Kitabı oku: «Сожженные земли. Закон дитто»

Анна Щучкина

Yazı tipi:

Пролог

Нам вечность не срок,
Пусть даже истлела
Ткань всех миров…
Ты пела.
О любви, забытый поэт Таррвании

Аниса

Меч пронзил плоть брата, а его короткий вскрик заглушила рука того, кого я звала мужем.

Тело осело на пол, бережно, почти любовно поддерживаемое тем, кто должен был стать моим мужем, но не стал.

Я сделала шаг назад, силясь не кричать. Всю комнату заполонил дикий, безумный запах силы.

Дитто зеленого дракона торжествовал. Дитто черного дракона молчал.

Нить, связывающая меня с братом, истончилась, исказилась, ис…

Исчезла.

Брат умер.

– Нет… – прошептала я, сдерживая слезы. – Нет!

Астраэль, торжествующий Астраэль повернулся.

К приоткрытой двери.

Ко мне, замершей у входа и не понимающей, что происходит.

В сторону той, что хотела войти и поприветствовать великого императора и его брата, своего мужа, после длительной, но успешной охоты. Лук висел на моем плече, убитая дичь зажата похолодевшими пальцами, грязь не успела сойти с сапог. И секунду назад лихорадочно бившееся от радости сердце сейчас судорожно сжималось от ужаса.

– Моя прекрасная Аниса, это совершенно не то, о чем вы подумали, – вкрадчивый голос императора Астраэля разорвал тишину.

Я тупо уставилась на Александра. На его стеклянный взгляд. На лужу крови, медленно растекающуюся по каменному полу из-под неподвижного тела. На меч, с которого капля за каплей стекала кровь. И на Рейна, молча стоявшего рядом с Астраэлем. И злобно смотревшего на меня. Безумно…

Свободная рука потянулась к луку.

– Аниса! – рявкнул Астраэль. – Ваш брат изменник! И пытался убить меня!

Сзади послышался шум. Топот натренированных ног, бряцанье оружия – к покоям императора приближалась стража. Но почему никого не было, когда я подошла?

– Убийца, – ответила я. – Вы убили моего брата!

Астраэль поджал губы и кивнул Рейну:

– Разберись с ней.

Со мной?

Рейн обнажил меч и медленно направился ко мне. Сталь сверкнула хищным металлическим блеском. Я взвизгнула, швырнула в Рейна дичь и сорвалась с места.

Бежать! Бежать из дворца!

Громом разнесся голос Астраэля, эхом отражаясь от высокого свода:

– Поймать ее! Живой или мертвой, но доставить изменницу!

Коридор за коридором, лестница за лестницей, я бежала, видя удивленные лица прислуги. Почему-то отчетливо запомнился звук упавшего подноса и звон разлетевшейся на мелкие осколки посуды, когда я оттолкнула со своего пути юную служанку.

Топот стражи нарастал.

Слезы лились по лицу, но ноги несли и несли меня прочь. Я сама не понимала, почему бегу. Разум подсказывал, что нужно остановиться, но сердце сжималось от необъяснимой тревоги. Колчан больно бил по ногам – утром я решила взять поясной вместо заплечного и теперь расплачивалась за выбор. Драконы, всегда отвечавшие на мой зов, молчали.

Во дворце моего мужа не было опасности… до сих пор.

– Аниса!

Голос любимого остановил меня у самого моста, отделявшего дворец Алого заката от города.

Я обернулась, резко снимая лук и накладывая стрелу на тетиву.

– Не подходи, предатель, – прошипела я.

Мой любимый удивленно воззрился на меня и поднял руки.

– Аниса, что случилось?

– Не подходи, Рейн. Клянусь, еще шаг!..

Он сделал шаг, и я спустила тетиву.

Его удивление сменилось гримасой боли. Выдернув стрелу из плеча, Рейн сделал еще шаг, а я опять выстрелила, два раза: в сердце и в колено.

Он со стоном упал.

А затем стражники настигли и меня.

– Принц! Принца ранили! Убить мятежницу!

Воздух разорвался криками и стрелами, боль проткнула мне легкие, сердце, душу…

Захлебываясь кровью и ужасом, помутневшим разумом я осознала.

Все.

Часть I

Глава 1

Самыми проворными тварями на землях Таррвании считались злиссы. Эти крысоподобные существа могли проникнуть куда угодно.
Из походных записей Эжена де Мораладье

913 год правления Астраэля Фуркаго. Дворец Алого заката

Винсент

В саду раздавались крики. Но они постепенно стихали, уплывали, «убегали» дальше и дальше. Короткая трель вечерней золохвостки возвестила о том, что ночь на мягких кошачьих лапах подкрадывается, чтобы вонзить зубы в уходящий день. Закатное солнце яркими росчерками пробивалось между пиками и зубцами и ложилось длинными алыми лучами прямо передо мной.

Я крался вдоль стены. Высокая трава закрывала меня ото всех. Даже волосинки не торчало!

Шаг. Еще шаг.

Пройти, присесть, проползти, потом опять…

Прыг! Узкий ручеек пересек мне путь, но я, смелый и ловкий, без труда перемахнул через него.

И никакие нянюшки не поймают, пока я быстр! За солнечными зайчиками, мимо красивого-красивого пруда. Там рыбки всегда золотыми таффами всплывали, булькали возле берега. После завтрака все крошки отправлялись прямо к ним в рот – ам!

И никто не мог заметить меня, ух! Какой я молодец. Всех обвел вокруг носа. Или носов? Раз… два… три… пять… а, четыре. Четыре длинноюбочные нянюшки бегали-искали ловкого Винсента, непобедимого стража Таррвании.

– Тагвании, – прошептал я и облизнул губы.

Пока что не так хорошо выходило, но обещание есть обещание. Надо научиться до моего пятого сезона дождей говорить красиво и четко, чтобы сын Густаво перестал дразнить за картавость. А до него, сезона, осталась всего неделя.

Белая стена шершавила руку. Что-то хрустнуло под ногой. А! Ветка дерева-зонтика. Я посмотрел наверх. Большое-большое, высокое-высокое дерево раскинуло ветви как солнечные зонтики придворных дам. Они считали белую кожу красивой, поэтому старались скрывать тело целых десять месяцев. Его – дерева – пузатые бока влажно блестели. Слизь на внутренней стороне листьев уже мерцала почти не заметным голубоватым – приближались сумерки. Как только наступит ночь, листья засияют мертвенно-голубым.

Дерево раскрылось, готовясь к сезону дождей. Я огляделся. Ну да… почти все «зонтики» в саду раскрылись, словно огромные грибы. Только два дерева, в самой глубине, еще стояли и не спешили поднимать гибкие ветви с широкими листами. Как поднимут – сразу рухнут ливни на дворец Алого заката.

Подобрав ветку, я принялся отбивать ритм и напевать:

Долго иду, вдоль стены иду…

Тук-тук.

Высокая стена, перелезет принц, ля-ля…

Тук-тук-тук.

Сколько пройдет оборотов, прежде чем меня хватятся? Раньше я не пробовал убегать, но сегодня…

Тук-тук-тук-тук.

Палка издала какой-то неправильный стук. Я остановился и опять постучал.

Тук.

Высокая белая стена тянулась вдоль всего сада. Он был огромный, но я уже успел облазить его везде. Больше мне никуда не разрешалось выходить. Только дворец, сад и мои нянюшки. Недавно мама взяла меня на прием к стражам! Я был так рад. Они же великие воины! Хотя мама их не очень жаловала, а отец говорил о них с холодной сдержанностью. Но я-то знал, что лучше их никого нет. Настоящие воины, сражающиеся с этими ужасными существами!

…Тук.

Нет, это стена какая-то не такая. Я прислонился к камню ухом. Но что не так… что-то… Внезапно зачесались рога, заставив меня чихнуть. Как-то жутко щекотно и странно! Я попробовал стукнуть веткой…

…и провалился.

Мой крик потонул в мягком чем-то, на что я упал. Брр, холодно. Пахнуло ароматной выпечкой, теплый воздух заставил встать дыбом волосы на голове. Хлеб тетушки Ризи? Она иногда угощала меня, втихую, чтобы мать не отобрала, и вечно называла «бедным дитя». Но мы же богаче всех в империи, а тетушка упорно продолжала звать меня «бедным»… У отца всегда самые, как там… престижные! Престижные балы. Мать расхаживает в самых дорогих платьях, а мне покупают столько слуг, сколько захочется.

Я встал и отряхнул короткие штанишки, которые должны остаться белыми к вечернему омовению. Иначе мне снова…

Синяк на животе заныл.

И где я?

Стены скользили под рукой. Шаги были мягкими и тихими. Так… это мох. Запахи старые и затхлые. Повел носом, принюхался. Ветерок шел… туда!

Глаза-то все видели – это тоннель. Узкий, длинный. Света нет, но даже темной ночью я видел хорошо.

– Эй…

– Эй-эй-эй-эй… – вторило мне эхо.

Я посмотрел наверх: белый камень высоко. А почему кости целы? Косточки… Как-то при мне страж упал с такой высоты и потом со сломанной ногой три недели ходил.

Какой же я молодец!

Идем-ка, Винсент, туда, куда пойдется. Идется, бредется…

Веткой я тыкал мох, он мягко пружинил под ногами.

Шаг.

Еще шаг…

Постепенно становилось как будто светлее. И я уже не просто шел – карабкался вверх. Иногда мои руки ухали и опускались в какой-нибудь поворот, но оттуда пахло чем-то сырым и смрадным. Мне не хотелось туда идти, и я шел дальше. Потолок внезапно оказался над самой головой и пребольненько стукнул по рогам. Точнее, я стукнулся об него, попытавшись посмотреть наверх, – мои и так небольшие рога резко чиркнули по белому камню, выбив искру. Пришлось пригнуться, а потом и ползти по мху, которого становилось все меньше. Ветка очень мешалась, и я бросил ее. Скоро руки нащупали теплый каменный пол.

И куда же это я попал? И сколько уже ползу? Животик тихонько заурчал, вторя моим мыслям. А потом тоннель закончился.

Светло, очень светло! Я моргнул, прищурился, и зрение показало четкую картинку. Решетка? Очень толстая, и просветы между прутьями совсем узенькие и маленькие, даже для моих глаз.

– Что вы сделали?

– Устранила предателей империи.

Голоса! Значит… я подполз ближе и посмотрел вниз. Ну, точно! Мать и отец! Очень далеко внизу. А это папин второй кабинет! Вот стол, два стеллажа, вот высокое окно и эти тяжелые зеленые шторы, за которыми мог спрятаться любой. Скорее всего, там сейчас стоит Густаво, начальник императорской стражи. А я же прям под потолком! Высоко! И никто меня точно не увидит. Сейчас как напугаю их… Я набрал воздуха, собираясь крикнуть: «Винсент тут!»

Шлеп. Мама тихо вскрикнула. Папа брезгливо вытер ладонь платком, который почтительно подал слуга в зеленом камзоле. Сложил руки замком и сказал, пока мама держалась за покрасневшую щеку:

– Освободить императорский кабинет.

Слуги поклонились и вышли, стражник (ой, я угадал, точно Густаво!) отогнул штору и тенью скользнул в сторону дверей. Щелк, звяк, родители остались одни.

Мне перехотелось кричать. Сердце колотилось как бешеное – я впервые в жизни видел, как отец ударил мать. Мой хороший, самый добрый отец. Меня затопил странный восторг, что-то щекочущее и неправильное промчалось по спине и отдалось ввинчивающейся дрожью в рогах. Это неправильно, но так… справедливо? Я закусил губу и почти впечатался носом в решетку. И стал внимательно слушать.

– Как вы посмели действовать без моего ведома?

Отец нависал над побледневшей императрицей. Он был на полторы головы выше ее, черные волосы как обычно ниспадали на шею. Зеленые чешуйки камзола переливались в свете масляных ламп. Каждое его слово еще больше втаптывало мать в белоснежный пол с зелеными узорами. Глаза императрицы сверкнули, губы задрожали, и она, отняв руку от лица, быстро сказала:

– Я устранила угрозу нашему правлению! Вам разве не доносили возмутительные слухи? Разве не вы направили этих тварей убить Александра? Разве не с вашей подачи леса наводнили артамы?!

– Убить, а не заключать договор с бастардом, дрянь! – Несмотря на некрасивые слова, его голос был спокоен. Отец вновь поднял руку.

Зеленые узоры зазмеились по полу, поднимаясь от камня и светящимися лианами оплетая мать. Она даже не попыталась как-то их заблокировать, или противостоять, или что-то, даже капли ужаса не было на ее лице! Лианы затянулись, оставив открытым только рот и огромные глаза… Красивое белоснежное платье совсем краешком виднелось, прическа спуталась, растения плотным коконом держали ее, не давая двинуться.

Я почти не дышал. Восторг сменился ужасом, холодным пятном растекавшимся в желудке. Руки мелко задрожали. Отец был дитто зеленого дракона, все знали, но он редко пользовался силами. И эти сияющие лианы показались мне страшнее змееросовых клубков.

– Вы прекрасная лгунья, дорогая. Но вы забыли, на чьем поле играете.

Она всегда так делала. Лгала и лгала. Я сжал кулаки, возликовав. Оказывается, отец об этом прекрасно знал! Правда, про поле было совсем непонятно…

– Стоило хотя бы на крупицу песка задуматься о том, к чему приведут ваши опрометчивые и тщеславные поступки. Как это скажется на императорской семье.

Мать расхохоталась и выплюнула:

– Дорогой, я всегда думаю о нас. Больше, чем вы можете себе представить. Думаете, пощечина унизит меня? Вы потеряли хватку, – хищно улыбнулась она. – Смерть Александра, этого драконьего выродка Корс, была неизбежна. С помощью Костераля и Джеймса его смерть прошла с наименьшими потерями и последствиями для нас. А с договором все просто – неужели вы не найдете никакого, скажем, пустякового повода обойти наше соглашение с Костералем?

Отец отвернулся от матери – она продолжала стоять опутанная – и дошел до стола. Сел и вытащил какие-то бумаги. Обмакнул перо в чернила и что-то начал писать.

Я не понимал ни слова из сказанного, кроме того, что мать о чем-то договорилась с дядей Костералем, и боялся пошевелиться, чтобы не выдать себя.

– Что вы делаете, Астраэль, – прошипела мать.

Отец продолжил писать.

– Именем всех дрянных богодраконов, что ты делаешь, Астраэль!

Лианы с шелестом затянулись, мать вскрикнула.

Тем временем отец вложил бумагу в конверт и поставил личную императорскую печать на мягком металле, полностью скрепив письмо.

– Не богохульствуйте пред лицом дитто зеленого дракона, преданного служителя Эарта, и не поминайте младших богов, – холодно бросил отец. Он спокойно стерпел оскорбление личного обращения и не позволил себе перейти на грубый простолюдинский тон, как мать. Я в восхищении чуть не присвистнул. – Вы, прелестнейшая Аниса, вынуждаете меня предпринимать меры совершенно критические. Мой долг – защищать Таррванию. Ваш долг – сидеть послушно, как красивая кукла на престоле. Сидеть и слушать указания того, кто не бросил вас, последнюю из рода, на съедение драконам.

Мать недобро прищурилась. Мне почудилось, что уголки ее губ слишком сильно разъехались, как будто… такая длинная улыбка… Я протер глаза и вновь взглянул на императрицу. Нет, такая же, как обычно.

Отец встал из-за стола и, подойдя к матери, помахал конвертом прямо перед ее лицом.

– Ваше положение дитто обязывает беспрекословно подчиняться короне и тому, кто под этой короной. – Он аккуратным и плавным движением указал на золотую корону с шипами на голове. Та, словно влитая, прекрасно сидела на его черных волосах. Я пощупал свои волосы – такие же, как у отца. – И я закрываю глаза на ваши необъятные аппетиты. Как там его звали… Давьел? Хорошо греет вашу постель?

Подбородок матери гордо вздернулся. Совсем незнакомый голос произнес:

– Ас-с-страэль, вы переходите границу.

Отец хмыкнул, и лианы, отпустив мать, втянулись в камень, застыв неподвижным узором. Она закашлялась, белое платье повисло, потеряв свой лоск, а на коже красными пятнами расцвели следы от растений. Я внимательно всмотрелся в ее злое лицо.

– Аниса, вы крайне меня разочаровали. Крайне. В ваших же интересах сразу же после сезона дождей отправиться в Сарркар, чтобы окропить святостью дитто белого дракона местных лордов и младший храм.

– Вы отсылаете меня?

– Даю возможность замолить свои грехи перед Эартом. – На лице отца застыло жесткое выражение. А зеленые глаза показались мне холодными, как камни. – Мятежники подняли голову. Возьмете Карателей, дадите указания змейкам. Покрутитесь на званых вечерах. Затащите в постель парочку знатных особ. Ничего сложного. В этом письме указания для дома Бесалп.

– И вы… не откроете мне содержимое письма?

– Знаете, что отличает мудрого правителя от только севшего на престол юнца?

Отец, подойдя к стеллажу, нажал на вторую книгу. Скрипнула стенка, стеллаж поддался, открыв тьму. Я во все глаза глядел и запоминал. Неужели потайной ход?

– Ничего. Оба умрут, если им вонзить нож в спину. Идите, слуги не должны видеть вас в изорванном платье. И так достаточно… слухов, – с усмешкой закончил император.

Мать сделала церемониальный поклон, поджав губы, взяла письмо и зашла в темный ход. Отец отпустил книгу – стеллаж тут же встал на место. И все. Никаких следов, ничего… Я заерзал. Было очень неудобно, и, кажется, пришла пора мне ползти в другое место.

Император Таррвании подошел к окну и задумчиво произнес:

– Стоит ли ей доверять Винсента с таким своеволием? В конце концов, та поездка… слишком сильно повлияла на юнца. Дурная кровь нашла выход…

Отец внезапно оборвал себя на полуслове и осторожно принюхался. А затем повернулся в мою сторону.

Сердце пропустило удар.

Я попятился, руки заскользили, подбородок ухнул вниз, разбиваясь до крови о камень, тело клубком покатилось назад.

Только не шуметь, только бы не шуметь!

Отбив все точки на теле, я наконец остановился, больно врезавшись в стену. Руки саднило, нос сильно ныл, а во рту чувствовалась кровь. Она текла и текла, не останавливаясь, а язык болел… Прикусил. Глаза подозрительно щипало. Шмыгнув носом, я решил идти в любую сторону, куда-нибудь. Наверное, хуже уже не будет. Живот опять заурчал…

…Вывалился я через жутко много оборотов, расчихавшись и не чуя под собой ног, рук, прямо в какую-то каморку – всего лишь прислонился к стенке, а она поддалась и опрокинула меня внутрь. Я сделал шаг, отодвигая перед собой бочку, прямо мне на голову с треском рухнуло что-то очень длинное.

Но я не плакал. Стражи не плачут! Зато чихнул, сразу несколько раз, потому что в воздух поднялось огромное количество пыли.

А оглядевшись, понял, что это чулан для прислуги. Узкий, маленький, и, видимо, сюда давно никто не заходил – паутина свисала с углов, опутывала стены, кружевом переливалась на метлах. Вот и дверь – какая-то почти черная (в белом дворце-то!) и почти слившаяся с такими же черными стенами. Попытался открыть ее, но ручка не поддавалась. Пыхтя и напрягая оставшиеся крохи сил, я повис на ней.

Не поддалась.

Я решил подпрыгнуть и опять повиснуть, и лишь тогда медленно-медленно, с жутким скрипом ручка опустилась вниз. Дверь застонала, опрокидываясь на меня. Радостно распахнув ее, я оказался в одном из узких коридорчиков, увешанных портретами. Оглянулся – портрет моего пра-пра-пра-какого-то-там-дяди рыжим самодовольным пятном полностью перекрывал дверь. Щелкнув, дверь вернулась на свое место, а рука дяди медленно поднялась вверх.

Ого! Да это же самый настоящий тайный ход! Интересно, а тот, куда зашла моя мать, связан с этим? Или нет?

Я побрел по коридору, но не успел додумать мысль, как нос к носу столкнулся с презлющей нянюшкой, которая, охнув и запричитав, потащила меня к вечернему омовению.

– Ваше Высочество, ну как же так! Сколько оборотов искали вас, думали уже сообщить светлейшим! Что ж вы так не щадите нас!

Я сопротивлялся – стражей никогда не стали бы так тащить на какое-то омовение! На что подоспевшие младшие нянюшки сказали, что доложат матери о черных-пречерных штанишках. Пришлось подчиниться.

Желудок тем временем еще раз жалобно заурчал. И ужин давно прошел…

Нянюшки долго-долго оттирали грязь, въевшуюся даже в кончики рогов. Жесткой щеткой прошлись по спине, мягко и ласково нанесли мази на синяки. Старшая, матушка Шэлли, посадила меня к себе на колени и стала расчесывать еще мокрые волосы и напевать колыбельную. Она всегда ее пела, сколько вот я помню себя, всегда. И ее нежный голос всегда наводил такую дремоту… Подавить зевок не получилось.

Солнышко устало,
Луны меж тучек плывут…
Принц встал рано,
А теперь пора ко сну…

Она погладила меня по щеке и, взяв за руку, повела к кровати. Единственная лампа слабо освещала задернутые темнотой окна, шкаф, на полках которого стояли точно выполненные фигурки имперцев, три зеленых дракона и горстка мятежников, ученический стол, который мне понадобится сразу же после сезона дождей, тумбу из белого дерева и мягкий зеленый ковер на каменном полу. Старый Ух-ух – плюшевый зеленый дракон и моя первая игрушка – спал, закутавшись в одеяло. Я встал рядом с кроваткой и достал его, вновь зевнул. Ух-ух блестел недоверчивыми глазами-пуговицами. Младшие нянюшки взбивали перину, пока матушка Шэлли надевала на меня ночную рубашку.

А затем воркование матушки Шэлли прервал громкий и противный вой. Кровь прилила к щекам, лоб покрылся испариной. Клятый драконами живот! И опять, громко-громко, противно-противно и утробно он заурчал. Матушка махнула рукой, отпуская нянюшек, те поклонились, сверкнув витыми рогами (целыми тремя!), и закрыли двери в покои – с другой стороны.

– Ваше Высочество, вы сбежали от нас и пропустили ужин. А ведь вы знаете, что, согласно установленным правилам, отдельные приемы пищи запрещены. – Ласковый голос матушки внезапно пропитался горечью, отчетливо оседавшей на моем языке с каждым словом.

Я угрюмо посмотрел на нее:

– И ладно! Потегплю до утга. Мне уже почти пять лет, я не маленький, чтобы хныкать из-за голода.

– Ваше Высочество, мы готовы всегда вам служить. И разделять все игры и радости. И я бы хотела, чтобы вы понимали, какая ответственность наступает после любого вашего поступка – хорошего или плохого.

Я зевнул. Скука скучная эти разговоры…

Матушка Шэлли сунула руки под фартук и неожиданно вытащила сверток. Я впился в него взглядом. Промасленная бумага и неожиданно дразнящий ноздри аромат – рот наполнился слюной, а животик пронзила сильная боль, и он опять заурчал.

– Ешьте, Ваше Высочество, ешьте, – тихо сказала матушка Шэлли.

Я с жадностью разорвал упаковку и почти рыча впился в ароматный круглый хлеб, щедро покрытый белой сладкой посыпкой. Он таял во рту с каждым кусочком, блаженное насыщение постепенно унимало резь в животе. Покончив с остатками и слизав все крошки с пальцев, я с благодарностью взглянул на матушку Шэлли. В ее глазах почему-то стояли слезы.

– Запомните, Винсент, это. Я растила в вас лучшее. Вам всего пять лет, но растете и созреваете вы быстрее сверстников. Я надеюсь, вы запомните это и не растратите понапрасну огонь вашей души… Несмотря ни на что.

Внутри поднялось что-то смутно-неприятное.

– Матушка, почему вы плачете?

Она быстро утерла слезы и, погладив меня по голове, осенила знаком зеленого богодракона – подняла три пальца и начертила круг.

– Я не плачу, Ваше Высочество. Это… просто усталость. Ложитесь спать и не забудьте вознести прошение Эарту.

– А вы не сможете остаться посидеть ночью? – быстро спросил я. Мои ладони вспотели, пока слова срывались с губ.

Лишь бы осталась, вот бы осталась, останься!

– Вы же знаете, Ваше Высочество. Это приказ императора от самого Кровавого утра – никаких слуг в покоях императорской семьи.

Она сдержанно поклонилась, совершенно не сбив светлые локоны, убранные в высокую прическу, задула свечи и вышла, закрыв дверь и оставив меня изнывать от ужасно противного чувства, от ожидания известного и неизбежного.

Оставила меня трястись от страха.

Тишина накрыла темным покрывалом. Моя дрожь становилась все сильнее. И шепоты, шепотки кругом, везде, из всех углов, шепотки и голоса:

– Раз-два-три-четыре-пять, она идет с тобой игра-а-а-ать…

– Вас не существует, – прошептал я в ответ и бросился к алтарю Эарта.

Он был установлен прямо возле кровати – золотой дракон с зелеными глазами и два драконьих камня под ним. Я быстро произнес, почтительно стоя на коленях:

– Эарт, исполни мою молитву! Стражем мне не быть, знаю, но… хотя бы избавь меня, прошу, от той, кто стоит всегда рядом.

Не знаю, сколько молился. Колени занемели, пальцы похолодели.

Но я твердил и твердил:

– Эарт, исполни мою молитву!

Дверь скрипнула. Я вздрогнул и, откинув полог, быстро шмыгнул в огромную кровать, слишком большую для меня, но слишком маленькую для взрослого.

Послышалось цоканье.

Цок.

Еще цок.

Я зажмурился и постарался дышать ровно.

Я сплю. Просто сплю. Давно сплю. Спящих никто…

Полог откинулся, и рука, больно потянув за ухо, вытянула меня на холодный пол.

Я стиснул зубы и посмотрел на ту, что всегда приходила ко мне вечером.

– Сынок, ты забыл о наших уроках и даже осмелился пропустить семейный ужин?

– Нет… мама.

Живот обожгло болью – резкий, дурной запах крови поднялся к носу. Рубашка стала влажной, мерзкой. Я закусил губу. Стражи и герои Таррвании не плачут! Но слезы предательски брызнули из глаз, а коленки задрожали.

Я убежал днем и совсем не хотел возвращаться во дворец, зная, что меня ждет ночью. Почему отец, зная, как она себя ведет, позволяет ей так…

Ее Императорское Величество Аниса Фуркаго взирала на меня сверху вниз – в одной руке хлыст, а в другой уже… Я похолодел от ужаса.

Ее рука была в толстой черной перчатке, а на ней покоилась небольшой белая кость.

И этой кости я страшился больше всего. Именно из-за нее сбежал.

– Как ты сказал?

– Ваше Величество, я не забыл об уроках. А ужин… я просто заигрался.

– Заигрался, Винсент? Впредь не забывай об этикете. Но ты и не забудешь, да-да, не забудешь, мелкое отродье. – Она рассмеялась и дернула головой, словно птица. А потом почти прошипела: – А теперь бери кость. И сотри эти крошки с лица.

Я поспешно вытер лицо, с ужасом понимая, что совсем забыл умыть его после хлеба матушки Шэлли. Она же не… она же не станет?..

Императрица без эмоций взирала на меня, но хлыст в ее руке покачивался, как змея перед броском.

Я знал, что, если не возьму камень, хлыст пройдется по плечам, спине, животу – везде, где не видно всем этим чванливым взрослым. Мать улыбнулась – холодно, хищно. Я, дрожа, взял кость. Знакомая боль вернулась ко мне – это была кость белого дракона, то, к чему мне, сыну Астраэля Фуркаго, нельзя прикасаться. Я ахнул и уронил ее.

Тихий свист хлыста, и боль пронзила левое плечо. Я закусил губу, опять сдерживая слезы.

– Винсент, поднимай.

Я поднял, и рука сразу же онемела от боли. Сдержи крик, сдержи, сдержи, сдержи…

Кость осталась в руке. Императрица удовлетворенно улыбнулась.

…Утром меня разбудили совершенно другие служанки, а матушку Шэлли я больше не видел.

Императрица покинула дворец через два месяца, когда дожди закончились. Уроки прекратились, но мне строго-настрого было запрещено говорить о них отцу. Я молился Эарту, чтобы она никогда не вернулась в дворец Алого заката.

Через пять лет я узнал, что матушку Шэлли казнили за то, что она не уследила за драгоценным принцем на вечерней прогулке.

Повесили по приказу императрицы.