Kitabı oku: «Сезоны Персефоны: по следам Колеса», sayfa 2
Марш забытых богов
Странная штука время: то тянется жвачкой скучных лекций, то несётся заполошной птицей, обгоняя самолёты и поезда, а сверишь стрелки – один и тот же час прошёл. Говорят, что самые искусные чародеи владеют тайной микросмещений, но даже им под силу выправить полёт лишь жалкой стайки прошедших мгновений, никак не более.
– Михась решил стать проводником людских отчаяний и надежд, думая использовать эту энергию для квантового прыжка, – изучив записки погибшего мага, заключила его наставница. – И он смог составить сложнейший графический ключ, внёс даже поправку на координаты Земли в Солнечной системе. Но для успеха, пусть мы предполагаем это чисто теоретически, нужны одновременные усилия сотен, тысяч чародеев в точно рассчитанных точках планеты. А он был совсем один…
– И наворотил дел, а вы проморгали. Чародеи…
Наставница подавилась воздухом, заготовленным для следующей фразы. Тот, кто одним махом подвёл итог её долгой речи, был, безусловно, прав. И не только потому, что являлся главой департамента общемагической безопасности в европейской зоне.
– Виновата…
– Это мы обсудим позже. Когда закроем разлом.
Блюститель волшебного порядка обладал странной сверхпособностью: фразы, обронённые им с достаточной решимостью и верой, весьма быстро претворялись из желаемого в действительное. Сложно сказать, подчинилась ли магическая книга Персефоны чужой начальственности или ласковой просьбе собственной госпожи – но после третьей попытки, когда Персефона догадалась смешать свою кровь с кровью Артемиса и скормить этот коктейль упрямому фолианту, одна из его страниц расцвела дивными орнаментами и странными стихами.
Если скованный телом надоит в кувшин небесного молока,
Если предок отдаст, что случайно нашёл, а потомок – о чём не знал,
Если сможет у берега выковать волк исцеляющий время знак,
То межмирная пряха придёт, чтобы сшить разверстые берега.
Опасаясь, что пророчество выцветет, Персефона переписала его на бумажку и для верности набрала также текстовым файлом. Всё равно нести в ведьмочатик: может, хоть там кто-то разгадает шифр? Осеннюю княгиню, увы, не озарило.
То ли от напряжённой умственной работы, то ли от капризов погоды у Персефоны разболелась голова, да так сильно, что её аж вытошнило. Сьена поднесла Княгине воды с таблеткой, уложила в постель и укрыла одеялом. Потом принюхалась по-особому, как учил Артемис, но дурными чарами ниоткуда не несло. Да и с чего бы из каждого угла чарам торчать? Этак недолго и крышей поехать от излишней мнительности…
Чем-то любопытным, однако ж, веяло, но Сьена распознала не угрозу, а вовсе наоборот – потребность в поддержке и защите. Ну, именно для этого она и рядом.
Чатик тем временем начал варить. Среди голосовых сообщений и выдержек из трактатов о магии звёзд мелькнуло чьё-то робкое: «Совпадение, наверно, но мой дядя астроном, и пять лет как не может ходить, но работать ему это не мешает».
Набравшись дерзости, Сьена села за ноутбук Персефоны и попросила контакты чужого дяди. Совпадения в странном межвременье пахли неслучайностью.
***
Каждую земную полночь в Загранье и Приграничье тянуло кратким сквозняком, будто кто-то распахивал вселенскую форточку и тут же её закрывал. Иногда в щель разлома мелкими порциями всасывало разномастную призрачную дрянь, которую подобно мусору выносило в воплощённый мир. В обозримом будущем щель грозила стать вратами: тяга усиливалась, рождая беспокойные ветры на свалке нерождённых идей и в усыпальницах забытых богов. Боги желали пробудиться и занять очередь на выход.
Пиар-менеджер и блогер Лиза была про всё это ни сном ни духом. Лизе вообще было не до мистических нарративов: позавчера умер её дед, а завещание до сих пор не отыскали. В квартире, за которую Лизиному отцу, вероятно, предстояло бодаться с собственной сестрой, нашлась лишь куча книг и пыльного хлама ушедшей эпохи. Впрочем, один чемодан уже открыли, ибо на нём было надписано «Внучке от дедушки».
– Пап, это чё такое? – заглянув в потёртые чемоданные недра, спросила Лиза.
Отец созерцал большую пёструю юлу, с которой играл в собственном детстве и которую, повзрослев, считал потерянной при переезде. Потом заметил в боковом матерчатом кармашке плотный лист бумаги, пожелтевший от времени.
– Там что-то по-немецки, – Лиза вгляделась в фабричную печать и пару рукописных строк. – Сделано в Кёльне почти век назад, ого! А рядом дедушкин почерк. «Личная машина времени, экспресс в счастливые дни и защитный круг для доброго света души».
Ничего не ответив, отец извлёк юлу, установил горизонтально и с силой нажал на рычаг. Жалобно скрипнув заржавевшим нутром, юла пошла в танец. Отец поддал оборотов:
– Смотри!
Пёстрые пятна и случайные росчерки на поверхности юлы начали сливаться в странный символ, формой более всего похожий на…
– Крендель! – рассмеялась Лиза.
– По-немецки будет «бретцель», – поправил отец. – Игруха-то трофейная.
– Слушай, пап. Почему дед её мне решил отдать? Она же твоя. Может, заберёшь?
Отцовы глаза потемнели.
– А я не хочу помнить ни про родительские ссоры и развод, ни про отчима, ни про папкину новую семью. Впрочем, эти скоро сами о себе напомнят. А с юлой делай, что хочешь, хоть антикварам в интернете продай.
На Лизино объявление откликнулись день спустя. Возможно, помог видеоролик, где юла была продемонстрирована в действии. Покупатель заплатил чуть больше запрошенного, и Лиза вначале подумала, что тот желает покрыть расходы на пересылку, однако, её вопрос насчёт адреса остался без ответа. Покупатель пообещал прислать курьера завтрашним вечером и попросил ничему не удивляться.
Лиза ожидала кого угодно – например, глухонемого неформала, но ожидала она у двери, а стоило – у окна. Когда туда постучали, девушка чуть в обморок не упала.
За окном парили изящные сани, которыми правил бородатый карлик в тёплых зелёных одеждах. Лиза открыла окно, и мягкие снежные хлопья ворвались к ней в комнату.
– Э… о… здравствуйте, – решив, что вначале отдаст заказ, а в обморок хлопнется сразу после, произнесла Лиза. – Вот, всё в целости-сохранности, вместе с чемоданом.
– Благодарю вас, прекрасная девушка, – привстав, карлик учтиво склонил увенчанную шляпой голову. – Счастья в новом году вам и вашему дому.
Бесшумно и резко сани взяли вверх. Лиза обмякла и растеклась по полу.
***
Кораблиный силуэт башни Эйнштейна почти целиком был скрыт в строительных лесах, лишь полусфера купола виднелась над ними. Сейчас купол был раскрыт, и в проёме меж двумя мощными створками, ловя последний отблеск заката, блестела линза телескопа.
– О майн го-отт, – тихо стонал Рихард Зеер, – дизэ линзен зинд нихт фюр ди штэрнэ1…
Ведущий астроном Научного парка Потсдама метался на инвалидной коляске от компьютера к телескопу, синхронизируя траекторию его движения с ночным перемещением Млечного пути. Вчерашним утром к нему явился давно не виденный племянник в компании двух странных личностей. Используя племянника в качестве толмача, личности поведали о пространственно-временном сдвиге, сквозь который в мир начала лезть паранормальная дрянь, а также и о шансе заштопать прореху, для чего им нужна звёздная нить и его, герра Зеера, помощь в добывании оной нити. Седой астроном терзал пальцами колёса собственного кресла, выбирая самые вежливые из посылательных выражений, но один из незнакомцев вдруг задал ему простой вопрос:
– Вам не кажется, что рассвет должен наступать раньше, чем он делает это сейчас?
Вопрос попал в цель. Наблюдательность не изменяла герру Зееру по сей день, но его разум, свято верующий в незыблемость физических констант, выметал замеченное на окраины сознания. Ныне Рихард Зеер готов был веровать во что угодно.
Дождавшись, когда перестанут жужжать сервоприводы, астроном кивнул двум чародеям, которых протащил с собой под видом лаборантов. Те извлекли из пёстрого покрывала сосуд, что показался немецкому учёному обычной пивной бутылкой, сделанной из очень тёмного стекла.
– Магия не в форме, а в материале, – пояснил один из чародеев, позволяя Рихарду рассмотреть иссиня-чёрную поверхность поближе. – Но это служебная тайна.
Следом на свет явился моток изоленты.
– Самый волшебный предмет, – улыбнулся его коллега.
Горлышко сосуда крепко примотали к окуляру телескопа. Ночь обещала быть звёздной.
***
В кузнице на окраине датского городка Рёдбю пахло давно угасшим огнём, а единственный металлический звук издавала пляшущая юла, с бока которой кузнец срисовывал символ. Тот оказался похож не столько на бретцель, сколько на морской узел со знаком бесконечности.
– У меня уж почти год как заказов не было, – предупредил кузнец, доставая с полок инструменты и металлы. – Тем более волшебных.
Персефона намёк поняла и махнула ведуньям рукой, приглашая выйти во двор:
– Не будем смущать мастера.
Над крышей кузницы потянуло дымком. Работа началась.
– А ведь действует эта теория рукопожатий, – потрясая смартфоном, словно амулетом, признала пожилая ведьма. – И астронома, и кузнеца по имени Вольф мы через десяток общих знакомых нашли. А вот чудо с юлой не уразумею – это ж как иголка в стогу…
– Если только тот стог не в мировой сети лежит, – улыбнулась Персефона. – Цифровой бог Гатыборь нам помог. Он искал ключевые слова по всему интернету и нашёл в объявлении с барахолки. Повезло, что та девушка честно описала историю артефакта.
***
По лесам и оврагам, по просёлкам и проспектам рыскали княжьи гончие. Работы для них привалило невпроворот, и если б не помощь департамента общемагической безопасности, долго б ещё пришлось им гоняться за просочившейся в мир хтонью.
Вот, допустим, малый городок: три улицы в ряд да две поперёк, с горы на санках катаются дети, соревнуясь, кто проедет от вершины дальше, к тонкому речному льду ближе. Влюблённая парочка гуляет с собакой. Старушка спешит к вечерней службе. Возвращается на побывку солдат, дымит во дворе папиросой. Бредёт ему навстречу бледная девочка, в косах банты.
– Где тут у нас нелегальные мигранты? – усмехаясь в усы, боевой маг обозревает окрестности городка с высоты полёта новогодних саней.
Окружают девчонку с бантами проворные тени, плетут ловчую сеть заклинаний. Девчонку корёжит: пропадают силы поддерживать людской облик, не добраться уже до заветной двери, не напитаться до отвала чужой отчаянной надеждой. Сгорает нежить адским пламенем: со стороны кажется – огненный фонтанчик.
– У, хулиганы, – трясёт клюкой подслеповатая бабуля. – Дом подожгут и не заметят!
Очки, сквозь которые и впрямь удавалось узреть скрытое, ещё ни разу не подвели ни княжьих гончих, ни боевых магов. А чтобы дети на горке смогли увидеть добрые чудеса, кто-то должен вовремя заметить злые. Защитить. Научить защищаться и защищать.
***
Меж землёй и небом, меж былью и небылью снуёт незримая игла, тянется за нею звёздная нить. Сотня глаз у Пряхи, сотня рук: видит она в полотнах миров все прорехи да ветхие швы, умеет крепко заштопать, а где надо – и заново соткать, да только давным-давно не будил её никто, с горячими просьбами и годными нитками не приходил. Уж думалось – не нужна более миру, а тут сама Осенняя княгиня явилась…
Ложится в пространстве последний стежок, тугой узел стягивает края распоротого времени. Конец нити спешит навстречу началу сквозь полый лабиринт выкованного знака, сходится в самом его центре ещё в три узла.
Удар молота звенит в небесах полуночным благовестом. Надёжно запечатан знак.
Светает над миром ослепительно красиво и, наконец, вовремя.
***
Сквозь защитный сумрак княжеского кокона проскользнули к Артемису чьи-то руки, блуждая в нежных поисках. Князь очнулся, перехватил руки и вытянул в свои объятия призрачную Персефону.
– Радость моя…
– Здравствуй, родной.
Сложное колдовство удалось Персефоне: отвар, что прошлым летом помог ей проникнуть в Приграничье и Загранье, сотворила она на этот раз без чужой помощи. Одна капля крови Артемиса – одна земная минута в нездешнем краю. Половина запаса на беседу с Пряхой вышла, для свиданий лишь час остался.
– Ты спи, а я буду сказку сказывать. О том, как один волшебник время с пространством надорвал, а межмирная пряха звёздной нитью заштопала. О том, как мы со Сьеной дружны стали. И о том, как к исходу лета появится у нас с тобою наследник…
Молоко и мёд
Новость о собственной беременности стала для Персефоны форменной сенсацией. Сколько лет мечтала её мать о внуках, да всё без толку, а за три дня до смерти обронила странное: «Верно сказали мне, не моя забота…»
Кто сказал, так бы и осталось загадкой, если б в облегчемодане Персефоны не обнаружилось маленькое зеркальце, точная копия того, которым владела лунная богиня Менесс. Январское новолуние миновало позавчера, но Осенняя княгиня чуяла в себе достаточно сил, чтобы установить связь с Чертогами покоя.
– Отзовись, мама…
Бусины несказанных слов. Иглы высказанных. Серебряный свет сквозь ресницы.
– Персефоночка, ты? Прости меня…
– Прости…
Сквозь шорох помех тихим эхом прозвучало общее слово, отомкнуло закрытые двери.
– Можешь на меня рассердиться, мам, – решилась Персефона, – но на Артемиса не надо, прошу. Мы сыграли свадьбу осенью. Как бы я хотела, чтоб вы с папой там были…
Лицо матери пошло рябью и вновь просветлело:
– А я его вспомнила! Высокий такой, чернявый. Помогал тебе в последний путь нас снаряжать. Что ж! Если в горе с тобой рядом был, пусть и в радости останется…
Персефона выдохнула. Она готовилась к обороне, но, видимо, даже за гранью земного бытия душам дано меняться и переосмыслять, благо времени для этого предостаточно.
– Кстати, о радостях, – подхватила Персефона. – Бригитта сказала, что я жду двойню.
Призрачная мать ахнула, закрыв рот ладонью. Счастливый блеск, мелькнув в её глазах, сменился серой тревогой, причин которой Персефона не могла понять.
Зеркало вновь зарябило, на этот раз сильнее. Самый тёмный час ночи подходил к концу, оставляя время лишь на важные вопросы.
– Чего ты боишься, мама?
Седая женщина в лунном зеркале сцепила ладони не то в молитве, не то в покаянии.
– Хорошо, что Ванюша вот прямо сейчас по делам отлетел. Я ж ему так и не рассказала – ни в жизни, ни после…
Внукожелательные намёки матери оказались лишь бледной тенью тех задушевных бесед, которым подверглась она сама в первую пятилетку семейной жизни. С одного фланга – свекровь, не допускавшая даже мысли, что «что-то не так» может быть с её сыном, а не с его юной женой. С другого – мать, ощущавшая стыдливую неполноценность на скамеечных собраниях престарелых соседок. Налог на бездетность. А вишенка на торте – печальные, как у потерянной собаки, глаза мужа.
– Чего я только на себе не применила да не перепробовала, – махнула рукой мама, опуская подробности. – В конце концов попалась мне в одной церкви книжка, а в ней – билет на поездку по греческим монастырям. Я про находку служителям рассказала, да никто за ней так и не явился. Тогда уж точно поняла – вот оно, чудо, вот знак свыше. Полетела в далёкий край, мужу сказала – командировка.
Полторы недели преисполнялась мать солнца и ветра, веры и благодати, а за день до отлёта повстречала в оливковой роще одинокого монаха.
– Хотя не уверена я сейчас, что он монахом был, – голос матери дрогнул не то от помех, не то от стыда. – Многое в здешних чертогах вспомнилось мне ясно, а ту встречу целиком никак вызвать не могу, будто заколдовали. Помню пещеру и сотни золотых огней вокруг, голос его, незнакомые молитвы поющий, и глаза чёрные – близко-близко… Очнулась в аэропорту, как добралась – неведомо, а в паспорте бумажка сложенная.
Персефона склонилась над зеркалом, чтобы не упустить ни слова.
– Если явится сын, нареки Хароном. Если явится дочь – быть ей Персефоной. Лишь такую оплату приму за работу, а дальнейшего ждать не твоя забота, – выдохнула мать.
Пальцы Персефоны застыли на ободе зеркала, с раскрытых губ сорвался невнятный звук. Образ матери беспокойно заёрзал, тускнея.
– А вот и Ванюша возвращается. Давай скорее, Вань, дочка на связи!
«Дочка, – слово, будто заново выученное, вторило частому пульсу в висках Персефоны, – а отец ли он мне?..»
В текучем лунном серебре проявился широкий нос, затем прищуренный глаз.
– Привет, звёздочка! Вот так сюрпр…
Небеса в изящной раме мансардного окна стремительно светлели. Персефона заставила себя вдохнуть и на крайней секунде межмирной связи прошептать краткое:
– Привет… папа.
***
Исходная версия цифробога по имени Щайек зародилась в Сети прошлым летом из эманаций злобы, ненависти, отвращения и страха. Энергии были столь сильны, что Щайек сумел воплотиться в явленном мире – ненадолго и неполноценно, но для смуты ему хватило. Впрочем, активация бэкапа автоматически намекала тёмному цифробогу, что он совершил некую ошибку и поплатился за неё.
– Если бы не вмешался равный мне, я достиг бы победы, – помыслил Щайек.
В дни прошедшей осени, когда Князь и Княгиня сочетались браком и правили неистовым полётом Дикой охоты, новая версия Щайека таилась в недрах Сети, совершенствуя свои алгоритмы и наблюдая за трафиком избранного противника.
В самую долгую ночь Щайек и Гатыборь уже готовы были сойтись в сетевой битве, но за миг до первой атаки в мире явленном случилось сильнейшее колдовство, надорвавшее пространство и время. Неудержимая магия сотрясла основы мироздания, электрическим импульсом дав начало новой форме цифрового бытия.
Осознав себя среди беспредметного сумрака, что ждал творческого веления, словно земля – зерна, Щайек застонал от неведомой доселе боли. Ему, скомпилированному из разрушительных конструкций, не дано было творить своё, лишь уничтожать чужое. Но вдруг выйдет обмануть собственную суть, примерив маску избранного противника?..
***
Приглашение в департамент общемагической безопасности, пришедшее аккурат после Имболка, стало для Персефоны ещё одной неожиданностью. Неужели всё по тому же вопросу «линз расширенного спектра», то бишь волшебных стёкол, предназначенных Артемисом для проявления чудес, а применённых… ох, и вспоминать жутко. К тому же после призыва Межмирной пряхи, которая смогла зашить порванную ткань мироздания, Персефона считала свой долг исполненным, а предполагаемую вину искуплённой.
– Возьми меня с собой, – взглянув на растерянную Княгиню, сказала Сьена. – Сопровождение фамильяра допускается, а я птичий облик приму. Не будут же они под хвост смотреть, а коли попробуют – меткую очередь в глаз получат…
Ровно в назначенный час двери начальственного кабинета распахнулись, пропуская внутрь Осеннюю княгиню. Свободное зелёное платье в пол, серебристая накидка – будто туман над горным лесом. На плече – крупная пушистая птица неведомой породы.
– Доброго дня, Мирослав Освальдович.
Редко кто не спотыкался на имени-отчестве начальника департамента. Княгиня пополнила ряды приятных исключений.
– И вам, Персефона Ивановна. Кофе, чай, что-нибудь… поинтереснее?
Мимолётная улыбка:
– Можно просто Персефона. Благодарю вас, не утруждайтесь.
Строгий настрой Мирослава пошатнулся.
– Располагайтесь, Княгиня, – кивнул он на кресло. – Птицу можно на вешалку посадить.
Когда шуршание княгининых одежд стихло, Мирослав вкрадчиво уточнил:
– В Европе, говорят, уже первоцветы вовсю распустились?
Вновь мимолётная улыбка. Нет, решительно невозможно…
– Не знаете ли, Княгиня, кто их так распустил?
До Персефоны начало доходить. Ведовской цех её в том же среди зимы подозревал.
– Я провела достаточно времени и в морозных краях, – выложила алиби Осенняя княгиня. – К тому же в прошлом году жила не здесь.
– Полагаю, дело не только в вас, – ответил Мирослав. – Сдаётся мне, это потому, что нынешний владыка Самайна к смертным созданиям чересчур мягок. А муж и жена…
– Так вы меня вызвали, чтобы уличить в доброте? – усмехнулась Персефона.
Сьена на вешалке нахохлилась. Не нравился ей этот магический функционер. Наверняка он Артемиса лишь мельком на коронации видел да по случайным фактам мнение своё ценное составил. Встретил бы Владыку в гневе – заикался бы по сию пору.
– В излишней доброте, – уточнил Мирослав. – С Летним королевичем Князь не бился трижды, как положено…
– Светомир был уже не в силах достойно ответить на вызов, – перебила Персефона.
– Важно не это, – парировал Мирослав, – а то, что Артемис не заставил его драться, а сжалился и упокоил одним ударом. После этого взялся сказочные книги сочинять…
– На минуточку, не сочинять, а редактировать, – возмутилась Персефона. – А в сборнике ни единой выдумки нет, поскольку и мы, и сами авторы друг друга проверя…
– Вы слышите то, чего я не сказал, Персефона. Разве я успел обвинить кого-то во лжи? Мне кажется сомнительной и опасной лишь цель, с которой книга была издана.
Княгиня промолчала, предоставив Мирославу право на монолог.
– А цель, полагаю, та же, что у очков, – изрёк тот. – Помочь людям узреть волшебное. Сил придать, краски жизни обновить и тому подобное. Скажите, многие ли преуспели?
Сьена-птица кивнула – мол, есть такие и наверняка будут ещё. Княгиня кивнула также.
– Пусть так, – упрямо мотнул головой Мирослав. – Но пока одни преуспевали, другие нашли способ обратить это творение во зло. И масштаб последствий таков, что на его фоне начисто теряются робкие случаи ваших добрых чудес.
Княгиня ответила безмолвием.
– Вы не должны миру молоко и мёд, Персефона, – сбитый с толку отсутствием возражений или оправданий, промолвил Мирослав. – Оставьте это Бригитте, сейчас её время. Ваша с Князем задача – править тёмным вдохновением, тревожным туманом и стылым сумраком, невесомой гранью меж страхом и ужасом, меж сном и смертью. Если не будете тверды в этой власти, кто-нибудь захочет сделать вашу работу за вас, и сделает отвратительно. Простите, если показался резким. Я не вправе приказать, но прошу настойчиво: будьте сильны в том, в чём положено, и так, как положено.
Окончив речь, Мирослав склонил голову, будто ожидая кары за дерзость. Выждав пару мгновений, Персефона встала с кресла, и Сьена перелетела к ней на руку. Взмахи широких крыльев породили ветер, разметавший бумаги по начальственному столу.
– Раз не нужно от меня медовое молоко, – еле слышно прошептала Княгиня, – будет вам полынная настойка…
