Kitabı oku: «Дело наследника цесаревича», sayfa 3

Глава третья
Опасный драгоман

Фрегат «Память Азова» с русским цесаревичем на борту медленно подходил к берегам Гонконга. Утро было пасмурным, и после экваториальной вечнозеленой пышности Бангкока и Сиама китайский остров смотрелся смутно и даже почти уныло. Скалистые берега казались желтовато-серыми, вдалеке поднимался дым от заводов, которых с корабля было не разглядеть. Туман покрыл горы, и на пике Таймошань не было видно британского флага, хорошо различимого при ясной погоде.

Следом за наследником на палубу высыпала его свита и сопровождающие. Одни с легким разочарованием смотрели в сторону острова, другие с гораздо большим интересом поглядывали на цесаревича – в каком он пребывает настроении, и как ему показалось новое место?

Его императорское высочество выглядел усталым. Однако то была не настоящая усталость, скорее, пресыщенность. После древних развалин Греции, пирамид Египта, чудес Индии и Цейлона, темных богов Явы чем мог удивить его Гонконг, как мухами обсаженный иностранными концессиями и фирмами, остров, в котором, верно, китайского осталось меньше, чем европейского?

Наследник посмотрел на князя Ухтомского, который среди аристократов слыл человеком ученым и знающим многое из того, чего не знают другие. Впрочем, тридцатилетний Ухтомский не только слыл ученым, он и был таковым. Еще обучаясь на историко-филологическом факультете, он увлекся ориенталистикой и буддизмом и, следуя своим интересам, неоднократно бывал уже в Монголии и Китае.

– Что скажешь, Эспер Эсперович?

Ухтомский тонко улыбнулся в усы. Известно, что первое впечатление бывает обманчиво. Особенно это касается таких удивительных стран, как Китай. Впрочем, откровенно говоря, таких стран, как Китай, пожалуй, больше и не найдешь. Богатство и разнообразие Поднебесной затмевает любые иные страны, даже Индию, не говоря уже о Японии, которая есть лишь маленькая бледная копия тысячелетнего колосса. Все сколько-нибудь интересное, что имеет в себе Страна восходящего солнца, заимствовано было из Срединного царства, заимствовано и доведено до крайней степени, до Геркулесовых столбов. Нет, разумеется, в Японии должно быть свое очарование, но сравнивать Японию с Китаем – все равно, что сравнивать цветок, пусть красивый и нежный, с ботаническим садом Петра Великого.

Что же касается Гонконга, тут действительно есть свои особенности. Отчасти они связаны с проживающими здесь племенами, отчасти – с засильем британцев, отчасти – с многолетними пиратскими традициями, которые живы и до сих пор. Сложно сказать, сколько осталось в Гонконге собственно китайского, если учесть, что он уже давно является британской колонией. Однако ведь в Гонконг они только заглянут с визитом вежливости, а подлинное путешествие – плавание по рекам континентального Китая – начнется завтра. И вот тут-то воображение наследника, без всяких сомнений, будет потрясено, как потрясен был когда-то сам князь Ухтомский.

А на Гонконг все же стоит посмотреть. Соблюдая, разумеется, все меры предосторожности. Местное население сильно недолюбливает белый элемент, или, проще сказать, иностранцев. Иностранцы сами же первые в этом и виноваты. Не говоря уже о совершенно бесстыжей эксплоатации азиатов, тут имеет место и прямое попрание их человеческих прав. До сих пор отсюда в Америку регулярно вывозят несчастных кули-простолюдинов, которые строят там железные дороги и выполняют другие непосильные работы.

Двадцать лет назад два европейца жестоко, как собаку, убили в Гонконге слугу-китайца. Случай этот вызвал такое возмущение, что британским властям пришлось казнить убийц. Но мира между народами это не установило, местные проявляли такое буйство и непокорство, что для усмирения их из Индии были выписаны суровые пенджабцы и отважные сикхи, которые образовали тут отдельные подразделения полиции – как морской, так и сухопутной.

Под грохот приветственного салюта русская эскадра в составе фрегата «Память Азова» и шести военных кораблей причалила к пристани. Ухтомский знал, что первыми на борт явятся русские официальные лица, которые будут сопровождать его императорское высочество на земле Китая. Сопровождающих должно быть трое: русский военный агент, полковник Главного штаба Дмитрий Васильевич Путята, а также два молодых драгомана-синолога Александр Вахович и Дмитрий Покотилов.

По расчетам Ухтомского, вся русская делегация должна была быть уже на пристани. Однако как он ни всматривался, никак не мог различить в снующей по пристани толпе китайцев и европейцев ни полковника, ни драгоманов. Между тем приближался уже час, когда на борт поднимется губернатор Гонконга, сэр Джордж Вильям Де Вё. И хотя встреча должна пройти в рамках протокола, то есть вполне бессодержательно, но до нее неплохо было бы перекинуться парой слов с людьми, знающими обстановку.

Что же задержало военного агента полковника Путяту, какие непредвиденные обстоятельства, и отчего он запаздывал с визитом на фрегат «Память Азова»?

Обстоятельство, надо сказать, было одно, но весьма неожиданное. Небольшая процессия из трех китайских рикш, которая везла самого полковника и двух драгоманов, внезапно была остановлена на полпути. Дмитрий Васильевич нахмурился и выглянул из-за рикши, пытаясь понять, что стало причиной внезапной остановки.

Его рикша, скроив жалобное лицо, стоял перед обтрепанным господином с небольшой, но весьма неухоженной черной бородой. Поначалу полковник принял его за индуса, но, приглядевшись, понял, что имеет дело с европейцем, вот разве что явным брюнетом, да еще и загорелым к тому же. Именно это и ввело Путяту в заблуждение, заставив подумать, что перед ним индус.

– В чем дело, любезный? – окликнул его полковник по-английски. – Могу я вам чем-нибудь помочь?

Бородач поднял глаза на Путяту и негромко сказал на чистом русском языке.

– На два слова, Дмитрий Васильевич. Дело не терпит отлагательств…

Услышав этот голос, а главное, разглядев физиономию незнакомца, Путята вздрогнул и спрыгнул с рикши. Менее всего ожидал он увидеть этого человека здесь, в Гонконге. Впрочем, а почему нет, как сказали бы наши заклятые друзья англичане? Это лицо можно было встретить практически в любом уголке земного шара, куда простирались интересы русской короны. В последний раз Путята видел его в 1883 году в Туркестане, где сам он при штабе округа исполнял обязанности офицера для поручений.

Путята, убедившись, что перед ним точно Загорский, велел рикше ждать за углом, следом отправил и драгоманов, которые уже с любопытством рассматривали бородача из своих тележек. Сам же отвел коллежского советника в сторону, подальше от шныряющих по улице китайцев.

– Милостивый государь Нестор Васильевич, – проговорил он, сердито глядя на Загорского, – потрудитесь объяснить, что вы делаете в Гонконге и почему силком остановили мою коляску?

– Делаю я тут то же самое, что обычно, – безмятежно отвечал Загорский, – то есть выполняю особые дипломатические поручения.

Путята нахмурился.

– Знаю я вашу дипломатию, – сказал он, нервно оглядываясь по сторонам – нет ли поблизости европейцев. – У меня до сих пор сердцебиение делается при воспоминании о той дипломатии, которую вы навели при нашей прошлой встрече в Туркестане.

– Что поделаешь, любезный полковник, лес рубят – щепки летят, – заметил коллежский советник. – В нашем деле без эксцессов нельзя, сами знаете.

Полковник сердито засопел.

– Должен заметить, что место для эксцессов вы выбрали неподходящее. Известно ли вам, что сегодня сюда прибывает с визитом его императорское высочество?

– Как раз поэтому я тут и оказался, – отвечал Загорский и вкратце разъяснил собеседнику ситуацию.

Слушая его, полковник только хмурился и крякал.

– Однако, – сказал он наконец, – вот оно, наше стратегическое планирование. Одна рука не знает, что делает другая, а голова вообще занята посторонними делами. Если все так, как вы говорите, почему меня не предупредили депешей?

Нестор Васильевич отвечал, что появление его рядом с наследником – дело чрезвычайно секретное и о прибытии его не должен был знать никто. Исключая, разумеется, самого полковника. Если бы послали депешу телеграммой, ее бы наверняка прочитал кто-то еще, да хотя бы принимающий чиновник. А это в данных обстоятельствах совершенно лишнее.

– Для вас же, дорогой полковник, имеется у меня отдельное послание, – Загорский вытащил из кармана пиджака конверт и подал его собеседнику. Конверт содержал приказ начальника Главного штаба Обручева, который предписывал ему, Путяте, оказывать подателю сего, коллежскому советнику Загорскому, всемерную помощь и поддержку во всех его начинаниях.

– Во всех начинаниях, – поморщился полковник. – А если, простите, вам придет на ум посетить публичный дом, я тоже должен будут вас поддерживать в этом душеспасительном предприятии?

– Полагаю, что да, – безмятежно отвечал Нестор Васильевич. – Если речь идет о государственных интересах, меня не остановит никакой публичный дом. Однако не волнуйтесь, так далеко мои планы не простираются.

– Чего же вы хотите?

Загорский хотел оказаться рядом с государем цесаревичем в его дальнейшем путешествии. Но оказаться так, чтобы не вызвать ни у кого никаких подозрений и не привлечь к себе лишнего внимания. Дело осложнялось тем, что по Китаю наследник должен был плыть не на фрегате «Память Азова», а на китайском пароходе, на котором имелась уже своя команда. Это значило, что на пароход попадут далеко не все, кто находится на фрегате. Надо было, во-первых, ввести Загорского в окружение цесаревича, во-вторых, угадать так, чтобы его взяли в путешествие по Китаю.

– Однако вы задали загадку, – полковник хмурил брови, раздумывая. – Сами понимаете, в свиту наследника ввести я вас не могу, к высшей аристократии, насколько я знаю, вы не принадлежите. В каком же качестве вас представить его императорскому высочеству?

Он задумался и молчал, наверное, с полминуты. Затем лицо его просветлело.

– На «Азове» есть оркестр, который Николай Александрович наверняка возьмет с собой в плавание по Китаю. Я полагаю, военно-морская форма будет вам к лицу. Вы умеете играть на музыкальных инструментах?

Нестор Васильевич отвечал, что играет на фортепьянах, хотя и довольно посредственно. Путята усмехнулся – на фортепьянах! Где он видел, чтобы в военном оркестре играло фортепьяно? Нет-нет, речь, разумеется, идет о духовых и ударных инструментах, всяких там трубах, валторнах, флейтах и тамбуринах.

Загорский покачал головой: нет, на трубах он не играет, а равно и на тамбуринах. Да и вообще идея с оркестром не кажется ему удачной. Придется подчиняться военно-морской дисциплине, ходить на репетиции, а ему нужна свобода действий.

– Уж и не знаю тогда, что вам предложить, – ядовито отвечал Путята. – Разве что переодеть вас китайской певичкой и подсунуть наследнику.

Нестор Васильевич посмотрел на полковника задумчиво: цесаревич интересуется китайскими певичками? Тот хмыкнул: цесаревич вообще интересуется женским полом, и китайские певички – не исключение. Загорский покачал головой – это плохо. Это образует огромную брешь в их обороне. Ничего нет проще, чем подобраться к объекту через женщину. Вот так лишний раз убеждаешься, что сладострастие – тяжелый и опасный порок. Как жаль, что им заражен августейший наследник.

Полковник только головой покачал укоризненно: это уж чересчур, Нестор Васильевич, все же вы о будущем государе говорите!

– Государем он станет, только если наша миссия завершится благополучно, – отвечал Загорский. – В противном случае Николай Александрович отправится к праотцам, так и не познав всех радостей самодержавной власти. Впрочем, вы правы, нас это не касается, наше дело – по мере сил исполнять свой долг. Скажите, а что это за молодые люди ехали с вами?

Путята объяснил, что это здешние синологи, драгоманы, которые будут сопровождать его императорское высочество в путешествии по Китаю. Коллежский советник обрадовался: идеальный вариант прикрытия. Раз так, он тоже будет драгоманом, сопровождающим наследника по Китаю.

Но тут уже воспротивился полковник. Три драгомана – это чересчур, это вызовет удивление.

– Хорошо, – кротко сказал Загорский, – оставьте одного драгомана здесь, я поеду вместо него.

– Вы шутите? – ошеломленно спросил Путята.

– Ничуть не бывало, – и Нестор Васильевич кивнул на конверт с приказом, который полковник все еще держал в руках. – Вы, надеюсь, помните: всемерная помощь и поддержка во всех начинаниях.

Несколько секунд Путята буравил коллежского советника грозным взглядом, потом все-таки сдался.

– Ладно, – сказал он нехотя, – я поговорю с драгоманами.

Нестор Васильевич кивнул: прекрасно. Да, и вот еще что. Его надо представить как китайско-японского драгомана, ему ведь еще сопровождать наследника в Стране восходящего солнца. Полковник прищурился: а господин Загорский знает японский язык? Не знает, отвечал тот, да это и не нужно. В Японии будут свои, штатные драгоманы. Для него же главное – на законных основаниях пребывать рядом с цесаревичем.

Путята неожиданно ухмыльнулся: в нынешнем его виде это будет трудновато. Для начала хорошо бы сбрить бороду и купить приличный костюм.

– Костюм – да, – сказал Загорский, оглядывая себя. – Мне, видите ли, пришлось путешествовать в неординарных условиях. Не понимаю, однако, чем вам не нравится моя борода?

– Это не борода, а недоразумение, – со злорадным удовольствием заметил полковник. – Вы в ней похожи не на драгомана, а на какого-то индуса.

Но Нестор Васильевич неожиданно воспротивился. На его взгляд, борода хорошо маскировала его истинный облик – на тот случай, если встретится какой-то знакомец.

– И вообще, – добавил Загорский, – я, пожалуй, возьму имя одного из ваших драгоманов. Кого вы планируете оставить на берегу?

Полковник поразмыслил немного и решил, что на борт фрегата вместе с ним взойдет более молодой Покотилов, а Ваховича придется оставить в Гонконге. Вахович к тому же был примерно одних лет с Загорским, так что подмена будет менее заметной.

Уличный китайский цирюльник привел растительность на лице новоявленного драгомана в более или менее божеский вид, затем они зашли в британский магазин одежды – и спустя полчаса Путята в сопровождении Загорского и Покотилова подплывал на катере к фрегату «Память Азова».

Покотилов, сам состоявший на службе в министерстве иностранных дел, к замене одного драгомана другим как будто отнесся спокойно. Однако, пока они плыли на катере, не удержался и вставил шпильку.

– Синологом, милостивый государь, быть не так-то просто, – заметил он негромко. – Особенно если вы «ли» от «цзю» не отличаете⁶.

Коллежский советник промолчал, как будто ничего не слышал, и только глядел на приближающийся серый борт фрегата. Пока они плыли, Путята вкратце рассказал Загорскому биографию Ваховича, чтобы тот случайно не проговорился в беседе с кем-нибудь на борту фрегата.

Наследник принял рапорт полковника, а затем с интересом посмотрел на стоявших за его спиной Покотилова и Загорского. Путята поспешил представить их августейшему собеседнику как молодых драгоманов-китаистов.

– Молодых? – удивился двадцатидвухлетний цесаревич. – Сколько им лет – тридцать, тридцать пять?

Однако полковник ловко выкрутился.

– У нас, ориенталистов, есть поговорка: главные трудности в китайском языке начинаются после первых пятнадцати лет изучения. Так что этих господ вполне можно считать молодыми китаистами, хотя люди они вполне уже зрелые.

Наследник засмеялся и благосклонно кивнул драгоманам – каждому в отдельности.

После этого «молодые» синологи были представлены их сиятельному коллеге князю Ухтомскому. Перебросившись с ними несколькими общими фразами, он отошел с Путятой в сторону – о чем-то переговорить.

– Поздравляю, господин Загорский, – негромко, но ядовито заметил Покотилов. – Теперь ваше существование на фрегате можно считать узаконенным.

Нестор Васильевич бросил на него быстрый взгляд.

– Не знаю, сказал ли вам полковник, что я выполняю очень важное и очень секретное государственное поручение, – проговорил он так же негромко. – Всех деталей я вам раскрыть не могу, но могу сказать одно: если вы, Дмитрий Дмитриевич, еще хоть раз назовете меня Загорским, вас повесят.

С этими словами он растворился в воздухе, оставив Покотилова в полнейшем оцепенении. На горизонте сгущались темные грозовые облака.

Глава четвертая
Бой с флейтистом

Загорский уже знал, что около 12 часов дня цесаревич запланировал визит к губернатору Гонконга. Визит мог быть сорван из-за начинающейся грозы, а мог еще и состояться. Выезд наследника в город не слишком беспокоил Нестора Васильевича. Он понимал, что при необыкновенном стечении охраны, полиции и войск, которым будет сопровождаться поездка августейшего русского гостя, убийцам, если они вдруг добрались до Гонконга, действовать будет чрезвычайно сложно. Гораздо удобнее им будет выполнить страшную свою миссию в континентальном Китае, при общей расхлябанности и неразберихе, которая вечно сопровождает тамошнюю жизнь.

Правду сказать, самому Загорскому эта неразбериха и расхлябанность нравилась. Ну, или, скажем так, он против нее ничего не имел. Но расхлябанность, умилительная в обычное время, грозит бедами во времена переломные. И вот тут-то она могла сыграть дурную роль. Впрочем, на то и был нынче послан коллежский советник сопровождать будущего государя, чтобы не случилось, упаси Боже, чего-нибудь трагического или даже просто огорчительного для августейшей особы.

Оставшееся недолгое время Нестор Васильевич решил посвятить осмотру фрегата. Он вел себя, как хороший полководец, который перед битвой производит разведку местности. Даже если битва не состоится, изучение это не пройдет даром: идеи, которые возникнут в это время, можно будет использовать в другой раз.

Коллежский советник, как любой почти разведчик со стажем, умел быть малозаметным и делать свое дело так, чтобы не вызвать не только подозрений, но даже и ненужного внимания к своей персоне. Хочешь быть незаметным – не встречайся взглядом с окружающими. Смотри поверх, в сторону, в крайнем случае – сквозь человека. Самое худшее, что про тебя подумают: вот, дескать, какой забавный чудак, да тут же и забудут. Если ищешь определенную вещь, делай вид, что ищешь что-то совсем другое. Мельчайшие сигналы, которые подает тело окружающим, будут вводить их в заблуждение относительно твоих истинных намерений. В этом случае распознать разведчика может только другой такой же разведчик. Так гласила сложная наука шпионажа, не говоря уже о собственном опыте Загорского.

В своих блужданиях по фрегату Нестор Васильевич наткнулся на каюты оркестра или, как называл его князь Ухтомский, хора музыки. И лишний раз убедился в правильности своего выбора. Конечно, при желании он мог просто надувать щеки и беззвучно изображать игру на какой-нибудь валторне. Однако очень скоро товарищи все равно бы его раскусили, и слух о странном музыканте, которого зачем-то сунули в оркестр, разнесся бы по всему кораблю. И это не говоря уже о том, что места проживания музыкантов выглядели не слишком-то комфортабельно.

Несмотря на всю осторожность Загорского, во время обхода корабля случилось все-таки странное происшествие. Точнее сказать, не случилось, и не происшествие, а, как бы это выразиться поточнее? Вокруг него, как некий миазм, стало сгущаться предощущение чего-то нехорошего. Проанализировав на ходу свои ощущения, Нестор Васильевич пришел к выводу, что за ним, возможно, началась слежка. Что ж, само по себе дело не удивительное: на корабле есть охрана, и в этой охране наверняка есть филеры. Удивительно было, что Нестор Васильевич ни разу не увидел того, кто за ним наблюдает. Впрочем, он, однако, и не пытался. Если бы за ним следили просто так, на всякий случай, как за новым человеком, это было одно дело. Обнаружив свои навыки по изобличению слежки, он бы показал, что он человек неслучайный и что его следует опасаться. А вот этого Загорскому хотелось меньше всего. Поэтому он быстро свернул свои поиски неизвестно чего и вышел на палубу. И нос к носу столкнулся с князем Ухтомским.

– Ага, – сказал Эспер Эсперович, – вот и наш любезный драгоман… Простите, запамятовал ваше драгоценное имя?

– Моя, как говорят китайцы, драгоценная фамилия и прославленное имя – Александр Степанович Вахович, – очаровательно улыбнулся Загорский.

– Именно так я и думал, – кивнул князь. – Между нами, уважаемый Александр Степанович, я тоже имею некоторое отношение к ориенталистике…

Это скромное заявление почему-то вызывало у Загорского улыбку.

– Некоторое отношение, – повторил он, как бы пробуя фразу на вкус. – Работы вашего сиятельства в области буддологии хорошо известны синологам. Скажу больше: некоторые из них послужат к украшению русской науки.

– Оставляю это заявление на вашей совести, – засмеялся довольный князь. – Скажите, кто из вас намерен сопровождать цесаревича во время визита к губернатору – вы или Покотилов?

– Полагаю, что это будет ваш покорный слуга.

– Прекрасно, – сказал Ухтомский, – я уверен, что вы блистательно объясните все его императорскому высочеству…

Сказав так, он вдруг осекся и посмотрел на коллежского советника с некоторым удивлением. Позвольте, а что же будут делать драгоманы при губернаторе, говорил его взгляд? Ведь он прекрасно владеет своим родным английским языком, да и некоторыми другими европейскими тоже.

Загорский очаровательно улыбнулся и сообщил, что, хотя губернатор, безусловно, говорит по-английски, но вокруг него много китайцев. И по этой причине помощь драгоманов может оказаться неоценимой.

Сказав так, Нестор Васильевич откланялся и исчез.

Несмотря на дождливую погоду, цесаревич все-таки решил визит к губернатору не отменять. В его свите проследовал и коллежский советник. Он, помимо прочего, хотел заодно проверить свое ощущение – не возникнет ли чувство слежки за пределами фрегата? Однако все было тихо. Итак, шпион не принадлежал к свитским и, скорее всего, входил в корабельную обслугу. Однако, учитывая, что только команда фрегата составляла несколько сотен человек, определить шпиона, не увидев его, было достаточно сложно.

Впрочем, имелась одна зацепка. Неприятное ощущение возникло сразу после того, как Нестор Васильевич побывал в каюте музыкантов. Там было несколько человек, но ни один из них при беглом взгляде не произвел на Загорского впечатления филера. Может быть, он ошибся и, как говорится, своя своих не познаша. А может быть и такое, что совпадение оказалось случайным. Впрочем, это не так уж и важно, утро вечера мудренее. Вернемся на фрегат и будем по мере сил разбираться.

Визит к губернатору оказался обычным, хотя и чрезмерно пышным протокольным мероприятием. Сход на берег был ознаменован многочисленными салютами, на набережной выстроили длиннейший почетный караул со знаменем и оркестром. Пока цесаревич шел вдоль караула, над ним гремел русский гимн. Его императорское высочество усадили в фаэтон губернатора, который сопровождали внушительного вида верховые, набранные из индийских сикхов. По пути в губернаторскую резиденцию шпалерами расположились шотландские солдаты. Одним словом, приняли нашего наследника с настоящей восточной пышностью. В визите этом, впрочем, было одно несомненное достоинство – он весь кончился в полчаса. После чего цесаревич со свитой благополучно вернулся на фрегат.

Остаток дня Загорский провел весьма беззаботно, знакомясь с командой корабля. Люди неопытные сказали бы, что знакомиться ему нужно не с командой, а со свитой цесаревича. Но если всякий раз оглядываться на профанов, никакое дело не будет сделано в срок и должным образом. Убийца, полагал коллежский советник, едва ли попытается добраться до его императорского высочества со стороны свиты. А вот команда фрегата в этом смысле являет собой среду куда более опасную.

Среди членов команды, с которыми Загорскому удалось поговорить, особый интерес у него вызвал мичман Менделеев. Он оказался старшим сыном русского химика Дмитрия Ивановича Менделеева – и завзятым фотографом к тому же. Загорский чрезвычайно заинтересовался фотографиями, которые Менделеев делал во время восточного путешествия, и с большим любопытством изучил их. С особенным вниманием, однако, изучал он не чудеса Востока, а лица команды фрегата и окружения цесаревича. Физиономия одного матроса привлекла его живое внимание.

– Кто это? – сказал он, потыкав пальцем в изображение.

– Не помню точно, – рассеянно отвечал Владимир Дмитриевич, – кажется, один из оркестрантов.

Ах, вот оно что! Значит, все-таки оркестрант. А вот Загорский определил бы его профессию несколько иначе. Знающему человеку внешность может сказать больше, чем подробное досье. Мастер боевых искусств всегда распознает другого мастера – по тому, как он двигается, стоит, сидит, по плечам, по положению рук, по взгляду, повороту головы и по множеству других малозаметных факторов. Так же и шпион по одному виду определяет другого шпиона, иной раз – просто по исходящему от него электричеству. И сразу становится ясно, что перед ним шпион, хотя в корабельной табели он значится матросом или музыкантом.

Нет, конечно, шпионы могут быть и музыкантами, некоторые шпионы вообще люди способные в изящных искусствах. Но музыка, литература, живопись – это лишь увлечения настоящего шпиона, единственное призвание и всепоглощающая страсть у него одна – шпионаж.

Следовательно, Нестор Васильевич не ошибся, на хвост ему сели возле каюты оркестрантов. Что ж, проверим свои догадки ближе к ночи.

Ночь, как пишут в бульварных романах, не заставила себя долго ждать. Выждав, пока на верхней палубе все утихнет, Загорский осторожно выскользнул из своей небольшой каюты. Поначалу их с Покотиловым хотели поселить вместе, но коллежский советник с неожиданной твердостью настоял, чтобы каюты им дали отдельные. И вот ему досталась совсем небольшая, но изолированная каюта. В ней было, разумеется, не так просторно, как в двухместной, однако за комфортом Нестор Васильевич не гнался, для него важнее была приватность.

Надо сказать, что Покотилов старался теперь без нужды на глаза коллеге не показываться. После предыдущего разговора возмущенный драгоман явился к полковнику с претензией.

– Дмитрий Васильевич, я определенно не понимаю, что происходит, – заявил Покотилов срывающимся от негодования голосом.

– А что именно происходит? – спросил Путята, ласково оглядывая молодого китаиста.

– Этот ваш бородач заявил, что если я еще раз назову его Загорским, меня повесят!

Полковник хмыкнул: неужто прямо так и заявил? Да, прямо так и заявил, отвечал Покотилов. Путята успокоил его.

– Не волнуйтесь, никто вас не повесит, вы же не заговорщик какой-нибудь. Я ваше возмущение понимаю и даже в какой-то мере разделяю его. Но я бы на вашем месте не стал раздражать Нестора Васильевича. Ссориться с Загорским – это роскошь, которую даже я не могу себе позволить. А вы – и подавно. Так что, если не хотите безвременно кончить жизнь на виселице, не задевайте Загорского… то бишь Ваховича.

Тем временем Вахович, он же Загорский, дождался двух часов ночи, когда все на корабле утихло, и вышел из своей каюты. Стараясь двигаться как можно более бесшумно, он поднялся на верхнюю палубу. Скрываясь в тени, двинулся в сторону каюты его императорского высочества. Луна на миг зашла за облако. Когда спустя несколько секунд она снова явилась на небе, Загорский уже куда-то пропал.

Спустя полминуты на палубе появился силуэт человека, который крайне осторожно продвигался вперед. Судя по форме, это был матрос, однако его кошачья манера двигаться сильно отличалась от покачивающейся походки обычных «морских волков». Вдруг он замер, увидев впереди себя длинную спину Загорского. Тот стоял как раз напротив каюты цесаревича. Из кармана пиджака он вытащил револьвер и сделал шаг, став вплотную к каюте.

В тот же миг сзади на Загорского навалилась нечеловеческая тяжесть. Невесть откуда взявшийся враг заломил ему руку с револьвером, а другой рукой взял его горло в стальной зажим. Однако коллежский советник оказался малый не промах. Он уронил револьвер на палубу, свободной рукой подбил снизу вверх локоть противника и, как змея, выскользнул из его объятий. Теперь они стояли лицом к лицу. Загорский был несколько выше, но противник его казался крепче.

Почти не сделав паузы, враг атаковал его градом боксерских ударов. Защищаться в этих условиях было бессмысленно, и Нестор Васильевич только уклонялся и отступал, ожидая, когда яростный порыв противника иссякнет. Наконец он нырнул под руку противника и сбил его с ног круговой подсечкой. Тот, однако, без всякой паузы акробатическим прыжком встал на ноги.

Однако противник оказался более серьезным, чем можно было ожидать. Встает вопрос: стоит ли рисковать, продолжая эту игру?

– Слушайте, – начал было Нестор Васильевич, предупреждающе поднимая руку, – нам надо поговорить…

И тут же получил быстрый удар в колено – едва-едва успел отдернуть ногу. Но этот подлый трюк оказался лишь отвлечением. Сделав выпад, враг ударил его кулаком сверху, метя в затылок. Конечно, ни один уважающий себя боксер не стал бы использовать такой варварский прием. Однако, несмотря на всю его дикость, он оказался весьма эффективным. Как говорится, на войне все средства хороши. И если бы в последний миг Загорский не увернулся, он бы, конечно, уже лежал на палубе без сознания.

Несколько выведенный из себя, коллежский советник ринулся навстречу противнику, прошел сквозь его оборону и схватил его за руки так, что тот и двинуться не мог. В китайском ушу такой захват называется связыванием, поскольку вырваться из него почти невозможно.

– А вот теперь поговорим спокойно, – сказал Загорский.

Но спокойно поговорить не удалось. Неистовый враг дернул головой и клацнул зубами прямо возле носа Нестора Васильевича. Пришлось, не отпуская рук, чувствительно двинуть его локтем в скулу. Этот прием произвел наконец ожидаемое действие – противник потерял сознание.

– Однако ты и упрямец, – осуждающе заметил коллежский советник, взвалил поверженного врага себе на плечи и, по-прежнему оставаясь в тени, поволок его вниз. Когда спустя десять минут драчливый соперник очнулся, то обнаружил, что лежит в каюте Загорского. Руки и ноги его были связаны полотенцами, в рот вставлен кляп.

Увидев, что клиент пришел в себя, Загорский сказал:

– Я повторяю свое предложение – поговорить. Если вы снова попытаетесь драться или, того хуже, кричать, обещаю сломать вам трахею.

Для убедительности Нестор Васильевич слегка сжал пленнику горло двумя пальцами. Тот замычал. Загорский отпустил его.