Kitabı oku: «Такая разноцветная жизнь»

Yazı tipi:

Моим ровесникам – замечательному племени оптимистов – посвящаю.

Наша жизнь – холст… мы – художники… и если вдруг
картина стала чёрно-белой, то стоит взглянуть
на кисть в твоей руке:
того ли цвета акварель ты выбрал…
Подслушано на просторах интернета

Мир полон красок. Но только их смеси имеют особую ценность.
Борис Шапиро

Переэкзаменовка

Окна шестиэтажного общежития открыты настежь. Со второго по скверу разносились громкие девичьи рыдания! Серёжка, вчерашний пятикурсник, возвращался из институтской библиотеки, где нагрузился учебниками для шестого. Он сразу определил окно комнаты, куда переселили Иришку. Узнал её голос. Отчаянный рёв так не соответствовал представлению о весёлой, никогда не унывающей девчонке, с которой познакомился три месяца назад, что он взлетел на второй этаж, перескакивая через ступени.

Увидел, как она, жалкая и смешная, съёжилась в комочек на узкой студенческой кровати: сидела на пятках, лбом уткнувшись в коленки.

– А-а-а! – отчаянные вопли прерывались икотой и всхлипываниями.

– Ириш! Ты что, завалила? – поинтересовался он. – Ну, подумаешь, с кем не бывает! Пересдашь.

– А-а-а!!! – с новой силой заголосила Ириша и заколотила кулачками по мокрой подушке. – Ты ничего не понимаешь! А-а-а… Я всё знала! Такой билет… цикл Кребса! Рибофлавин! А-а-а… Я бы сдала! А-а-а…

– Так чего же завалила?

– Шпар-гал-ка-а-а-а…

– Ну, понятно.

Строгие порядки на кафедре химии были известны.

– Кончай рыдать! Может, в кино сходим? – неловко попытался успокоить подругу Сергей.

– Не хочу-у-у! – подвывала она горестно.

Соседки по комнате занимались каждая своим делом.

– Ты не бери в голову, – посоветовала Сергею одна из них, дожёвывая бутерброд. – Пока не проревётся – не успокоится.

Парень в растерянности ещё немного потоптался возле безутешной подружки. Ушёл. Она пропустила обед, не встала к ужину. Так и уснула, зарёванная.

Июнь – весёлое время в общежитии мединститута. Погода, как назло, самая что ни на есть летняя. Манит на пруд купаться, загорать. Следовать зову юных сердец, совершать неожиданные и легкомысленные поступки. Но – сессия! Зубрёжка… консультации… испытания…

Химию Иришка любила. В мединституте её было много: общая, биоорганическая, биологическая, физколлоидная… Пространные формулы, не вмещающиеся на один тетрадный лист. Окисление жирных кислот. Превращение витаминов в организме. Большой цикл Кребса, малый цикл Кребса. Даже произносить эти названия, которые у большинства однокурсников вызывали зубную боль, Ирише доставляло удовольствие.

Для сдачи зачётов её неизменно вызывал к себе в кабинет профессор. Он проделывал это с одним-двумя «избранными» из каждой группы. Проверка знаний проходила в форме блицопроса по всему курсу без подготовки и билетов. Адреналин в крови студентки зашкаливал, как при катании с крутой горки. Она всегда выходила от мэтра с заслуженной пятёркой, светясь от гордости: так приятно чувствовать себя умной!

На профессорские лекции ходила как в театр. Происходящее в зале представление завораживало. Заведующий кафедрой с умными карими глазами, где в уголках затаились смешинки, проседью в тёмной шевелюре над высоким лбом, в безукоризненном костюме легко и артистично рассказывал о сложнейших химических процессах, как приключенческий сюжет разыгрывал на сцене. Роман Иосифович. Мастер. Ириша даже всех друзей и подружек, если тем случалось бывать в Челябинске, старалась затащить на лекции по химии. Так гордилась любимым учителем!

Для подготовки к экзамену студентам-второкурсникам дали неделю.

Но какие условия для учёбы летом, в жару? Да ещё когда в общаге ремонт! Жильцов верхних этажей переселили на нижние, уплотнив насколько возможно.

В первый день Иришка даже не помышляла сесть за зубрёжку. Полагала: после сдачи предыдущего экзамена имеет право на законный отдых. Тем более что имела полный набор конспектов – единственных, написанных собственноручно.

Во второй – с утра полистала тетрадки, мысленно подсчитала: для повторения самой сложной части материала ей вполне хватит четырёх дней. Отдала рукописный источник знаний страждущим, не таким успешным по предмету, как она. С чистой совестью ещё два дня провела в безделье, купаясь и загорая на Шершнёвском водохранилище.

На четвёртый – история повторилась. Слишком летняя стояла погода, слишком душно было в общежитии, и слишком уверилась она в глубине своих знаний… В итоге на подготовку легкомысленная девчонка потратила последний день и полночи.

Утром от страха и волнения не смогла в себя и бутерброд затолкать. Трясучка перед экзаменом передаётся от студента к студенту, как цепная реакция. Ириша зашла в аудиторию, где проходил экзамен, в полуобморочном состоянии. Вот когда погрузилась в глубину запоздалого раскаяния о собственной безответственности! Кончиками дрожащих пальцев взяла билет, как приговор. Пробежала глазами первый, второй, третий, четвёртый вопрос… «Виктория!» Она знала всё! «Четвёрка обеспечена! А возможно, даже пятёрка!..»

– Князева! Номер билета, – прервал мысленное ликование студентки секретарь.

– Двадцать четвёртый! – излучая радость всем счастливым обликом от кудряшек до босоножек, объявила она.

Усевшись за стол, быстро начала строчить, выплёскивая на чистую бумагу формулы и уравнения, которые услужливо и безотказно подсказывала память. Прервалась только один раз на минуту, чтобы обозреть исписанные листы, укрывшие стол. Повернула голову и встретилась взглядом с Любашей Колобком. Прозвище той досталось от парня, с которым дружила. Сама-то высокая, тоненькая, скорее на вичку походила.

Глаза Любаши молили о немедленной помощи. Чувствуя, что хорошая оценка уже в зачётке, Иришка ощутила потребность быть щедрой.

Мгновение – и Любашин билет оказался у неё в руках. С воодушевлением начала строчить шпаргалку. Занятые несанкционированной операцией, ни спасительница, ни спасаемая не заметили, когда к ним подошёл один из экзаменаторов…

– Князева, Никитина, вон из аудитории!

«Нет, нет, нет! С ней не может случиться такая несправедливость!» Девчонка бежала по улице, стараясь не расплескать отчаяние. Куда подевалась подружка после того, как обе пулей выскочили из института, её не интересовало. «Вон! Вон! Во-о-он!» – гремело эхом в голове, подгоняя. Только в комнате общежития она разрешила себе зарыдать над неожиданной обидой.

Утром снова светило жаркое солнце. Ириша отправилась на водохранилище. Проваленный экзамен у неё был последним, но в институте соблюдался строгий закон: переэкзаменовки происходили после официального окончания сессии.

За всю неделю, предшествующую повторному испытанию, упрямица из принципа ни разу не открыла конспекты! Отдала Любаше. Сама бездумно плавилась под солнцем, купалась, гуляла, ходила в кино. Выспалась, отдохнула, загорела. Одногруппники разъехались по домам. Серёжка с мужской половиной своего курса отбыл на летние военные сборы. Перед отъездом попытался вразумить подружку:

– Зубри! Переэкзаменовка – дело серьёзное.

– Ну и пусть! Не буду! – вредничала та.

Провалить экзамен по любимому предмету! Да ещё вытащив билет, в котором была уверена. Это казалось до ужаса несправедливым! Но какие бы обстоятельства ни явились причиной – завал оставался завалом. Ничего тут не поделаешь. Не учила она из неодолимого упрямства; хотела самой себе доказать: знания по предмету имеет основательные.

В день переэкзаменовки хорошо позавтракала в общежитском буфете. Мандража не было. Наоборот, наполняла уверенность, что всё пойдёт как должно.

Четверых проштрафившихся студентов запустили в аудиторию одновременно. Ирина взяла билет. Ухнула в дежавю, будто время по щелчку отмоталось, как кинолента. Двадцать четвёртый! Спокойно дождалась своей очереди. Отвечала, испытывая привычное удовольствие. Смотрела, как экзаменатор тщательно выписывает в зачётке: «Хорошо». В институте имелось ещё одно правило: оценка при пересдаче занижалась на один балл от полученной в действительности.

– Спасибо! – поблагодарила она экзаменатора. – Я не сомневалась!

Дождалась Любашу, осчастливленную отметкой «удовлетворительно». С лёгким сердцем подружки, уже третьекурсницы, отправились праздновать в «Пингвин» – кафе, где можно заказать фирменное мороженое со свечкой из бисквита и кофе с коньяком. Мороженое подадут в широкой металлической креманке. Кофе – в крошечной чашечке. Десять миллилитров коньяка – в маленькой пузатой рюмке.

Сегодня можно!

Трудовое воспитание

Ещё час назад Ларочка чувствовала себя абсолютно счастливой: после занятий второкурсникам медицинского училища объявили, что после выходных они отправляются на уборку картошки в ближайший совхоз. Это значит – впереди три недели незапланированных каникул! Тёплый осенний день рождал фантазии и желание развлекаться.

Домой девушка вернулась в приподнятом настроении: не сомневалась, что мама – врач-терапевт – сделает всё, чтобы дочка осталась дома. Во-первых, она у неё единственная. Во-вторых, – маленькая. День рождения у Ларочки был пятого сентября. Школу окончила шестнадцатилетней, восемнадцать исполнилось вчера, и, по мнению мамы, нежная белокурая дочка оставалась ещё совершенным ребёнком.

Она уже строила планы на весёлое ничегонеделание, но вдруг папа – директор ПТУ – взбунтовался. То ли на работе что-то было не так, то ли кончилось терпение наблюдать, как жена из единственного чада белоручку воспитывает, то ли сама дочь не к месту пренебрежительно высказалась о том, что однокурсники едут в грязи ковыряться. Он побагровел, сдвинул густые рыжеватые брови так, что светлые глаза стали казаться чёрными, и выскочил из квартиры, хлопнув дверью. С потолка осыпалась извёстка.

Мама с дочкой озадаченно переглянулись. С директором такое случалось редко, но означало крайнюю степень возмущения, после которого могли следовать поступки непредсказуемые и неотвратимые.

Через несколько минут входная дверь грохнула с прежней силой, впуская разъярённого отца семейства. В руках он нёс ворох чего-то тёмного, пыльного, совсем немодного. Бросил охапку у порога.

– В этом поедешь!

– Куда, папочка?! – робко спросила дочь.

– В грязи ковыряться! – рявкнул тот. – Давно пора узнать, где растёт картошка, из которой ты пюре любишь. Не в барской семье растёшь. Нас мама в детстве, бывало, супом из картофельных очистков кормила. Затирухе радовались. Пятерых попробуй прокорми!

– Она простудится, – попыталась возразить мама-врач.

– Вылечим!

– Вшей накопит!

– Выведем!

Ларочка с мамой, вздыхая, разгребли охапку, брошенную у порога: видавший виды стёганый ватник, потёртая шапка-ушанка, две пары брезентовых рукавиц, пропитанных угольной пылью, и резиновые сапоги до колен, тоже не новые.

– Они мне велики!

– Носки наденешь! Двое, трое. Шерстяные носки, надеюсь, у твоей матери найдутся?

– А где ты это взял? – удивилась жена.

– У бабы Пани в котельной.

Баба Паня – одинокая с тех пор, как потеряла на войне мужа и сына, неопределённого возраста женщина, – жила в комнате на первом этаже и работала истопником. Котельная находилась в подвале. По субботам Паня затапливала углём печь под котлом. Тогда в квартирах из кранов для горячей воды бежал почти кипяток.

На следующее утро, «нарядившись чучелом», Ларочка отправилась к училищу. Правда, на голову надела вязаный берет с помпоном, который тайком вынесла за пазухой. Шла дворами, где людей меньше. Ругала себя и Ирку на чём свет стоит. Одноклассница неделю назад приходила в гости, при родителях рассказывала, как полтора месяца вкалывала посудомойкой в студенческом спортивном лагере медицинского института вместо осенней отработки на уборке овощей. Демонстрировала руки без маникюра с мозолями от котлов. Да ещё письмо пришло от Нины, тоже подружки с детского сада, студентки торгового вуза. Та делилась новостями о буднях стройотряда, в котором отработала две смены на уборке фруктов в Молдавии.

«Чёрт меня дёрнул производственные беседы при отце вести! Он, может, и не взвился бы так, если бы не подружки с их трудовыми подвигами. Ирка некстати расхвасталась мозолями. Ей хорошо, вечерами небось на танцульки бегала. И Нинке повезло, яблоки собирала – не картошку. И вообще, у них уже всё позади, а мне только предстоит! Сама виновата».

Второкурсников погрузили в большой автобус и повезли в совхоз. На переднем сиденье расположились физрук Николай Николаевич и преподаватель гигиены Михаил Михайлович – руководители. Студенты звали их Ник Ником и Мих Михом. Ларочка уселась рядом с Томкой – одногруппницей. Всю дорогу девчонки хихикали, делали вид, что всё нипочём.

Выгрузились посреди поля. День, в отличие от вчерашнего, был пасмурным. Дул промозглый ветер. Свинцовые, набрякшие влагой тучи грозили разразиться холодным дождём. Хихиканья и шутки смолкли. Рабочий десант стал походить на кучку нахохлившихся воробьёв.

– Здравствуйте! Заждались уже, – радостно улыбаясь, провозгласила встречающая студенческий отряд краснощёкая в тёплой шали тётка – совхозный бригадир. – Меня зовут Вера Михайловна. Пойдёмте, покажу вам жильё.

Будущие медики послушно расхватали котомки и потянулись следом. Ларочка старалась не отстать, но большие сапоги вязли в жирной грязи и громко чавкали, ударяя по пяткам. Пару раз, поскользнувшись, она чуть не упала. Пожалела, что до ушанки в рюкзаке на ходу не добраться. Берет не закрывал уши, помпон съезжал на глаза. По дороге в стороне успела заметить длинный деревянный стол под навесом, открытый всем ветрам. «Для чего он тут? Неужели за ним едят? На улице под дождём?!»

Провожатая вела их к низкому строению, не похожему на жилой дом. Оказалось – бывший коровник. После пронизывающего ветра в поле здесь было тепло. В углу топилась печурка. На деревянных нарах вдоль стен лежала солома.

– А спать где? – робко спросила Лара.

Бригадирша указала рукой на нары:

– Устраивайтесь. Солому чистую постелили.

Тамара шустро устремилась к импровизированным постелям, закинула свой мешок, выхватила из рук подруги узел с вещами и бросила на место рядом.

– Чего застыла? Прозеваешь – будешь у двери спать! – авторитетно заявила она. Знала, о чём говорит: в прошлом году уже ездила на сельхозработы.

– А преподаватели тоже будут с нами ночевать? – раздалось из толпы.

– Нет. Их поселили в гостевом доме, – сказала Вера Михайловна. – Ну, до обеда ещё три часа. Давайте не будем терять время, вернёмся на поле. Я представлю фронт работ.

Картофельное поле показалось бескрайним.

«Как тут картошку искать? Ничего же не видно!»

– Вот ваш плацдарм. С этой стороны ещё не вскопано, – давала пояснение бригадирша. – А вон там мацепура прошла.

Студенты повернули головы в сторону чуда техники: чего-то отдалённо напоминающее трактор, лязгающее и гремящее, ползало по полю, расчерчивая его канавками.

– Видите: картошка в бороздках лежит. Вы её собирайте, из вёдер высыпайте в контейнеры. Как с поля всю картошку уберёте, домой поедете.

«Этого никогда в жизни не убрать! – расстроилась Ларочка. – Неужели навсегда в коровнике поселиться?!»

Три часа до обеда тянулись очень долго. Собирать картошку, нагибаясь за каждой, Ларе совсем не понравилось. «Никакая спина не выдержит!» Но и вприсядку было не легче. Колени скоро затекли. Сапоги казались пудовыми. Варежки намокли, из-за налипшей грязи движения замёрзших рук стали неловкими. Клубни то и дело выскальзывали и не попадали в ведро. Девушка хотела схитрить и не выковыривать каждую картофелину, зато быстрей двигаться по своему рядку. Но возле контейнеров стоял подросток из местных жителей и записывал количество опорожнённых вёдер под фамилиями студентов. А бригадирша обещала каждый вечер во время ужина подводить итоги.

Когда прозвучал сигнал на обед, Ларочка еле разогнулась и пошагала к столу под навесом, растопырив руки в стороны. «Куда рукавицы-то девать? Они же грязные!» Увидела: Тамара сунула свои в карманы ватника. Сделала то же самое. «Плевать!» Кое-как отскребла грязь со скрюченных пальцев под струйкой холодной воды из рукомойника, вытерла полотенцем, успевшим намокнуть и потерять чистоту.

Есть не хотелось. Но когда Тамара поставила перед ней железную миску, наполненную дымящимся рыбным супом с перловкой, а рядом положила большой кусок серого хлеба, руки сами потянулись к еде.

Подробностей о том, как после обеда ползала в грязи, собирая картошку, в сознании Ларочки не отложилось. Болела спина. Мёрзли руки. Старая ушанка налезала на глаза. Поправляя вылезающую чёлку и вытирая нос, девчонка оставляла на щеках грязные узоры. Она так устала, что не осилила за ужином порцию картошки с тушёнкой. Мечтала о тепле.

В коровнике рухнула на солому прямо в ватнике. Тихонько заплакала, уткнувшись в рюкзак. «Ирка-то на чистых простынях засыпала! Подумаешь – котлы тяжёлые!» – вспомнила некстати рассказ одноклассницы. Тамара заботливо стащила с неё сапоги. Недолгие вечерние разговоры и шутки прошли мимо Ларочки. Скоро и остальные умолкли, заснув без сновидений.

Все следующие дни были похожи на первый, только начинались раньше. Завтракали пшённой кашей и горячим чаем. Ник Ник и Мих Мих иногда вместе, иногда по очереди появлялись утром и вечером, чтобы произвести подсчёт сделанного и удостовериться, что никто не заболел.

Третье утро встретило ребят белой порошей. Она присыпала чёрное поле, горстями летела в лицо. «Это никогда не кончится», – с отчаянием думала Ларочка, гремя ведром. Ветер, дождь, грязь, коровник с почерневшей соломой… Она не умела привыкнуть и смириться с неудобными условиями. Завидовала Маргоше, бывшей однокласснице, а теперь – однокурснице. Казалось, её не берёт ни холод, ни усталость. Всегда с улыбкой, расторопная, неунывающая. Рита училась в параллельной группе и кучковалась с другими девчонками.

В школе было по-другому. Конечно, класс делился на ячейки по симпатиям. Но там были Иришка и Вадим. Они дружили сразу со всеми, объединяя приятельские дуэты и квартеты в большой дружный коллектив. Если бы Ирка была здесь, и сейчас нашла бы общую тему.

Как-то после обеда при посещении продуваемого насквозь туалета-скворечника Лариса нащупала что-то во внутреннем кармане ватника. Вытащила смятую пятёрку! Это папочка позаботился о дочке.

– Деньги есть, – шепнула она за ужином Томке.

– Поняла! Идём в магазин.

– Что покупать будем?

– Портвейн какой-нибудь. «Солнцедар» всего полтора рубля стоит.

– И конфеты! Шоколадные.

– Договорились.

«Солнцедар», давясь, глотали из горла. Початую бутылку спрятали в контейнере с картошкой. До следующего раза. После вина девчонкам спалось как после снотворного. Но с утра снова ждали холод, грязь, картошка.

Избавление наступило на десятый день к вечеру. Ларочка, по обыкновению, ползла вдоль канавки взрытой тяжёлой земли, выковыривая скользкие клубни, когда Вера Михайловна, незаметно появившаяся на поле, громко провозгласила конец трудового подвига студентов-медиков:

– Всё, ребята! Закончили!

– Завтра за вами прибудет автобус, – добавил оптимизма Ник Ник.

– Ур-р-ра-а! – разнеслось над полем хриплое многоголосье.

Ларочка от неожиданности и наступившего бессилья села в грязь, смешанную со снегом.

– Я из сельсовета позвонила брату, он сейчас за мной приедет, – шепнула за ужином Тамара. – Хочешь со мной?

– Ещё бы! Я даже ужинать не буду, – подхватилась подруга.

Когда она нежданно появилась на пороге квартиры в загвазданном, с прилипшей соломой, ватнике, грязными разводами на щеках и под носом, родителей чуть столбняк не хватил. Первый пришёл в себя отец. Кинулся к дочери, стащил с её головы измызганную ушанку. Тихо охнул, увидев слипшиеся пряди непонятного цвета обычно пушистых белокурых волос. Стряхнул с нежных ручек выпускницы музыкальной школы закаменевшие рукавицы. Проглотил комок в горле, обнаружив распухшие пальцы, жирную чёрную кайму под ногтями и кровоточащие цыпки.

– Раздевай её. Всё выбросить! – скомандовал жене. – Я – к Пане, нужно котёл затопить.

Целый час Ларочка отмокала в горячей ванне и тихонько поскуливала, когда цыпки на руках начинало щипать от воды. Мама хваталась то за мыло, то за щётку, пытаясь отскоблить дочь.

– Фима, вода совсем чёрная стала! – крикнула она мужу.

– Ну так выпусти её, налей новую! – отвечал он, удивляясь женской недогадливости.

Воду для Ларочки меняли трижды. Наконец она вышла распаренная, отмытая, хотя с обветренными щеками, потрескавшимися губами, тёмными кругами вокруг глаз.

– Давай садись за стол, – суетилась мама. – Вот котлетки куриные, пюре из картошечки, горошек зелёный.

Папа некоторое время молчал, глядя на дочь. Потом достал бутылку коньяка, налил стопочку, поставил перед ней. Посмотрел, как та взяла хрустальную посудку плохо гнущимися пальцами, выпила и сунула в рот кусок колбасы.

– Иди спать!

Она послушно прошагала в спальню и с наслаждением бухнулась в чистую мягкую постель. Не слышала, как папа заботливо подоткнул одеяло.

– А котлетки… – растеряно протянула мама.

– Котлетки – завтра. Всё будет завтра!

Так закончился урок трудового воспитания единственной дочки, нежной Ларочки.