Kitabı oku: «Она фотографирует», sayfa 3
Глава четвертая
Окинава
Затрезвонил телефон. Милана вынула его из кармана и посмотрела на дисплей. Звонила Кристина. С одной стороны, ей хотелось проигнорировать этот вызов. Информация, которая прольется из динамика, наверняка окажется ерундовой. С другой стороны, если не ответить, то Кристина забьет тревогу. И уже через пять минут тут появится с десяток полицейских машин, кинологи с обученными собаками и несколько кружащих над головой вертолетов с ослепляющими прожекторами. Делать нечего.
– Алло, – ответила Милана.
– Куда ты запропастилась? На завтрак ты не явилась. Ты заставляешь меня нервничать.
Милана хотела ответить, что завтрак у нормальных людей дело утреннее. А если ты просыпаешься только в двенадцать, то у этого приема пищи совсем другое название. А еще лучше просто послать ее куда подальше и сбросить звонок. Такие мечты грели душу, но оставались всего лишь мечтами.
– Кристина, м-мне шестнадцать, и я вполне с-смогу п-пожарить себе яичницу.
– Яичницу каждый дурак сможет. Нужно есть нормальную пищу. Во сколько ты придешь обедать? Я такое обалденное овощное рагу состряпала, зашатаешься.
Овощное рагу. Одно только это словосочетание заставило напрячься желудок Миланы. Она ненавидела овощное рагу с самого детства. Милана представила, как готовится это рагу и улыбнулась. Кристина нависает над сковородой и выблевывает свои любимые слова “ты должна”. И вуаля, обед готов.
– С-спасибо, но я уже пообедала у Александры, – соврала Милана.
– У какой еще Александры?
– Это моя п-подруга.
Кристина разочарованно вздохнула.
– И наверняка, ела какую-нибудь жирную гадость.
– Ф-фасоль.– неожиданно вырвалось у Миланы. Чему она и сама удивилась. Какая еще к черту фасоль? Что она несет?
– Фасоль? – недоверчивым голосом переспросила Кристина.
– Да, ф-фасоль.
– Ну, фасоль еще куда не шло. Правда меня от нее пучит, но тем не менее…
Кристина в голос рассмеялась. Милана не поддержала. Такие шутки наверняка подействуют на пятилетку. Но в ее возрасте это больше стыдно, чем смешно. И нет ничего отвратительнее, чем слушать такие мерзкие шутки из уст взрослого человека.
– Так когда ты придешь домой? – спросила Кристина.
– Вечером.
– Мне нужно знать примерное время, чтобы я смогла приготовить ужин. Свежеприготовленное блюдо самое полезное. А все эти микроволновые печи заряжают еду негативной энергетикой.
“Она вообще может о чем-нибудь думать кроме своей стряпни?” – возмутилась про себя Милана. Она уже устала врать. Мозг сделался мягче плавленого сыра.
– Ужинай без м-меня, Кристина.
– Это еще почему?
– Я не ем п-после ш-шести.
– Что за бред? Ты итак худая как тростинка. Будешь так питаться, вообще исчезнешь.
– Извини, мне звонит п-папа. Мне нужно ответить.
– Так что насчет ужина?
– Отключаюсь, п-прости.
Милана сбросила звонок и остановилась, проделав несколько глубоких вдохов и выдохов. Как вообще можно быть такой занудой? Какой мужик взглянет на такое чудо? Разве что самый отчаявшийся. Милана нехотя улыбнулась своим мыслям. Нет, настроение этим не поднять.
Вагнер подал ей хорошую идею. Играть в детектива она, конечно, не собиралась. На это есть специальные службы. Все что она могла, это выяснить, виновен ли ее отец или нет. А чем черт не шутит? К тому же в голове Миланы созрел вполне себе подходящий план.
Осторожно, как ночной вор, Милана прокралась к своему дому и аккуратно заглянула в окно. Как она и предполагала, Кристина скакала в лосинах и топике на фитнес-коврике. Потная, неуклюжая она выглядела еще хуже. Одного только взгляда на ее лицо достаточно для получения инсульта в раннем возрасте. Кристина корчила такие гримасы, что походила на Шапокляк.
Милана прокралась за дом. Там она парковала велосипед. Оседлав своего верного бездушного коня, она как можно быстрее удрала подальше. Она не желала быть пойманной, ведь тогда ее привяжут к стулу и набьют желудок до отказа своеобразными деликатесами.
Ветер раздувал ее волосы и, проникая в уши, напевал свою загадочную мелодию. Милана переключала передачи с одной на другую. Звездочки еле успевали перебрасывать цепь друг на друга. Мелькали размытые дома и люди. Немецкая овчарка облаяла ее отборным собачьем матом. Не в силах сорваться с цепи, она проводила велосипедиста печальным взглядом. Милана любила скорость. Это своего рода побег от проблем. Иногда помогает, но не сегодня. Милана на всех порах мчалась в средоточие этих самых проблем. А все потому, что она не могла отказаться от идеи, что Вагнер так умело посеял в ее голове.
Хвойный лес раскинул свои иглы, остерегаясь вторжения нежданного путника. Даже воды показавшегося озера загадочно замерли. Милана вдохнула пьянящие ароматы хвои и смолы. В лесах ощущалось что-то первозданное и дикое, за что нельзя ухватиться после изобретений всевозможных гаджетов, ракет и автомобильного топлива. Вот он, его величество, лес. Протяни руку и почувствуешь его. Только он тебя не примет. Милана верила, что природа не по тому называется живой, что богата растущими деревьями и дикими зверями. В природе есть свой дух. Дух леса. Ступив на его территорию, человек обязан принять должное уважение.
Возле берега высилась массивная сосна, широко раскинув свои ветви. Ее аккуратно обнял маленький домик, с виду казавшийся игрушечным. Он оторвался от земли метра на четыре и отбрасывал прямоугольную печать тени. В разгар купального сезона дети прятались в этой тени от палящего солнца. Сегодня побережье пустовало. Милану это вполне устраивало. Купальный сезон для нее стоял по важности на уровне изучения анатомического строения малярийного комара. В домик вела покосившаяся лестница с расшатанными перилами. Каждый раз поднимаясь наверх, Милана затаивала дыхание, стараясь двигаться как можно аккуратнее. Изнутри домик выглядел уютным: пристроенный балкончик, имитация печки с пришурупленым в виде дымохода бревном, и даже полка с книгами. Несколько принесла Милана. Никто не знал, что за самаритянин построил дом, но в сердце каждого приходящего сюда ребенка, откладывалась частичка благодарности к этому человеку.
Милана пододвинула в центр комнаты низенький столик и села в позу лотоса. Она достала из рюкзака подставку для благовоний, похожую на лыжу, и, зафиксировав на ней ароматизированную палочку, подожгла спичками. Из тоненького стержня выходила плавная струйка дыма, кривясь и извиваясь как змея. Комната наполнилась ароматом сандала. Свою атрибутику Милана завершила блокнотом в твердом переплете и ручкой. И тут начиналось настоящее волшебство.
Милана обладала фотографической памятью. Кроме того, она могла вернуть любое воспоминание и оживить его до мельчайших подробностей. По щелчку пальцев волшебство не работало. Милана терялась в такие моменты, когда ее вызывали к доске или как на допросе со следователем. Она определенно знала больше. Из-за неуемного волнения и неуверенности она все портила.
Чтобы сосредоточиться, Милана выбирала места, где она находилась наедине с собой. Она приручила свою способность и механизм машины времени работал бесперебойно. Милана брала ручку и составляла на листке бумаги диалог. После длительного разговора всплывали все воспоминания, и нужный результат всегда достигал своей цели. Чтобы не выглядеть совсем по-идиотски в своих же глазах, Милана выдумала персонажа, ведущего с ней этот диалог. Ее звали Окинава. Она числилась ученицей токийского университета. Милана даже придумала ей внешность и вдохнула в нее жизнь. Окинава носила каре до плеч, школьную синюю форму с матросским воротником и лакированные ботинки. Все свои учебные принадлежности она хранила в коричневом, плоском портфеле. Такие обычно таскают представители офисного планктона. Милана никогда не задавалась вопросом, почему создала именно такой образ. Но в глубине души знала, что влияние оказало детское увлечение – аниме -рисование. Сейчас Милана больше не рисует. Она фотографирует.
Милана сосредоточилась и взяла ручку. Диалог начался.
– Коннитива, – поздоровалась Милана со всем уважением к национальной культуре собеседницы.
– Коннитива, – отозвалась Окинава. – Над чем поработаем сегодня?
– Нам нужно составить список подозреваемых в похищении Кати Дорошенковой.
В голове Миланы затрещали шестеренки, зашелестели листы архивных материалов, а стрелки часов с бешенной скоростью закрутились в обратную сторону. Процесс волшебства заработал.
– Начнем с Виктора Павловича, твоего химика. – предложила Окинава.
– А что с ним не так?
– Вот смотри: он подозрительно себя вел. Нервничал в беседе с тобой. Все говорит о его взволнованности.
– Допустим. А какие у него могут быть мотивы?
– Мотив – не первостепенная цель. Тем более у психопатов их масса. Вопрос заключается в возможности похищения. А у него этого предостаточно. Ученицы, в том числе и Катя хорошо его знают. Виктор Павлович ведет репетиторство у себя дома. Ты сама посещала несколько занятий два года назад.
– Точно, посещала, – Милана прикрыла глаза на некоторое время, а когда открыла их, принялась судорожно записывать информацию. – Я помню его дом: забор со столбами из желтого кирпича, один этаж и чердак. У соседей слева на огороде пять красивых лебедей, вырезанных из автомобильных шин. Еще Чихуахуа цвета кофе с молоком. У нее такой противный лай, что уши сворачиваются в трубочку. Виктор Павлович живет один, но есть фотография, где он с женщиной. У нее золотистые кудрявые волосы. Она в желтом платье до колен. Скорее всего они в разводе. Это я поняла, когда нечаянно увидела высветившееся сообщение на его телефоне. Имя контакта значилось “Дорогая”. В то же время он определенно жил один. Логово холостяка ни с чем не перепутаешь. И этот запах. В его доме постоянно несло жаренной картошкой с чесноком. Я не думаю, что есть женщины, готовящие одно и то же каждый день.
Милана отложила ручку и удовлетворенно взглянула в окно. Солнечные лучи как партизаны бесшумно ползли по дощатому полу. А освежающий ветерок рвался сквозь сосновые ветки, что-то тихо бормоча на своем природном языке. Все-таки тут прекрасно. Милана насладилась дыханием природы и продолжила диалог.
– Блестяще, – воскликнула Окинава. – Теперь попытайся вспомнить, кто из девочек ходит к нему на репетиторство?
– Катя Дорошенкова, – ответила Милана. По ее спине пробежал холодок. – Лиза Петрова. С нашего класса больше никого.
– Теперь поговорим о мотиве. Нам нужно зацепиться хоть за какую-то ниточку.
– Может он просто маньяк? – предположила Милана.
– Если он похитил несчастную девочку, то он без сомнений маньяк. Только просто так даже больной человек не станет похищать. Думай Милана.
– Его дочь, – сказала Милана, вдавливая ручку в квадратные клетки. – Его дочь пропала шестнадцать лет назад. Я слышала, как родители одноклассников шептались об этом.
– О чем конкретно они говорили?
– Его дочь бесследно пропала. Как будто ее и вовсе не было. Они говорили, что пропали еще несколько девочек. Но полиция пошла по другому пути.
– О чем это нам говорит? – спросила Окинава.
– Он может быть тем похитителем. Или он не смерился с потерей дочери, и таким образом пытается ее заменить.
– Что собираешься делать дальше? Может позвонишь следователю, она же оставила тебе визитку?
– Нет. Я пока понаблюдаю за ним сама.
– Не слишком самоуверенно? – спросила Окинава.
– Я аккуратно. Издалека.
Милана захлопнула блокнот, и Окинава растворилась зыбкой материей. Диалог получился более чем плодотворным. Если раньше и были сомнения в причастности химика, сейчас они собрались в нерешаемую задачку. Зато опасных, авантюрных и спонтанных действий целый вагон. Милана осознавала, что последствия могут быть самыми разными. Шпион из нее ничем не лучше акробатической гимнастки. Пусть так, но отказаться от задуманного она не могла. Ею завладела цель. Эта цель не специализировалась на раскрытии настоящего похитителя Кати. Все, чего она добивалась – доказать непричастность отца к данному делу. Милана верила, что отец не способен на такое. Ее веру подпитывала искренняя любовь к нему. Во что бы то не стало, она прогонит все подозрения, и все вернется в привычное русло.
Глава пятая
Первый подозреваемый
Решимость испарилась достаточно быстро. После того как Окинава канула в лету, Милана больше не чувствовала себя уверенной. Гигантская лапа выдернула ее из защищенного мира и оставила наедине с реальностью. Милана чувствовала себя голой перед смеющейся толпой. Она даже уменьшилась в размерах. Это ощущалось так ясно, как падение наковальни на босую ногу.
Что она делает? Вопрос до нельзя простой. Крутит педали велосипеда, играет в Шерлока Холмса, страдает какой-то манией, бредит, или занимается правильным делом? Ответы подходящие, но не правильные. Так что она делает на самом деле? Вернее, что она должна делать? Милана должна сиять. Такое определение она примеряла на себя в моменты неподдельного счастья. Милана сияет. Она сияет, когда слушает музыку, сияет, когда читает. Это чувство ни с чем не перепутать. Это сияние ничем не затмить. Она сияет как улыбка матери, как первая любовь, как солнечные лучи. Милана сияет. Сегодня это определение не соответствует реальности. Сегодня Милана меркнет.
Она усердно крутит педали велосипеда, несущего ее в неизвестность. Проносятся дорожные знаки, таблички с названиями улиц и покосившиеся столбы. Милане страшно, но отступать она не будет. Ее всю жизнь пугали малейшие шорохи и косые взгляды. Довольно! Пусть этот страх полностью сожрет ее изнутри, но она не отступит.
Вдалеке показались столбы из желтого кирпича. Все ближе и ближе. Как только Милана поравнялась с домом химика, чертова цепь слетела со звездочки. От неожиданности она вильнула рулем, и тот как дурной заходил из стороны в сторону. Паника накрыла Милану с головой. Ее руки болтались как две плети, привязанные к крыльям самолета. Протектор уже пропахивал газон, возле соседского дома, когда Милана с трудом нащупала ручной тормоз и сжала его что было сил. Тормозные колодки стиснули обод переднего колеса, и задняя часть велосипеде оторвалась от земли. Милану выбросило через руль, и она угодила в куст можжевельника.
Жгучая боль отозвалась в теле Миланы. Его покрывало множество мелких зудящих царапин. Из глаз брызнули слезы. Ей сделалось так обидно и грустно, что на ее фоне дрейфующий на льдине мамонтенок казался безудержным весельчаком. Какого черта она сюда поперлась? Распахала чужой газон и теперь лежит в лапах садиста-можжевельника боясь пошевелиться. Что дальше?
Девичий смех привлек ее внимание. Она опять выставила себя посмешищем. Снова придется краснеть и оправдываться. Милана тихонько приподняла голову и заметила Виктора Павловича в сопровождении Лизы Петровой. Они вели оживленную беседу, не обращая внимания на сложившуюся картину. Милана сделалась ветошью, и принялась молиться, чтобы ее не заметили. Помогло. Виктор Павлович бросал взгляды из стороны в сторону, но Милану так и не заметил. Они неспешно вошли в дом химика. Как только дверь за ними захлопнулась, все стихло. Вернулись боль, досада и злость.
Милана с трудом выбралась из куста, чертыхаясь на чем свет стоит. Платье испачкалось основательно, настроение тоже. Милана стряхнула с себя колючки. Велосипед казался целым, за исключением слетевшей цепи. Как ее вернуть на место, Милана понятия не имела. Но больше всего ей было противно от одной мысли о прикосновении к этой масленой штуке.
– Не сильно ушиблась? – раздался за спиной мужской голос.
Милана обернулась. К ней приближался рослый дядька в грязном джинсовом комбинезоне. В громадной пятерне он держал шуруповерт как игрушку.
– Из-звините. Я ис-спортила ваш газон, – виновато пропищала Милана. Ее сердце замерло.
– Да пес с ним, с этим газоном. Вырастет. Ты то как? Ничего не сломала?
– Вроде нет.
– Хочешь, я вызову скорую?
– Нет, все х-хорошо.
Они замолчали. Мужчина, остановился, оглядел ее с ног до головы и улыбнулся. Его улыбка Милане не понравилась. Опять чувство тревоги заколотило молоточками по вискам.
– Я в твоем возрасте тоже гонял как подстреленный, – сказал он, все тем же тоном. Будто и не заметил ее смущения. – И пальцы на руках ломал, и колени разбивал в кровь. Однажды даже под машину умудрился попасть. Но ничего выжил, и вроде не дурак. – он снова улыбнулся. Милана не ответила. И тогда он встрепенулся, отведя от нее взгляд. – Слушай, у меня есть аптечка дома. Зеленка там, бинты всякие. Твои раны… Их нужно обработать.
Милана проследила за его взглядом, обращенным на ее колени. Потом снова взглянула на него и быстро отвела взгляд. Только бы он не догадался, что она заметила. На его правой руке краснели три длинных царапины.
– Нет, с-спасибо. Я дома обработаю. Мне п-пора ехать, – сказала она, но с места так и не сдвинулась.
– Как знаешь, дело твое. Дай хоть цепь накину.
Не дождавшись ответа, он подошел к велосипеду. Милана отступила на два шага назад. Незнакомец хмыкнул и резко поднял велосипед колесами вверх, запихал шуруповерт в нагрудный карман и принялся за работу. Спустя секунд десять велосипед был в боевой готовности.
– Вот и все, – сказал он, вытирая руки о комбинезон.
– С-спасибо, – выдавила Милана.
Она спешно запрыгнула на своего железного коня и судорожно закрутила педали.
– Больше так не гоняй, – раздалось ей в след. – Шею свернешь.
Кристина встретила ее как солдата, вернувшегося с фронта. Милана так и выглядела: растрепанные волосы, грязное, пропитанное потом платье, и запекшаяся ссадина на ягодице.
– Что стряслось, детка? – испуганно спросила Кристина, вложив в тон весь свой накопившейся материнский инстинкт.
– С в-велосипеда упала. – сухо ответила Милана и проковыляла мимо нее.
– Твои раны нужно обработать.
– С-спасибо, я с-справлюсь.
– Скажи хоть через сколько будем ужинать?
Милана остановилась на половине пути лестничного марша. Желудок недобро оживился, напомнив, что его кормили только ранним утром. Милана приоткрыла рот, чтобы справиться о сегодняшнем меню, но передумала. Пусть этот «шедевр» останется тайной.
– Я п-перекусила по дороге домой.
– А как же твое: “я не ем после 18:00?”
– Я п-последовала твоему с-совету, тетушка. А то и п-правда исчезну.
Кристина проводила ее удовлетворенным взглядом. Милана обрадовалась попаданию в самую точку. Пока собаке не бросишь палку, она так и будет сверлить тебя взглядом умирающего от рака хомяка. Изобилия сегодняшних бесед вполне хватит на нескучное недельное молчание. Милана хотела тишины. Она хотела сиять.
После похода в душ Милана рухнула на кровать и проспала в одной позе до самого утра. Ее не беспокоил даже пустой желудок. И если бы за окном взорвали гранату или пробежало стадо слонов, ее бы не смутило и это. И если сон – это маленькая смерть, то Милана умерла с великой радостью.
Ее разбудили какие-то звуки. Стук доносился издалека, но определенно зарождался в пределах дома.
Милана накинула халат и вышла из комнаты. Глухие удары привели ее вниз. Кристина там не нашлась. Дом казался пустым. Ни одной грязной тарелки, ни единого работающего электроприбора. За окнами не сновали прохожие, не проезжали мусорщики за большими черными пакетами, и даже наэлектризованные коты не делили территорию. Город вымер.
Звуки доносились из подвала. Без особой надобности Милана туда не спускалась. Крысы и сырость – не самая лучшая компания даже для хронического одиночки.
Дверь, в подвал, находилась на улице, с торца дома. Войдя внутрь, Милана попыталась включить свет, но выключатель плевать хотел на ее желания. Из глубин неизвестности на нее таращилась кромешная тьма. Милана сбегала за фонариком.
Она медленно спустилась в подвал. Звуки стихли. В глубине души Милана надеялась на что-то такое, что испугает ее. Пусть это будет миниатюрный мышонок, упавшая швабра или, если хотите, голос Кристины зовущий отведать нежнейшего овощного рагу. Что угодно. Тогда она без зазрения совести сможет драпануть на всех парах, убедив себя в том, что она хотя бы попыталась. Но тишина смеялась над ней: Заходи, располагайся, ни в чем себе не отказывай. А как только ты расслабишься, я захлопну дверь и спущу с поводка все твои страхи.
Фонарик поочередно выхватывал из темноты отдельные предметы. Папина стена с инструментами, газовые баллоны, мешки с цементом. Все эти бездушные вещи соблюдали библиотечную тишину. Тогда откуда шел звук?
Милана осмотрела весь подвал и, не найдя источника шума, спешно направилась к лестнице. Третья ступенька скрипнула, и она замерла. Еле слышные всхлипы продирались сквозь тишину. Милана направила фонарик в сторону. Белый свет лизнул угол подвала, в котором сидела Катя Дорошенкова с гаечным ключом в руке. Она поджала колени к груди, обхватив их руками. Худое со впавшими глазами лицо блестело от слез. К иссохшей фигуре прилипло влажное жеванное платье. А ноги покрывал такой слой грязи, что ногти на них сделались едва различимыми.
Милана подошла к ней и опустилась на колени.
– Кто тебя здесь запер? – спросила она, хотя уже знала ответ. Катя молчала. – Мне ты можешь все рассказать. Я вытащу тебя отсюда.
Катя приоткрыла рот и что-то произнесла. А может и нет. Ее потрескавшиеся губы беззвучно шевелились. Милана наклонилась поближе. Катя дотронулась ее уха губами и повторила:
– Омлет или глазунья?
Милана отпрянула в полном недоумении. Как долго Катю держат здесь, раз она тронулась умом?
– Я не понимаю, – захлопала Милана глазами.
– Что тут не понятного? Она спрашивает омлет или глазунья?
Милана повернулась на мужской голос. В противоположном углу, на пятне света стоял Стивен Кинг в одних очках и кленовом листе на причинном месте. Два ноль.
Милана открыла глаза и сфокусировалась на розовом пятне, которое сформировалась в озадаченное лицо Кристины.
– Ну наконец-то добудилась. Ты чем завтракаешь, королева? Омлет или глазунья?
– А с-сколько с-сейчас времени? – спросила Милана.
– Половина первого.
– Вот дерьмо, – выругалась Милана и резко села.
Кристина вскинула брови.
– Ого. Зашибешь же. И что это еще за словечки? Настоящие леди так не выражаются.
«Настоящей леди не помешало бы опустошить мочевой пузырь и сожрать цельного зажаренного ягненка на завтрак.» – Подумала про себя Милана, но в слух произнесла лишь маленькую порцию лести:
– Извини. Я и с-сама бью с-себя по губам за такое.
– Вот и славненько. Так что насчет завтрака?
– Глазунья гуд, – с любовью произнесла Милана. – С зеленью, беконом, помидорами и обжаренным до золотистого цвета лучком. А еще бутерброд с плавленым сыром, зеленый чай с лимоном и овсяное печенье. – Сказала она без единой запинки.
– Стой, подруга. Притормози коней. Ты что так тренируешься перед чемпионатом по поеданию хот-догов?
– Нет, – смущенно выдавила Милана, заливаясь краской. – П-просто кушать хочу.
– Ну хорошо, посмотрим, что у нас есть. Только на бекон губу не раскатывай. Я отдала его соседской собаке. Как вообще можно есть такую гадость?
Кристина ушла так же внезапно, как и появилась. Ну и черт с этим беконом. Предстоящий завтрак не испортит даже такая, хоть и значимая мелочь.
