее общепринятого, никаких воплей и прыжков на сцене, но слегка приплясывать можно. Надо поговорить по возвращении с товарищами из комсомола: пусть потихоньку, исподволь возьмут на себя контроль за организацией молодежных бит-групп. Ведь бесконтрольность может привести к тому, что комсомольцы станут сами образовывать подобные квартеты, квинтеты и секстеты – а за самостоятельными деятелями уже гораздо труднее будет уследить: и в смысле содержания песен, и внешнего вида, и поведения музыкантов на сцене. Ведь почти прошляпили, можно сказать, упустили движение современных акынов-трубадуров-менестрелей. Вон, несется совершенно бесконтрольно из каждого окошка хрипение Высоцкого с его блатным репертуаром. И только сейчас начали искать товарищи подходы к артисту с тем, чтоб направить в правильное русло его репертуар: военно-патриотическая тематика, романтика трудных дорог, покорение Сибири… Вот и молодежные джаз-банды нельзя упустить. Надо и молодым композиторам, и поэтам-песенникам из соответствующих творческих союзов дать поручения по созданию специальных молодежных песен, а затем крепко контролировать их в смысле «лито»⁸. Ну и, разумеется, само название «бит-группа» или там «рок-квартет» новому музыкальному движению совершенно не годится. Следует именовать их иначе, безо всяких там битов и роков. К примеру, вот хорошее, в меру скромное, но многообещающее прозвание: «вокально-инструментальный ансамбль», а почему нет, сокращенно ВИА? И конечно, надо подумать над именами собственными. Как вышеупомянутые ВИА будут называться? Ведь что такое «Битлз» в переводе? «Жуки»! Жучки, можно сказать. А другие? «Роллинг стоунз», представьте себе: «Катящиеся камни». Или «Стальной цеппелин». Ужас! Нет, нужны имена яркие, но скромные, с оттенком романтики: «Голубые гитары», к примеру. Или те же гитары – но поющие. Или, скажем, верные друзья. Или поющие ребята. Или, напротив, веселые ребята. Комбинаций множество. Можно кое-кого даже с вызовом назвать. Например, «Машина времени».